- Но почему ты уподобляешь вселенную детскому саду?! - выкрикнул Балмар. - Сгинут миры, населенные живыми существами. Все покроет вечная чернота. И это вовсе не игрушки, как ты изволишь выражаться, старик!
Харт несколько раз шумно отпил. Повернулся к Балмару. Глаза его посоловели.
- Помнишь, в предыдущую встречу я просил тебя пожить месяц среди бушменов. Но ты, как я вижу, меня не послушал.
- Что? Какие ещё бушмены?..
- Маленькие, черные человечки. Они водятся в знойной пустыне.
- Да… - неожиданно Балмар стушевался. - Только дело было давно… ещё в прошлом году, когда мы с Дырявым приглашали тебя принять участие в экзамене. Ты ведь тогда… В общем, я думал, ты шутишь.
- Чудно. Ты зовешь меня учителем, а словам моим не придаешь значения.
- Мне жаль, Харт, что так вышло, но я обещаю… И даже не спрашиваю, какой мне прок от этих бушменов… Клянусь, что если ты поможешь нам вернуть Криброка, я тотчас отправлюсь в пустыню.
- Увы, Балмар, слишком поздно. Игрушки начали пропадать.
Харт щелкнул пальцами, и жестяная кружка с чаем растворилась в воздухе.
Глаза Балмара странно заблестели.
- Нам нужны силы, - со вздохом отчаяния проговорил он. - Мы знаем, что если не вернем Дырявого, то не сможем выполнить ту миссию, которую на нас возложило человечество. Криброк… Вся служба безопасности работала на него одного. Без Криброка обезвредить разрушителя невозможно.
- О каком это ты разрушителе болтаешь? - Харт поднял брови.
- Я говорю о чудовище, пожирающем туманности! Только кашатер Криброк может проникнуть в его логово.
- О, это ужасное чудовище… - Харт покачал головой. - И впрямь, безнадежная ситуация… И если бы не ваша служба… Ведь её задача - сохранять мир в первозданном виде… Но в самый нужный момент вы теряете своего героя… Теперь его надо найти. Непременно надо. Иначе, какая вы служба охраны, если вам нечего противопоставить происходящему? Вот вам мой совет: увольтесь.
На бледном лице Балмара отчетливо проявились розовые пятна.
- Ты играешь со мной, Иное Подобие?
Видхар улыбнулся, но в его глазах сверкнул лед.
- Нет, Балмар, я в ваши игры не играю. Они мне нисколько не интересны. Харт вовсе не приставлен присматривать за детьми. Харт - просто случайный прохожий в этом маленьком мирке, называемом Вселенной. Да, какие-то бледные тени со мной заключили контракт. Это все равно, как если бы человека, шедшего мимо детской площадки для игр, попросили подержать другой конец скакалки. Впрочем… если бы ты предложил мне хоть что-нибудь интересное…
Балмар снял шляпу с колена и, согнув руку в локте, надел на кулак.
- Нам нужен Криброк.
- Ты уже говорил.
- Вримы могут оказаться сильнее его…
- Да-да. Но, видимо, слабее того, кто ворует игрушки.
- События могли сложиться так, что он лишился своих сил.
- Грош - цена таким силам.
- Среди чистых васт он - полукровка.
- Коль на то пошло, мы все тут полукровки. Кроме тех двух твоих друзей. Ну и что? Это тело, - он поднял кверху руку, и она тут же заиграла всеми цветами радуги, а затем вспыхнула, как раскаленная вольфрамовая нить, так, что Балмар зажмурился, - это тело и душа, живущая в нем, кое-что новое в истории Всего. И разве вы не можете навеки разорвать связь со своим корнем и кочевать себе дальше?
- Харт! - Балмар злобно смотрел на этого самовлюбленного, равнодушного бога. - Ты будешь жарить свою яичницу даже когда весь мир развалиться на части. Не будет ни времени, ни пространства, ни персоназ, а твоя изба по-прежнему будет стоять между двух старых сосен.
