III
Поздним вечером того же дня двое - Валерьян Вениаминович и его саратовский знакомец Варфоломей Дормидонтович Любарский, доцент кафедры астрофизики СГУ и делегат закончившейся конференции, - баловались на квартире Пеца чайком. Баловались всласть, по-волжски. На столе высился никелированный самовар, стояли чайники с разными заварками: хошь цейлонский, хошь индийский, хошь грузинский "Экстра" Батумской фабрики, хошь китайский зеленый… блюда с приготовленными Юлией Алексеевной закусками: бутерброды с кетой, с острым сыром, с икрой, пирожки, булочки; банки с вареньем (малиновое, смородиновое, вишневое, ежевичное - все изготовления опять-таки Юлии Алексеевны). Словом, шло не чаепитие, а чаевный загул. Склонность почаевничать возникла у Валерьяна Вениаминовича в Средней Азии, укрепилась в Саратове. Она же - помимо сходства научных интересов и житейских взглядов - сблизила его с доцентом Любарским.
Сейчас они сидели друг напротив друга: Пец в теннисной сетке, сквозь крупные ячейки которой на груди выбивались седые волосы, Варфоломей Дормидонтович в пижамной куртке - блаженствовали. Хозяйка, наготовив им всего впрок, ушла в свою комнату читать. Пили, как подобает любителям, не из стаканов, а из пиал хорошей вместимости. Лица у обоих были розовые. Любарский был лет на десять моложе Пеца, но жизнь его тоже изрядно укатала, наградив и обширной лысиной, и обилием морщин - резких и преимущественно вертикальных - на удлиненном лице, и вставными зубами.
- Ну, Валерьян Вениаминович дорогой, - размягченно говорил доцент, - сражен, пленен и очарован. Я и, когда ехал, ожидал необычного, но действительность, как говорится, все превзошла: полный триумф идеи вашей. Просто блистательный триумф!
- Триумф-то триумф, - Пец поставил чашку под самовар, - да только идеи ли? А если б не Шар - как обернулось бы с идеей, с теорией? Вы же помните, как ее принимали?
- Ну как же, как же! - Варфоломей Дормидонтович осанисто выпрямил спину, изменил выражение лица, пророкотал авторитетным баском: - Ваша теория, Валерьян Вениаминович, отстоит от нужд современной физики гораздо дальше, нежели общая теория относительности от нужд практической механики.
- Шокин Иван Иванович, - с удовольствием узнал Пец. - Как он там?
- Кланяться велел, кафедру вашу занимает… А это? - Любарский снова преобразился и заговорил манерно, высоким голосом: - "Ваш закон сохранения материи-действия, Валерьян Вениаминович, возможно и фундаментален, но он куда более фундаментален, чем это необходимо естественным наукам…"
- Анна Пантелеевна с кафедры философии.
- Она нынче в Москве… Да что таить, Валерьян Вениаминович, я и сам тогда очень косвенно смотрел на вашу теорию. Особенно это электрическое поле смущало меня - от знаменателя.
Астрофизик подвинул свою пиалу к самовару, наполнил кипятком, посмотрел на чайники: "Ахну-ка я теперь зелененького!" - долил заварки погуще.
- С вами чаевничать, Варфоломей Дормидонтович, - сказал Пец, сочиняя себе смесь цейлонского с грузинским, - сплошная радость сердца. Кто нынче так скажет: ахну-ка я чайку! Как говаривал незабвенный Паниковский: "Таких людей уже нет и скоро совсем не будет".
- Ну почему? - возразил доцент. - Сейчас в ходу и более энергичные глаголы. Например, дербалызнуть.
- Так то не про чай. Кстати, если желаете…
- Нет, что вы, кто же смешивает то и другое! Некоторое время благодушествовали молча.
- По обычным меркам мне действительно надо быть глубоко довольным, - задумчиво сказал Пец. - Еще бы: в половине докладов и сообщений поминали если не теорию Пеца, то полевое соотношение Пеца, то его закон сохранения, то уравнения преобразования пространства-времени.
