Глава восьмая
Сиреневая Москва и дремучее Карачарово
Пока Анатолий наслаждается прелестями цветастого мира, Ванькин отлеживается в дремучем иновременном захолустье. Второй подвиг богатыря.
Воля – одинаково приятна, в каком бы из миров ты не находился, а вот неволя может сильно разниться. Участок, куда стражи порядка доставили Анатолия, больше походил на мастерскую художника-абстракциониста. Уже через полчаса пребывания в феерически раскрашенном отстойнике задержанный "полностью осознал свою вину". Понял от также, что его художественные предпочтения катастрофически разнятся со вкусами создателей окружающего сюрреалистического бреда.
Леопардового окраса потолок, с которого свисали ярко-желтые пластиковые сосульки, врезался в сиреневые шершавые стены.
Сиреневый, видимо, был любимым цветом в этом мире. Сиреневые хоть и разных тонов дома, сиреневые стены, сиреневые штаны. Но еще больше обрадовал телохранителя пол. Буйная фантазия сумасшедшего дизайнера придала ему цвет, известный с давних времен под названием "детской неожиданности". Причём напоминал он эту самую неожиданность не только оттенком, но также фактурой и, что самое важное – запахом. Всё это шальное великолепие освещалось мигающей лампой, периодически менявшей спектр от холодного, сумрачно-фиолетового до раскаленного ярко-красного. А на закуску томящемуся в неволе арестанту предлагалась отвратительная музыка, сдобренная невыносимо фальшивыми нотами.
Специфичное помещение вызывало не менее специфичные эмоции. Это был садизм высшей пробы. Анатолий поначалу попытался расслабиться на мягком, но отвратительно-скользком, похожем на мокрую рыбу лежаке, но не смог. Его органы чувств отказывались передавать в мозг правильную информацию. Сталкиваясь с невозможным сочетанием звуков, цветов и запахов, они порождали фантастические образы в воспаленном мозгу, переходящие в галлюцинации.
"Лучше бы били", – подумал Анатолий после нескольких часов пребывания в полубреду.
– Вам нравится дисгармония, – прошелестел вдруг заискивающий голос, когда он готов был уже броситься на стену.
– Неет! – Анатолий судорожно затряс головой.
– Вы противник искусств? – вновь поинтересовался невидимый собеседник.
– Нет! – рявкнул измученный узник, закрывая глаза, не в силах больше выдерживать цветовую какофонию.
– Хорошо! – шепнули невидимые динамики и зубодробительная музыка стихла, мерцания прекратились. Вонь, идущая от пола, мгновенно исчезла. Исчезло дерьмо, непонятно как превратилось в радующий глаз дубовый паркет. Настоящий деревянный пол.
– Вы не будете отказываться носить плейт и именовать себя не иначе как творчек?
Анатолий интенсивно закивал, готовый согласиться с любым предложением тюремщиков.
– Вы будете добровольно изучать великие изречения философов – бесценную мудрость веков?
– Да ни за что! – воскликнул Анатолий, торопливо. – То есть, конечно же, буду! – поправился тут же.
– Кхмм! – недовольно кашлянули громкоговорители.
"Неплохо было бы узнать, что такое плейт и каким должен быть этот самый творчек?" – подумал вставший на путь духовного преображения Анатолий.
Вспоминая блаженных, доставивших его в участок, он расплылся в идиотской улыбке, полагая, что именно она делает его похожим на стражей порядка. А они то уж точно творчеки.
Дверь камеры открылась, и на пороге возник сияющий страж порядка в угрожающе-сиреневых штанах.
– Вы свободны, творчек! Можете получить новейшую модель плейта у выходного терминала. Творческих успехов! – пожелал он, но, пристроившись за Анатолием, не отстал.
Вместе они дошли до выхода из участка. И только тут Анатолий увидел светящийся ящик, по внешнему виду напоминающий автомат для продажи колы.
