Он, Джон Кэрмоди, будет таким, каким хотел быть всегда: недосягаемым и сильным, дерзким, целеустремленным и сметающим все на своем пути. Ему не будут угрожать телесные превращения. Он останется неизменным, с таким же телом, разумом и душой. Да, он, Джон Кэрмоди, закалится в пламени темного экстаза, и никакие изменения не устрашат его. Целые народы будут умирать вокруг; звезды будут остывать и угасать, а планеты - замедлять свой бег и падать на свои светила, тогда как он, великий Джон Кэрмоди, по-прежнему будет странствовать по огромной Вселенной, бродить по вновь рожденным планетам и наблюдать, как они взрослеют, старятся и умирают. Он всегда будет одним и тем же, сегодня и завтра - неизменный Джон Кэрмоди, твердый и яркий, как алмаз.
Но тут за него взялась первая группа. Вместо того чтобы, как копьем, пронзить его объединенной волей, они сняли свои защитные барьеры и открылись ему. В них не было ни угрозы, ни жажды насилия, и они не скрывали замыслы, подобно последователям Эльгуля. Эти люди открылись ему целиком - до самых глубин своего существа.
Джон Кэрмоди не мог пройти мимо них. Скорее голодный тигр прошел бы мимо привязанного к дереву козленка.
Свет, свет, свет…
Экстаз…
Но в этом вечном экстазе не было прочной основы и твердых углов. Безмерное чувство угрожало разорвать его на тысячи кусков, распылить и растворить их в бесконечности.
Безмолвно закричав от сладкой муки, он попытался собрать себя из тысячи осколков и соединить их в единое целое, чтобы снова стать Джоном Кэрмоди. Боль саморазрушения казалась невыносимой.
Боль? Но она была и экстазом. Разве боль и экстаз - одно и то же?
Кэрмоди не знал ответа на этот вопрос. Он лишь понял, что должен держаться подальше от слуг лукавого Йесса. Их открытость была опаснее любой обороны. Чего они хотели? Уничтожить Джона Кэрмоди?
- Да, - ответил Тэнд, хотя Кэрмоди не сказал ни слова. - Сначала ты должен умереть. Раствори образ прежнего Джона Кэрмоди и создай себе новый, лучший облик. Пусть заново рожденный Йесс станет лучше старого убитого божества.
Кэрмоди резко отвернулся от обеих групп и, достав из кармана нож, нажал на кнопку. Из рукоятки выскочило лезвие, похожее на голубовато-серый язык - язык змеи, которая должна была сожрать его палец.
Он не знал, как иначе избавиться от хватки бронзовых зубов.
И он сделал это.
Было больно, но не так сильно, как он ожидал. Да и крови вытекло гораздо меньше, чем ему представлялось. Кэрмоди мысленно сжал кровеносные сосуды, и те подчинились, закрываясь, как цветы в ожидании ночи.
Но отрезать палец оказалось не просто. Он задыхался от усилий, будто пробежал с десяток километров. Ноги дрожали. Лица стоявших внизу людей расплылись в неясные пятна. Две кучки белых невыразительных пятен. Он уже не различал их.
Вожак сторонников Эльгуля шагнул вперед и вытянул руки.
- Прыгай, Кэрмоди! - радостно воскликнул он. - Прыгай! Я поймаю тебя. А потом мы разгоним этих слабаков, отправимся в храм и займемся делом…
- Подожди!
Женский голос, прозвучавший за его спиной, был громким, требовательным и в то же время очень музыкальным.
Все замерли.
Кэрмоди посмотрел через головы мужчин и увидел Мэри.
Мэри, живая и невредимая, какой он видел ее перед тем, как выпустить в прекрасное лицо обойму разрывных и беспощадных пуль. Она ничуть не изменилась. Кроме одного. Живот ее стал еще больше и, наверное, созрел, чтобы дать начало новой жизни.
Вожак сторонников Эльгуля воззрился на Кэрмоди:
- Кто эта землянка?
Кэрмоди подошел к краю пьедестала и хотел было ответить, но Тэнд опередил его:
- Она была его женой. Кэрмоди убил ее и сбежал сюда. В первую Ночь "сна" он создал ее и снова убил.
- О-о-о! - поразились сторонники Эльгуля и отступили на шаг.
