Какой-то мерзкий червячок в душе мешал Левченко почувствовать себя окончательно успокоенным. Вроде бы факт измены майора Маслова косвенно доказан - второй этап операции 'Чистые руки', проведенный в декабре, во время отсутствия майора на рабочем месте (ввиду перелома голени), дал отрицательный результат - ни одна ставка не сработала…. Стало быть, надо решать с Масловым, несмотря на грозящие в этом случае проблемы? Вроде бы так. Как решать? Да как всегда в таких случаях - автокатастрофа, случайная смерть вырвала из наших рядов… Похороны с оркестром, рыдающая вдова, коллеги с каменно-печальными лицами…. Как решили в девяносто втором, с подполковником Шевляковым, с 'нашим человеком в Праге'. Поехал оный подполковник в горы - и сорвался; нелепая случайность - а человека нет. А вот если бы подполковник Шевляков не был бы столь интимно дружен с шефом чешского представительства компании 'Сидекс инкорпорейтед' (в миру - резидентом американского центрального разведывательного управления в Чехии) мистером Чарльзом Сноу - то веревка, на которой бравый подполковник спускался с вершины в Крконошах, и не перетерлась бы в самый ответственный момент…
Ну что, звать Ведрича? И двигать вместе с ним к генералу? Получить негласную визу на ненаписанный, но от того не менее действенный, приговор?
Пожалуй, подождем; и не в неуместной в этом случае жалости дело. Майор Маслов, по всем признакам, заслужил свою участь. Но как там сказано у Толкиена? 'Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им - легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить - чтобы уж всем было по заслугам? А нет - так не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано предвидеть все'.
Генерал ждет к трем. Что-то зачастил к нему в последнее время этот загадочный 'Викторов'…В начале года заезжал, целый день просидел в генеральском кабинете. В середине февраля мелькнул. Вот и сегодня обещался быть. Зачем? Ладно, поглядим.
В двери его кабинета постучали. Левченко нажал на пульт, лежащий на краю стола, а затем крикнул:
- Открыто!
В его кабинет вошел подполковник Крапивин, как обычно, насупленный и всем недовольный.
- Бон жур, мон шер колонель. Коман сава? - Левченко знал, что тут же последует за его приветственными словами.
- Вам бы, товарищ подполковник, с вашим прононсом, скверную немецкую порнуху на французский переводить. Чтобы качество перевода соответствовало качеству фильма…
- Ладно, Крапивин, что тебя ко мне занесло?
- Пошептаться надо.
- Ну, шепчи… рыба, - вспомнил Левченко эпизод из 'Ищите женщину'.
- А вот повода для шуток лично я не вижу. Оперативная информация такая, что вы сейчас, Дмитрий Евгеньевич, со стула грохнетесь. Или стреляться затеетесь.
- Ого! Ты что, Крапивин, решение Думы о роспуске российского народа мне принес?
- Хуже. Донесение от Дальнобойщика.
- Излагай, - мгновенно стал серьезным Левченко.
- Звонил он мне полчаса назад на оперативный номер. С городского таксофона. Из города Загреба.
- Знаю такой. И что сказал?
- Вкратце вот что. Пять дней назад, аккурат двадцать восьмого, проходил он венгерскую границу. Шел в грузу, волок фанеру - дпя какой-то хорватской фирмы. И сразу после перехода границы, пока бегал с бумагами транзит отмечать - заприметил грузовичок 'мерседес' полноприводный, каким бундесвер оснащают.
- Ну?
- Излучает грузовичок.
- Что излучает?
- А вот то и излучает. Просвечивает фуры.
- Точно?
- Точнее не бывает. У Дальнобойщика в кабине телевизор работал, и когда он мимо этого 'мерседеса' проезжал - изображение пропало, и началась пурга по всему экрану. Дальнобойщик еще разок эту процедуру произвел - эффект тот же. Щупают мадьяры идущие от нас машины на предмет недозволенных вложений, вот что это означает. Делайте выводы, товарищ подполковник.
Левченко в ответ ничего не сказал. Подполковник Крапивин постоял минуту, а затем, тяжко вздохнув, вышел из кабинета заместителя начальника Управления.
