Он спустился по лестнице в кухню, втайне ожидая появления лица и новых потоков крови. Но ничего не произошло. Насвистывая ребе под нос, Кэрмоди вытащил из холодильника еду и молоко, соорудил бутерброды, с удовольствием поел, а затем проверил свое оружие. После чего удовлетворенно кивнул и, встав из-за стола, Направился к двери.
И в этот момент раздался телефонный звонок.
Подумав секунду, Кэрмоди решил ответить. "Не дрейфь, старина", - подбодрил он себя и поднял трубку.
- Алло!
- Джон? - отозвался приятный женский голос.
Кэрмоди отдернул трубку от уха, будто в ней затаилась змея.
- Джон? - повторил женский голос, далекий и призрачный.
Кэрмоди глубоко вздохнул, расправил плечи и решительно поднес трубку к уху.
- Джон Кэрмоди слушает. С кем я говорю?
В ответ раздались короткие гудки, и он медленно положил трубку на рычаг.
Кэрмоди вышел из дома в темноту, которую нарушали лишь свет уличных фонарей, расположенных на расстоянии ста футов друг от друга, и огромная зловеще-фиолетовая луна, повисшая над горизонтом. Небо было чистым, а звезды казались далекими мерцающими каплями, рассыпанными на пурпурной кисее тумана. Здания походили на айсберги, плывущие сквозь мрак, - когда Кэрмоди приближался к ним вплотную, они внезапно появлялись из темноты, обретали материальность, а затем так же быстро исчезали за его спиной.
Город застыл в абсолютном безмолвии. Ни лая собак, ни криков ночных птиц, ни автомобильных гудков, ни кашля, ни хлопанья дверей, ни стука каблуков по тротуару, ни взрывов смеха. Если видимость была лишь приглушена, то звуки умерли окончательно.
Кэрмоди остановился, размышляя, не завладеть ли ему автомобилем, припаркованным у обочины. Четыре мили до храма предполагали довольно долгую прогулку, к тому же из фиолетовой темноты могло появиться что угодно. Не то чтобы Кэрмоди чего-то боялся, но лишние сложности ему были совершенно ни к чему. С одной стороны, на машине можно быстро скрыться от опасности, но с другой - такой способ передвижения сделал бы его излишне заметным.
В конце концов Кэрмоди решил-таки проехать первые две мили, а затем пойти пешком. Он открыл дверцу и тут же отскочил назад, выхватывая из кармана оружие. Но воспользоваться им не пришлось. В машине, упав ничком на сиденье, лежал мертвый человек. Кэрмоди осветил его лицо фонариком и увидел множество засохших болячек. Очевидно, водитель был из тех, кто пытался взять свой Шанс, или просто по какой-то причине не успел "заснуть". Внезапно активизировавшаяся раковая опухоль пожрала его вплоть до глазных яблок и лишила половины носа.
Кэрмоди вытащил труп и положил его на обочине. Потратив несколько минут на подогрев парового котла, он погасил фары и медленно двинулся вперед. Его взгляд шарил по сторонам, выискивая странности. Кэрмоди вел машину впритирку к левому тротуару, и контакт с бордюрным камнем помогал ему ориентироваться на темных участках дороги. Вспомнив голос в телефонной трубке, он попытался найти ему какое-то объяснение.
Прежде всего следовало разобраться с самим собой. Силой ума он создавал из воздуха материальные объекты. Следовательно, его можно считать передатчиком энергии. Кэрмоди понимал, что его тело не содержало каких-либо особых ресурсов для трансформации энергии в материю; если бы такой мощный эффект производили его собственные клетки, они сгорели бы в первые же секунды процесса. Таким образом выходило, что он представлял собой не генератор, а передатчик, или, вернее, преобразователь энергии извне. Которую поставляло солнце, а он создавал для нее матрицу.
Ладно, допустим, что это так. Если что-то вышло из-под контроля - о черт, какая ненавистная, но неоспоримая мысль, - и это что-то воссоздавало теперь его умершую жену, то Кэрмоди, по крайней мере, был инженером или даже скульптором. Во всяком случае, все эти явления зависели от него.