Кэрмоди изумленно уставился на них. Очевидно, информация Тэнда содержала какой-то смысл, которого он не понимал.
- Джон! - прокричала Мэри. - Нет смысла убивать меня снова и снова. Я всегда буду оживать и приходить к тебе. Скоро у меня родится ребенок, которого ты так не хотел. Он появится через час. На рассвете.
Тихо и с дрожью в голосе, которая выдавала огромное напряжение, Тэнд спросил:
- Так кем же он будет, Кэрмоди?
- Кем? - машинально повторил Джон.
- Да, - подойдя к пьедесталу, сказал вожак второй группы. - Мы хотим знать, кем он будет? Нессом или непобедимым Эльгулем?
- Ах вот оно что! - отозвался Кэрмоди. - Богиня экономна, как сама природа. Зачем трудиться над созданием ребенка, когда вот он, под рукой.
- Да! - громко сказала Мэри, и ее музыкальный голос прозвучал как бронзовый гонг. - Но неужели ты хочешь, чтобы наше дитя стало похоже на тебя? На застывшую темную душу? Или ты дашь ему тепло и свет?
- Человек! - воскликнул Тэнд. - Неужели тебе не ясно, что ты уже сделал выбор? Разве ты не знаешь, что у нее нет мозга и что она говорит языком твоей души? Прислушайся к ее словам! В них то, о чем ты думаешь и чего желаешь в глубине сердца! Ибо ты вложил эти слова в ее уста! И лишь по твоему приказу шевелятся ее губы!
Кэрмоди покачнулся и едва не упал, но не от слабости и не от голода и жажды.
Свет, свет, свет… Огонь, огонь… Растворись в огне и свете. Сгори, как феникс, и возродись к новой жизни.
- Держи меня, Тэнд, - прошептал Кэрмоди.
- Прыгай, - ответил кэринянин и громко рассмеялся.
Смех и ликующие крики его спутников прозвучали как "аллилуйя".
Сторонники Эльгуля в ужасе завопили и бросились врассыпную.
Туман стал реже и превратился в бледно-фиолетовый. Над горизонтом появился огненный шар, и в тот же миг фиолетовый цвет сменился белым - как будто кто-то сдернул вуаль с лица планеты.
Те из сторонников Эльгуля, которые не успели скрыться, вдруг зашатались и упали наземь. По их телам пробежали конвульсии. Кости с хрустом трескались, и кровь хлестала из рваных ран. Через несколько секунд их тела на мостовой перестали шевелиться.
- Если бы твой выбор был другим, - сказал Тэнд, поддерживая ослабевшего Кэрмоди, - в пыли валялись бы мы.
Окружив Мэри плотным кольцом, они направились к храму. Беременная женщина часто останавливалась, сгибалась в приступах боли и хваталась за плечи мужчин. Шагавший за ней Кэрмоди закусывал губу и стонал, переживая каждую из ее схваток. Впрочем, он был в этом не одинок: остальные тоже стискивали зубы и прижимали руки к животам.
- А что с ней будет потом? - шепотом спросил он у Тэнда.
Кэрмоди знал, что вопросом своим не смутит Мэри, ибо она не имела разума и была ведома мыслями семи святых отцов. Но он шептал - и шептал потому, что ощущал в себе чувства других людей.
- Родив Йесса, она выполнит свою миссию, - ответил кэринянин. - И умрет, когда закончится "сон". Сейчас она жива, потому что мы вливаем в нее свои силы и нам помогает бессознательная воля младенца. Надо торопиться. Скород из своих подвалов выйдут "спящие". Не увидев во "сне" победу Йесса, они не будут знать, плакать им или смеяться от счастья. Мы не должны оставлять их в неведении. Нам нужно попасть в святилище храма. Там мы возляжем на ложе Великой матери и совершим мистический ритуал святого совокупления. Это неописуемое переживание, которое лишь можно испытать. А затем эта женщина, созданная из твоей ненависти и любви, родит ребенка и умрет. А мы обмоем его, завернем в покрывало и покажем всему народу.