Несколько минут Левченко превозмогал тяжелую тупую боль, что внезапно, как будто свинцовым обручем, сдавила затылок. В глазах потемнело, воздух, ни с того ни с сего, вдруг стал вязким, словно пластилин - и помертвевшие губы едва-едва отхватывали от кучи этого густого, тягучего пластилина маленькие кусочки. В ушах с нарастающей силой звенела сирена воздушной тревоги - и вскоре ее рев стал невыносимым. Значит, именно так приходит смерть?
Но внезапно все закончилось. Тупая, вяжущая тело боль отпустила, сирена в мозгу смолкла. Подполковник встал, и, качаясь, подошел к двери. К генералу! Ему надо срочно к генералу! Может быть, еще удастся остановить…
На пороге его кабинета стоял генерал Калюжный собственной персоной. Не говоря ни слова, начальник Управления подхватил своего зама и усадил в ближайшее кресло. Быстро подойдя к столу, набрал из стоящего в углу сифона стакан воды и поднес к губам подполковника.
- Пей, Левченко! Держись, раз генерал приказывает!
Частыми мелкими глотками подполковник выпил воду, а затем, глубоко вздохнув, хотел было что-то сказать - на что его начальник только махнул рукой.
- Молчи, все и без тебя знаю! Отдышись!
Несколько минут в кабинете было слышно лишь тиканье часов - Левченко приходил в себя, начальник Управления, сидя в его кресле, от нечего делать перелистывал оперативные сводки.
Наконец, подполковник заговорил:
- Максим Владимирович, надо срочно известить Одиссея! Ему грозит провал!
- В курсе. Знакомец твой, Арсений Николаевич, уже успел кровь отравить с утра.
- На венгерской границе все фуры, идущие из России, осматривает специальный сканер…
- Это еще не самая худая весть. Я тебе больше скажу - о нашем плане с ракетами БНД в общих чертах в курсе. Следовательно - и американцы. В общем, все, кто играет за черных…
- Я немедленно попытаюсь связаться с Одиссеем.
- Давай, пытайся…. - Тут генерал строго взглянул на Левченко: - А Маслов-то, по ходу, не виноват! А ты его ухлопать уже запланировал…
- Тогда где утечка?
- А вот с Арсением Николаевичем сейчас поговоришь. Товарищ Викторов, тут с тобой подполковник гутарить желают! Явись пред светлые очи!
В кабинет Левченко вошел 'Викторов'.
- Ну, здорово, подполковник! Как жив?
- Да что-то с трудом.
- Вижу, вижу. Бледноват ты, как я посмотрю. Сердчишко как, в норме?
- До сегодняшнего дня не жаловался.
- А ты проверься, поликлиника у вас, как я понимаю, ведомственная, лечат хорошо…
Левченко вежливо, но решительно перебил нежданного посетителя:
- Товарищ генерал, может, все же ближе к делу?
'Викторов' покачал головой, ухмыльнулся.
- Шустёр. Молодец. Ладно, к делу, так к делу. Есть у меня в славном городе Вене - я, кстати, только вчера оттеля - один друг сердешный. Вот давеча играю я с ним на бильярде - заметь, не жульничаю - и в процессе игры рассказывает он мне одну презабавную историю. Что, дескать, в Восточном отделе одного славного ведомства федерального канцлера имеет место быть переполох. Дескать, злые русские никак не угомоняться, все хотят пакостей тихим и благостным европейцам наделать. И с таковыми целями готовят переброску в Мадьярское королевство партии зенитных комплексов - чтобы досадить оным тихим европейцам стрельбой и всяческими взрывами. Так вот, чтобы эти ракеты перехватить, отправили бундесдойчи на восточную границу Венгрии хитрую машинку, сканер называется. И может эта хитрая машинка все грузовики, что следуют через Захонь, насквозь видеть. И стоит эта машинка на дежурстве уже цельный месяц. О как! И информация об оных ракетах поступила в это ведомство не откуда-нибудь, а…
- Отдел кадров? - тихо, сквозь зубы, проговорил Левченко.
