Дверь закрылась, в палате воцарилась тишина. Как будто ничего и не было… Одиссей взял в руки фотографию, еще раз посмотрел на сына. В груди разливалось какое-то неведомое тепло, сладко заныло под ложечкой. Пожизненное? Десять лет? Они что, смеются над ним? Нет, ребята-демократы, никаких астрономических сроков! Он и так, по всем расчетам, лишних дней десять здесь уже чалиться. Какая тюрьма? У ребенка должен быть отец! Чему хорошему русского парня обучит немецкий отчим? Да ничему!
Не-е-е, ребята, так дело не пойдёт. Ему надо в Берлин, решить кое-какие мелкие вопросы, и, взяв жену и сына - домой. С ума они, что ли, сошли - сажать его за колючую проволоку? С такими делами не то, что Шиофок - тут и Сегед никак не пляшет. Ему надо к сыну!
***
Ференц Молнар, осторожно поддерживая фрау Шуман за локоть, спускался вместе с ней по ступеням здания следственного изолятора, частью которого была тюремная больница, сгорая от любопытства. Его спутница как-то необычно дрожала, все время оборачивалась - и, наконец, когда они уже подошли к машине, господин старший советник не выдержал:
- Юля, может быть, вы расскажете мне, кто для вас этот человек? Согласитесь, я приложил некоторые усилия, чтобы ваша сегодняшняя встреча состоялась…
Фрау Шуман обернулась к нему, и так радостно улыбнулась, что господин Молнар даже слегка опешил.
- Да, Ференц, расскажу. Это самый лучший человек на земле, и я люблю его больше жизни. Надеюсь, вам этого достаточно?
Старший советник недоумённо пожал плечами.
- Хм… В иных условиях я бы этим и удовлетворился. Но, может быть, вы забыли, что этот человек обвиняется в террористическом акте, и, кроме того…
Фрау Шуман его торопливо перебила:
- Нет, Ференц, я все это помню. Более того, я очень надеюсь, что вы предпримете все возможное, чтобы этот человек получил минимально возможное наказание, а если случится чудо, и вы поможете каким-нибудь его друзьям организовать его… исчезновение из этой мерзкой дыры, то я буду вам признательна вечно. Вечно, Ференц!
Мда-а-а, дела… Девушка явно не в себе.
- Юля, но откуда вы знаете этого… Леваневского?
Фрау Шуман опять улыбнулась.
- Мне кажется, я знала его всю жизнь, с тех пор, как себя помню. Когда мы с девочками играли в невесту - я воображала его своим женихом. Когда, чуть повзрослев, мы вырезали из журналов фото киноартистов - я рисовала его, и он был мне милее и Гойко Митича, и Вячеслава Тихонова. И когда однажды, уже будучи студенткой пятого курса, на перерыве между парами я случайно столкнулась с ним на лестнице главного корпуса БГУ - я поняла, что ждала его всю жизнь. Вот так, Ференц! Мы поедем?
- А? Да, конечно. Садитесь!
Они выехали на Хунгария керут, и, влившись в поток машин, в этот солнечный майский день заполонивших все будапештские улицы, с черепашьей скоростью поползли в сторону Варошлигета.
- У вас самолет только вечером, посему я взял на себя наглость предложить вам немного погулять по парку. - Ференц с легкой тревогой ожидал, что ответит его гостья.
- Ах, Ференц, как вы замечательно все придумали! Парк! А там мороженое продают?
- Ну конечно, конечно. Там можно пообедать, и вообще - сегодня суббота, выходной. Сколько можно работать?
- Ференц, я не буду выглядеть невежей, если немного помолчу и подумаю? Сегодня столько всего произошло…
- Я с удовольствием помолчу с вами в унисон.
Оставшиеся до парка двадцать минут дороги каждый из них думал о чем-то о своем. Старший советник Молнар не мог знать, о чем думает его гостья, но сам пребывал в думах, весьма далеких от умиротворенных. Хм, однако… Что происходит с этим миром? Высокопоставленная сотрудница германской контрразведки мчится в Будапешт для того, чтобы пять минут пробыть в обществе страшного убийцы и террориста - и, выйдя из его палаты, признается ему в том, что безумно любит этого террориста! Мир, вне всяких сомнений, сошел с ума. Всерьез и надолго.
Мало того. Эта особа предлагает ему, старшему советнику Ференцу Молнару - причем предлагает прямым текстом! - участвовать в организации бегства этого террориста. Немыслимо!