- Не в половине, почти во всех.
- Вот видите. Признание есть. А удовлетворенности нет. Не понимаем мы здесь, Варфоломей Дормидонтович, ужасно много. И главное, по мере освоения Шара, углубления в него башней, вертолетами, аэростатами - понимание наше не растет. Боюсь, что оно даже уменьшается - из-за того, что обжились в НПВ, утратили чувство новизны, чувство проблемы. Не по себе, знаете, от этого становится… Решаем мы "проблемы", как же: сооружение вон какое выгнали на полкилометра, ускоренные испытания на надежность и сроки службы проводим с большой выгодой, асфальтовые дорожки в зоне накатали, вахтеров поставили, инструкции по технике безопасности при работе в НПВ сочинили… да мало ли! И необходимые термины появились: "уровни", "коэффициенты неоднородности", "краевые искажения" - что хотите. Словом, освоились, можем что-то делать в Шаре - и возникает иллюзия понятности того, что просто стало привычным.
- Так нам кажется понятным земное тяготение, - кивнул доцент.
- Вот именно. И эта конференция… - разгоряченный Валерьян Вениаминович отставил чашку. - Знаете, по-моему, основным итогом ее окажется то, что наше непонимание Шара, не уменьшившись, приобретет черты строгой науки.
- Ну уж!.. - поднял брови Любарский.
- Да-да. Даже многих наук… - Пец встал, подошел к рабочему столу, раскрыл папку с материалами конференции, нашел программу. Любарский тоже подошел с пиалой в руке. - Вот, пожалуйста: Тетросян, доктор наук из Еревана, "Обобщение основных принципов теормеханики на случай НПВ". Вот Зискинд и Будылев, наши архитекторы, "Методы расчета и проектирования статично напряженных конструкций в НПВ", вот Сидоров и Петровский, тоже наши: "Специфика конструирования механизмов, работающих в НПВ"… Это уже обобщения сопромата для неоднородного мира. Тут есть и обобщения электродинамики, теории излучений, даже квантовой механики…
- Я, кстати, тоже подумывал выступить с обобщением, - сказал Любарский. "Обобщение астрофизических наблюдений на случай НПВ", чем не тема! Ведь все наблюдаемое мы сейчас интерпретируем для однородной Вселенной. На какие только ухищрения не пускаемся, чтобы втиснуть все в привычную однородность! Заметили "красное смещение" - это непременно эффект Допплера от удаления звезд и Галактик. А у вас тут и красное, и фиолетовое - без всяких разбеганий и сближений. Знаем, что в ускорителях можно разгонять заряженные частицы - и быстрые космические частицы объясняем циклотронным эффектом. За уши притягиваем… Нет, правда: куда более естественной станет картина мира, если предположить в ней области НПВ.
- Истинная картина мира какой была, такой и останется, - наставительно заметил Пец. - Наши представления приблизятся к ней… Видите, и вы с обобщением - как все.
- Так разве плохо, Валерьян Вениаминович? И отлично!
- Да где же отлично? Смотрите: раз наш опыт… только опыт, ползучую эмпирику! - перенимают во всех науках, то нам уже неудобно - нам, таким умным - обнаруживать свое недоумение о многих фактах в Шаре. Вот и маскируем его туманными понятиями "феномен непрозрачности", "схождение гравитационных линий", "мерцания" (у этих даже подвиды есть: "вихревые", "штриховые", "вибрионные"). А что они и почему?… - Валерьян Вениаминович развел руками.
Они вернулись к самовару. Любарский допил свою пиалу, перевернул на блюдце:
- Нет, вода здесь не та, не наша, не волжская. Та легкая - сколько ни пей, вся потом выйдет. А здесь… три чашки - и баста.
- Хлорируют сильно, перестраховочно, - отозвался хозяин. - Если несколько человек умрет от какой-нибудь заразы - скандал на весь Союз. А что хлорка отнимает у каждого горожанина пару лет жизни, это медикам все равно. За это их наука не ответственна.
- У них, как у всех, Валерьян Вениаминович.