Гигантская красная кнопка в середине пластиковой панели призывно мигнула. Он протянул руку и, ткнув несколько раз в стеклянный кругляш, стал ждать. Аппарат зажужжал, внутри железного ящика что-то громко клацнуло и на ладонь Анатолия высыпалось несколько дымчатых, влажных на ощупь горошин.
Оборачиваясь, он, ожидая подсказки, уставился на сиренево-штанного провожатого. Тот, кивая на ладонь, одарил телохранителя идиотской улыбкой. Вытянул указательный палец перед собой и приставил его к уху, как будто предлагал застрелиться.
"Ага, дождешься!" – Анатолий перевел взгляд на скользкие желеобразные шарики. Ему вдруг показалось, что один из них шевельнулся и выпустил едва заметные шипы-отростки. Ладонь зачесалась. Анатолий поежился, представляя эту мерзость в ухе, но стоящий чуть поодаль творчек внимательно следил за его рукой. "Ладно, потом вытащу". Подцепив теперь уже шершавый комочек пальцем, он уверенным движением воткнул его в правое ухо. Не зная, куда деть остальные, огляделся в поисках урны или мусорного ящика, но, не обнаружив ничего подходящего, небрежно ссыпал маленькие влажные горошины в карман грязной куртки и тут же забыл о них.
В ухе кольнуло. Раз-другой. Горячая волна обожгла изнутри щеку, проникла в голову.
Анатолий испугался, но не подал виду. Коротким кивком он поблагодарил улыбающегося творчека и быстро выбежал на улицу: "Нужно побыстрее избавиться от этого дерьма!"
– Настройка психоэмоционального контакта, – неожиданно заявил бодрый голос прямо в голове.
Анатолий, вздрогнул от неожиданности, прислушиваясь, остановился.
– Я твой духовный брат и творческий наставник. Теперь мы в контакте, творчек.
– В контакте я, когда в интернете сижу, – буркнул недовольный телохранитель. Рука сама потянулась к уху.
– Должен сразу предупредить, – продолжил невидимый собеседник. – Не пытайтесь извлечь плейт – это опасно для вашего здоровья.
Холодный ветер метнул в лицо пригоршню колючего снега. Анатолий поплотнее запахнул спортивную куртку. Доисторические похождения превратили ее в грязно-серый балахон, но это нисколько не волновало телохранителя. Бодрым шагом, переходящим в легкую пробежку, прошедший перевоспитание правонарушитель двинулся прочь от общественной камеры пыток.
В ушах раздался щелчок, заиграла лёгкая музыка, и вкрадчивый шепот настойчиво застучал в мозг прописные истины. Однако вбиваемые в сознание мысли недолго казались неоспоримыми. Уже через несколько минут встретилось далеко не бесспорное утверждение. Анатолий дернул головой, внутренне протестуя, а голос, звучавший в ушах, сменив тембр, повторил фразу.
– Истинное воображение требует гениального знания, – настойчиво и проникновенно загудело в черепной коробке.
"Идиотизм! Можно подумать, дураки не имеют воображения, – возмутился несогласный слушатель. – И разве существует неистинное воображение?"
Плейт на мгновенье замолчал, словно почувствовал внутреннее сопротивление подопечного, а затем вновь изменил интонацию, продолжая повтор "крайне важного" афоризма. При этом Анатолий вдруг ощутил давление в ухе, приютившем настойчивого духовного брата, в голове загудело, а в душе зазвенел колокольчик зарождающейся тревоги.
"Может, ты и прав", – подумал он, но недовольный наставник неприятно завибрировал и снова затянул превратившуюся в рефрен фразу:
– Истинное воображение требует гениального знания!
На этот раз Анатолий еще больше проникся правотой автора бесценной мысли. Через некоторое время, когда набившее оскомину выражение повторилось несколько десятков раз, а ноги вынесли его на узкую тёмную улочку, он уже ни на секунду не сомневался, что упрямый плейт раз за разом озвучивает мысль, зародившуюся в его голове. Он был горд собой.