Он дружески похлопал Кэрмоди по руке и вдруг сжал ее, когда начались новые схватки. Джон не почувствовал силы пожатия. Он сражался с собственной болью, которая жгла и ранила его нутро, поднимаясь и отступая чередой могучих волн. И все же эта боль была ничем в сравнении с благоговейным экстазом, который охватывал его при мысли о том, что он давал жизнь настоящему богу.
Боль была светом и огнем. Она взрывалась миллионами искр и растворялась в безмерном пространстве. Но паника прошла. Осталась (Лишь радость, которую он никогда дотоле не испытывал. И, погружаясь в огонь и свет, Джон Кэрмоди знал, что в конце этого растворения он должен стать единым целым с остальными шестью людьми.
Сквозь эту боль, эту радость и эту уверенность в нем зрело решение заплатить за все, что он натворил в жизни. Но Кэрмоди не желал погружаться в мрак самонаказания, раскаяния и ненависти к себе, ибо то была цена больных и убогих. Он уже отказался от себя прежнего и от того, чем занимался в прошлом. И теперь он знал свою заветную цель. Эта вселенная все еще относилась к людям как холодная машина, а не как веселый и улыбчивый друг. Но ситуацию можно было изменить.
Он еще не думал о средствах. Все это придет само. А сейчас он был поглощен последним актом великой драмы - драмы Сна и Пробуждения людей.
Внезапно он увидел двух мужчин, которых никогда уже не ожидал встретить. Перед ним стояли Рэллукс и Скелдер. Те же - и все-таки другие. Лицо Рэллукса больше не было искажено болью. Ее сменило умиротворение. Грубость и непреклонность Скелдера исчезли без следа, и на устах его сияла добрая улыбка.
- Значит, вы тоже пережили Ночь? - хрипло прошептал Кэрмоди.
И с удивлением заметил, что первый по-прежнему носил монашескую рясу, а второй был одет в цветастый кэринянский наряд. Ему хотелось узнать, почему один остался верным, а второй отступил, но он не сомневался, что оба поступили правильно и мудро, иначе они не пережили бы Ночь. О том же свидетельствовали и лица обоих землян, и сейчас было неважно, какие пути ожидали их впереди.
- Вы тоже прошли через это, - прошептал Кэрмоди, удивляясь такому чуду.
- Да, - произнес один из них.
Но Кэрмоди не мог разобрать, кто ответил ему, потому что все казалось смутным и зыбким, как во сне. Реальной была лишь боль, распиравшая его живот.
- Да, мы оба прошли сквозь огонь. И едва не погибли на этом пути. Ты ведь знаешь, на Радости Данте каждый получает то, чего он действительно хочет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
- Значит, я должен вернуться на Кэрин? - спросил отец Кэрмоди. - Через двадцать семь лет!
Пока кардинал Фэскинс рассказывал ему о том, чего от него хочет Церковь, Кэрмоди сидел тихо, как мышь, но внутри у него все кипело. То и дело он взмахивал руками, точно собирался улететь. Ему действительно хотелось улететь от кардинала и всего, что тот в себе воплощал.
Наконец он не выдержал, вскочил и принялся нервно расхаживать взад и вперед по пластиковому полу с узором под дерево. Не зная, куда девать руки, он сначала сцепил их за спиной, потом сложил на животе - они ему явно мешали.
Внешне Кэрмоди почти не изменился и по-прежнему оставался невысоким человечком, похожим на дикобраза. Но теперь он носил темно-бордовую мантию священника ордена Святого Джейруса.
Кардинал Фэскинс застыл в кресле и, повернув голову, пристально наблюдал за метаниями Кэрмоди. Зеленоглазый, крючконосый, он напоминал старого ястреба, который не уверен, что одолеет жертву, но на свой страх и риск решил все-таки напасть. Лицо старика было морщинистым, волосы - седыми. Пять лет назад он добровольно отказался от своего поста: сто двадцать семь лет давали себя знать.
Внезапно Джон Кэрмоди остановился перед кардиналом и, нахмурившись, спросил:
- Вы действительно считаете, что только я могу справиться с этой миссией?
- Вы подготовлены к ней лучше всех. - Фэскинс выпрямился и вцепился в подлокотники кресла, словно намеревался вскочить и броситься в атаку. - Я уже говорил вам, почему это настолько неотложно. И думал, что возвращаться к этому не придется. Вы умный человек. Вы посвятили свою жизнь Церкви. Иначе вашу кандидатуру не выдвинули бы на должность епископа.