- Он. - Неожиданно серьезно ответил приятель Калюжного.
- Майор Курносов. Полковник Чернолуцкий. Кто из них?
- А вот это, голуба моя, сами тут решайте. Мое дело вас известить. Ладно, пошел я. Калюжный, не будь невеждой, проводи гостя! Бывай здоров, подполковник, не кашляй!
Посетители вышли. Левченко немедленно набрал специальный номер, а затем, набрав хитроумную комбинацию, услышал протяжные гудки. Минская квартира Одиссея не отвечала.
Подполковник не стал отчаиваться, а подобным же образом набрал номер телефона матери своего сотрудника, живущей где-то вообще чуть ли не у польской границы.
Опять длинные гудки…. Уже теряя надежду, Левченко набрал еще один номер, который Одиссей оставлял на крайний случай.
На этот раз трубку подняли довольно быстро.
- Да, слушаю! - раздался из телефона приятный девичий голос.
- Барышня, мне бы Сашу услышать.
- Какого Сашу?
- Леваневского.
- А нету его. В Венгрию уехал!
В ушах Левченко раздался отчетливый похоронный звон.
- Давно?
- Сегодня рано утром. Да вы не беспокойтесь, он быстро, туда и обратно! Через неделю будет дома! Что ему передать?
- Если будет звонить - передайте ему, из Москвы просили дробь. Вы слышите, барышня? Дробь!
- Хорошо. Приедет - передам. До свидания!
Короткие гудки. Короткие, как удары сердца. Как мгновения жизни…
Не приедет. Левченко положил трубку, отрешенно откинулся на спинку стула. В ближайшие десять лет не приедет точно - десять лет, это если очень повезет. А, скорее всего - пожизненно. Не знает эта жизнерадостная барышня, что уже никогда Одиссею не увидеть свою Итаку…
Глава четвертая
Здравствуй, Александр.
Спасибо, что пишешь. Но, как мне кажется, все же излишне часто. Мне не совсемудобно каждую неделю ходить на почту получать твои письма. Тем более - это неочень хорошо и с точки зрения моих работодателей. Я прошу тебя несколько умерить свое рвение в эпистолярных упражнениях.
Спасибо, что интересуешься моей работой. К сожалению, я тебе ничего о нейрассказать не могу, ибо это невозможно по условиям моего контракта. В личной жизни у меня все в порядке, но я не совсем понимаю, почему ты этим интересуешь- ся. Ведь личная жизнь у каждого из нас теперь своя. Надеюсь, у тебя также в этом вопросе все в порядке.
Живу я в настоящее время в отдельном доме, в пригороде, у нас участок в полтора морга, на котором я в свободное время возделываю цветы. Очень красиво, особенно весной. Если бы ты был в Берлине - ты бы оценил мое мастерство в этом деле. Жаль, что я посвятила себя не выращиванию цветов.
Пиши, не пропадай.
С уважением
Герда.
Берлин, 18 октября 1996 года.
Все же девушка избрала не ту стезю. Ей бы объявления войны редактировать - какой талант пропадает! Или глашатаем или герольдом работать - осажденным гарнизонам диктовать условия капитуляции. Тут бы она была неподражаема. Какие замечательные пассажи! М-да, письмишко явно написано в приступе мизантропии. Причем к одному человеку.
- Чё читаешь? - Игорек сидел за рулем, но в этот воскресный мартовский день дорога на Люблин была пуста, управление 'фиатом' занимало у директора фирмы 'Авитекс' минимум внимания, и он, видимо, решил малость поболтать.
- Письмо любимой женщины. Что ж еще порядочный мужчина может носить у сердца и перечитывать в минуты душевной тоски?
- Это какой любимой женщины? Жены бывшей?
- Что ты, окстись! Помнишь, был у меня жутко яростный роман с Гердой Кригер? На пятом курсе?
- О! Еще и как помню! Мы тогда с Сержем и Алексом все удивлялись, что ты на ней не женился.
- Я и сейчас удивляюсь.
- Что, так серьезно задела?
