- Ад! Я говорю об аде! Неужели ты не видишь это пламя и не чувствуешь его? Оно сжигает меня, когда я в нем стою, и оно сжигает других, когда меня там нет. Отойди в сторону, Джон. Позволь мне уберечь тебя от боли. Этот адский огонь немного утихает, когда охватывает все мое существо. Но как только я начинаю привыкать к нему, пламя мчится дальше. Мне приходится преследовать его, потому что адский огонь ищет новую грешную душу, и, если я не войду в него снова, пламя подвергнет пыткам других людей. Я должен обуздать эту геенну огненную, невзирая на муки и боль.
- Ты просто сошел с ума! - ответил Кэрмоди. - Ты… - Вдруг он вскрикнул, выронил оружие и начал кататься по земле, колотя руками по одежде.
Ощущение огня исчезло так же внезапно, как и возникло. Кэрлоди сел, дрожа и беспомощно всхлипывая:
- О Боже! Я подумал, что заживо сгорю!
Рэллукс шагнул на то место, где только что стоял Кэрмоди, и сжал кулаки; его взгляд отчаянно зашарил по сторонам, будто выискивал путь бегства из этой невидимой тюрьмы. Заметив, что Кэрмоди направился к нему, монах повернулся и закричал:
- Никто не заслуживает таких мук! Даже самый отъявленный грешник! Даже тот, кто подобен тебе!
- Прекрасные слова, - ответил Кэрмоди, но в его голосе почти не осталось былой насмешки.
Теперь он знал, какие мучения испытывал монах. Но его беспокоило другое. Каким образом Рэллуксу удавалось проецировать свои галлюцинации на другого человека? Каким образом он заставил его почувствовать свой бред, да еще с такой невероятной силой? Ответ мог быть только один: излучение солнца превращало некоторых людей в исключительно мощных экстрасенсов. Или, если сделать поправку на преувеличение, позволяло передавать нервные восприятия от одного человека к другому без прямого контакта. Значит, в этом нет никакой мистической загадки. Нечто подобное уже известно во Вселенной. Например, радиоволны переносят звук и изображение. Диктор телевидения может находиться черт знает где, а мы видим и слышим его, словно он сидит перед нами. Тем не менее эффект транслированных чувств был просто потрясающим. Кэрмоди вспомнил свои ощущения, когда пули разрывали тело Мэри. Он вспомнил этот ни с чем не сравнимый ужас смерти. Впрочем, чувства принадлежали Мэри, а не ему - он сам никогда и ничего не боялся… О черт! Значит, все, кого он встретит за эти семь ночей, будут передавать ему свои чувства и ощущения? И ему придется - пережить с ними всю эту чушь?
Ну нет! Он убьет этих разносчиков эмоций! Он пристрелит каждого, кто посмеет напустить на него свои чувства!
- Кэрмоди! - воскликнул Рэллукс, стараясь криком заглушить непереносимую боль. - Ты должен понять, что не пламя преследует меня, а я преследую пламя и не даю ему убежать. Я сам хочу гореть в адском огне! Но не думай, что я отрекся от веры и решил лично следовать за этим огнем. Нет, я верую в догмы Церкви еще сильнее, чем прежде! Я уже не могу в них не верить! Но мне приходится добровольно предавать себя пламени, чтобы уберечь хоть малую часть из тех девяноста девяти процентов сотворенных Богом Душ, которые обречены на адские муки. Уготованная им участь несправедлива. И если я не прав, то мое место среди них!
Веруя в каждое слово Священного Писания, я смиренно отказываюсь от блаженства на небесах. Нет, Кэрмоди, мое место среди навеки проклятых. Ты можешь считать это протестом против Божьей несправедливости. Если кому-то так надо делить людей на хороших и злых, то пусть все души спасутся и лишь одна сама направится в ад, чтобы принять на себя их муки. Я отказываюсь от небес и остаюсь в пламени вместе с несчастными душами, которым могу сказать: "О, брат мой, ты не одинок, ибо я буду с тобой хоть вечность, пока Господь не сжалится над нами!"
