Деловые темы мало-помалу исчерпались, разговор как-то нечаянно снова свернул к фамилиям. "Но между прочим, Валерьян Вениаминович, - сказал Корнев, - так и вышло: вы выросли и превзошли не-Пецев. Так что мораль не совсем та… И, кстати, это типично". - "Что типично?" - не понял Пец. "А это самое. Вы замечали, что на досках почета процент гадких, неблагоуханных фамилий явно превосходит долю таких фамилий в жизни?" - "М-м… нет". - "Ну! Глядишь на иную доску и думаешь: если бы какой-то писатель в своей книге наградил передовиков такими фамилиями, его бы в два счета обвинили в очернении действительности. И тебе Пузичко, и Жаба, и Гнилозуб рядом с Гнилосыром, и Лопух, и Верблюд, и Вышкварок… глаза разбегаются. Так что это общий стимул. Валерьян Вениаминович, не только у вас: доказать всяким там не-Жабам, не-Пецам, не-Лопухам, что они - ого-го!.." - "Хм, вполне возможно", - благодушно кивнул директор. "Поэтому надо считать несомненным благом для науки, что судьба одарила вас такой фамилией. А то, глядишь, и не имели бы мы до сих пор теории неоднородного пространства-времени".
- Ну уж прямо и не имели бы!.. - растерянно сказал Валерьян Вениаминович, поняв, что попал впросак. Настроился было на ответную шпильку, но - взглянул на довольное лицо Корнева, спохватился. - Александр Иванович, а вам не кажется, что мы сейчас бессовестно треплемся? Будто и не на работе.
- Мне это давно кажется, Валерьян Вениаминович, - со вздохом ответил тот, слезая со стола, - только не хотелось кончать. Ну, да вы правы.
Он ушел. Валерьян Вениаминович несколько минут сидел, покачивая левой ногой, закинутой на правую, покойно улыбался и ни о чем не думал. Ему было хорошо.
Вопреки опасениям (или надеждам?… скажем так: полунадеждам, полу опасениям) Валерьяна Вениаминовича ничего из ряда вон выходящего в этот день в Шаре более не случилось - ни в части идей-замыслов-проектов, ни в части трудовых свершений, ни даже происшествий. Не случилось по самой прозаической причине: вскоре после полудня (по земному времени) общий порыв действий, забрасывавший людей, приборы, машины и материалы на верхотуру, начал иссякать.
Первыми опустели самые высокие, "подкрышные" уровни: где из-за перебоев с материалами (даже с водой, которую не так-то просто гнать на полкилометра ввысь без накопительных резервуаров), где из-за усталости работников. Затем замерли работы на кольце-лифте… И так этаж за этажом, уровень за уровнем гасли в сумерках Шара окна в лабораториях, мастерских, залах, осветительные трубки и прожекторы на площадках. Люди сдавали на проходной свои ЧЛВ, доставали из карманов остановившиеся часы, заводили их, ставили стрелки на обычное время - и выходили в апрельский слепяще-яркий день.
Земля брала свое.
Только в зоне работа продолжалась вечером и ночью при свете иллюминационных мачт, да по спирали мотались машины, доставляли на перевалочные площадки повыше всякие грузы - на завтра.
II
Историю возникновения и исполнения договора № 455, который вошел в анналы Шара под названием "Великий поросячий контракт", Корнев изложил на очередном НТСе, научно-техническом совещании следующим утром 7 апреля. Александр Иванович питал слабость к тому, чтобы живописать сообщения, - но здесь ему не пришлось и стараться.
…Отдел освоения, где возник и внедрился в жизнь Шара этот замечательный контракт, имел обязанностью занимать вновь отстроенные помещения башни какими-нибудь пробными, как правило, непродолжительными делами - с непременной загрузкой электрической сети, водопровода, канализации, вентиляции, внутренних (но не внешних!) грузовых путей. Это делалось, чтобы новые участки вживились в напряженно действующий цельный организм башни, и координатор далее учитывал их существование. Обычно освоители организовывали на новых пространствах бытовки, перемещали туда раздаточные инструментов и приборов, службы оперативного ремонта - и все получалось мило.