Единственное объяснение, с которым он мог согласиться, состояло в том, что данный процесс регулировался не его осмысленным знанием человеческого тела, а подсознательным умом. Каким-то образом его клетки репродуцировались в создаваемом теле Мэри. Возможно, они были зеркальным отражением его собственной структуры, как это случается с клетками близнецов.
В общем-то тут все понятно. Но как быть с чисто женскимиорганами? Правда, его память содержала кое-какие сведения о женской анатомии. В свое время он набил руку в анатомировании трупов и, к слову сказать, неплохо рассмотрел все внутренние органы Мэри, вынимая их без спешки и с научной методичностью перед тем как выбросить в мусорный бак. Он даже исследовал четырехмесячный эмбрион, который стал главной причиной его гнева и отвращения к жене. Эта смердящая штука превратила ее из прекраснейшего существа в пузатое чудовище. Этот уродец уже тогда начинал выпрашивать у Мэри свою долю любви, которая прежде принадлежала только Джону Кэрмоди. А он не желал делиться даже маленьким кусочком этой бесценной, утонченной и безупречной красоты. Мэри могла принадлежать только ему, и никому другому.
Когда Кэрмоди предложил ей избавиться от ребенка, она отказалась. Он настаивал и пытался заставить ее силой, но она сопротивлялась и кричала, что больше не любит его и что этот ребенок от другого мужчины - доброго и нежного, который не чета каким-то мерзким эгоистам. И тогда он рассердился… впервые в жизни. Впрочем, это был даже не гнев. Он впал в необъяснимое помрачение рассудка, и все вокруг стало красным. Он видел кровь, он думал кровью, он ползал по залитому кровью полу.
Такое с ним случилось в первый и последний раз. Вот почему Он оказался здесь. Хотя при чем здесь гнев и ярость? Да, тогда он обезумел от ревности. Но разве Мэри этого не заслужила? Сама Логика требовала ее смерти. Он не мог равнодушно смотреть, как Самое прекрасное существо на свете превращается в чудовищно распухшую уродку…
Мог - не мог. Какая разница? Реалист имеет дело только с тем, что уже случилось.
Если женские клетки Мэри являются зеркальным отражением его собственных, то они, конечно же, не женские. То же касается и ее мозга. Природа может воспользоваться его знанием анатомии и генетики. Она даже может воссоздать аналог женского тела. Но мозг у Мэри останется другим! Его первоначальная форма плюс миллиарды субмикроскопических извилин памяти - это выше сознательных и подсознательных возможностей обычного человека.
Нет, если Мэри имеет мозг - что уже вполне очевидно, - то у нее мозг Джона Кэрмоди. А если это так, то мозг будет содержать все воспоминания и привычки того же Джона Кэрмоди. Ему придется пережить кошмарное время. В теле Мэри он будет растерян и ошеломлен. Но мозг Джона Кэрмоди сладит с любой ситуацией и обратит ее себе на пользу.
При этой мысли Кэрмоди рассмеялся. А почему бы ему не отыскать Мэри? Рядом с ним снова будет великолепная женщина, с ее безупречной красотой, помноженной на. его холодный рассудок. Они будут мыслить в унисон, в абсолютном согласии друг с другом. О-о! Это станет величайшим надругательством над самим собой.
Он снова рассмеялся. Мэри произнесла эти слова в тот последний яростный миг, когда он напрочь вышел из себя. Она кричала, что он считает ее не женщиной и не женой, а красивым устройством для сексуальных развлечений. Она говорила, что никогда не испытывала того потрясающего чувства единения, который должна переживать любимая и страстная жена. Она чувствовала себя одинокой. И, даже переспав с другим мужчиной, Мэри не познала чуда превращения двух в одно. Изменяя мужу, она знала, что позже ей придется очистить душу признанием и покаянием. Но она изголодалась по нежности и ласке. Там, с тем мужчиной, она чувствовала себя женщиной больше, чем в обществе мужа.