Но ты не услышишь от меня ни проклятий, ни слова мольбы. Я буду стоять и гореть, пока каждая душа не освободится от мук и не примкнет к остальным, идущим на небо. Я останусь…
- Ты просто буйнопомешанный, - оборвал его Кэрмоди, хотя сам не был уверен в этом.
Рэллукс вновь закусил губу от боли, и черты его лица потеряли былое несоответствие, как бы порожденное двумя враждующими силами. Через страдания и муки он стал одним внутри себя. То, что прежде разделяло его на две части, бесследно исчезло.
Кэрмоди не стал размышлять о причинах такого преображения. При сложившихся обстоятельствах подобные рассуждения вели к еще большему унынию. Пожав плечами, он пошел назад к машине. Рэллукс что-то кричал ему вслед, о чем-то упрашивая или предупреждая. В следующий миг Кэрмоди почувствовал страшное жжение в спине. Ему показалось, что одежда вспыхнула огнем, и его плоть издала молчаливый крик.
Он развернулся и выстрелил в монаха, почти не различая его сквозь стену огня.
В тот же миг ослепительный свет и нестерпимый жар исчезли. Кэрмоди поморгал, стараясь привыкнуть к пурпурному полумраку, и направился к телу Рэллукса, полагая, что галлюцинации угасли вместе с жизнью монаха. Но на тротуаре лежал лишь труп Мэри.
Что-то мелькнуло у края тротуара и скрылось за углом огромного здания. Кэрмоди услышал сдавленный крик. Несчастный Рэллукс вновь преследовал воображаемый огонь, сражаясь с адскими муками за высшую справедливость.
- Ну и пусть себе идет вместе с этим чертовым пламенем, - проворчал Кэрмоди.
Теперь, когда Мэри была мертва, ему хотелось решить для себя некоторые интересовавшие его вопросы.
Это заняло совсем немного времени. Кэрмоди вытащил из багажника молоток и инструмент, похожий на зубило, которым, наверное, снимали колпаки с колес, и с их помощью выдолбил дыру в черепной коробке трупа. Отложив инструменты, он взял фонарик, встал на колени и склонился к изуродованной голове. Потом прижал фонарик к рваному краю кости и нажал на маленькую металлическую кнопку. Он не знал, как отличить мозг женщины от мозга мужчины, но ему хотелось выяснить, есть ли там мозг вообще. Что, если в черепе Мэри находится только здоровенный пучок нервов - эдакое устройство для приема телепатических команд? Хотя если ее жизнь и поведение зависели от работы его подсознания, то он мог ожидать…
Яркий луч осветил отверстие.
Но никакого мозга Кэрмоди не увидел. В черепе лежало маленькое существо, которое он и рассмотреть как следует не успел. Он заметил лишь влажное тело, свернувшееся в кольца, сверкнувшие красные глаза и раскрытую пасть с двумя белыми клыками. Что-то мелькнуло в воздухе и ударило его в лицо.
Он упал на спину. Фонарик вывалился из его руки и покатился прочь, пронзая ночь своим лучом. Но Кэрмоди было плевать на него, потому что в этот момент он почувствовал, как его лицо начинает раздуваться, словно воздушный шар. Какой-то внутренний насос с огромной скоростью закачивал в него воздух. Нестерпимая боль потекла из головы в шею и грудь. Огонь охватил все тело, проникая в каждую клеточку, будто кровь превратилась в расплавленное серебро.
И от этого пламени нельзя было спастись, как он спасся от огня Рэллукса.
Кэрмоди закричал, вскочил на ноги и, почти обезумев, с истерической яростью стал топтать змею, чьи зубы вцепились в его щеку, а длинный хвост свивался с нервами, выходившими из позвоночника Мэри. Эта тварь жила в черепе, свернувшись клубком. Она знала, что Кэрмоди вскроет ее костяное гнездо. И теперь выпустила смертельный яд в плоть того, кто создал ее своим воображением.
Растоптав ужасную тварь каблуком и отодрав от щеки маленькую голову, из которой торчали два длинных клыка, Кэрмоди рухнул на колени рядом с Мэри. Его тело казалось сухим поленом, объятым огнем. От ужаса, что он навсегда растворится в пламени, Кэрмоди издал нечеловеческий вопль, и крик тут же был подхвачен визгливым страхом, который начал повторять его снова и снова…
В хаосе огня и боли возникла единственная мысль: он убил себя.