– Мужчина! – приятный женский голос оторвал его от осознания собственного величия. – Не поможете бедной девушке?
Анатолий повернулся, шагнул навстречу зеленоглазой, пламенно-рыжей незнакомке, прижимающей к груди узкую, почти прозрачную руку с длинными тонкими пальцами.
Окровавленная рука приблизилась, а открытая грудь призывно колыхнулась – хотя, скорее всего, просто содрогнулась от порыва холодного ветра.
– Ой, мне нехорошо! – обессиленно пискнула девица и повалилась в протянутые руки спешившего на помощь "творческого человека".
Анатолий ощутил подозрительно упругое, напряженное и вместе с тем беспомощное тело, а голова его в тот же момент соприкоснулась с тупым, по определению судмедэкспертов, предметом. Яркая вспышка на секунду осветила наивную душу доверчивого телохранителя. Свет померк, а вместе с ним выключилось сознание.
Незнакомка снова ойкнула. Встряхнув рыжей копной, ловко выскочила из объятий бесчувственного, стремящегося к земле тела.
* * *
Тяжелый удар сотряс покосившуюся избу. Домишко попался старенький, но все же сумел выдержать столкновение. Исчезая из лаборатории Грищенко, Ванькин промчался сквозь сияющий тоннель и влетел головой прямо в деревянную кладку; на мгновенье потерял сознание, а когда пришел в себя, заметил выбежавшего на кривые ступеньки мужика.
Длинная рубаха прикрывала темные, в заплатах, порты, на ногах болтались плетеные мокасины.
"Лапти! – удивился Илья, испуганно хлопая глазами. – Где это я?"
– Божечки, что с тобой, сынок? – заохала худенькая пожилая женщина, появляясь за спиной ряженного в невероятное старье хозяина.
Собрав остатки воли в кулак, Илья попытался подняться, но ватные ноги предательски подогнулись. Рыча от злости и проклиная Вирусапиенса, он в очередной раз воткнулся головой в деревянную стену и отключился, теперь уже надолго.
Очнувшись, с удивлением обнаружил, что лежит на длинных высоких – едва ли не под потолком – нарах, сооруженных между печью и стеной.
"Неужели мужичишко поднял? – Ванькин вытянул шею. Свешивая голову с полатей, осмотрел избу. – Бедновато хозяин живет".
Тело не желало слушаться, но мысли на удивление резво порхали в голове: "Судя по обстановке, – Илья попытался вспомнить детские экскурсии в музей, – я загремел в далекое-далекое прошлое".
На скамейке у печи засопел крестьянин-лапотник:
– Что, мил человек, больно?
– Где я? – промычал Илья, чувствуя горячую резь в пояснице. – И год сейчас какой?
– По одежке вижу – чужеземец ты, но чтобы году не помнить… – худощавый закряхтел, покачивая головой. – Ты, сынок, в селе Карачарово, княжества Муромского, в избе крестьянина Ивана – сына Тимофеева. Ан нет – зови меня просто дядька Иван. А тя как кличут?
– Ильёй.
Хозяин удовлетворенно кивнул, икнул. Скуластое лицо с большими добрыми глазами прошептало:
– Спи, И ля. И исчезло.
Ванькин в очередной раз скривился: в голове шумело, мысли, путаясь, упрямо выталкивали его из реального мира. Промелькнули перед глазами окровавленные хакеры, лежащие на разделочных столах; заржал, отсвечивая лысиной, Грищенко; из туманного далека появилось улыбающееся лицо Вирусапиенса, плавно перетекая в конопатую физиономию селянина, глухо спросило:
– Не пора ли вставать, богатырь?
Илья попробовал разодрать отяжелевшие от бесконечного сна веки. Сил хватило только на узкую щелку, но и этого было достаточно, чтобы понять – на улице солнечный день. Время взбрыкнуло, и он опять провалился в беспамятство.