Ладно, что было, то было. Пусть это останется в прошлом. К тому же Кэрмоди будет иметь дело с существом, которое лишь выглядит как Мэри.
(Он был рад, что эта штука появилась вне его, а не в нем, как происходило с другими. Возможно, он действительно имел отмороженную душу. Но если это так, тем лучше для него. Ледяное сердце исключало любую субъективность. Оно выталкивало из него даже подсознательное дерьмо, и теперь, в отличие от той эпилептички и сожранного раком водителя, он мог справиться с толпами окровавленных Мэри.)
Впрочем, это существо только выглядело как Мэри.
Если она выскочила из его головы, как Афина из черепа Зевса, то в момент рождения получила и разум Джона Кэрмоди. Став независимой, Мэри обретет свои собственные мысли и мотивации. Таким образом, его продублированный мозг, обнаружив себя в теле убитой им женщины, со временем задумается о своем первом "я". И, интересно, о чем же он подумает?
- Я тут же пойму, - прошептал Кэрмоди вслух, - что мне не убежать из этого тела. Определив для себя рамки, внутри которых мне придется существовать, я засучу рукава и возьмусь за дело А каким оно будет? Чего я захочу? Мне захочется смотаться с Радости Данте и вернуться на Землю. Или лучше на одну из планет Федерации, где я легко найду себе богатого мужика и стану его женщиной под номером один. А почему бы и нет? Я же буду самой прекрасной женщиной в мире.
При этой мысли Кэрмоди хохотнул. Он не раз представлял себя женщиной и размышлял, как сложилась бы тогда его судьба. Порой он даже завидовал своей воображаемой героине, потому что красивая женщина с его умом могла бы подмять под каблук всю Вселенную - эту груду разбросанных по пространству миров.
Да-а? Он бы тогда…
Кэрмоди стиснул руль и резко выпрямился. Идея шарахнула его по голове, как горячая кочерга.
- Почему я не подумал об этом раньше? - воскликнул он. - О Боже! Мы с ней заключим сделку. А если нет, то я как-нибудь заставлю ее. Она станет моим идеальным алиби! Я никогда не признавался в том, что убил жену, - во всяком случае представителям власти. И им не удалось найти ее тело. Так что, когда мы с ней вернемся на Землю, я скажу этим олухам: "А вот, джентльмены, моя жена. Она, как я вам говорил, внезапно покинула меня и исчезла в неизвестном направлении. Бедняжка попала в катастрофу, потеряла память и каким-то образом очутилась на Радости Данте… Звучит как романтическая повесть, но следует учесть, что такие вещи время от времени случаются. Ах, вы не верите мне? Тогда возьмите ее отпечатки пальцев, сличите узор сетчатки и сделайте анализ крови… Ну что, ребята, съели?"
Но если структура клеток Мэри зеркально повторяет его собственную, то экспертиза обнаружит только отличительные признаки Джона Кэрмоди. Хотя она может иметь свои отпечатки пальцев. Он видел их и воочию, и на фотографиях, так что его подсознание скопирует все как надо.
А как быть с проверкой на ЭМС? Сканирование мозга покажет различие в электромагнитном поле…
Впрочем, при серьезных травмах электромагнитный спектр мозга иногда меняет рисунок, и это еще раз подтвердит его версию о сильном ушибе головы. А дзета-волны? Они должны указать, что субъект проверки - мужчина. Это наверняка заставит экспертов подвергнуть ее тщательному обследованию. Единственным условием перехода дзета-волн с женского ритма на мужской является изменение пола, а проверка покажет, что ее гормоны женские. Или пет? Если ее клетки будут зеркальным отражением его собственных, то и гены окажутся мужскими. А возможно, и гормоны. А как расчет рентгена? Что, если исследование обнаружит у Мэри не женские, а мужские внутренние органы?
