Место оказалось удобным – начинающий сыщик во всех подробностях видел, как Ваня с Николкой готовились к подземному путешествию. Странности начались сразу: Ваня достал что-то из кармана, встряхнул – и полумрак рассеял мертвенный бледно-зеленый свет. Яша пригляделся – свет испускала небольшая палочка длиной примерно в четыре вершка. Что там в ней горело, юноша не разглядел, но палочка испускала ровное, несильное сияние, при котором юные искатели приключений принялись облачаться в бесформенные серые хламиды. Потом натянули на головы гуттаперчевые маски вроде той, что Яша видел в веломастерской, а поверх них – глубокие шлемы с фонарями. Яша не сразу понял, что это именно фонари, – блестящие коробочки не были ни на что похожи. Мальчики что-то сделали с ними, и из коробочек ударили невыносимо яркие в зеленом полумраке лучи.
Покончив с приготовлениями, Ваня с Николкой пошли в глубину подвала; шагали они тяжело, дыхание их сделалось чрезвычайно громким и каким-то хрипатым – будто каждый вдох давался с трудом. Ваня остановился, пошарил лучом по стене; за кучей хлама оказался лаз, ведущий в кромешную тьму. Мальчик сделал знак спутнику и шагнул в тоннель.
Надо сказать, Яша не ограничивался чтением книжек про сыщиков; все происходящее напоминало ему теперь сцену из приключенческого романа. Молодой человек осознал, что боится до колик, – и не подземелья, а этих двоих. То, что происходило, не поддавалось разумному объяснению… и Яша, снедаемый страхом и любопытством, двинулся в глубь московской клоаки.
Глава 9
Знай Олег Иванович о планах лейтенанта Никонова, он бы не на шутку встревожился. Но, увы. Гость из будущего занимался тем, что расписывал самые срочные дела, и в первую очередь, конечно, велосипедные проекты.
После достопамятной прогулки в Петровском парке прошло уже около десяти дней, и Олег Иванович с чистой совестью мог сказать, что ситуация изменилась кардинально. Для "велосипедного" проекта удалось найти сразу двух партнеров. Владелец рижской веломастерской Лейтнер специально задержался на четыре дня в Москве, дожидаясь заказанного самоката-кикбайка. Промышленник выложил за него восемьсот рублей, так что теперь Олег Иванович смог вздохнуть спокойно. Больше не было необходимости пускаться в сомнительные сделки вроде часовой аферы: можно было не думать о деньгах на текущие расходы как минимум месяца на три-четыре вперед. А ведь в очереди на новейшие бициклы числилось еще не менее десятка состоятельных московских "спортсмэнов"!
В ожидании заказа Лейтнер дважды встречался со своим новым знакомым и каждый раз заводил разговоры о поставках. Рижанин задумал освоить производство новых велосипедов "безопасного" типа и надеялся склонить американского гостя к долговременному сотрудничеству. Пока Олег Иванович соглашался снабжать рижскую фабрику комплектами для выпуска "велосамокатов" – по десять-двенадцать в месяц, по сто рублей за каждый; в них входили колеса со стальными ободами, втулки и задний тормоз. На долю рижского промышленника оставалась рама и рулевая колонка. Шины он решил пока делать цельнолитыми, гуттаперчевыми, а вот конструкцию переднего амортизатора Лейтнер собирался копировать самостоятельно. Так что на лифляндский, а вскорости и на петербургский рынки должен был выйти "Беговел" – сильно утяжеленная копия финского кроссового кикбайка. Но куда более интересным партнером представлялся москвич Меллер, будущий создатель велосипедной фабрики "Дукс".
Меллер стал счастливым обладателем первого в Москве дорожного велосипеда, выложив за невиданный агрегат целую тысячу рублей. Но Юрий Александрович не считал, что переплатил: в июне Петербургское общество велосипедистов-любителей устраивало гонку Петербург – Царское Село. Меллер рассчитывал, что новая машина принесет ему победу.
Сам известный изобретатель, Меллер тоже собирался выпускать велосипеды из приобретенных за границей деталей, но Олег Иванович отлично знал, что этим предприниматель не ограничится. Недаром в известной нашим героям реальности завод "Дукс" в начале двадцатого века выпускал не только велосипеды, но и автомобили, аэропланы и даже дирижабли. Так что было решено сделать ставку на московского изобретателя – Меллер был готов разработать свой вариант гоночного велосипеда с пневматическими шинами и ножным тормозом. Причем собирался в итоге наладить выпуск большинства узлов самостоятельно – в России или в Германии, по собственным чертежам. Олегу Ивановичу отводилась роль партнера, снабжающего будущую фабрику особо деликатными механизмами вроде подшипников и конечно же идеями.