- Теперь уж вряд ли… - Харт мрачно опустил руку. - Ты наследил так, что мне придется нанять сотню полотеров - и едва ли они справятся. А этот луг за лесом… Что там теперь? Когда ты полз сюда, разве не перерыл ты его своим жалким влачащимся телом?.. А ручей среди луга… Что теперь с ним? Каждый раз, когда вы меня ищете, перекапывая почву, вы добавляете к нему все новые и новые канавы. ещё несколько лет, и луг превратится в болото. Довольно. Ты завалил свою службу, хомун. Я разрываю контракт. И… хватит чесать языком.
Вдруг Балмар обнаружил себя стоящим перед открытой дверью. Впереди темнел лес. Балмар хотел повернуться назад, но не смог. Что-то его надежно держало за плечи. Тогда он переступил через порог. Дверь за ним тотчас закрылась. Он спустился по скрипучим ступеням, натянул шляпу и замер. Глубокий безобразный ров-червоточина полз вдоль тропы. Он мог обозначать только одно - след, оставленный по дороге сюда.
Балмар пошел по самой его кромке, не сводя глаз с неровного дна. Лишь отдалившись на полсотни шагов, он обернулся. Сосны по-прежнему стояли на краю опушки, но никакой деревянной избы между ними не было.
Глава 13
Должно быть, просто ирония обстоятельств. То, что представляло собой отрывок из забытого сна, и в чем рассудок не стремился искать ни символа, ни подсказки, - вдруг материализовалось.
Стена? Может, он уже бывал здесь раньше, а может, и нет. Вадим стоял как наклонная опора, вонзившись руками в глухую кирпичную кладку. Это место казалось безопасным, и он решил переждать: авось в голове немного прояснится. Он чувствовал себя жутко изможденным. Ноги налились и стали, как тяжелые баллоны. Камо грядеши? Сколько времени он не спал, не ел? Ночей, проведенных вне дома, было три… а может, четыре. Одну из них он просидел в зале ожидания железнодорожного вокзала, и эта ночь - его самое отчетливое воспоминание. Другую провел в обществе бомжей-шатунов, имя одного из которых было Шабрус. А дни? Что было - кто знает? Все погружено в туман.
…Какая же она теплая. Похоже, стена сама его притянула. Почувствовала, когда он блуждал по соседним улочкам, и отправила зов. И он, полуослепший, изможденный, добрался до нее на ощупь.
В течение этих последних дней, которым потерялся счет, такие стоянки, приюты, ночлежки отыскивались сами собой неоднократно.
Вадим обшарил стену: покрытие оказалась двухцветным (опять это черно-белое граффити!). Он не успел удивиться тому, что осязает цвета , и погрузился в полудрему.
Прошло, наверное, минут пятнадцать. Глаза открылись сами собой. Пальцы машинально погладили шелушащуюся поверхность. Длинные сплетающиеся цепочки полимера. Вадим поводил мутными глазами. Вокруг все черно-белое. Он перевел взгляд на себя. Черный костюм (изрядно помятый), белая рубаха (несвежая), темные туфли.
Мимикрия.
Вадим уткнулся в стену лбом и замер. Попросту оцепенел. Так его никто не заметит. Он вообразил, что сливается с граффити, словно богомол с травинкой. Солнце нагрело затылок и пекло сквозь пиджак, но он и не думал менять положения.
Мало-помалу на него нашел дурман. Он почувствовал себя умирающей мухой.
- Предъявите ваш ид.
Несколько секунд Расин не двигался. Затем с трудом оторвал голову от стены и медленно обернулся.
- Ваш ид, пожалуйста.
Лицо контролера-гермафродита наполняла странная радость.
То, что человек этот контролер или что-то в этом роде, Вадим понял по ярко-красному комбинезону и большой букве "К" на груди.
- Вы слышали, о чем я вас просил?
Первое, что пришло в голову, было: бежать! Мозг уже приготовился послать сигнал предплечьям, те должны были мгновенно оттолкнуться; там, слева, шагах в сорока отсюда, кажется, должен быть поворот; сильный толчок правой ногой - и далее по инерции тело устремится вперед; в несколько тяжелых прыжков он достигнет угла; затем метнется в переулок, в следующий, оставляя этого жутко-улыбающегося контролера позади; он скроется среди домов и будет плутать до тех пор, пока не найдет уютное местечко, где снова сможет затаиться.