И тут в пурпурном тумане, освещенном луной, ударил гонг.
Рефери медленно и нараспев продолжал счет:
-..Пять, шесть, семь…
Какая-то женщина в толпе - неужели Мэри? - закричала:
- Джонни, вставай! Ты должен победить его! Вставай и набей этой скотине морду! Не дай ему одолеть тебя, Джо-хо-хо-ни-хи-хи!
- Восемь!
Джон Кэрмоди застонал, сел и тщетно попытался подняться на ноги.
- Девять!
Гонг снова зазвенел. Зачем же подниматься, если раунд окончен?
Но почему же рефери не перестал считать?
Что это за бой, когда раунд не кончается даже после удара гонга?
Или гонг извещал о начале нового раунда, так и не закончив старый?
- Давай поднимайся, - шептал себе Кэрмоди. - Дерись до конца. Отдубась этого чертова громилу.
Слово "девять" все еще висело в воздухе, слабо мерцая в фиолетовом тумане.
- С кем я дерусь?! - проревел Кэрмоди и поднялся на ноги.
Дрожа от напряжения, он приоткрыл глаза. Его тело пригнулось в низкой стойке. Левый кулак пошел вперед, резкими тычками ощупывая воздух. Прижав подбородок к плечу, он согнул правую руку для мощного удара. Вот такими ударами он и выиграл звание чемпиона в среднем весе.
Но драться было не с кем. Рефери пропал. Зрители куда-то подевались вместе с кричавшей Мэри. Он остался один.
Хотя откуда-то издалека по-прежнему доносился звон гонга.
- Это телефон, - прошептал Кэрмоди и осмотрелся.
Звук раздавался из большой гранитной телефонной будки, которая находилась неподалеку. Кэрмоди машинально направился к ней, преодолевая головную боль и разминая оцепеневшие мышцы. Внутренности беспокойно ворочались в животе, словно клубок змей, растревоженных жаром утреннего солнца.
Кэрмоди поднял трубку, удивляясь, что решил ответить на звонок какого-то обезумевшего дуралея.
- Алло.
- Джон? - послышался голос Мэри.
Трубка выпала из руки и ударилась о стену. В тот же миг телефонный аппарат разлетелся вдребезги: Кэрмоди всадил в него всю обойму. Куски красного пластика рассекли ему лицо, и кровь, настоящая кровь, потекла по щекам, закапала с подбородка и прочертила на шее теплые полоски.
Спотыкаясь, он выбежал на улицу, перезарядил пистолет и злобно обругал себя:
- Придурок! Ты же мог ослепнуть от этих осколков. Ты мог убить себя, идиот! Придурок, тупой придурок! Совсем потерял свою глупую башку!
Внезапно он остановился, сунул оружие в карман и, достав платок, аккуратно вытер с лица кровь. Многочисленные раны оказались поверхностными и несерьезными, а лицо больше не было распухшим.
Только теперь он начал понимать, что означает этот голос.
- Ах ты, срань господня! - со стоном выругался он.
Но даже в таком угнетенном состоянии какая-то часть его рассудка продолжала оставаться безучастным свидетелем, напоминая лишь о том, что так он не ругался с самого детства. Кэрмоди возразил, что здесь, на Радости Данте, без этого просто не обойтись. А не ругался он по двум простым причинам: там, на Земле, сквернословили все, а Кэрмоди не хотел походить на остальных; кроме того, тот, кто богохульствовал, так или иначе верил в существование Бога, тогда как Джон был напрочь лишен какой-либо веры.
- Ну хватит, парень, возьми себя в руки, - сказал ему безучастный свидетель. - Зачем ты позволяешь этому дерьму изводить тебя. Ведь нас с тобой не испугаешь такой ерундой, не так ли?
Кэрмоди попытался рассмеяться, но с губ слетело сухое карканье, которое прозвучало настолько нелепо и ужасно, что он тут же замолчал.
- Но я же убил ее, - сказал он самому себе.
- Причем дважды, - отозвался свидетель.