- Да… Так что же вы не выступили со своим сообщением? Интересно и стоило.
- А по причине, которую вы и сами заметили: слишком прикладной, приземленный характер носила конференция. Будто и не из космоса залетел к нам Шар, будто его на заводе в Мытищах сделали… помните, как та газетка писала! - и надо эксплуатировать. Не в тон попало бы мое выступление.
- Ну, знаете, в тон, не в тон! Эдак если ждать… Готовьте статью, дадим в сборник "Проблемы НПВ". Кстати, Варфоломей Дормидонтович, - Пец поглядел на гостя со значением, - многие делегаты интересовались условиями работы, перспективами, высказывали намерение перебраться к нам… А?
- Что? - не понял тот.
- Так ведь - займут все хорошие, интересные места.
Любарский наконец сообразил, рассмеялся со вкусом:
- О, Валерьян Вениаминович, да у вас, оказывается, хватка! Не просто переходи, мол, к нам работать - а затронули самое ретивое научного работника в современной гонке. Раньше вы таким не были… Астрофизик я, что мне у вас делать!
- Астро-, тепло-, электро- и тому подобное - лишь приставки к слову "физик", которое означает, если помните, "исследующий природу вещей". Вы физик - и с ясным мышлением, широкими взглядами. Нам таких надо… Хорошо, искушать не буду, но подумайте.
Любарский поблагодарил за чай, вылез из-за стола. Валерьян Вениаминович на правах хозяина собрал чашки, блюдца, остатки снеди, чтобы, не тревожа жену (она, наверное, легла), отнести все на кухню. Когда он вернулся, Варфоломей Дормидонтович, наклонясь над его рабочим столом, рассматривал что-то в папке.
- Не совсем удачные снимки, но угадать можно, - сказал он Пецу. - Ну-ка… ага, это Галактика из созвездия Рыб, хоть и немного смазанная. А это. - он взял другой снимок, повернулся к свету, - м-м… скорее всего М-81. Хотя у той нет такого бокового завитка… Странно!
- О чем вы? - не понял директор.
- Квалифицированный астроном обязан узнавать Галактики - во всяком случае, ближние - как старый морской волк корабли. А с этой у меня осечка, не могу опознать. Занятно: явно ближняя, снимок крупный, такие все наперечет. А эта? О, да у вас здесь их много! Я и не знал, что вы астрономией увлекаетесь, Валерьян Вениаминович.
Пеца будто по голове ударило. Он как стоял с двумя чайниками в руке, так и сел на стул, который перед этим занимал гость: челюсть у него отвалилась, заварка из чайника полилась на ковер. Там, немыслимо далеко, у рабочего стола, доцент Любарский рассматривал фотоснимки "мерцаний", сделанные Васюком для его доклада. Валерьян Вениаминович не смог их использовать: оказался великоват формат, в кассету эпидиаскопа снимки не всовывались. Он оставил их в папке.
После первых секунд оглушения все в голове Валерьяна Вениаминовича начало быстро, даже поспешно как-то, с лихорадочным пощелкиванием упорядочиваться и яснеть. "Вихревые "мерцания" - это Галактики в ядре Шара. А штриховые и вибрионные… - назвали же! - отдельные звезды, оказывающиеся близко к нам. Время "мерцаний" - это время существования там звезд и Галактик, миллиарды и десятки миллиардов лет. Соответственно и (щелк, щелк!) глубины Шара простираются не на тысячи, даже не на десятки тысяч физических километров - там сотни тысяч килопарсек! Размеры побольше МетаГалактики… И до самых глубин непрерывно убывает квант действия в переходном слое, до немыслимо малых величин - иначе не вместилось бы там все ни в пространстве, ни во времени. Поэтому так и быстры "мерцания" - Галактики-события и звезды-события. Поэтому же… щелк-щелк! - и феномен непрозрачности Шара, его ядра: попробуй просвети прожектором Вселенную, просмотри ее насквозь в телескоп, прощупай локатором… попробуй пролети ее снежинка или дождевая капля! И пучкообразное схождение гравитации от той же причины. Очень просто: поле тяготения распределено равномерно вокруг Земли: чем больше участок пространства, тем больше в него попадает силовых линий. А из-за неоднородности выходит, что в Шаре даже на высоте нескольких километров пространства больше, чем в иных местах над целым краем, даже над материком. Вот он и втягивает силовые линии, собирает их, будто колосья в сноп. Но… боже мой!"
