К концу занятия у меня сложилось впечатление, что я нахожусь на приеме психотерапевта. Лицо Учителя расползалось по залу. Я смотрел на его раздающееся лицо и все думал о том, кто на самом деле правит Вселенной. Если в ней нет места ни богу, ни сатане, ни атману, ни логосу, никаким другим властелинам, то кто же, черт побери, позаботится о нашем с тобой будущем. Раньше я не сильно вникал во всю эту чушь, но все же где-то глубоко, между вопросом о смысле жизни и страхом перед смертью, у меня жило маленькое убеждение, что атомы не распадаются, поскольку есть Некая Сила, которая способна эволюционировать (пример тому - люди), - а значит, и думать, - и не желает умирать.
Когда Балмар рассказал, что Мегафар состоит из пространства, времени и ещё одной субстанции, имя которой сознание, все мои прошлые представления рассыпались в прах. Я уже сказал, что раньше никогда не ломал голову над тем, как устроен мир. Но сейчас со мной произошло примерно то, что однажды случилось после прочтения известной книги Носовского и Фоменко "Новая хронология". В тот раз было разрушено мое понимание истории, великие эпохи перемешались, оказались выдумкой, а Христос и император одним и тем же человеком. Помню это чувство: три дня я был сам не свой. Но если историки бродили по языковедческим следам и могли заблудиться, то само существование Кантарата, стоящей на берегу Глубины Мегафара, было авторитетным подтверждением слов Балмара.
Я узнал, что вселенная - не более чем договор, который, как все контракты и соглашения, можно расторгнуть по согласию сторон. Эти стороны, природу которых мне предстояло постигнуть, вдруг предстали передо мной куда более реальными, чем какой-то там мифический бог. Я почувствовал их незримое присутствие и понял, что всем троим обязан жизнью, хотя с каждым состою далеко не в равных семейных отношениях. Если сознанию я прихожусь родным, то для пространства я вроде двоюродного, а для времени - вообще дальний родственник. Прежде я считал себя единственным разумным существом в галактике, а может и во всей вселенной, а теперь выяснилось, что я - лишь тень своих великих родителей, представитель малой расы, грешный призрак промежуточного мира.
Эд радовался тому, что здесь он никогда не постареет. Он обрел бессмертие. А я думал о тех исчезнувших героях - Стаброке, Журдилане, Ладо и Махалусе. Они не вернулись, сказал Балмар, и я размышлял над тем, куда они исчезли.
Хоть я и чувствовал, что поток преображения дает мне силы и знание, все же не был так глуп, чтобы отвергнуть то, чему учит главный хомун, но во мне росло странное упрямство, не позволявшее даже предположить, что когда-нибудь я задам Балмару хоть один вопрос. А он, казалось, только этого и ждет. Самое смешное: он серьезно подозревал меня в том, что я шпион вримов.
Эд спросил Балмара в первый день пребывания в Кантарате, сможет ли он хоть одним глазком когда-нибудь взглянуть на свой дом. Эд из тех, кто не стесняется задавать вопросы прямо, и поэтому он заодно спросил, будут ли ему платить за работу, предполагается ли в Кантарате карьерный рост и сможет ли он взять себе женщину, когда станет видеть других хомунов. Это были вопросы практичного хомуна. Балмар сказал, что такая любознательность говорит о неудовлетворенном чувстве ответственности, и что скоро Эд будет занят по горло и найдет свою удачу. С тех пор Фирману было вполне уютно. Мне же с первой минуту пребывания в Кантарате казалось, что он находится во власти главного хомуна. Теперь во взгляде, жестах и голосе Эда бушевал фанатизм. И мне это не нравилось.
Поднявшись на восьмой этаж, мы оказались в небольшом вестибюле. Его загораживала переборка, в середине которой был проход. В проходе спиной к нам стоял верзила, и его фигура показалась знакомой. На охраннике была красная форма, в первое мгновенье я даже остановился, вспомнив контролеров, с которыми мне довелось повоевать на пятом уровне. Но в этом хомуне не было ничего женственного, как в тех тварях, и я направился вслед за Фирманом к перегородке.
