Но, по словам Петруччио, фирма сходу предложила пятикратную сумму. И теперь мы уже поговаривали между собой, что, мол, зря с нами не полетел Аркаша Афраймович. Ведь мы знали, что не полетел он, боясь наших упреков и наездов. "А в сущности, - говорили мы друг другу теперь, - он ведь прекрасный человек и замечательный директор, и все, что он делает, он делает прежде всего для нас…"
Весь день мы отстраивались, Боб командовал целой оравой местных техников, и звука мы, в конце концов, добились самого что ни на есть замечательного. А когда стало темнеть, мы опробовали местный свет и остались довольны.
За ужином все были возбуждены и делились приятными впечатлениями. Рассказали Еве и о том, что после завтрашнего концерта нам предстоит личная встреча с главой "I.A.R." господином Уве Уотерсом, банкет и экскурсия по святая святых фирмы - лабораториям и цехам-автоматам. Одарив нас ангельским взглядом, Ева спросила:
- А меня вы возьмете?
И мы, конечно же, заверили, что непременно возьмем. Я, во всяком случае, чувствовал себя ее должником.
Потом мы еще немного потусовались в номере Петруччио и поболтали о всякой всячине. Чуч, например, уверял нас, что местный воздух влияет на живые организмы таким образом, что через несколько поколений они неминуемо становятся сумчатыми. Не только звери, но и люди.
- Они уже почти поголовно все сумчатые, - вещал он уверенно, - но тщательно скрывают это, чтобы их не признали новым видом, и страну не исключили из Британского Содружества…
Мы хохотали, мы пили заказанные в ресторане коктейли, под воздействием которых кошки на моей душе окончательно перестали скрести и только ласково мурлыкали, а Ева повторяла: "Как я вас всех люблю, мальчики…" И все светились от удовольствия, но ярче всех светился, наверное, я, потому что знал, что больше всех она любит все-таки меня.
И пить я старался поменьше, так как все время помнил об обещанной Евой встрече. Да и никто на удивление не напился, и к полуночи мы разбрелись по комнатам. Только Ева осталась с Петруччио, но это никак не отразилось на моем настроении. Почему-то так надо. Почему? Это пока не мое дело.
Раздевшись, я лежал, не смыкая глаз, и представлял, как она придет, и я коснусь ее прохладной кожи, как сольются наши губы в поцелуе… И я так распалил себя, что еле удержался от того, чтобы не отправиться за ней. "Нет, ни к чему хорошему это не приведет", - стал я уговаривать себя, а сам тем временем натянул брюки, футболку…
И тут она постучала. Я открыл ей, и она бросилась мне на шею. Сегодня она была одета основательнее - в джинсы и блузу - точно так, как была одета в тот момент, когда я оставил ее у Петруччио. "Может быть, она все-таки не спит с ним? - подумал я. - Может быть, у них какие-то другие отношения?"
Впрочем, что за глупость! Какие еще могут быть отношения? Родственные, что ли? И вдруг меня аж подкинуло, я понял: Ева - сестра Петруччио! Родная сестра-малолетка! Вот он ее и бережет от нас, разыгрывая спектакль, ведь не станем же мы приставать к его девушке. Да такое у нас и вправду не принято, и я бы ни за что не сделал этот шаг первым, но она сама влюбилась в меня.
Все сразу встало на свои места. Понятно теперь, лочему он нарушил правило и взял с собой на гастроли девушку, понятно, почему они поселились порознь… Видно, и жили они порознь, потому я ничего и не знал о существовании у него сестры… И я даже расхохотался от этого радостного открытия. И мы уже торопливо раздевались, когда Ева спросила:
- Дом отключен?
- Со вчерашнего дня.
- У меня опять очень мало времени…
- Не надо оправдываться, я все понимаю!
Я чувствовал себя чудовищем из "Аленького цветочка", принцем из "Золушки", и все это сильно меня будоражило.
- Я не оправдываюсь, - прошептала она, - но раз у нас так мало времени, надо любить сильнее…
И она принялась целовать мне шею, плечи, грудь, она опустилась на колени…..В минуту короткого отдыха, перед уходом; она вдруг спросила меня:
- Как ты думаешь, машину может мучить совесть?
Я удивился такому вопросу, но ответил со всей возможной серьезностью:
- Совесть - это орган души, а у машины души нет.
- Ты уверен в этом? - спросила она меня очень серьезно. Какая она все-таки трогательная.
- Ну-у, в общем-то, да, - кивнул я.
- Но ведь бывают умные машины.
- Ум и душа - вещи разные. У машины нет сердца, есть только голова. "Machine Head" - была такая песня у группы "Deep Purple", в двадцатом веке.