Упрек, хоть и невысказанный, был воспринят священником и быстро рассмотрен. Кэрмоди знал, что его решение жениться вновь, почти сразу же после того как Церковь отказалась от целибата, очень сильно разочаровало кардинала. Фэскинс делал все, чтобы Кэрмоди стал епископом на колониальной планете Вайлденвули. Он вел непрестанную полемику с теми, кто считал, что Кэрмоди слишком непоследователен в своих методах обращения в христианство. Никто не сомневался в ортодоксальности его веры, но способы, которыми он действовал, были сплошной импровизацией и вольностью. Разве мог такой, мягко выражаясь, "оригинал" носить митру епископа?
А потом, когда Кэрмоди едва не получил это звание, он женился и тем вывел свою кандидатуру из списка претендентов. И обвинения недругов, казалось, были доказаны. Но кардинал никогда не укорял Кэрмоди напрямую.
Теперь Джон Кэрмоди гадал, не хочет ли кардинал использовать "предателя" как рычаг для воздействия? Или он чувствует себя виноватым в том, что задумал?
Фэскинс взглянул на светло-желтые цифры, мелькавшие на табло в конце огромного зала.
- У вас есть два часа, чтобы собраться в дорогу, - сказал он. - И если вы хотите попасть в космопорт вовремя, поспешите. - И снова замолчал, не отрывая глаз от настенных часов.
Кэрмоди тихонько засмеялся:
- Что же мне делать? У меня нет приказа, вы попросили меня стать добровольцем. Очень хорошо. Я сделаю это. Вы же знали, что я вам не откажу. Ладно, пойду собираться. Но я должен сообщить Анне об отъезде. Это известие ее не обрадует.
Фэскинс неловко развел руками:
- Жизнь священника нелегка. Она знает об этом.
- Да, думаю, знает, - ответил Кэрмоди. - Она рассказала мне О вашей беседе после того, как я попросил у вас разрешения жениться. Вы нарисовали ей весьма неприглядную картину.
- Простите меня, Джон. - Фэскинс чуть заметно улыбнулся. - В жизни не все случается так, как нам хочется.
- Да… Кстати, вы известны своей молчаливостью. "Немногословный Фэскинс" - вот как вас называют. Но Анну вы просто сразили своим красноречием.
- Простите еще раз.
- Ладно, забудем об этом, - сказал Кэрмоди. - Все это в прошлом. Но мне немного жаль Анну. Я ужасно жалею, что не женился на ней на несколько лет раньше. Я крестил ее, как вы знаете, и она всю жизнь провела в моем приходе. - Он немного помолчал, а затем добавил: - Она беременна. Это еще одна причина, по которой мне не хотелось бы ее волновать.
Кардинал не ответил.
- Простите меня, - пробормотал Кэрмоди. - Через десять минут я буду готов. Вот только позвоню Анне и вызову ее домой. Она может отправиться в космопорт с нами.
Кардинал поднялся, заметно волнуясь:
- Думаю, мне не стоит ехать с вами, Джон. Вам надо хоть немного побыть вдвоем, и вы сможете сделать это только по дороге.
- Делать нечего, - сказал священник. - Вы и так намучились со мной. Однако я не намерен скучать в одиночестве. Анна может полететь со мной до Трамплина. Там придется долго ждать попутного корабля, и мы побудем с ней наедине. Так что можете поехать до космопорта с нами!
Кардинал пожал плечами. Кэрмоди налил ему еще одну порцию виски и направился в спальню. Там он достал чемодан и бросил его на постель. Впрочем, ему сгодится и небольшой чемоданчик. Анна, хоть ее путешествие и не будет таким длинным, возможно, захочет взять два больших для себя. Ей нравилось всегда быть готовой к неожиданным отъездам. Раскрыв два чемодана, Кэрмоди нажал на крохотную кнопку на плоском диске, закрепленном на запястье. Центр диска замерцал, и послышался тонкий гудок.
Не желая попусту тратить время, Кэрмоди принялся собирать чемоданы. Прошло минут десять; вещи были собраны, а Анна все не отвечала. Кэрмоди забеспокоился. Включив большой видеотелефон на столике у кровати, он набрал номер миссис Ружен. Та ответила сразу и, увидев, кто звонит, улыбнулась:
- Отец Джон! Я только что хотела вам позвонить. Анна просила передать, что она поехала по магазинам и вернется примерно через полчаса. Я думала, что она уже дома.