Для Эда верзила не был преградой, он прошел сквозь него, как сквозь воздух. Я собирался последовать его примеру, и вдруг ткнулся животом и грудью в корпус охранника. Тот резко обернулся и крикнул. Я узнал Гаерского - старое проклятие одной женщины, которое меня преследует. Я ударил раньше, чем успел подумать.
Гаерский грохнулся и проехал по полу, а когда попытался подняться, получил несколько тяжелых ударов. Я бил его ногами и, кажется, сильно изуродовал, но Эд по-прежнему ничего не видел. Он пытался меня остановить, думая, что я сошел с ума. Когда я, наконец, перестал пинать неподвижное тело Гаерского, он отступил и, вытянув палец, указал на меня. Я осмотрел себя и понял, что облачен в некоторое подобие рыцарских доспехов.
Все призрачно. Постепенно я становился агрессивным воином, конструируя себя из того материала, который валялся на складах моего подсознания.
За избиение охранника я получил пять дней карцера.
Эд стоял, разинув рот, когда пятеро кашатеров в красных формах скрутили мне руки и, пригнув голову почти к самому полу, повели к лифту.
Кашатеры действовали слаженно. Они опустили меня в подвальное помещение, провели по коридору и, втолкнув в нишу, закрыли дверь.
Не было никакого приговора или обвинительного акта. Но, только лишь щелкнул замок, у меня перед глазами появилось лицо Балмара. Он посмотрел пустым взглядом и спросил:
- Ты чувствуешь себя виновным?
Всю ночь он со мной говорил. Время не имело значения: мы находились во временном кармане и могли беседовать вечность.
Этот разговор не был допросом в обычном понимании этого слова.
- Ты бил невиновного! Ты хотел переложить на него вину?
Я никак не мог понять, что именно хочет узнать Балмар. Проще всего мне было признаться в том, что, находясь на своем уровне (которого, черт побери, нет, все ведь призрачно!), я отказал одной женщине в помощи, и в отчаянии она меня прокляла.
Но Балмара интересовало другое. В чем-то он мне стал напоминать меня самого: то, что я понимал, не интересовало меня, как тема для разговора, а то, о чем бы я хотел поговорить, нельзя было выразить словами.
Ты меня понимаешь, Странное Создание?
Спустя три дня, во время одного из ночных допросов, я начал читать мысли Балмара. Никто ещё до меня не читал его мыслей, разве что только Харт, но вряд ли Харту это было интересно.
В первый день, когда я докладывал Балмару текст послания Криброка, я кое-что уже улавливал из его мыслей. Теперь я стал видеть его насквозь - буквально каждую его мыслишку. Он постоянно думал о том, чтобы меня разоблачить. Кроме того, все мои самые ужасные предположения насчет Кантарата подтвердились. Армия Хомофара - просто потешный полк, её солдаты - кашатеры Кантарата - ни черта не умеют и погрязли в некрофильном формализме. И это то, что должно быть. Это его работа, главного хомуна 712 туманностей. ещё бы ему не бояться вримов!
- Ты чего-то не договариваешь, - повторял Балмар, а сам все время думал: "Уж я выведу тебя на чистую воду".
Однажды, глянув в его блестящие очки, я понял: этому хомуну очень не достает хомо.
Да, о Харте… Жаль, что старик куда-то исчез. В мыслях Балмара жило уважение и даже страх перед этим… существом. Я не могу Харта назвать хомуном: он не относится к роду людей. Мало того, он не является представителем ни одной из малых рас двенадцати фаров. Что же? Ты думаешь, он - одна из великих сущностей? Опять ошибаешься. Он - не время, не пространство, и даже не сознание. Вот почему Балмар так его боится.