К тому же он, Олег Иванович, собирался наладить в своей мастерской доработку меллеровских агрегатов – установку ручных тормозов, разных видов резины, а также переключения передач. Здесь же владельцы бициклов могли бы приобрести насосы, запасные камеры и другую необходимую мелочовку. Меллер рассчитывал уже к сентябрю выпустить первый экземпляр (пока с "привозными" узлами) и производить потом по десять-пятнадцать машин в месяц, по цене около трехсот рублей – невиданный демпинг на велорынке одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года, где самый примитивный "паук", предоставлявший владельцу отличную возможность свернуть себе шею, обходился не меньше, чем в четыре сотни. А чтобы продемонстрировать новинки во всей красе, Меллер рассчитывал выставить на гонки Петербургского императорского велоклуба в октябре не менее трех машин – базовый "Дукс", улучшенную модель с тремя передачами и гоночный, облегченный, на котором собирался выступить он сам.
Олег Иванович отложил "велосипедную" тетрадь и взял коричневый листок – пергамент. Пора было наконец на что-то решаться. Перевод, сделанный в Московской духовной академии, не оставлял сомнений – хронопутешественников ждала скальная церковь в древнем православном монастыре Святой Феклы, в Маалюле, в Сирии. А вот с точным местом тайника было сложнее – в тексте говорилось лишь о некоем барельефе, который содержал ключ к загадке.
Надо было решаться и ехать на Ближний Восток. В отличие от две тысячи четырнадцатого года, Сирия девятнадцатого века была мирной окраиной Османской империи, и попасть в Маалюля мог любой желающий. Российские паломники регулярно посещали эти края – в Сирии хватало православных святынь. Можно было, конечно, присоединиться к подобной группе, но для этого пришлось бы изображать из себя странников-христиан. Ни Олег Иванович, ни Ваня не были готовы к подобному испытанию – надежнее было выйти прямо на организаторов этих "туров" и договориться о поездке в частном, так сказать, порядке. Олег Иванович как раз сочинял пространное письмо в Российское Православное Палестинское общество, когда в дверь постучали: мальчишка-посыльный принес запечатанный конверт и визитную карточку. На бежевой картонке значилось: "Никонов Сергей Алексеевич, лейтенант Российского Императорского флота".
Еще в парке, разговорившись с Семеновым, лейтенант упомянул о своем увлечении фехтованием. Он приобщился к этому благородному искусству еще в Морском корпусе; фехтование в Российской империи никогда не было особо популярно, а вот в Конной гвардии встречались мастера "игры клинками". Один из них, отставной кавалергард барон Корф, как раз и преподавал фехтование в Морском корпусе. Несколько лет назад бывший гвардеец покинул Петербург и перебрался в Москву и открыл там атлетический и фехтовальный клуб.
Олег Иванович немедленно выразил желание посетить заведение барона. И вот теперь лейтенант предлагал посетить клуб вместе и собирался заехать за своим гостем.
Олег Иванович взглянул на часы – до визита Никонова оставалось чуть больше пятидесяти минут. Оставалось припомнить – какие костюмы в девятнадцатом веке считались приличными для занятий спортом?
Глава 10
С противогазами я, пожалуй, перемудрил. Недаром опытные диггеры не советуют надевать их сразу, но уж очень сильное впечатление произвел на меня дядя Гиляй и описания его подземных странствий. Меньше всего мне хотелось окунаться в смрадные стоки Москвы девятнадцатого века, дышать ее гнилостными миазмами. И в итоге – мы маялись в проклятой резине, объяснялись знаками, искали дорогу на ощупь – стекла противогазной маски запотевали, несмотря на силикон. Я уже готов был плюнуть на все и содрать проклятый ШМС – удерживала вонь, которая, казалось, проникала через угольные фильтры и резину химзащиты.
Тренировки не прошли даром: Николка ловко управлялся с "искалкой" и в противогазе. Блуждать почти не пришлось – мы уверенно выбирали нужные повороты, и когда в стене появилась низкая арка, никто даже не удивился. Только, в отличие от портала на Гороховской, этот возникал не в голой стене, а в глубокой нише, отделенной от тоннеля ржавой решеткой. Она, как водится, была заперта – висячий замок давно уже превратился в сплошной комок ржавчины. Я поковырял в нем шилом мультитула, но впустую – работать в перчатках от ОЗК было чудовищно неудобно, и не прицепи я инструмент на страховочную лямку – лежать бы ему в вонючем иле на дне тоннеля.
Монтировке замок тоже не поддался – пора было прибегать к решительным мерам.