Но старший инженер этого отдела Вася Шпортько был сыном председателя колхоза "Заря" Давыда Никитича Шпортько и часто навещал родителя. В одну такую встречу в марте отец поделился с сыном заботой: горит колхоз с мясопоставками, с прошлого года должны, а сдать нечего. Пьяница-зоотехник запустил ферму, поморил свиней, а те, что остались, такие - хоть зайцев ими гоняй. Сын подумал, сказал: "Батя, все будет. Сделаем. Готовь корма", - и объяснил что к чему. Конечно, предложи такое Давыду Никитичу, пожилому солидному человеку, члену бюро райкома, хоть сам профессор Пец, он бы не поверил, отмахался руками. Сыну же он не то что поверил, а - доверился.
И сын провернул. В общей суете никто в содержание договора (где, понятно, не говорилось лобово о производстве в Шаре свинины, а трактовался некий "животноводческий эксперимент, во исполнение которого…" - и т. д.; договор составлял сам Вася) особенно не вникал. Подмахнул его и начальник отдела освоения Стремпе, и замначплана, и Зискинд, оказавшийся в эти часы главой института. Дальше все пошло, как по маслу: пропуска, накладные, рассчитанный машинами координатора график поставок… (Валерьян Вениаминович потом вспомнил, что в день начала исполнения "контракта" 22 марта он, подъезжая к Шару, обогнал грузовик, из которого несся задорный поросячий визг, и подумал: "В столовую, наверное?" - хотя, если здраво рассудить, кто в столовой станет возиться с живыми поросятами?)
Необходимая оснастка: стойла, корыта, поильники, сточные желоба - вместе с жизнерадостными кабанчиками и опекавшей их свинаркой были доставлены на 13-й уровень второго слоя; там как раз захлебнулись работы, оборудовать бытовки не имело смысла. Затем колхоз, строго выдерживая график, начал гнать в Шар машины с кормами; сначала со снятым молоком, творогом, простоквашей, с капустными и свекольными жмыхами, затем - уже в самосвалах - с замесами отрубей, пареной картошкой, свеклой, кукурузой, силосом… Всего за эти дни перевезли более девяноста тонн. Свинарки сменялись, уезжая и приезжая теми же машинами. Поросят откармливали закрытым способом, в помещении им было тепло, светло и благоуханно - работал кондиционер. Они росли, разбухали на глазах, водители и свинарки только ахали.
Все бы, наверное, окончилось благополучно и не узнало бы руководство НИИ об этом деле, если бы не забилась канализация. Случилось это на завершающей стадии, когда взрослые хряки стали, с одной стороны, очень много жрать, а с другой - степень усвоения ими пищи понизилась. "Эти десятки тонн кормов - должны же они во что-то превратиться", - философски заметил Корнев. Трубы сливов не были рассчитаны на такой поток, захлебнулись - и далее все, как полагается в неоднородном пространстве-времени, стало развиваться ускоренно. Водителям вместе со свинарками (для которых эта история вообще была сильным переживанием) пришлось в темпе грузить навоз на самосвалы, которыми привозили корм. И сам Вася Шпортько, перепуганный таким поворотом событий, закатав рукава кремовой нейлоновой сорочки, кидал совковой лопатой в кузов неблагоуханный продукт.
За этим занятием и застал их главный инженер… (Он же, скажем, забегая наперед, по своей склонности к людям с инициативой отстоял инженера Васю, хотя крови его жаждали и Пец, и оскорбленный в лучших чувствах Зискинд, и все работники сектора грузопотока. "В конце концов, это действительно можно рассматривать как животноводческий эксперимент, хоть и не совсем удачный".)