Но из мыслей главного хомуна я узнал ещё кое-что. Есть в Кантарате двое не-хомунов, занимающих важные служебные посты. Их имена - Крапс и Кробиорус. Особенно меня интересовал второй.
Через пять дней, выйдя из карцера, я научился видеть будущее.
Слава судьбе, к тому времени я уже привык, что сознание мое непрерывно меняется. Иначе бы разум этого не выдержал.
Окружающее в каждый текущий миг содержит несколько миллионов бит информации, которую мы в состоянии переработать. Мир, понимаемый мной, внезапно растянулся во времени, и объем поступающей информации увеличился в сотни тысяч раз: я видел сотни тысяч мигов одновременно, и все вокруг было ими заполнено.
Я помню, как зажмурился и потерял равновесие, а когда открыл глаза, то понял, что сумел с этим справиться.
И я двигался дальше. Я развивался так же, как мог бы развиваться каждый кашатер охраны Хомофара.
Я стоял посреди учебного зала. Того самой, в которой адепт, достигший Пустыни, должен провести двадцать лет, заучивая все тонкости теории состояний, структуры времени, пространства и сознания, военной стратегии, приемов обороны, предвидения будущего, коррекции прошлого и многого другого, чтобы затем превратиться в конторскую крысу - переносить бумаги из кабинета в кабинет, готовить доклады, отчеты, обоснования и графики.
Я стоял, а рядом со мной находился опытный воин небесной гвардии, прошедший сквозь множество битв, - демон вселенной. Он набивал рюкзак моего разума оружием и боеприпасами, которые понадобятся мне в сражении. Завтра, когда мои однокурсники вновь сядут за стеклянные столы, чтобы слушать Балмара, я уйду на войну".
Глава 23
Расин прервал рассказ и пристально вгляделся в облик Странного Создания. Ему предстояло съесть эту тварь.
Путешествие Вадима от момента вылета из Кантарата до приземления рядом с карманом, где жило Создание, длилось 1346223 секунд. В пересчете на земное время - около четырнадцати дней. За этот период Расин получил сорок три удара ледяными камешками, дважды останавливался передохнуть и ни разу не ел. В теле чувствовались слабость и ломота. Сейчас главное - пища.
В синеватом свете колодца Создание выглядело экзотично. Тварь имела округлый вид и походила на лепеху. Неожиданно для себя Расин улыбнулся. Перевел взгляд на собственное тело: кожа да кости, всюду следы ранений, доспехи изуродованы и не хотят самовосстанавливаться. То, что существо попалось на пути, было счастливой случайностью.
"Используй сгустки силы", - говорил Кробиорус. Однако Вадим и представить себе не мог, что здесь, в колодце, так быстро теряются силы.
За пределами вселенной, в чистых вастах, где ещё предстояло побывать, отсутствует свойство рассеивания сил: там действует другой закон. (Кробиорус, при всей своей нелюбви к определениям, называет его законом безусловной относительности. Парадокс говорит, что сущности разобщены и бессмертны.) Здесь же, в Мегафаре, в себя надо непрерывно заталкивать энергию, даже если ты из чистой васты, иначе через какое-то время от тебя ничего не останется: рассеивание.
В Глубине Мегафара живут скопления силы, вроде этой лепешки. Они вполне пригодны для еды. Кробиорус научил Вадима всему, что необходимо для того, чтобы выжить, а поток преображения выстроил полученные знания в правильном порядке.
Необходимо срочно восполнить потери, но была одна проблема: когда Расин забрался в карман, лепеха его приветствовала . Если бы не этот пустяк, Расин уже давно, исполненный новых сил, продолжил бы путь.
Творящее подсознание - ажна, - развитое в Пустыне, давало Вадиму возможность контачить с любыми сущностями вселенной. Но он не был экспертом по определению степени разумности существ. На поверхности ему не приходилось употреблять в пищу ничего разумнее свиньи и коровы.
- Откуда в тебе интеллект? - спросил Вадим, пытаясь понять, где у Создания располагаются органы чувств.