Хотя, собственно, почему немыслимо? Террорист этот никакого ущерба Венгрии - если не считать десятка выбоин на взлетной полосе аэропорта - не причинил, венгерских граждан не убивал. Вообще, строго рассуждая, он является комбатантом и должен иметь статус военнопленного, а вовсе не террориста. В конце концов, американцы в данную минуту ведут войну против его братьев. То, что он посчитал нужным добровольно встать в строй, взять в руки оружие и сражаться за своих единоверцев - ничего, кроме уважения, вызвать не может. Тем более - весьма благородно выглядит его решение отомстить за друга, это вообще - достойно восхищения. Как будто вернулись героические времена Миклоша Юришича и Яноша Хуньяди! Однако и рассуждения у старшего советника Службы национальной безопасности! - поймал себя на крамоле Ференц Молнар.
Слава Богу, вот и Варошлигет!
- Милая Юля, мы приехали!
- Что? А, да…. Очень хорошо! Пойдемте, Ференц!
Они вышли из машины, и, не спеша, двинулись к замку Вайдахуньяд - вернее, к его уменьшенной копии.
- Ой, Ференц, а что это?
- Это, Юля, копия замка семейства Хуньяди, который был ими построен в Трансильвании.
- Трансильвания - это сейчас Румыния, я права?
- Сейчас - да, но раньше это была Венгрия. Как и Закарпатье, как и Словакия, как и Воеводина, как и Хорватия… Сегодняшняя территория Венгрии - только треть от того, чем она была до Первой мировой войны.
- Как ужасно…. Скажите, Ференц, а вы любили когда-нибудь? По-настоящему? - Видно было, что фрау Шуман абсолютно не интересуют бывшие (да и нынешние!) границы Венгрии. Что поделать, женщина!
Старший советник Молнар задумался. Хм, однако…
- Пожалуй, да. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, в городе Куйбышеве. Ее звали Маша, у нас был потрясающий роман…. Увы, он ничем не закончился. Она не захотела ехать в Венгрию, я не решился остаться в Союзе. Потом, в восьмидесятом, я женился на Марианне Надь, но через шесть лет мы развелись…. И до сих пор я одинок.
- А вы не думали съездить в Самару - так ведь сейчас называется Куйбышев? - и поискать эту вашу Марию? Сколько ей сейчас?
- Увы, уже очень много…
- Много - это сколько?
- Ну, мне сорок семь, она на три года моложе… Сорок четыре года.
- А вы бы не хотели прожить остаток дней вместе с ней?
- Я никогда не задумывался над этим. Как-то все было не до того…
- А вы задумайтесь! Я вам скажу под страшным секретом - не вздумайте никому это выбалтывать - любовь никогда не умирает! Умирают люди - а любовь вечна. Запомните это, Ференц!
- Вам хорошо это говорить, Юля. Вы молоды, влюблены…. А если этого вашего террориста осудят на пожизненное? Если вы никогда его больше не увидите? Будете ли вы продолжать его любить?
- Ференц, вы можете посмеяться с моих слов - но я уверена, что очень скоро увижу его у дверей своего дома. В шесть часов. И, вы знаете, я буду каждый день в это время сидеть у окошка - чтобы, не дай Бог, не прозевать его появления.
Старший советник скептически ухмыльнулся и покачал головой.
- Уж не ваша ли любовь разрушит замки его темницы? Случиться чудо?
Фрау Шуман серьезно посмотрела в глаза своему собеседнику, а затем не менее серьезно произнесла:
- А вы, господин Молнар, очень напрасно не верите в чудеса. Иногда, знаете ли, случается так, что любовь становится материальной силой и разрушает любые, самые толстые, стены, и крушит любые, самые чудовищные, запоры. Любовь все еще движет миром - поверьте мне на слово, Ференц. Любовь - и ничего больше! И не верьте тем, кто будет утверждать, что это не так - просто эти люди никогда не любили…
Эпилог
- Значит, все…
- Да, все. Они выводят войска из Косова и соглашаются с военной оккупацией края войсками НАТО. Короче, ложатся.
- Чего и следовало ожидать. Хотя, откровенно говоря, я думал, они побарахтаются подольше. Ладно, Левченко, какие результаты нашей работы мы можем поставить себе в плюс?