"Главное – покрепче закрой глаза и смотри в другую сторону, – поучал меня командный пиротехник Сашка Мартовский. – И отойди подальше: эта пакость здорово искрит. Попадет на ОЗК – прожжет на хрен". Так что я отогнал Николку на десять метров по коридору. И как там в бессмертном фильме? "Махмуд, поджигай!"
Я успел отойти на пять шагов – и все равно, даже сквозь ОЗК, почувствовал обжигающую волну жара. Стены тоннеля озарились ослепительно-белым светом; некоторое время спустя он потускнел и принял оранжевый оттенок. Тогда я повернулся и принялся нащупывать монтировку, предусмотрительно вставленную в дужку треклятого замка.
Термитная паста не подвела: стоило чуть-чуть нажать на рычаг – и замок отлетел, плюхнулся в жижу, и весь тоннель наполнился пронзительным шипением и смрадным паром. Николка испугался – он что-то кричал, но я не разбирал слов. Освобожденная от замка решетка висела, покосившись, на верхней петле, а за ней призывно темнел зев портала.
Глаза Яши спасло одно – между ним и ослепительной вспышкой, залившей тоннель, стоял Николка. Если бы доморощенный сыщик смотрел на замок в тот момент, когда вспыхнул термит, он навсегда лишился бы зрения. Яша и теперь был уверен, что ослеп: сквозь чернильный мрак, заливавший подземелье, не пробивался ни единый лучик света. Держась за стену, юноша кое-как доковылял до того места, где он в последний раз видел своих подопечных. Больше всего он боялся упасть – тогда Яша непременно потерял бы направление, и тогда оставалось бы или подыхать, или ползти куда-то на ощупь, без всякой надежды.
Но обошлось. Когда Яша нащупал решетку, та была еще ощутимо теплой. Юноша случайно ухватился за пережженную термитом дужку и завопил от боли – не остывший еще металл сильно обжег кожу.
Втиснувшись в нишу, Яков обшарил мокрую кирпичную кладку – прохода не было. Молодого человека била дрожь; он подносил пальцы к самым глазам, но ничего не видел. Да, сомнений не было – страшная вспышка лишила его зрения, и он теперь обречен ждать смерти в этой мерзкой клоаке. А даже если каким-то чудом его найдут, что потом? Влачить жалкую жизнь нищего слепого, выклянчивая цадку у дверей синагоги?
Запаникуй Яша сейчас – и ничто не смогло бы его спасти. Но обошлось. Яков выбрался из ниши, проковылял вдоль стены несколько шагов – и – о чудо! – наткнулся на низкий выступ шириной в десяток вершков.
Наконец-то можно было присесть, не опасаясь свалиться в вонючую слизь! Рядом с выступом из стены торчала скоба; неудачливый сыщик вцепился в нее, да так, что руки занемели. Чтобы оторвать Яшу от скобы, пришлось бы силой разжимать палец за пальцем.
Если хочешь жить – не паникуй, думай… Найти дорогу назад – нечего и надеяться; ждать, что кто-нибудь набредет на него, просто глупо.
Оставался один шанс. Мальчики ставили на стенах метки – верно? Метки эти, конечно, потом исчезали, но ведь не бесследно! Один раз ребята, видимо, свернули не туда и, когда вернулись к предыдущей развилке, светящаяся стрелка вновь возникла на кирпичной стене!
А раз так – была надежда, что Ваня с Николкой будут возвращаться той же дорогой. Увидеть их Яша не увидит, но, возможно, услышит шаги – и тогда можно будет заорать, позвать на помощь. Яша надеялся, что мальчики вытащат его наверх: не станут же они бросать живого человека на верную смерть!
Оставалось ждать. И Яша, устроившись поудобнее, обратился в слух.
Глава 11
– Ну вот мы и прибыли. Прошу вас, дражайший Олег Иванович! – Никонов указал своему спутнику на дверь, рядом с которой висела бронзовая табличка: "Фехтовальный клуб. Содержит Евгений Корф, барон".
Обстановка напомнила Олегу Ивановичу скорее музей или дорогой джентльменский клуб, нежели спортивное заведение. Отдав шляпы и трости лощеному швейцару в гербовой ливрее, гости проследовали в сводчатый готический зал. Стены его были увешаны широкими панно в темных дубовых багетах; на зеленом бархате прихотливо расположились разнообразные шпаги, сабли, палаши, кинжалы и старинные дуэльные пистолеты. В простенках между гранеными полуколоннами, сходившимися высоко в полумраке, красовались длинные стойки с древковым оружием; изящно выгнутые итальянские алебарды соседствовали с абордажными полупиками и топорами-интропелями. Дальше выстроились в рядок фехтовальные рапиры и сетчатые маски, обтянутые по ободу толстой бурой кожей.