- В колодце полно мыслей, - ответило Создание. Когда оно вновь заговорило, стало понятно: мембрана, покрывающая тварь, и есть главный орган чувств: нею она слышит, видит и говорит.
Персолип!
Тварь была порождением кармана, а карман - порождением колодца.
Расин эту теорию помнил. Поток мыслей и частиц, движущихся по колодцу, неравномерен. Кое-где имеются искривления. В районе кармана колодец похож на варикозное расширение вены. Здесь несложно образоваться сгустку силы - своеобразному энергетическому тромбу.
Две предыдущие остановки Расин провел в подобных карманах, только те были необитаемы (может, ещё до него их опустошил Криброк?).
- Чьи же это мысли? - спросил Вадим. Уже второй вопрос.
("Хомо, - предупреждал Кробиорус. - Нельзя разговаривать с пищей. Тем более, задавать ей вопросы".)
- Посмотри сам, - добродушно отозвалось Создание. - Так будет проще.
Вадим склонился над персолипом. Опрокинутая шляпка гигантского гриба.
- Куда смотреть-то? - Это был третий вопрос.
- В самую середину.
Круглое пятно. Смахивает на объектив фотокамеры.
- У тебя там глаз, что ли?
("Хомо, если ты задашь больше трех вопросов, тебе придется стать предателем своей сущности".
Чушь! Я воин. Я готов ко всему.)
- Нет, - отозвался персолип. - Это у меня сердце.
Вот так просто, да?
("Тот, кто отвечает на вопрос, не является твоей пищей. Он станет либо братом, либо врагом по разуму".)
Внутри заныло.
Человеческое взбунтовалось и столкнулось грудью с полярным понятием выживаемость.
Создание мыслит, и у него есть кое-что, что оно само именует сердцем. Противостояние колом расперло грудь.
(Но если ты немедленно не восполнишь потери, то вряд ли долетишь даже до следующего кармана.)
Что, если ажна ошиблась в выборе синонима? Ведь мог персолип сказать: центр, середина, середка…
- Сердце, говоришь? Ну, ладно, я погляжу.
Прежде чем попробовать этот пирог, стоит его тщательно рассмотреть.
("Чем чувствительнее и тоньше ажна, тем больше на твоем пути братьев по разуму").
Вадим наклонился ниже, освободил Странное Создание от тонких нитчатых пусторослей, которые были основными обитателями колодца и встречались повсюду.
Гляди, как тебя опутало, братец… Засиделся ты здесь, видимо. Ничего, скоро со мной вместе попутешествуешь!
Он попытался вытащить персолипа из углубления в стене, куда тот врос, но тело Создания было хрупким, и в двух местах появились маленькие трещинки.
Прямо как настоящий гриб, - подумал Расин.
"Прямо как настоящий гриб", - отозвалось внутри.
Любопытно! Сколько мыслей могло поместиться в этой твари?
"Любопытно! Сколько мыслей могло поместиться в этой твари?"
- Да ты просто карта памяти, - сказал Вадим, чувствуя, как от сердца отлегает.
Обычный накопитель…
Кто-то из однокурсников говорил о таких существах. Они собирают со всего света залетные мысли. Процессор пересеивает полученный материал через решето, разделяет мысли на фракции, затем находит соответствия, сортирует все заново, создавая некое подобие примитивной логики.
Не дай себя обмануть!
Перед тобой всего лишь природный компьютер и биотопливо, необходимое для дальнейшего путешествия. Кодекс чести разрешает кашатерам использовать персолипов как пищу.
- Твоя история заставляет задуматься, путник, - неожиданно проговорил персолип.
Две индивидуальности пересеклись в закоулке вселенной.
("Помни, хомо! Хомуны не должны поедать братьев или врагов по разуму. Есть подобных или противоположных себе - самих себя разрушать. Лучше пусть разрушит тебя голод".)