Подполковник Левченко открыл свою папку, немного подумал, кое что отчеркнул - а затем доложил:
- Сбои системы наведения ракет - наш самый удачный проект. Пять ракет ушли в Болгарию, три - в Македонию, две - в Венгрию, две - в Румынию, ещё не менее сорока шести взорвались в чистом поле, не причинив никому никакого вреда. Я думаю, имеет смысл дать задание специалистам Румянцева не просто вырубать систему самонаведения ракет, а как-то программировать их так, чтобы они поражали те цели, которые мы считаем нужными - разумеется, без самоликвидации. Представляете, как было бы эффектно, если бы крылатая ракета попала в болгарский парламент, за сутки до этого разрешивший натовским самолетам использовать воздушное пространство Болгарии? Так ракета попала в какой-то жилой дом, эффект был, но слабоватый.
Дальше, по сбоям системы связи. Оружие пассивное, но, в принципе, если нарастить его мощность - очень даже перспективное. Всего за время войны сбои в системе связи, повлекшие за собой какой-то результат, произошли в ста тридцати восьми случаях. Два самолета погибли, более сорока - сбросив бомбы в море, вернулись на базу, или прекращали выполнение заданий - по разведке погоды, целей, по радиоэлектронной борьбе. Технический отдел наработал целую кипу рекомендаций для ОКБ в Жуковском, они уже там начали дорабатывать систему, думают внести предложение включить её в общую систему ПВО страны. Вопреки предположениям, система оказалась довольно эффективной.
По пускам ракет. В принципе, успешно - если бы не истории с Таманцем и Одиссеем. На семь пусков - один промах, два поврежденных самолета - 'торнадо' и 'тандерболт' - четыре сбитых. Поврежденные самолёты к дальнейшей эксплуатации непригодны - итальянский 'торнадо' сел на брюхо, у американского 'тандерболта' оторван правый двигатель. Как он на одном моторе сел? К сожалению, оба экипажа поврежденных машин уцелели. Сбиты - с подтверждением как минимум из трёх источников: один 'Хокай' - в Будапеште, один Ф-16 - у берегов Далмации, один 'торнадо' - над островом Вис, один Ф-18 - недалеко от Триеста. Общий ущерб противнику - более ста сорока пяти миллионов долларов; вместе с самолетами погибло семь пилотов, из них четверо - на борту 'хокая' в Будапеште. Один взят в плен боснийскими сербами - штурман 'торнадо'. На всякий случай Митрович прислал протокол его допроса.
Надо сказать, все пуски командование НАТО отнесло на счёт югов; на нас даже и не грешат. Исследовали брошенные пеналы - в их руках оказалось два - и пришли к выводу, что это восточные немцы накануне своего закрытия распродали по дешёвке свои арсеналы. Ведут следствие. Естественно, ничем оно не закончится.
По захваченным системам связи, опознавания и наведения - успешно. За исключением случая с обломками немецкого 'торнадо' - штатно.
Генерал Калюжный тяжело вздохнул.
- Знаешь, Левченко, ты мне напоминаешь главного врача больницы, который вывешивает перед своим кабинетом среднюю температуру по вверенному ему учреждению здравоохранения. Ты понимаешь, что произошло этой весной?
- Понимаю. Немцы проиграли американцам влияние на Балканах, и…
Генерал досадливо махнул рукой.
- Ни черта ты не понимаешь! Это означает, что линия фронта приблизилась вплотную к нашим границам, и завтра мы будем вести свою войну уже почти у себя дома! Вот что случилось, друг мой ситный! Враг у ворот! И противодействовать мы ему будем уже не на дальних подступах, не в афганских горах или йеменских песках, и даже уже не в Восточной Европе - а дома, на своей территории! Завтра нам придется вести бой на Украине, в Белоруссии, в Узбекистане - вот что страшно! И завтра враг погонит против нас уже наших бывших соотечественников - со стороны с удовольствием наблюдая на это жуткое братоубийство. Ни черта ты не понимаешь… Ладно, что с Одиссеем?
- В данный момент - в тюремной больнице, второго августа у него суд. Адвокат все же надеться на мягкий приговор.
- Мягкий - это сколько?