Кэрмоди выпрямился, сунул руку в карман и крепко сжал рукоятку пистолета.
- Ладно. Когда она еще раз воскреснет, мой маленький дружок позаботится о ней. А что? Я буду убивать ее снова и снова, пока не кончатся эти семь ночей. В конце концов она умрет последний раз и навсегда избавит меня от своей компании. Если потребуется, я устелю ее трупами весь город, из конца в конец. И пусть смердят на всю округу… - Ему удалось выжать из себя короткий смешок. - Не мне же убирать эту дрянь, а службе благоустройства.
Он вернулся к машине, но, прежде чем сесть за руль, решил взглянуть на тело Мэри.
На асфальте темнели лужицы крови, и кровавые следы вели куда-то в ночь. Труп женщины исчез.
- Чего и следовало ожидать, - прошептал Кэрмоди себе под нос. - Если мое воображение может создавать из воздуха плоть и кровь, то почему бы ему не соединить разорванные части и не воскресить безголовое тело? Это же принцип наименьшего сопротивления: экономика природы, "бритва Оккама" и закон минимальных усилий. Здесь нет никаких чудес, старина. События происходят в воображаемой реальности, и нас совершенно не касаются. А внутри у тебя, Джонни, все о’кей, все в порядке и без изменений.
Кэрмоди сел в машину и покатил. Ночь стала немного светлей, и он увеличил скорость. Его разум вышел из ступора, вызванного недавним потрясением, и заработал по-прежнему четко и быстро.
- Я сказал: "Восстаньте из мертвых", и они восстали, - шептал он сам себе. - Творю, как Бог, направо и налево. На других планетах меня признали бы богом за такие дела, но здесь я один из многих, скиталец в ночи, населенной злобными монстрами.
Дорога тянулась вперед на два километра - прямая, как луч лазера. При обычных условиях Кэрмоди давно бы увидел в конце ее храм Бунты. Но теперь, несмотря на огромный шар луны, катившийся по небу, он различал только темно-пурпурное пятно, которое мрачно маячило на более светлом фоне ночи. На миг он даже усомнился в том, что эта призрачная громадина построена из каменных блоков, а не соткана из бесплотных теней. Однако вскоре все встало на свои места.
Над крышей храма висел диск луны, золотисто-пурпурный в центре и серебристый по краям. Казалось, что огромное небесное тело Неотвратимо падает с небес на землю, и это ощущение еще больше усиливали легкие переливы оттенков в пурпурном тумане. Стоило Кэрмоди взглянуть на луну, как она тут же начинала разбухать, заполняя собою пространство. Но когда он отводил взгляд, она съеживалась до обычных размеров.
Он решил не смотреть на этот капризный шар и не тратить на него драгоценное время. Под его подавляющей массой Кэрмоди чувствовал себя ужасно маленьким и беспомощным. Кроме того, он уже знал, как опасно концентрироваться на чем-то в этой грозной темноте, которая могла сожрать его за один присест. Он чувствовал себя крошечной мышью в окружении гигантских пурпурных котов, и ему не нравилось это ощущение.
Кэрмоди встряхнулся, словно хотел избавиться от навязчивой сонливости. "А ведь точная фраза", - похвалил он себя. Те несколько секунд созерцания лунного диска едва не погрузили его в сон или, вернее, чуть не высосали из него рассудок. Луна была пурпурной губкой, которая впитывала силы людей - причем делала это довольно быстро. Кэрмоди находился теперь почти у самого храма Бунты и лишь смутно помнил о том, как проехал полтора километра.
- Эге! - воскликнул он. - Будь осторожен, Джонни. Тут рот не разевай!
Кэрмоди подогнал машину к постаменту статуи, которая возвышалась в центре площади. Широкое основание монумента должно было скрыть автомобиль от глаз тех, кто мог стоять перед храмом или следить из окон за улицей.
Выйдя из машины, он осторожно двинулся в обход постамента. Вокруг, в пределах, ограниченных туманом, не было видно ни одной живой души. Кое-где на мостовой лежали тела людей. Несколько скорченных трупов распростерлись на рампе, ведущей к порталу храма. Кэрмоди решил, что можно рискнуть и выйти из укрытия. Он учел, что среди мертвецов мог прятаться какой-нибудь ловкий малый, который нападал на беспечных прохожих и понемногу увеличивал число валявшихся трупов.