- Ты изучаешь музыку двадцатого века?
- Да, все, что как-то связано с "Битлз". Ты слышала "Битлз"?
- Нет, только название.
- Я тебе открою "Битлз", - начал я, но она перебила:
- И о чем же в этой песне пелось?
- Не знаю, не переводил, - признался я, - но это очень жесткая музыка, такую сейчас не играют.
- Жесткая, - задумчиво повторила Ева. - И, что бы машина ни делала, она не виновата?
- Конечно, - кивнул я. - Это же неодушевленный предмет. Ведь землетрясение не виновато, когда губит людей. Это стихия.
- Ой! - воскликнула Ева, порывисто вскакивая. - Мы заболтались! Я умоюсь? - она наклонилась, собирая с пола одежду.
- Валяй, - засмеялся я и хотел погладить ее по попке, но она уже метнулась в ванную.
Тут я вспомнил вчерашний ее стремительный уход, и какое-то неясное подозрение шевельнулось у меня в душе. И снова она не заглянула ко мне: сперва хлопнула дверью ванной, потом входной… Я на цыпочках подбежал к двери и приник к глазку. И увидел, что как раз в этот миг Ева скользнула в дверь Боба - напротив… Сомнений быть не могло!
Да что же это такое?!
5
Первым моим побуждением было вломиться в его в комнату и устроить разборку. Но это было бы так противно… Потом я стал уговаривать себя, что сегодня вечером, уже после того, как я ушел к себе, Боб и Петруччио поменялись комнатами… С какой стати?! Не ясно, но, в принципе, это возможно. А я сейчас вломлюсь, как разъяренный Отелло, и все у нас с Евой на этом закончится. И к тому же я сильно ее подведу.
А может быть, Боб поменялся комнатами непосредственно с Евой? Она попросила его об этом, а он не смог отказать. А попросила она его потому, что хотела быть ближе ко мне и ходить ко мне, не боясь разоблачения.
Но и вчера ночью, сразу после того, как Ева покинула меня, щелкнул замок той же двери… Или вчера мне все-таки показалось? Во всяком случае, не стоит пороть горячку.
Я вернулся в комнату и улегся в кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Я закурил и вспомнил, что ДУРдом отключен, а с ним и вентиляция. Позвонить на reception?
Нет, - решил я, - не буду. Не хотел я, чтобы Дом наблюдал за моими душевными метаниями, да и недолюбливаю я эти Дома. Поэтому я просто пошел и открыл настежь окно. Стало прохладно, я натянул штаны и майку. Потом открыл бар и засандрачил полстакана отличного австралийского бренди. Для успокоения нервов.
Но ни черта они не успокоились, я вернулся к двери и опять уставился через глазок на дверь Боба. Я понял, что скоро я все равно не усну, а потому поставил на изящную прикроватную тумбочку пепельницу, бутылку бренди, стакан, положил пачку сигарет, зажигалку и подтащил все это к двери. Потом уселся на тумбочку, приник к глазку и стал ждать.
Я смотрел и курил, курил и смотрел, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы в очередной раз хлебнуть бренди. Я тихо разговаривал сам с собой, точнее, ругал сам себя, обвиняя в мнительности, недоверчивости, испорченности и прочих пороках… И вдруг дверь напротив отворилась, и из нее выпорхнула Ева! Я бросил сигарету в пепельницу и прижался к глазку так, что захрустел лоб. Но обзор был небольшой, и Ева тотчас скрылась из поля моего зрения.
Распахнуть дверь сразу я не мог - мешала тумбочка. Я резко оттолкнул ее назад, а потом уже открыл дверь… Евы простыл и след. Что мне было делать? Уверять себя, что, во-первых, Боб поменялся с Евой комнатой, а во-вторых, ей именно сейчас вдруг приспичило прогуляться по ночному городу?.. Да нет, она не успела бы добраться до лифта, она вновь вошла в какую-то комнату…
В конце концов, кое-что я могу проверить, ничем не рискуя. Если это идиотское, но спасительное предположение верно, мне никто не откроет. Если нет… То мне будет все равно.
Я шагнул к двери Боба и тихо постучал, моля, чтобы никто не открыл… Но дверь распахнулась. И на ее пороге стоял Боб. И обычно хмурая его рожа была такой невероятно счастливой, какой я ее еще не видел. Но буквально в несколько мгновений это выражение сменилось на недоумение и разочарование.
- Я войду? - спросил я.
- Чего тебе? - неохотно пропустил он меня к себе.