Валерьян Вениаминович поставил чайники на пол, провел ладонью по лицу. Не было никакой радости в том, что он понял. Напротив, было жутко, брала оторопь. И еще чувствовал он себя бесконечно униженным, просто уничтоженным. Природа нашлепала его и поставила носом в угол… И он еще сетовал на сотрудников, что они-де мало думают над общими проблемами Шара, мельчат - а сам!.. Лучше вовсе не думать, чем думать так: составил в уме уютный, кабинетный образ Шара - в самый раз для подтверждения теории и умеренных практических дел. Когда установили, что до центра не менее сотен километров, отнесся скептически: что-то больно много намеряли! А как он позавчера засомневался в сообщении Корнева: уж прямо и тысячи километров!.. А сотни тысяч килопарсек - не желательно? Ускорения времени в тысячи, в десятки тысяч раз тоже представлялись ему чрезмерными, их ведь и практически использовать нельзя.
А ускорения, при которых звезды-солнца, рождаясь и живя там, мелькают метеорами, а Галактики взметываются и рассыпаются ракетами-шутихами, - не желательно?… Микросекунды и века, микроны и килопарсеки. 1038 и 10–38 - что природе эти интервалы и числа, меры нашей конечности!
- А вот это я и вовсе не понимаю, - не унимался Любарский. - На полях пометки "Телеск. Максут., выдержка 0,2 сек.". Что за чепуха! Во-первых, такие снимки можно получить только на телескопах-рефлекторах с диаметром зеркал от пяти метров и более. Во-вторых, экспозиция должна быть не две десятых секунды, а несколько часов. Обычно держат всю ночь, поворачивая телескоп за небосводом… А эти черточки, которые можно истолковать лишь как собственные движения звезд в Галактике, - такое и вовсе возможно заметить только за десятки лет наблюдений!.. Валерьян Вениаминович, не томите мою астрофизическую душу, объясните, что это: имитация, мистификация?…
- Не имитация и не мистификация, - сказал Пец глухим голосом. - Это "мерцания". Сняты действительно через телескоп Максутова.
- Вот это да!.. - пролепетал доцент, поднял глаза на хозяина, лицо у того было страшное. Тоже сел, держа снимки в руке.
Минуту оба сидели в оцепенении. Валерьян Вениаминович вспомнил, как вчера с Васюком-Басистовым и Терещенко поднимался в аэростатной кабине к ядру. Поднимался, прямо сказать, как директор, чтобы ознакомиться с новым участком исследований. принять новый объект. Он и до этого разок наблюдал "мерцания" - с крыши, в бинокль. В кабине, когда баллоны подняли ее на полтора километра, он несколько раз приложился к окуляру телескопа, отлаженного на автоматическую наводку и слежение… Но и тогда его занимало не сомнительное сверкание в облаке тьмы над головой, а куда больше: как ловко организовали механики и инженеры, что за мелькнувшим с метеорной скоростью светлячком-"вибрионом" можно проследить в телескоп! Дал Васюку задание на снимки - и вниз, к делам.
"Все было перед глазами - только не трусь мыслью, держись на уровне своих же идей! Плохо, когда человек не умеет держаться в жизни на уровне своих сильных идей, лучше ему и не выдвигать такие… Ум мой был далеко, и я не видел, ум мой был далеко, и я не слышал, - вспомнил Пец староиндийское изречение, покачал головой. - Не так: ум мой был мелок - и я не видел".
Валерьян Вениаминович поднялся, раскрыл одежный шкаф, достал рубашку.