Затем пришла ночь… и снова день… и снова ночь…
Подходящий к теплому лежбищу мужичок громко кашлял, пихал в бок и исчезал, убедившись, что странный гость еще жив. Изредка появлялась охающая хозяйка, трогала холодный лоб раскаленной рукой и жалостливо вздыхала.
Бесконечная вереница звуков. Илья злился, прислушиваясь к себе, но сил не чувствовал – организм словно впал в спячку. За окном гремел гром, шумел ветер, шелестел дождь, то радостно чирикали пичуги, то завывала метель – а он всё лежал, копил силы и чего-то ждал.
Летели дни, бежали недели, проходили месяцы.
Помаленьку глаза начали открываться, руки обрели подвижность, вот только ноги… В один из погожих дней Илья сумел даже сесть, тупо уставившись на расположившегося за столом дядьку Ивана.
– Ефросинья, мужики сказывают, в лесу нашем объявилось чудище в человечьем обличье, – говорил тот. – Свистит так, что деревья с корней срывает. Гром и молнии мечет, взглядом с ног валит. Ему наши робяты даже прозвище дали – "Соловей-разбойник".
Илья встрепенулся, сбрасывая ленивую дрёму, потянулся. "Не иначе, кто-то из наших, – подумал. Заваливаясь на бок, гулко рухнул на пол. – Хорош валяться!"
– Да врут, небось, – женщина, взмахнув костлявой рукой, удивленно вскинула брови. – Поднялся, соколик!
Выдержке дядьки Ивана можно было позавидовать.
– Вряд ли, – спокойно продолжил он, не глядя на побагровевшего здоровяка, упирающегося негнущимися руками в крепкую высокую скамейку. – Наш Колюня видал своими глазами. Из зенок, грит, молнии зеленые, лицо нечеловечье, рык звериный. Едва, грит, ноги унёс. – Крестьянин закончил свой неспешный рассказ и обратил внимание на шагнувшего к столу Илью. – Ожил, гостюшка дорогой, – выдохнул и улыбнулся по-доброму. – Ну и славненько!
– Где его видели? – Илья сумел наконец-то оторвать задницу от пола и, отдуваясь, упал на скамью.
– Кого, мил человек?
– Свистуна этого, – проскрипел атлет, смахивая со лба крупные капли пота, – с молниями из глаз.
– Да недалече тут, в дубовой роще, на опушке – пробормотал удивленный дядька Иван, – Мимо колодца до кривого дерева дойти, а там уж и рукой подать.
Илья, охая и отдуваясь, поднялся. С трудом шагнув к двери, пошатнулся, но удержался на ногах, шагнул еще.
– Куда ж без одёжи-то? – всплеснула руками сердобольная хозяйка.
Илья подхватил со скамьи знакомый плащ и, набросив на плечи, вывалился из душной избы. Шаг за шагом засеменил к колодцу. Шел долго. Умаявшись, посидел в тенечке, упираясь в дубовый оголовок, попил ледяной водички из бадейки. Когда приблизился к опушке, начинало темнеть. Оглядываясь, заметил чуть поодаль несколько мужиков. Сын Ивана Тимофеича, Колюня, кивнул, замечая внимательный взгляд, улыбнулся, помахал рукой.
– Ежели чего, подсобим! – крикнул крепыш чересчур бодро, и Илья понял, парень боится и, как может, подбадривает себя.
Махнув в ответ, он почувствовал, дуновение ветерка. Воздух неожиданно загустел, по деревьям прокатилась горячая волна, склонившая тяжелые ветви. Мелькнувшая тень пробежала по нижним веткам, замерла у большого дупла и скользнула внутрь. Из темноты показалась маленькая белобрысая голова с большими припухшими губами. Заинтересованно взлетела бровь, хищный взгляд коснулся атлета.
"Чёрт! Мальчишка! Зря упирался, ковылял через лес, – застонал Илья. – Наврал Колюня. И про молнии, и про свист, с ног сбивающий".
Маленький человечек меж тем выполз на свет, почесал макушку, нахмурился.