У дальней стены, напротив стрельчатых витражных окон, стояли глаголи из толстого дубового бруса; на них, подобно удавленникам, болтались кожаные безголовые чучела-манекены с коротенькими руками, лишенными кистей. У одного из таких огрызков занимался молодой человек в борцовском трико; он наносил чучелу удары кулаками, коленями, а порой даже и ступнями ног.
– Сават? – спросил Олег Иванович, кивнув на борца. Никонов кивнул:
– Да, его еще называют "французская ножная борьба". Милейший барон буквально помешан на этой галльской забаве и все мечтает сочетать ее с фехтованием – надеется создать идеальную методу ближнего боя. Я-то отношусь к этому скептически – по мне, фехтование должно оставаться чистым искусством, на манер балета. В конце концов, на поле боя теперь царствуют винтовка и револьвер, а клинок – это средство поддержания благородства души, а не достижения победы.
Олег Иванович слегка наклонил голову в знак согласия – его внимание привлекли пары, упражняющиеся в центре зала, на больших белых кругах, нанесенных прямо на темный паркет. Первая пара фехтовала на классических эспадронах; а вот бойцы второй орудовали широкими испанскими шпагами со сложными, переплетенными эфесами. Один из них держал в левой руке еще и кинжал, но управлялся с ним несколько скованно. В отличие от партнера, фехтовальщик стоял в левой стойке; рука с кинжалом была поднята на уровень глаз. Шпагу боец держал много ниже, направив клинок в пояс противнику. При всякой атаке он норовил отвести клинок партнера кинжалом, после чего делал длинный шаг правой ногой "вперед – в сторону" и глубоко припадал на правую ногу; клинок шпаги при этом нацеливался "снизу-вверх", наискось, точно в гортань визави. Бойцы повторяли эту связку раз за разом; прием никак не давался. Боец с кинжалом после каждого повтора с досадой мотал головой.
– Анри, мон шер, вы машете дагой, как хитровский мизерабль кухонным ножом! Так нельзя, право же! Это благородное искусство, а не кабацкая поножовщина! – выговаривал неловкому фехтовальщику тренер – высокий, статный мужчина. Его могучий торс выделялся среди посетителей зала, являя собой некий гибрид классических цирковых борцов поколения Поддубного и знаменитого "дяди Вани" (Ивана Лебедева) – и кабальеро с испанской острой бородкой, залысинами и закрученными вверх усиками. Последнее сходство усиливало еще и загорелое лицо, а также кавалерийский стек, служивший, видимо, указкой и напоминанием для нерадивых учеников.
– Приветствую вас, дорогой барон. – Никонов слегка поклонился тренеру. – Прошу, Олег Иванович, это хозяин клуба – барон Корф, ротмистр Конной гвардии и мой добрый знакомый. А это – господин Семенов, недавно приехал к нам из Русской Америки, а уже успел удивить московских циклистов. Олег Иванович выразил желание посетить ваш клуб, барон, так что позвольте представить вас друг другу.
Глава 12
– Ух ты! Ну и полыхнуло! У меня до сих пор круги перед глазами! – пробубнил в противогаз Николка, выходя из портала. – Ну и где это мы?
Мальчики стояли в низком помещении с серыми цементными стенами. Вдоль стен выстроились жестяные шкафчики; двери иных были распахнуты, а то и вовсе отсутствовали. Вдоль шкафчиков тянулась длинная скамья в одну доску, крашенная когда-то в салатовый цвет; краска облупилась и пошла пузырями. Все вокруг было покрыто толстым слоем пыли; под потолком висела заросшая серыми хлопьями электрическая лампочка в решетчатом колпаке.
Ваня огляделся, потом решительно стащил противогаз.
– Все, Никол, снимай эту хрень. Здесь не воняет. Мы, похоже, уже в нашем времени… вот, смотри! – И Ваня показал спутнику на дверку шкафа. На крашеной некогда жести можно было различить полустертую надпись, сделанную по трафарету желтой краской: "М. ков. ий мет…..лит. н".
– "Московский метрополитен"! Выходит, мы с тобой в метро. Ну, это железная дорога такая, подземная – помнишь, я тебе рассказывал? У нас она под всей Москвой.
– Что-то не похоже, – отозвался Николка, сдирая с лица опостылевшую маску. Он, конечно, помнил рассказы своего товарища – Ваня даже показывал фотографии огромных, роскошных, как дворцы, станций, украшенных мрамором, мозаикой и полированным металлом. Но пыльная кладовая, в которой они стояли, ничуть не напоминала это подземное великолепие.
– Да нет, точно – какая-то подсобка метровских работяг. Только здесь давно никто не был, видишь? – Иван провел пальцем по скамье, и на перчатке остался толстый слой пыли. – Наверное, уже много лет прошло… может, заброшенная станция? Я про такие читал.