Кэрмоди на секунду огорченно задумался, но быстрый ум тут же предложил ему новое алиби. И действительно! Мэри находилась на Радости Данте в семидневный период Шанса. Верно? Тогда стелит ли удивляться этим странным переменам в организме? Все отклонения, выявленные в лаборатории, - будь то спектр мозга, гормоны или внутренняя перестройка организма - стали результатом электромагнитного воздействия звезды. Это может привлечь к Мэри внимание общественности, и для нее придется придумать надежную и обоснованную легенду. Но у девчонки нервы из стали, и она без проблем пройдет этот этап. Затем Мэри потребует восстановить ее гражданские права, и, как только ей вернут гражданство, чиновники и доктора отпустят ее на свободу. А потом Джон и Мэри Кэрмоди составят прекрасную пару - такую, какую еще не видел никто и никогда!
Вот только почему она повесила трубку и не договорилась с ним о встрече? Может, ей не по душе идея о сотрудничестве? Но если у Мэри его мозги, разве может она думать по-другому?
Кэрмоди нахмурился и тихо присвистнул сквозь зубы. Он понял, что должен рассмотреть еще одну возможность, которая ему страшно не нравилась. Мэри могла и не быть его женским аналогом.
Она могла возродиться как Мэри.
Впрочем, об этом он узнает при встрече с ней. Тогда придется немного подкорректировать первоначальный план с учетом ситуации и ее настроения. Оружие в кармане куртки заставляло его испытывать редкостное, ни с чем не сравнимое возбуждение.
В этот момент в пурпурном полумраке, который создавали уличные фонари, Кэрмоди разглядел мужчину и женщину. Женщина была одета, а мужчина - абсолютно голым. Они вцепились друг в друга; мужчина страстно льнул к женщине, прижимая ее к фонарному столбу. Неужели насиловал? Да нет, она сама тянула его к себе.
Кэрмоди рассмеялся.
Услышав хриплый смех, разорвавший плотное молчание ночи, мужчина резко повернул голову и уставился на землянина широко раскрытыми глазами.
Это был Скелдер, но почти неузнаваемый. Его длинное лицо вытянулось еще больше. Голый череп покрылся нежным пушком, который даже в сумрачном свете казался ярко-золотистым. Обнаженные ноги чудовищно деформировались и сделались чем-то средним между человеческими ногами и звериными. Кости невероятным образом изменили строение, и теперь колени прогибались назад. Ступни вытянулись так, что он мог передвигаться только на носочках, словно балерина, и на них появились светло-желтые наросты, которые поблескивали как копыта.
- Козлоногий! - громко выкрикнул Кэрмоди, будучи не в силах сдержать злорадства.
Скелдер выпустил женщину из объятий. В его лице проступали козлиные черты; в теле угадывалась очаровательная омерзительность сатира.
Кэрмоди хотел еще раз рассмеяться, но внезапно осекся и застыл на месте с открытым ртом.
Там, у столба, стояла Мэри.
Ошарашенный, Кэрмоди не мог поверить своим глазам. Она улыбнулась ему и весело помахала рукой. Потом обняла Скелдера за плечи и, покачивая бедрами на манер уличных проституток, стала удаляться вместе с сатиром в темноту. При других обстоятельствах это показалось бы довольно комичным, поскольку фигура Мэри выглядела так, словно женщина была на шестом месяце беременности.
Кэрмоди вдруг ощутил незнакомое ему прежде влечение к Скелдеру и вдруг сообразил, что смеется над собой. Он чувствовал неодолимую плотскую страсть к козлоногому священнику и в то же время понимал, что стоит на углу перекрестка и хохочет над своим идиотским желанием. А где-то в глубине его вскипала медленная волна, угрожавшая захлестнуть все другие чувства. Его сжигала неуемная страсть к Мэри, смешанная с ужасом от мысли о вожделении.
Против этих посягательств был только один вид защиты, и Кэрмоди тут же воспользовался им. Выскочив из машины и обежав ее спереди, он выхватил оружие и начал расстреливать красный туман, который сменил фиолетовую дымку.
Скелдер жалобно заскулил, упал на землю и, покатившись кубарем, как скомканная серая простыня, уносимая ветром отчаяния, исчез в непроглядном мраке за огромной опорой углового здания.