- Понимаешь, не в этом дело. Если бы мы пробыли вместе еще полгодика - может быть, я б по ней и вовсе бы сейчас не страдал. А тогда наш роман погиб из-за обстоятельства непреодолимой силы - в просторечии именуемого форс-мажором. Ей нужно было ехать домой, мне - оставаться здесь. А у нас самый разгар отношений! Остались недоговоренные слова, недодуманные мысли, неисполненные поцелуи… ну и еще сам знаешь что. - Тут перед глазами Одиссея мелькнул дорожный знак, и он немедля замял разговор о своей неудавшейся любви - благо, причина была более чем существенная: - О, гляди, ложка с вилкой! Давай тормознем, поедим!
- Не вопрос. С десяти утра не жрамши.
Они подъехали к придорожному кафе, расположенному у самого берега живописной речушки.
- Виепрз… Слухай, Саня, что тут написано, на шильде?
- Река Вепш. Ладно, лингвист, пошли.
Они зашли в кафе. Симпатично. Уютненько так, чистенько; и запах из кухни приятно волнует желудок. Годиться!
Тут же подошла пожилая аккуратная паненка, молча изобразила внимание. Одиссей улыбнулся ей и сказал:
- День добры, пани. Прошам два флячки, две голёнки, с фритками и суровками, каву, едно пиво.
Паненка кивнула.
- Добже. Тераз вшистко бендзе. Прошам сядачь.
Они уселись на добротно срубленные из идеально отполированных досок лавки; стол был такой же, простой, деревенский - но идеально чистый, с любовно отшлифованной столешницей; салфеточки, пепельница, наборы аккуратно завернутых в шуршащую папиросную бумагу столовых приборов - всё сияло чистотой и порядком.
- Ну, а теперь рассказывай, негодяй, как меня под монастырь захотел подвести! - Игорь шутливо помахал перед его глазами ножом.
Одиссей промолчал. Да, история неважная, что и говорить. Но и раскрывать теперь, после всего случившегося, всю подноготную их вояжа - он не станет. Зачем Игорю знать то, что ему знать в принципе не стоит? Проявил тот свои лучшие качества - что ж, значит, оказался мужчиной и солдатом; хорошо, что он в нем не ошибся. А все же больше он ему ничего не расскажет. Пока…
Выехали они пятого марта рано утром - исключительно из тактических соображений директора фирмы 'Авитекс'. Каковые он сформулировал предельно лапидарно:
- Саня, у меня дома жена, тёща и дочка. Плюс Марина. Плюс еще одна крошка, ты ее не знаешь. Итого пять баб. Я восьмое марта не переживу. Надо свинтить из дому пятого.
В принципе, никаких серьезных оснований для того, чтобы задерживаться с отъездом, у них не было. Грузовая машина (на этот раз это был обычный 'МАЗ' с тентованным полуприцепом) была загружена еще третьего, четвертого марта груз был оформлен на таможне, все необходимые печати в книжку МДП и в СМР проставлены, полуприцеп опломбирован. Причин для отсрочки выезда действительно не было, и Одиссей, скрепя сердце, согласился с доводами своего товарища. Позвонили водителю фуры, велели ему трогаться в путь немедля, забили ему стрелку за Люблином, на девятнадцатом шоссе, на паркинге у деревни Конопница (фуре ехать на сутки больше, у нее еще очередь на границе, и погранпереход у нее другой - то есть по-любому до Люблина им ехать врозь) и, плотно позавтракав, убыли на запад.
Игорь погнал свой видавший виды 'фиат-крома' в путь с таким видимым удовольствием, что Одиссею стало немного не по себе. Он-то знал, что везет их 'МАЗ' под своим тентом…
Расстояние от Минска до Бреста в триста тридцать пять километров они промчались за четыре часа; можно было бы и быстрее, но несколько раз в пути им встречались патрули ГАИ, затаившиеся с радарами в самых что ни на есть глухих местах - поэтому было решено деньги экономить и держать разрешенную скорость - спешить-то им было, в принципе, некуда.