Я уселся в кресло и сразу спросил. Хотя, вопрос этот был, скорее, риторическим:
- Она у тебя и вчера была?
- А тебе какое дело? - набычился Боб, усаживаясь на кровать, находящуюся, надо сказать, в живописном беспорядке. А рожа его покраснела так, что ответ мне уже был и не нужен.
И тут я расхохотался. Это была истерика. Я давился смехом, я корчился на обширном бобовом кресле, прекрасно сознавая, как по-идиотски сейчас выгляжу.
- Знаешь что, - сказал Боб угрожающе, - а не шел бы ты отсюда восвояси?
- Погоди, - прохрипел я, - погоди, я не могу…
- А я тебе помогу, - заверил Боб, нависнув надо мной.
- Стоп! Все! Все. - Я заставил себя успокоиться, сел прямо и утер слезы. - Видишь ли, Боб, - сказал я, и голос мой предательски сорвался. - Видишь ли, Боб, - повторил я тверже, - дело в том, что и вчера, и сегодня она приходила к тебе сразу после меня.
Рожа у Боба вытянулась.
- Врешь! - сказал он.
- Да нет, Боб, я не вру, - сказал я и вдруг заплакал пьяными слезами, - не вру. Она трахалась со мной и вчера, и сегодня. И я думал, только со мной… Я думал… - Я не смог продолжать, захлебнувшись слезами. Все-таки много я выпил. И Боб сразу поверил мне. И сразу как-то сник.
- А я-то решил, девчонка в меня влюбилась, - сказал он. - Я-то в нее точно влюбился.
- Я тоже, - признался я, успокаиваясь.
- Но я-то не думал, что она только со мной трахается, - заметил Боб, - я думал, еще и с Петруччио. По какой-то необходимости.
- А я решил, что она - его младшая сестренка…
- Слушай! А похоже! - встрепенулся Боб. - Он ее днем от нас бережет, а ночью она тайком сбегает и с нами трахается!
Похоже, эта мысль успокоила его. Сперва он считал, что Ева спит не только с ним, но и с Петруччио, теперь место Петруччио занял я, но, в принципе, ничего не изменилось… Однако я уже начал кое о чем догадываться.
- Только с нами двумя? - спросил я, невесело усмехнувшись. Боб наморщил лоб, а потом шлепнул по нему ладошкой:
- Ах, ты, сучка маленькая! - заорал он озаренно. - Ах, нимфоманка! - А эту фразу он выкрикнул уже почти весело. Толстокожее он, все-таки, животное. - Давай-ка, Чучу позвоним! Дом! - крикнул он, но тут же вновь хлопнул себя по лбу. - Я ж отключил его!
- Она попросила? - уточнил я, прекрасно зная ответ.
- Она.
- Меня тоже. Завести его обратно можно, позвонив на reception по обычному древнему телефону, он тут есть.
- Знаю, - кивнул Боб. - Но я ведь могу и сразу Чучу позвонить.
Я пожал плечами. Вообще-то мне не нравится разговаривать с человеком, не видя его, но ведь люди так сто лет разговаривали, даже больше. Так что это не принципиально. Боб тем временем притащил трубу.
- Тут все просто, - сказал он, разглядывая какую-то карточку. - Набирать надо сначала номер этажа, потом номер комнаты. В какой он живет?
- В сорок пятой.
- Значит, шестнадцать-сорок пять… Та-ак… Алло! Привет! Ева не у тебя?! Нет, но была? - Боб прикрыл ладошкой микрофон, чтобы слышал только я. - Знаешь, как он это гордо заявил? Типа, я не стыжусь своей большой и светлой любви. - Он отнял руку от трубки. - Дуй ко мне! - скомандовал он. - Да нет, бить не буду. К тому же я тут не один… Да мне-то какое дело, женись, если хочется!.. Давай, давай, пошевеливайся, тут для тебя сюрприз есть!
Он отключил трубку.
- Позвони Пилецкому, - предложил я.
- Ты думаешь?! - сделал Боб большие глаза.
- А чем он хуже нас? Звони, звони, где трое, там и четверо… У тебя она тоже потом душ принимала?
- Принимала, - кивнул Боб. - Чистоплотная… На-ка ты сам Пиле звони. - В его голосе прозвучала горечь. Он протянул мне трубу. - Шестнадцать-сорок четыре.
Я набрал номер.
- Да? - сонно откликнулся Пиоттух-Пилецкий через некоторое время.
- Слушай, Пила, - начал я, - ты меня извини, не злись только. Скажи честно, ты с Евой спал?
- Гм, - отозвался он. - Чего ты мучаешься? Чего тебе не спится-то?