– Бойся, Иля! – завопили сзади, и в мальчугана полетели тяжелые булыжники.
В уши ударил ужасный, сводящий с ума визг. За спиной захрипели мужики, Колюня, зажимая уши, сломался пополам. "Не врал, значит, парень!" – улыбнулся Илья, чувствуя сопротивление воздуха, склонил голову и шагнул вперед. Вскидывая кулаки, ощутил адскую боль – в грудь впилась зеленая ветвь светящегося разряда. Мир дрогнул, подталкивая дремавшего внутри зверя, взорвалось сердце, заколотилось, насыщая кислородом сжимающиеся мышцы.
Завизжал свистун, скрываясь в ветвях могучего дуба, рыкнул Илья, обводя поляну темным взглядом. Багровая пелена заволокла глаза. Живая пружина выстрелила…
…Придя в себя, Илья оглядел перепаханную просеку, сжав кулаки, почувствовал гудение в голове. "Так-то лучше!" – подумал он.
– Смотрю я на Илью, а он ногами в землю врос, до самых до колен. Схватил здоровенного разбойника за шиворот и давай колотить по громадной голове, – заметив, что Ванькин шевельнулся, Колюня смущенно замолчал. Похоже, он, как и другие мужики, всю схватку не смел поднять головы, но сейчас в мельчайших подробностях живописал состоявшийся поединок. Вытаращив глаза, испуганные мужики молча внимали каждому слову храброго рассказчика. – А что после было?
Глава девятая
Возвращение
Кто возвращается с того света, а кто с другого конца Вселенной.
– А после этого вы очнулись! – закончил Медведев, в очередной раз мысленно возвращаясь к побегу из патологоанатомической лаборатории. Подойдя к окну, выглянул на улицу, задёрнул занавески. Погружаясь в вечерний полумрак, кухня вздрогнула, просыпаясь, когда он включил свет.
– Профессор, а вы уверены, что это был Вирусапиенс? – поинтересовался сидящий за столом Бейрут.
Рубаху задралась. Хакер склонил голову к тощему животу, посередине которого топорщился громадный воспаленный шрам, исчезающий в штанах. Бейрут спокойно осмотрел набухшую багровую полосу.
– Он зовёт себя Виремельяном – видимо, подразумевая в этом названии "виртуальный Емельян", – пояснил профессор.
– А может, "Вирус-Емельян"? – поднимая глаза, предположил Бейрут.
Медведев подошел к плите, неопределенно пожимая плечами, налил кипятку. Подхватил горячую кружку и присел к столу.
Хакер резко дернулся, как если бы неожиданно вспомнил о чем-то очень важном. Поворачиваясь к розовощекому аналитику, не покидавшему профессора с момента его бегства из "разделочного хозяйства" Грищенко, он спросил.
– Семён, скажи честно: вы сами придумали интерфейс для связи человека с компьютером? Или… – замолчал он, так и не закончив мысли.
– Или! – повторил аналитик, смущаясь и от этого розовея больше прежнего. – Идею притащил Алик Ванидзе. Сказал, что схема ему во сне приснилась. Приснилась так приснилась, нам-то какая разница?
– Кхы! Кхы! – закашлялся профессор, едва не подавившись очередным глотком горячего чая.
– Я так и думал! – воскликнул Бейрут, хлёстко ударяя тыльной стороной ладони по растопыренной пятерне.
– Опять идея, витающая в воздухе? – робко спросил Жора. Бейрут кивнул, собрав кожу вокруг носа в смешную гармошку, недовольно пробурчал:
– Кто-то разбрасывает информацию направо и налево. Профессор, прокашлявшись, устремил на хакера заинтересованный взгляд.
– На кой чёрт ему официальная бумага? Он что, не знает человеческой верности данному слову? – Бейрут вскинул руки. – И как озаглавить сей документ: пакт о ненападении, заключенный между программным Вирусом и объединённым человечеством?
– Ха! – Жора качнулся вперед, захрипел и, скривившись от боли, сломался пополам.