В Брест въезжали уже около десяти утра. Игорь, слегка притомившись за рулем, предложил сразу в очередь не становится, а где-нибудь в городе перекусить. Дескать, все равно, пока будем стоять - проголодаемся, и придется жрать какую-нибудь пакость из сомнительного придорожного кафе. А в городе все ж санэпидемстанция шерстит кафешки, и качество еды в городском общепите все же куда повыше.
Одиссей с ним согласился. Действительно, когда еще удастся спокойно, не торопясь, поесть горячего? Только в Польше. То есть минимум через шесть часов.
Завтракать (а заодно и обедать) решено было в гостинице 'Беларусь' - тамошнее кафе будило у Игоря приятные воспоминания.
- Эх, Санек, было время когда-то! Мы тогда в Польшу таскали разную хрень, сейчас даже смешно вспомнить, что тогда шло. Помню, как-то веников агромадный тюк упаковали в автобус - еле всунули! Подъем был на всем - минимум в два раза, а то и в три. Кастрюли, изоленту, утюги, веришь - даже замки амбарные навесные, какие уже лет сто никто не вешает - все волокли! Но это херня, на ней особых сумм зарабатывать не удавалось. Но однажды у меня была сделка - ты не представляешь, какой рентабельности!
- Ну-ну? - Заинтересовался Одиссей.
Игорь самодовольно улыбнулся и, отхлебнув минералки, продолжил:
- Дело было так. Как-то раз тесть мой приволок с работы штук двадцать каких-то спаренных проволочек в прозрачной изоляции - небольшеньких таких, сантиметров по двенадцать длиной, и где-то в сантиметр шириной; в общем, всю партию товара можно было в носок засунуть. Принёс, значит, он эти проволочки, вызвал меня в коридор с таинственным видом - и мне их вручил. При этом сказал, дескать, это не просто хрень какая-нибудь ненужная - видно, на моей роже было написано еще то удивление - а самый что ни на есть стратегический товар. А именно - термоэлектрические термометры, и в них - платина; он, мол, эти термопары на работе спёр, и мне поручает их полякам вдуть. Ну, посмеялся я про себя с мечтателя-тестя, но термопары эти с собой взял - а ну как не врет старик? И ты думаешь? Оказалось - так оно и есть! Захожу я в Бялой Подляске в скуп металлов колеровых, ложу пану эти проволочки на прилавок, и говорю так важно - дескать, прими платину по весу. Полячишко очёчки на нос нацепил, проволочки эти от изоляции освободил, и в какой-то хитрый прибор засунул. Ну, я не дурак, смотрю на индикатор. А он возьми и замигай - ПЛ да ПЛ! И цифирки - ноль, запятая, а потом все восьмерки да девятки. Платина, ёшь твою клёшь! Грамм пятьдесят где-то! Поляк со мной честь честью рассчитался, и оказалось у меня на руках, почитай, штука зелени. Это, заметь, в девяносто первом году, когда и двадцать долларов были деньги. Короче, вернулись мы в Брест, и я со своей крошкой - я тогда с Жанной Федоровной ездил, ты её должен помнить - завалился в эту самую 'Беларусь'. Три дня гудели без просыпу, шампанским ноги мыли! Ты, наверное, сейчас подумал, что я тестеву штуку дотла просадил? Нет! Всего нам этот гудёж обошелся что-то в сотни полторы баксов. Во цены были в старину! Вспомнить приятно! Ты чё не смеешься? Или гложет тоска по немочке? Чё ты смурной такой, а, Саня?
Одиссей сидел за столом, и осознание того, что он сейчас, своими собственными руками, подставляет старинного друга под уголовное наказание - за преступление, которое совершает сам - начисто отбивало у него аппетит.
Игорь отставил в сторону тарелку с недоеденным шашлыком, дёрнул его за рукав.
- Саня, ты мне не нравишься. Выезжали - был бодрый, а сейчас - будто уксуса хлебанул от пуза. Что случилось? - Игорь всерьез начал беспокоиться за душевное состояние своего партнера.
Нет, так нельзя. Будь что будет - но так нельзя! Бесчестно держать в неведении человека, который завтра, может быть, по твоей вине окажется за решеткой.