Но что-то подсказывало, что, как бы быстро он ни пытался преодолеть это ничтожное расстояние до поворота, в этот краткий промежуток времени с ним может произойти непредвиденное.
Стой, велел он себе. И в ту же секунду вспомнил свое имя и то, что при жизни был врачом.
- Покажите ваш ид и справку о прохождении мытарств, - мажорно проговорил красный контролер.
Человеческий голос звучит в диапазоне от восьмидесяти до трехсот герц. Во время пения частота его может возрастать или снижаться. У некоторых знаменитых певиц она дотягивает до двух с лишком тысяч колебаний в секунду, что соответствует нотам четвертой октавы. Наиболее низкий голос - бас. Его нижний предел - тридцать шесть колебаний.
Голос контролера не принадлежит ни мужчине, ни женщине. Ни прославленная Има Сумак, ни безызвестный Прит не были способны говорить или петь в таком диапазоне.
Это мелодичный шум, вовсе не синтетический, а самый естественный, в котором странным образом переплетаются низкие и высокие частоты, - дуэт Фаринелли-кастрата и Мефистофеля.
- Предъявите документы, пожалуйста.
(Предъявите! - гром землетрясения - документы! - божественные рулады - пожалуйста! - шелест падающей листвы).
Ломая голову над тем, как было бы правильнее назвать этот голос - бас или колоратурное сопрано - Вадим сунул руку в карман, начал рыться.
Последний раз контролер ловил его лет пятнадцать назад в электричке, где-то в районе Коцюбинского. Он возвращался из Ирпени со свадьбы одногруппника, и ему приходилось выходить на каждой станции и перебегать из вагона в вагон, но это не помогло: зловредный дед его все равно сцапал. Пришлось выложить всю мелочь из карманов, чтобы как-то отделаться от дотошного старика. Соседи-пассажиры притворялись, что таращатся в окно, но все равно было досадно и неуютно.
Этот контролер нисколько не похож на того деда, однако чувство пойманности оказалось таким же.
Фигура контролера была фигурой девушки-подростка-тяжелоотлета с несформировавшейся грудью, но невероятно развитой мускулатурой. Узкое лицо с тонкими скулами и носом, заостренным подбородком и младенческой кожей никак не сочеталось с атлетическим телосложением, а, тем более, фантастическим голосом, в котором, кроме верхних скрипичных "соль" и "ля", проскакивали тяжелые, сотрясающие нутро басы.
Уродством своим гермафродит напомнил Гаерского.
Вадим силился, но не мог отвести взгляд. Глазища контролера были прозрачны, как сырой яичный белок, и в них свободно плавали крохотные искорки.
- Ваши документы, пожалуйста…
Ангельские зеницы смотрели в упор. Они были похожи на дождь, сквозь который летят золотые кометы. Теперь Расин знал наверняка, что не сможет никуда убежать.
На какой-то миг его охватило смятение. Захотелось встать на колени и перекреститься.
И кто не был записан в книге жизни, тот…
И вдруг его пальцы нащупали в кармане что-то шелестящее.
Бумажные купюры? Билеты в кино? Фантики от конфет? Или тот самый "ид", который требует предъявить контролер?
Черный костюм не принадлежал Расину. Этот костюм не из тех, в которых ходят на концерты или в театр. В такие костюмы одевают мертвых.
Правда, ночи, проведенные на улице, несколько обжили костюм, добавив пятен, измяв рукава и вытянув колени. Но все равно это наряд покойника, и в первый же момент, когда Вадим обнаружил на себе этот погребальный костюм, откуда-то из глубины сознания выплыло зловещее слово саван .
Как на нем оказался костюм? И черт его знает, что там может лежать в кармане брюк. Он вытащил бумажки и поднес их к глазам.
На одной из них было написано: ИД.
А чуть ниже: индульгенция Д.
Он отделил эту бумажку от остальных и протянул красному контролеру.
Тот блеснул улыбкой, взял бумажку, кивнул:
- Спасибо.