Кэрмоди с опаской двинулся вперед. Проходя мимо раскинувшихся тел, он останавливался над каждым и внимательно осматривал лицо. Его опасения не оправдались. Многие трупы были разорваны на части или изуродованы язвами. Некоторые превратились во что-то невероятное, и это лишило их жизни.
Он прошел мимо тел и поднялся по рампе. Темные колонны портика тянулись ввысь. Их верхние части терялись в клубящемся тумане. Основаниям колонн была придана форма огромных ног - мужских и женских.
А за ногами таилась тьма - густая безмолвная тень. Но где же жрецы и жрицы? Где хористки, чудотворцы и кричащие кликуши, с головы до ног измазанные своей кровью? Кэрмоди вспомнил, как днем раньше они размахивали ножами и в священном экстазе наносили себе раны. Неужели это было только вчера? Наблюдая за ритуалом, он стоял в многотысячной толпе, а вокруг грохотал неистовый шум. Теперь же здесь царили мрак и звенящая тишина.
Кэриняне, с которыми он беседовал, утверждали, что в этом храме живет Йесс. Неужели правда? Может быть, он бродит сейчас по пустым переходам, ожидая, когда пройдет еще одна Ночь Света? Согласно легенде, Йесс знает, что богиня-мать в любой момент может лишить его своей милости. А если победит Эльгуль или кто-то из его последователей, Йесс будет убит. История гласит, что иногда эльгулиты бывают очень сильны. Когда их зло безмерно велико, они могут убить бога Йесса.
И тогда, проснувшись после Ночи, люди увидят нового бога, который станет правителем мира. Они начнут поклоняться Эльгулю. И так будет продолжаться до тех пор, пока одна из Ночей не воскресит бога Йесса.
Сердце Кэрмоди бешено забилось. Какая победа может сравниться с убийством бога? "Смотрите! Вот Тот, кто убил божество!" И только он среди многих миллиардов людей сможет похвастаться таким поступком! Он станет величайшим человеком во Вселенной. И если раньше его репутация была уже достаточно высока, - а Джона Кэрмоди знали во всей Галактике, - то какова же она будет после этого? Даже его похищение огневика "Старониф" покажется детской игрушкой в сравнении с таким невероятным подвигом!
Кэрмоди стиснул рукоятку пистолета и постарался расслабить напряженные мышцы. Он прошел между лодыжками каменной женщины и погрузился во мрак, пурпурный цвет которого сгустился до черноты. Шаг за шагом он продвигался вперед. Глаза ничего не видели. Оглянувшись назад, Кэрмоди заметил свет, блеснувший между ногами статуи. Там, у входа, тьма казалась не такой густой. Свет блеснул снова и задрожал, как занавеска на ветру.
Кэрмоди зашагал в глубь храма. Ему не хотелось думать об этом дрожащем сиянии, но оно таило в себе какую-то загадочную угрозу, которая одна стоила всех опасностей, встреченных им во время нескончаемой Ночи.
А что, если кто-то проецирует на него это ощущение, намереваясь отрезать ему дорогу назад?
Он замедлил шаг и остановился. Ему не понравилась мысль о том, что кто-то знает о его намерениях и выжидает в темноте удобного момента для нападения.
- Только не пугай себя, Джонни, - прошептал Кэрмоди. - Ты никогда еще так не нервничал. Зачем же волноваться сейчас? Даже если там сам бог, не позволяй ему давить на себя. Плюнь на него, и точка! Какая тебе, к черту, разница - он там или не он? Прими вызов судьбы или сваливай отсюда.
Ладно. Я пойду и покажу этим ублюдкам, кто такой Джон Кэрмоди!
Он и сам не знал, что означала его последняя фраза и кому она предназначалась. Но разве плохо мечтать о полной победе над другими людьми? А пусть даже и плохо. Ему на это наплевать.
Отбросив сомнения, Кэрмоди решил перейти к задуманному. Отчаянный до смерти… Нет, смертельно опасный! Впрочем, в нем хватало и того и этого.