Совещание, по обычаю, происходило в координаторам зале, напротив экранной стены. Здесь в креслах и за столами расположились все тузы, воротилы, элита Шара: Пец, Корнев, Зискинд, кибернетик Люся, начплана Документгура Василий Васильевич (в редакции Корнева: Василиск Васильевич; в нем и в самом деле что-то такое было), глава мятежного отдела контактных исследований Бор Борыч Мендельзон, начотдела освоения Стремпе (который сейчас подавленно молчал), невозмутимый полковник Волков - шеф "эркашников", начснаба Приятель, командир грузопотока Бугаев, главэнергетик Оглоблин, главприборист Буров, командир вертолетчиков Иванов, могучий мужчина… и даже руководитель высотной исследовательской группы Васюк-Басистов - посвежевший, отутюженный и поправившийся после проведенных в лоне семьи двадцати нормальных часов. Протокол вела Нина Николаевна.
По первоначальному замыслу это были действительно НТСы, на которые полагалось выносить только принципиальные вопросы и идеи. Но поскольку это был единственный случай, когда собирались все - прежде раз в неделю, теперь раз в два-три дня, - то наличествовали и взаимные попреки, и объяснения "почему не смог", и сваливание с больной головы на здоровую, и заключение коалиций, и снятие стружки… все двадцать четыре удовольствия. "Парад-алле" по определению Корнева.
- …Сегодня последний день откорма, - заканчивал свое "научное" сообщение главный инженер, - свиньи достигли товарного веса. Договор 455 нами выполнен, колхоз "Заря" сможет ликвидировать недоимку. У меня все.
- Девяносто тонн… - тяжело молвил Бугаев. - Мы, как проклятые, вылизываем грузопоток, чтобы протиснуть наверх каждый лишний центнер. А тут отруби, жмыхи, самосвалы с навозом!..
- Ситуация, как в гоголевском Миргороде, - поддала кибернетик Люся.
- Нет, Людмила Сергеевна, не как в гоголевском Миргороде, - поглядел на нее Бугаев. - В том Миргороде не было координационно-вычислительного центра с телевизионным контролем. График-то для поставок-то по договору-то ваши машины рассчитали!
- На то они и машины, Вениамин Валерьянович.
- Это понятно. Но вот для чего над этими машинами вы?! То, что машины здесь умеют мыслить, я знаю.
Это было уже слишком. Лицо Малюты пошло красными пятнами.
- Пожа-алуйста, товарищ Бугаев, - запела она, - займите вы мое место. Охотно уступлю. Может, в координаторе вы, наконец. найдете себя. А я погляжу, как вы справитесь с нашей все возрастающей неразберихой!
Пец постучал карандашом по столу:
- Товарищи, не отвлекайтесь. Нам надо заново обдумать ситуацию. Дело вот в чем: увлекшись описанием "поросячьего бума", Александр Иванович забыл сказать о главном, о результатах своих и Анатолия Андреевича вчерашних исследований. Главное же то, что радиус Шара, - или даже точнее - толщина неоднородного слоя в нем, - не менее тысячи километров…
- Ну, вам-то я об этом доложил, - пробормотал Корнев.
- Что это значит? Если до сих пор мы сдерживали себя в проектах и замыслах, ожидая, что вот-вот выйдем в зону однородности, исчерпаем НПВ, то после их аэростатной разведки ясно, что Шар ни по объему пространства в глубине, ни по ускорению времени нам пределов не ставит. Насколько мы внедримся в него и освоим НПВ, зависит единственно от наших стремлений, технических возможностей и, главное, от глубочайшей продуманности всего в комплексе. Вот я и хотел бы для начала услышать ваши суждения о пределах возможного во вверенных вам службах.
Ситуация была новой. Все замолчали.
Коротко взмахнул рукой Зискинд. Пец кивнул ему.
- Собственно, в своем проекте Шаргорода мы интуитивно таким и руководствовались. Поэтому я смогу сейчас обосновать, что мы внедримся в Шар - для более-менее постоянной работы и обитания - не выше тысячи метров…
- Только-то?! - повернул к нему голову Корнев.