Вадим изучил оставшиеся два листика. На верхней напечатано зеленым "СПРАВКА. Выдана Расину Вадиму Борисовичу в том, что он прошел мытарства и направлен на шестой уровень для пребывания на последнем в течение 6 (шести) дней. Дата 17.08.2008. Печать". Внизу - круглый штамп.
Он пожал плечами и передал справку контролеру.
На другой бумажке, которая была плотнее двух предыдущих, латинскими буквами значилось "PROPUSK", ниже стояла цифра 23891104546201.
- Откуда вы?
И вновь кометы хлынули золотым дождем из глаз контролера.
- Что? - беззвучно спросил Вадим.
- Я спрашиваю, где вы жили до того, как умерли?
Умер?!
Чушь! Смерти не было. Он помнил палату психдиспансера, в которой провел много долгих дней и ночей. Смутно помнил и встречу с Пиликиным; куда-то они собирались идти вместе. Лишь последние дни протекли в странном полусонном состоянии, когда он бродил на ощупь по изменившемуся Киеву - тому самому, что существовал в подсознании киевлян. Он постигал вещи, которым нельзя было учиться, прорывался сквозь пространство, находиться в котором не имел права.
Чего же от него хочет контролер-гермафродит? Чтобы он назвал ему улицу, где жил прежде? А может, район? Или город?
Что-то подсказывало, что, если красный контролер будет думать, что он, Вадим, умер и находится здесь по каким-нибудь фатально-летальным причинам, все будет не так плохо.
Он мало что помнил, слова всплыли сами.
- Киев… Улица Кибальчича.
- Ага. Это на Воскресенке?
- Кажется.
- Ясненько, - контролер почесал затылок и стал в точности, как мент. - Вы, уважаемый, померли в больнице или на автодороге?
- Э-э… Я точно не помню. Может, дома?
Продолжая улыбаться, гермафродит вернул бумажки обратно и сказал:
- Дома так дома. В таком случае надо поспешить. Напоминаю: ворота открываются в том месте, где наступила физическая смерть. - Он указал рукой направление. - Отсюда попадете на улицу Киото, затем держитесь по правой стороне, но не идите на Маршала Жукова, там ремонт дороги, а шагайте на Милютенка, хотя лучше сразу пройти дальше, на Братиславскую…
Полузабытые названия всплывали перед Вадимом неясным маревом.
- Выйдете на Братиславскую, - продолжал гермафродит, - и потом прямо-прямо, пока не доберетесь до Сулеймана Стальского. Отряхнитесь. Рукав вон вымазался. Родичи сорок дней дома отмечали?
- Кажется…
- Прекрасно. Тогда ничто не сможет сбить вас с пути. С Сулеймана Стальского свернете на Курнатовского, ну а там и Кибальчича.
Расин спрятал документы в карман.
- Или можно сразу по Курнатовского, - добавил контролер.
- Что?
- Через улицу Курнатовского, говорю. Там спросите. Ну идите же, не теряйте времени.
Курнатовский? В глубинах памяти пробудился отголосок смутного узнавания.
Что может значить это имя?
В воображении всплыло лицо Пиликина.
"Отведу-ка тебя к одному отправнику…"
И ещё две то ли колонны, то ли пирамиды, а рядом Иван, он улыбается и говорит: "Мы с ним были напарниками".
С кем это - с ним?
Вадим на всякий случай кивнул и двинулся в указанном направлении.
- Советую поспешить! - многоголосо прошумел гермафродит. - Ворота открываются в шесть.
Глава 14
Иногда неведомое нечто было как слабый зов, а временами оно становилось попутным ветром, который в свою очередь то слегка подувал в спину, то превращался в ураган. Сейчас он вполне уверенно дул в южном направлении.
Улица была знакомой и незнакомой одновременно. Дорожные знаки отсутствовали. Стены, фасады, цоколи, эркеры, пилястры, витрины, вывески - все казалось каким-то плоским, двухмерным, все было декорацией, явной подделкой. Зачем это нужно? - думал Вадим, испытывая странное разочарование.