- Ну, может быть, лет десять, двенадцать… Вроде бы психиатрическая экспертиза доказала факт состояния аффекта - Лошонци нашёл там какого-то своего однокурсника, тот пообещал именно эту формулировку внести в итоговое заключение. Есть свидетельские показания - тут уж наши белорусские друзья подсуетились - что погибший в поезде Ниш-Белград гражданин Белоруссии Юрий Блажевич, направлявшийся в паломничество в Метохию, был старым другом нашего фигуранта, даже служили они вместе. То есть стрелял наш парень чисто из мести. Вот только факт приобретения ПЗРК у некоего неизвестного немца в Шопрони никак подтвердить не получается. Здесь лакуна, но следователь вроде бы берется это дело снивелировать. За десять тысяч. Но просит подбросить улик - так адвокату прямым текстом и заявил. То есть парень, по ходу, понимает, что, как, зачем и почему - но не хочет грех на душу брать, нашего парня под пожизненку подводить; тем более, теперь наш парень среди их правоохранителей - персонаж почти легендарный, сродни Арпаду или Ференцу Ракоци.
Генерал удивлённо поднял брови.
- Кто это? И с чего это ему такая честь?
- Ну, Арпад - это основатель Венгерского королевства, князь-богатырь; Ракоци - трансильванский князь, противоборствовал и туркам, и австрийцам. Оба они бились с многократно превосходящими силами неприятеля, не смотря на его число, и наш парень тоже сражался с врагом в одиночку.
Генерал чуть улыбнулся.
- Ну-ну. Ладно, пущай будет богатырь-одиночка, я не против. - А затем, несколько минут подумав, продолжил: - Значицца, так. Пущай суд идет, как идет, пущай срок ему там намеряют, какой считают нужным. Это все херня. Ты вот что мне скажи, Левченко - проявил Одиссей себя с должной стороны?
- Проявил. Правда, мог бы…
- Меня не интересует, мог или не мог. Меня интересует - сделал?
- Сделал.
- Ну так вот, теперь твоя очередь сделать так, чтобы парень вернулся на Родину, живой и здоровый. Как ты это сделаешь - меня не интересует. Но сделай! И не потому я, Левченко, так Одиссея хочу вытащить, что он мне своим геройством по сердцу. Хотя, не скрою, парень геройский, и уважение мое заслужил. А потому, что в завтрашних битвах нам до зарезу опытные, обстрелянные бойцы нужны! Ты думаешь, война кончилась? Ни хрена она не кончилась! Она только начинается. Поэтому пущай наш Одиссей сколько-то там посидит за решеткой, подумает - ты ему режим обеспечь человеческий, чтобы, значит, покушать - он же покушать любит, как ты как-то говорил? - почитать там что-нибудь, и вообще - чтоб не скучал. Но Одиссей должен вернуться в Итаку! Фрау его, Пенелопа новоявленная, с ним виделась?
- Адвокат говорит, что да. И что вышла от него, в слезах и одновременно сияя от счастья. Он ещё намекнул Кальману, что террорист наш сделал дамочке из БНД предложение…
- Вот видишь, люди планы строят на будущее, планируют его вместе провести. И ты, Левченко, как его командир - не имеешь права им эти планы ломать. Понял?
- Как не понять? Сделаю.
- Ну, вот и молодца. Всем участникам операции 'Обилич' объявляю благодарность; орденов дать не могу, так как нас в текущей реальности нет, и, стало быть, ордена нам, как призракам, не положены. Посему выдай премиями - кому уж сколько нарежешь. И, вот еще что - вдове полковника Чернолуцкого пособие выплатили?
- Так точно. Сразу же… после несчастного случая.
- Ну, вот и правильно. Не должна семья страдать, ежели ее глава по кривой дорожке пошел… Ладно, Левченко, заканчивай на сегодня - есть у меня к тебе одно предложение.
- Какое?
- А съездим мы в один городишко тут недалеко, Рязань называется.
- А зачем, если не секрет?
- А не секрет. На крестины поедем мы с тобой, вот какая петрушка. И меня крестным приглашают.
- Ого! А кого крестить-то будем?
- А сына товарища нашего, капитана Максима Полежаева, что голову сложил в операции 'Обилич'. Бабушка - ну, то есть Екатерина Ивановна, мать Максима - душевно приглашала. Нельзя не уважить.
- Ну что ж, дело хорошее. Надо ехать!
- Вот и поедем, еще одному русскому солдату путевку в жизнь выправим. Потому как нет России без солдата, ты это Левченко себе на носу заруби. Нету! Вот как иссякнут на Руси солдаты - так ей и конец, в этом и есть вся альфа и омега нашего военного искусства. На солдате Россия держится, и только на нем! А все остальное - блажь и лишняя морока. Запомни это, Левченко. На всю жизнь запомни!