- Да. Смотрите: на пятистах метрах, где кончается ныне осевая башня, ускорение времени сто пятьдесят. На восьмистах метрах оно превосходит три тысячи: три тысячелетия за год. То есть выше этой отметки за год мы охватываем почти все историческое время человечества - от египетских пирамид до наших дней. Ясно, что при стационарном строительстве это за пределами долговечности строительных материалов. Далеко! Поэтому Шаргород мы проектируем не стационарным, а по принципу нашего кольца-лифта, или, если шире, по принципу телескопической антенны, которая, когда надо, складывается, а когда надо, вытягивается. Так можно будет дотягиваться - временами, импульсами - до высоты в километр. В основном же мы ориентируемся на отметку в 730 метров, но с распространением вширь. Вот на эти числа и стоит равняться.
- Семьсот тридцать метров, ускорение две тысячи - тоже… - освоитель Стремпе, наконец, обрел дар речи, закрутил лысой головой. - Как там все заселить, освоить? Ведь это же пять-шесть лет за сутки, чтоб вы мне все так были здоровы!.. Нужно максимально уменьшать зависимость от земли, от низа. Замкнутые циклы какие-то, а? Вот как с этими свиньями можно было бы… В самом деле: им корма везли - а помои и объедки из нашей столовой (в таком же количестве, если не большем!) вывозили и канализировали. И свиней. Валерьян Вениаминович, теперь вывозить не стоит, раз уж они здесь, а закупить у колхоза, пустим на мясо для борщей. Нет, серьезно!..
Оживление присутствующих. Главэнергетик Оглоблин приложил руку к сердцу:
- Слушайте, кончайте вы о свиньях. С души воротит!
- Нет, почему - здоровая идея! А навоз на оранжереи!.. - поддал кто-то.
- Замкнутые циклы в нашем проекте, конечно, будут, - невозмутимо пообещал главный архитектор.
- Не знаю, что и когда будет, - подал голос командир грузопотока, - но если исходить из реальности, то, с точки зрения низа, доставки и вывоза, мы уже сейчас на пределе возможного. И вот-вот окажемся за пределом. Товарищи милые, ведь все, что есть в башне и будет, приходит с земли и возвращается туда же! Как сказано в древнем первоисточнике, "земля еси и в землю отыдеши". Это в высотах все быстро и просторно, а у нас внизу - медленно и тесно. Мы используем все мыслимые способы подачи грузов, от лифтов до вертолетов… вот канатную дорогу скоро пустим от пристани прямо на средние уровни. И что? - он оглядел сидевших с неким мрачным торжеством. - Грузопоток на пределе, малейшие колебания его чреваты срывами - а башня вверху и наполовину не загружена. Думаю, что Юрию Акимовичу, чем рваться в выси, подобно лебедю из басни, надо скорее выдать и реализовать проект "вороночного входа", который он давно обещает.
Пец с беспокойством почувствовал, что разговор от нерешенного общего опять скатывается к нерешенным частностям, - и только хотел поправить, как Люся-кибернетик все окончательно испортила.
- Ну, знаете, Вениамин Валерьянович, - ввинтилась она, - если вы всерьез считаете, что грузопоток на пределе, то вы, простите, созрели для снятия! У вас масса неиспользованных возможностей - и история со свиньями прямое тому подтверждение.
И пошло, и поехало. "Опять!.." - взялся теперь за голову главэнергетик Оглоблин. "Прошу вас, Людмила Сергеевна, займите вы мое место. Научите меня, темного, как надо, просветите!.." - сделал жест рукой Бугаев - и было ясно, что он не уступает место и не собирается учиться, а лишь дает достойную отповедь математической нахалке. "Да вы начните управлять потоком не на въезде в зону, а раньше: на шоссе, на пристани, на вертодроме, - не отступала та, - вдвое его усилите!" - "Вот даже как! Интересно!.." - "Да что грузы, - сказал начплана, - людей не хватает для полной загрузки. И неоткуда взять…" - "Скорости движения надо увеличивать, - вступил приборист Буров, - лифтов, грузовиков, вертолетов - всего! А то перестраховываются, глядеть тошно". - "А ты нам радиопривод сделал? - подавил его могучим видом и рыком пилот Иванов. - Сделай, тогда будем летать быстро и по коротким маршрутам. А без надежного привода в НПВ если быстро, то прямо в открытый гроб. Летишь на зеленое, а вблизи оно, оказывается, красное!.."