Среди безликой толпы Спящих то и дело попадались пожилые мужчины и женщины в таких же черных костюмах, как у него. Всякий раз при этом проходил обмен понимающими взглядами, но не более. Мертвые здесь чувствовали друг друга (его тоже принимали за мертвого!), хоть и не смели разговаривать, словно ощущая над собой надзор. В их лицах было больше одухотворенности, волнения, любопытства, страха, чем в лицах человекотеней, населяющих Город Подсознания. Впрочем, несколько раз встречались и по-настоящему живые лица. Эти горожане не походили ни на умерших, ни на человекотеней. Возможно, они были в этом мире не новички.
Странно. Почему то самое Нечто, что целенаправленно перемещало его сознание с уровня на уровень, позаботилось о нем и дало ему способность быть малозаметным в толпе, обеспечив соответствующими справками и траурным маскарадом, а некоторые здешние люди, отличные от общей массы, ведут себя вполне свободно и даже не пытаются укрыться? Как они спасаются от контролеров-надзирателей?
Те бродяги, которые составили ему компанию на одну ночь, тоже были явно не мертвецами и тем паче не спящими. Теперь он вспомнил их явственнее.
Шабрус среди них явно был лидером. Его небольшая круглая голова вертелась, как колесо рулетки. Он то и дело раздавал подзатыльники компаньонам, словно те были его непослушные чада.
Вадим припомнил ещё одного человека. Его фамилия была Карликов.
Карликов был высоким рыжеволосым малым. Он единственный среди всех помнил свое земное прошлое и знал свою настоящую фамилию.
Этот Карликов сказал тогда Расину одну очень важную вещь. Все его дурнопахнущие компаньоны, и он в том числе, - бывшие проводники. "Кто?" - спрашивал Вадим, не понимая. "Ты не можешь этого не знать, - отвечал Карликов и хлопал его по плечу. - Ты, небось, один из тех, кто идет по пути, и должен вспомнить, для чего сюда пришел и куда собираешься топать дальше".
Потом Шабрус отослал Карликова за выпивкой и в двух словах поведал Расину его историю. Оказывается, Карликов занимался переводом людей с первого уровня (то есть, с земли) на второй - как, возможно, и остальные ребята. При жизни Карликов не смог вынести возложенной на него ответственности и оттого спекулировал своими способностями. С каждого идущего он требовал налог - по тысяче зеленых, а это немало. Разжился, изменил образ жизни, а когда подошел срок убирать тяготу (это штуковина такая, через которую проводят людей), был на Мальдивах. Там и началось помрачение. Карликов успел долететь до Киева, но в Борисполе его адская воронка таки засосала. Услышав эту историю (в очередной раз), маленький бомж по прозвищу Зябагар расплакался, а его сосед-голодранец, которого, кажется, звали Война, стал его сурово утешать.
Вадим не искал на стенах домов таблички с указанием улиц. Он двигался по наитию.
Похоже, впереди начинался Броварский проспект, он был полон народу, и Расин свернул правее. Впереди домов было меньше. Вадим миновал недостроенное здание и долгое время шел по асфальту, почти не встречая прохожих.
Умственное оцепенение понемногу начинало проходить, а с ним и мышечная слабость, которая преследовала его последние дни.
Расин миновал "недострои", народу прибавилось. Некоторые Спящие стали за ним увязываться, и Вадим, вспомнив предостережения Галаха, прибавил ходу.
На широком перекрестке возле торгового центра с вывеской "Традор" (кажется, несколько лет назад здесь и впрямь была такая надпись) собралась толпа человекотеней. На невысоком подиуме стоял один из тех горожан, которые были ни мертвыми, ни спящими (Вадим про себя назвал их нелегалами). Он был молод, и на лице его читалось утомленное раздражение.
- Кока-кола! Макдоналдс! Сергей Рыжиков! Масло Ойл-Траст! - охрипшим от повторений голосом выкрикивал нелегал, и толпа вторила ему с угрюмой радостью.
- Ещё раз! Кока-кола, Макдоналдс, Ойл-Траст, Рыжиков. Еще… Кола! Доналдс! Рыжиков! Траст! Тьфу ты, черт бы вас побрал! Ну-ка?! Говорите! Че пьем?!