- Так. Вы, Варфоломей Дормидонтович, располагайтесь в гостиной, там Юля вам постелила, отдыхайте. А я поеду, погляжу все это в натуре, - и взялся за телефон, вызвать машину.
- То есть как?! - Доцент тоже встал - красный, растерянный, гневный. - А я… а меня? Да я вас… да я вам завтра яду в чай подсыплю!
И вид у него был такой, что действительно - подсыплет.
IV
Так в ночь с восьмого на девятое апреля завершился первый этап в исследовании Шара, этап, в котором они нашли то, чего не искали.
…И текла эта знаменательная ночь над Катаганью рекой тьмы и прохлады, рекою без берегов. Серыми мышками шмыгали по улицам автомобили и последние троллейбусы. Люди спали в домах, люди видели сны, всхрапывали или стонали от страсти, люди шли на ночную смену, люди гуляли в обнимку по весенним бульварам, разговаривали, целовались. Типографические машины с пулеметной скоростью перерабатывали рулоны бумаги в кипы завтрашних газет, в пекарнях автоматы быстро выпекали и укладывали в лотки хлеб наш насущный, а также насущные булочки, кренделя и пирожные.
Отсветил ежевечерний накал верхних уровней ("наконечника") башни, запасших дневное тепло, - башни, бетонного дерева, выросшего в Шар и распространившего по земле корни-коммуникации. И мчались по ним - по шоссе, по рельсовым, воздушным и водным путям - материалы и приборы, метизы и механизмы, деловые бумаги и продукты… все то, посредством чего рутинная жизнь - озабоченная, уверенная, целеустремленная - накладывает лапу на Неизведанное-Необычное, подчиняет его своим нуждам.
А по сторонам от путей и городов лежали степь и горы, река Катагань вместе с другими потоками впадала в море, оно сливалось с океаном. И над всем этим: над городами, реками, степями, горными хребтами, над материками и океанами, укрытыми тонким одеялом атмосферы с пушинками облаков, над ночной и дневной частями планеты, разделенными закатно-восходным обручем терминатора, - плескалась мирами Вселенная! Ходуном ходили туманности, взбухала Галактиками темная мощь пространства, сгущались в них и начинали ярко пульсировать звезды.
- Где, в Шаре?
И в Шаре тоже.
КНИГА ВТОРАЯ. НЕ ДЛЯ СЛАБЫХ ДУХОМ
…Я видел, что происходят факты, доказывающие существование враждебных, для человеческой жизни гибельных обстоятельств, и эти гибельные силы сокрушают избранных, возвышенных людей. Я решил не сдаваться, потому что чувствовал в себе нечто такое, чего не могло быть во внешних силах природы и в нашей судьбе, - я чувствовал свою особенность человека.
Андрей Платонов. "В прекрасном и яростном мире"
Часть III. В ПРЕКРАСНОМ И ЯРОСТНОМ МИРЕ
Глава 14. Наблюдения издали и поспешно
От нуля до бесконечности
Мы проходим все по Вечности.
С бесконечности и до нуля
Мы проходим её, тру-ля-ля!
Фольклор доведического периода
І
Небо было с овчинку, даже с кулачок - звездное небо в Шаре. По мере подъема оно разрасталось, оттесняло в стороны тьму - или это сами наблюдатели уменьшались в высотах НПВ? - но все равно оставалось обозримым для взгляда. Как облако. Только "мерцания" там становились ярче.
Кабина подрагивала на неровно вытравливаемых канатах. Внизу они раскручивались с барабанов лебедок с бешеной скоростью, но здесь ее съедало ускорение времени; последним сотню метров они едва ползли. Только на приборном щите в окошечке цифрового индикатора выскакивали все более впечатляющие числа: 100 000, 500 000, 800 000 - затем пошли со степенями: 106,3х106… На предельной высоте ускорение времени составило 1,1x107 - время текло в 11 миллионов раз быстрее. За микросекунду Земли (за такое время электронный луч на экране телевизора вычерчивает половину строки развертки) здесь можно было раскурить сигарету и пару раз со вкусом затянуться дымком.