- А я вот ничего не понимаю, - прозвучал среди общего шума голос Васюка-Басистова, прозвучал с такими наивными интонациями, что все обратились в его сторону: чувствовалось, что действительно человек ничего не понимает. - Почему надо все выше, быстрее, больше, мощнее? С самого начала "давай-давай", все время "давай-давай"… Что нам жжет пятки? Ведь если и не выкладываться на пределе возможностей, все равно в НПВ выходит очень прилично. Ну, неполная загрузка, ну, вместо теоретического ускорения в тысячу раз будет практическое в сто… но ведь все-таки в сто раз! Вспомните, недавно мы осваивали уровни "10", "20", "40" - и радовались: как здорово!..
- Если на то пошло, можно вспомнить, как еще полгода назад мир вообще обходился без НПВ, - подал реплику Корнев.
- Тоже верно, - взглянул на него Васюк. - А теперь сплошной зарез и аврал… какое-то судорожное стремление выложиться, выгадать и урвать. Может, мне кто-нибудь объяснить: в чем смысл жизни?
Все запереглядывались: вот нашел, где выяснять про смысл жизни - на производственном совещании. Даже Бугаев, который только что стенал от тягот, смотрел на Анатолия Андреевича с сомнением. Нина Николаевна негромко спросила: "Это писать в протокол?" Около нее захмыкали.
- Смысл жизни, молодой человек, - начплана Документгура, лысый, умудренный и морщинистый, строго взглянул на Толюню поверх очков, - в том, чтобы дожить до пенсии. До хорошей пенсии.
- А когда дожил, то в чем? - не унимался тот.
- Ходить на рыбалку.
- И все?
- И все. Нина Николаевна, протоколировать это необязательно.
Присутствующие облегченно улыбались. Пец наблюдал. Корнев в задумчивости "подоил" нос.
- Нет, - сказал он, - не поняли вы. Василиск Васильевич, нежную, трепетную душу Анатолия Андреевича. Не поняли суть вопроса. Я понял - и сейчас все объясню… - Он облокотился, устремил на Васюка затуманившийся взгляд и даже будто пригорюнился. - Понимаешь, Толюня, друг мой, все началось еще в каменном веке. Ну, представь: палеолит, вокруг дико и страшно, и наши славные предки-троглодиты ворочают, перекатывают каменные глыбы. Например, к обрыву - чтобы обрушить на зазевавшегося мамонта. Или сделать завал, запруду… Ну, о чем говорить: каменный век, без камня - как без рук! Работа тяжелая - перекатывают, аж спина трещит. И вот один сообразил: сунул под свой камень палку, уперся - и перевернул глыбу, как пушинку. Изобрел рычаг! Другие радостно перенимают опыт, спина не трещит, жить стало легче… но разве они утешились этим? - Александр Иванович выдержал паузу, вздохнул. - Как не так: они начали подсовывать палки под все более крупные глыбы - пока снова не начала трещать спина и не понадобилось придумывать что-то еще для облегчения труда! Так и повелось, так с тех пор и пошло, дорогой Толюнчик: каждое новшество - от рычага и колеса до кибернетики и нашего НПВ - сначала дает возможность делать легко то, что делалось с трудом… а потом нагружается до предела, пока снова не начинает трещать спина. Эта дурная наследственность и жжет нам, по твоему удачному выражению, пятки. Не будь ее, качались бы мы с тобой, друг Андреич, на деревьях, закрутив хвосты вокруг веток - и никаких проблем.
- Н-да… - вздохнул Бугаев, - вон, оказывается, кто виноват. Не буду я, граждане, ставить канатную дорогу, а выпишу у Альтера Абрамовича шкуру и каменный топор и пойду раскрою череп тому умнику с палкой. Чтоб и другим было неповадно.
- Вениамин Валерьяныч, - подал голос Зискинд, - вы опоздали ровно на миллион лет!