- Нет, она еще не приехала.
- Может быть, она отключила телефон и забыла снова включить его. Вы же знаете, какая она рассеянная, особенно теперь, когда так много думает о ребенке. О святые небеса! Элис снова плачет! Я побегу к ней. Когда найдете Анну, позвоните мне, а если она вернется сюда, я скажу ей, чтобы позвонила домой.
Кэрмоди тут же позвонил в модный салон Рейнкорда. Клерк ответил, что миссис Кэрмоди ушла пятнадцать минут назад.
- А она не говорила, куда направляется?
- Да, отец Кэрмоди. Она собиралась ненадолго заскочить в госпиталь. Хотела навестить мистера Авгуса. Она сказала, что он все никак не поправится после того несчастного случая.
Кэрмоди с облегчением вздохнул:
- Большое спасибо.
Потом он позвонил на вокзал Святого Джейруса. В ту же секунду дежурный на экране с благоговением воззрился на основателя госпиталя.
- Миссис Кэрмоди уехала пять минут назад. Нет, отец Кэрмоди, она не сообщила, куда направляется.
Кэрмоди снова позвонил миссис Ружен.
- Боюсь, вы увидите Анну раньше, чем я. Попросите ее немедленно позвонить мне. Это очень важно.
Он положил трубку, но беспокоиться не перестал. Что же случилось? Может, телефон неисправен? Возможно, но маловероятно. Аппарат никогда не отказывал, даже не барахлил ни разу. Его можно было испортить разве что ударом молотка. Впрочем, Анна могла его отключить. Должно быть, миссис Ружен права. Допустим, Анна сняла устройство, когда мыла руки, хотя ни мыло, ни вода нисколько ему не вредили, а потом просто забыла надеть.
А может, микротелефон похитил какой-нибудь воришка? Ведь по вполне понятным причинам их развелось нынче немало.
Кэрмоди вернулся к чемоданам. Анне, конечно, не понравится такой беспорядок, да и выбор одежды вряд ли ее обрадует, но у нее не останется времени самой подбирать себе гардероб.
Наполнив и закрыв один чемодан, он приступил ко второму, но тут зазвонил телефон. Кэрмоди бросил блузку, которую только что снял с вешалки, торопливо набрал код и подошел к экрану, хотя это было и не обязательно. Но ему нравилось видеть того, с кем он говорит, даже если разговор велся по телефону. А сейчас ему особенно хотелось увидеть Анну.
На экране возникло лицо полицейского. Кэрмоди охнул и согнулся, словно от удара ножом.
- Сержант Левис, - представился полицейский. - Прошу прощения, но у меня для вас плохие новости, отец Кэрмоди… Ваша жена…
Кэрмоди молча смотрел на мрачное скуластое лицо Левиса, машинально отмечая в то же время, что над головой полицейского вертится какая-то мошка.
"От них никак не избавиться, - ни к селу ни к городу подумал он. - Наука вступила в двадцать второй век, а мошкара продолжает размножаться и по-прежнему мешает людям, несмотря на все наши усилия".
-..Татуировка с опознавательным знаком отсутствует, поэтому мы не можем официально опознать ее, хотя лицо не пострадало и на месте происшествия оказались люди, знавшие вашу супругу, - говорил сержант. - Мне очень жаль, но вам надо приехать в участок и принять участие в официальном опознании.
- Что? - выдохнул Кэрмоди: слова полицейского наконец дошли до его сознания.
Анна уехала из госпиталя на своей машине, и через несколько кварталов под сиденьем водителя взорвалась бомба. Уцелела только верхняя часть тела, но руку, на которой находилась опознавательная татуировка, разнесло на части.
- Спасибо вам, сержант, - ответил Кэрмоди. - Сейчас я к вам приеду.
Он отошел от телефона и вышел в гостиную. Увидев его бледное лицо и обвисшие плечи, кардинал вскочил с кресла и ненароком смахнул со стола бокал.
Упавшим голосом Кэрмоди сообщил Фэскинсу о том, что случилось.