Мэри резко обернулась. Ее рот превратился в темную дыру на бледном лице. Руки белыми птицами простерлись в мольбе, и она упала наземь.
Внезапно Джон Кэрмоди споткнулся, получив тяжелый удар в грудь, а затем еще один, в живот. Он почувствовал, как его сердце и внутренности словно разрываются на части. Он начал падать в каскаде кровавых брызг в бездонную темноту, ловя обрывки последних мыслей. Кто-то выстрелил в него, и это был конец… прощай, туда тебе и дорога… А потом Вселенная захохотала ему в лицо…
Через какое-то время сознание вернулось. Он лежал на спине и, перебирая вялые воспоминания, смотрел на пурпурный шар луны - эту огромную рукавицу, брошенную в небо рыцарем-велика-ном. Так что же, сэр Джон Кэрмоди, маленький толстячок, одетый в доспехи из тонкой кожи, готов ли ты сразиться на турнирном поединке?
- Всегда готов, - ответил он себе, с трудом поднимаясь на ноги.
Он недоверчиво ощупал себя, выискивая дыры, которые ожидал найти. Однако их не было. Тело оказалось невредимым, и на одежде не осталось ни капли крови. Да, ткань была влажной, но влажной от пота.
"Так вот, значит, как умирают люди, - подумал Кэрмоди. - Смерть ужасна, потому что приносит с собой абсолютную беспомощность. Наверное, так чувствует себя ребенок в железной хватке взрослого убийцы. Смерть выжимает из тебя жизнь, но делает это не из ненависти и не от злобы. Просто она должна убивать, ибо Таков порядок вещей. И она наводит этот порядок, выжимая из нас наши жизни".
Постепенно сквозь заторможенность и отупение к нему вернулась способность размышлять. Очевидно, все эти странные ощущения, которых он хотел бы избежать любой ценой, испытали на себе и Скелдер, и Мэри. Когда пули разрывали ее тело, она каким-то образом передала ему свои чувства, и потрясение оказалось настолько сильным, что он потерял сознание. Надо же! А ведь он думал, что умирает.
Интересно, а если бы он продолжал так думать? Неужели умер бы на самом деле?
Хотя какая разница?
- Не будь дураком, Кэрмоди, - сказал он себе. - Ты можешь делать все что угодно, только не будь дураком. Ты просто испугался - испугался до смерти. Тебе даже хотелось позвать кого-то на помощь. Кого? Малышку Мэри? Я, конечно, так не думаю, но все может быть. Или ты звал маму? Ее тоже звали Мэри. Ну хватит! Довольно! - Он ощупал свой череп и прошептал: -Я не отвечаю за все то, что здесь произошло. Это кричал маленький мальчик, спрятанный во мне. Маленький Джонни, который напрасно звал маму, когда та бросала его и уходила с большими пьяными дядьками. Она всегда оставляла меня одного и никогда не думала о том, каким чудовищем вырастет ее ребенок…
Он подошел к Мэри и перевернул ее тело.
Внезапно раздавшийся в темноте крик заставил его отпрыгнуть назад. Кэрмоди развернулся, сжимая в руке оружие, и тихо позвал:
- Эй, Скелдер!
В ответ послышался ужасный вопль, похожий скорее на звериный, чем на человеческий.
Улица тянулась прямо ярдов на сто, а затем сворачивала направо. На углу стоял высокий дом, каждый из шести этажей которого нависал над предыдущим. Здание напоминало телескоп, воткнутый острым концом в землю. Из затененной ниши выбежал Рэллукс. Его лицо искажала гримаса боли. Увидев Кэрмоди, он замедлил шаг.
- Иди своей дорогой, Джон! - крикнул монах. - Ты не должен заходить сюда. Уходи! Это место мое! Я должен снова в него войти! Здесь место только для одного, и оно приготовлено для меня!
- О чем ты говоришь, черт побери? - сердито рявкнул Кэрмоди, на всякий случай держа монаха на мушке автоматического пистолета. Одному Богу было известно, к чему мог привести этот сумасшедший разговор.