- Ну, все, - сказал Расин. - Нет у меня больше времени сказки рассказывать. Ты уж прости.
Теперь надо прикоснуться к Созданию ладонями.
"Объединись с пищей и поглоти её всю без остатка".
Это просто, как для младенца впервые сосать грудь.
- Знаешь, - вновь заговорил персолип, - выглядит так, будто ты собираешься меня съесть, но тебя что-то терзает. Я прав?
- Только наполовину.
Расин положил руки на перепончатое тело персолипа. Твоей силой, Странное Создание, я воспользуюсь. Я заберу её всю без остатка. Но вот совесть на этот счет меня не станет мучить.
Лучше пусть разрушит тебя голод? Разве это сказал учитель? Нет, ученик сам придумал.
Вадим ощутил, как все произойдет. С тех пор, как он стал видеть будущее, некоторые действия совершались словно по трафарету. Впервые это произошло ещё в операционной, когда они с Фирманом делали холецистэктомию.
Объединиться с пищей - значит уничтожить расстояние, разделяющее нас.
Этот просто.
Сила будет перекачиваться, а персолип… умирать.
Расин убрал руки.
Хомуны не должны поедать братьев. Лучше пусть разрушит тебя голод.
Нет! Это неправильно, Кробиорус! Я - воин и обязан выполнить возложенную миссию. Мой долг - выжить в любых обстоятельствах… Ты сам этому учил!
Но скажи, зачем ты вешаешь на мои плечи бремя вины? Твои компаньоны - пространство и сознание - сделали это со мной ещё до моего рождения. Вы, три чистые васты, создали нашу вселенную пятнадцать миллиардов лет назад и нарекли её Виной, потому что её на самом деле наполняет заразная энтропийная вина, которую можно накапливать, терять и снова накапливать. Вы придумали этакую круглую сцену-вселенную, наполнили её актерами, дали им роли подраматичнее, чтобы сидеть в партере и, глазея на спектакль, коротать вечность. Умники, ничего не скажешь.
Так вот, говорю вам наперед, чтобы было не так интересно смотреть дальше: я слопаю несчастного брата по разуму, и даже не покривлюсь. И - никакого драматизма.
Сами-то вы, вневселенские расы, вон как высокомерны! Выгодная у вас мораль. Она дает полную свободу. Вы - абсолютны. Только к чему такая несправедливость? Ты, Кробиорус, великий учитель, не скажешь даже самому неискушенному вриму: не ешь ни братьев, ни врагов, иначе на тебя возляжет вина. Да нет же, эта наука предназначена лишь для хомуна, отягощенного первородным грехом. Ты, независимый учитель хомунов, говоришь с нами на нашем языке, ты непреклонен и не сделал исключения даже для меня, самостоятельно прозревшего. Я поверил тебе, я отверг теории бюрократа Балмара, главного президента всех хомунов, ради того, чтобы слушать живого врима. Но ты сказал: "Лучше пусть разрушит тебя голод". Согласись, это звучит неприятно. Ведь ты никогда не учил бы такому своего брата по крови, врима. Зачем же в меня, хомуна, ты с радостью вкладываешь странные противоречивые идеи?
А ведь ты знал, что я буду вынужден нарушить твой завет. Я отниму жизнь у этого существа и, воспользовавшись его силой, пойду дальше, чтобы выполнить свою миссию. И понесу на себе вину за совершенное убийство.
Вина - это вселенная, которую вы, чистые васты сотворили для нас. Всесильным в ней стает только грешник, убийца, подлец, предатель.
"Нет, это неправильно, Кробиорус" - мысленно повторило Создание.
- Зачем ты накапливаешь мысли? - спросил Вадим.
- Я этим живу, - проговорил персолип и добавил: - Мы с тобой очень похожи.
Черт тебя подери, хитрая же ты сволочь… Битый час протолковать с этим куском желе… Сам не знаю, как вышло, что разговорился с ним… Все началось с "Приветствую тебя, путник".