- Ты от ответа не уходи. Спал или нет?
- Ну-у… - протянул Пилецкий. - Знаешь, я такие веши не обсуждаю.
- Ясно. Значит, есть, что обсуждать. Ты ведь не говоришь "нет".
- Говорю. Нет. Не спал. А ты что, влюбился в нее?
Все-таки хороший человек Пилецкий, пожалел товарища… Тут Боб вырвал трубку у меня из рук и заорал:
- Слушай, Пила, хватит нам мозги пудрить! Спал ты с ней или нет?! Тут дело серьезное! - он помолчал и перешел на шепот: - Да ладно, ладно, не скажу, он уже в другой комнате. Да знаю я, какой он ранимый, нет его тут. Ах, вот так, значит. Отлично! Давай, бегом ко мне, мы тут уже все в сборе… Не по телефону!
Он отключился и хотел бросить трубу на диван, но я остановил его:
- Дай-ка, я Петруччио позвоню.
- Шестнадцать-сорок три… Слушай! До меня дошло! Она строго последовательно двигалась! Сама она в сорок втором живет, Петруччио напортив - в сорок третьем. Его, как братца, она пропускала, шла сразу к Пиле - в сорок четвертый, потом к Чучу, потом к тебе, потом ко мне - в сорок седьмой. Четная сторона - не четная, четная - не четная…
- Какая разница! - вырвал я у него трубу и стал набирать номер.
- Не скажи! Это даже весело! - хохотнул Боб зло и сплюнул прямо на ковер.
- Алло? - отозвался Петруччио почти моментально, словно ждал моего звонка. - Кто это?
Тут Боб резко сорвался в соседнюю комнату, и вскоре я понял зачем.
- Это я, - сказал я и отчетливо услышал свой голос издалека. Это Боб включил громкоговорящую связь, чтобы подслушивать.
- Понятно, - сказал Петруччио.
- Не спишь? - спросил я.
- Ты хочешь знать про Еву?
- Хочу, - слегка опешил я.
- Ясно. Я уже давно жду, когда кто-нибудь мне позвонит и спросит. Потому и не спится. Я виноват перед вами. Но я не знал, как вам объяснить… Я не знаю, кто она такая.
Из дальней комнаты дико заржал Боб, а потом выкрикнул:
- Артист!
- А я знаю, - сказал я, - невольно усмехаясь. - Она - твоя сестра.
- Ты что, на австралийском солнце перегрелся? - спросил Петруччио сердито. - Откуда ты это взял? Это, конечно, многое бы объяснило… Но это было бы ужасно.
- Почему?
- Потому что я спал с ней. Уже два раза. Не хватало мне еще Эдипова греха.
- А ты не врешь? - растерялся я.
- На кой мне врать?
В этот миг в комнату влетел Боб и зашипел мне в другое ухо:
- Не врет, не врет! Никакая она ему не сестра, она к нему к первому шла, по порядку номеров!
Я показал Бобу пальцем, чтобы он замолк. Разговор у нас с Петруччио выходил вроде бы как интимно-доверительный, и я решил вытянуть из него побольше. Хотя уже и сейчас было выше крыши. Кто же она такая, эта Ева? Что за тварь Божья?
Правда, параллельно шел и обратный процесс: я терял ко всему этому интерес. Ну, тварь. Ну, банальная группиз, которая решила перетрахаться со всей командой. Обидно, но бывает. А то, что мне показалось… Еще одна ранка в сердце, еще один повод быть циничным и безжалостным.
Интерес остался чисто житейский:
- Откуда ты ее взял?
- Она подошла ко мне в порту, перед самым вылетом, когда я выходил из такси. Протянула мне открытый блокнот, и я подумал, что она просит автограф. Взял блокнот и увидел надпись: "Помогите мне! Возьмите меня с собой!" И меня вдруг торкнуло… Ну, знаешь, как это со мной бывает, я рассказывал. Я вдруг понял, что надо ее взять, иначе случится беда.
- Эта твоя способность предвидеть…
- Да, я ненавижу эту способность. Потому что она по-животному эгоистична. Она никогда не предупреждает меня о чем-то, что грозит близким мне людям, только мне! Но идти ей наперекор я не могу, потому что опыт показывает: это чувство реально спасает меня. Помнишь, как на Марсе кусок алмаза убил человека, который сел на мое место? Понимаешь, я почувствовал, что мне нельзя туда лететь, и не полетел. Но мне совсем не нравится, что кто-то погиб за меня. И это не единственный случай.
- Ты влюбился в Еву? - спросил я в лоб.
- Н-нет… Или да. Не знаю. Мне с ней странно. Хорошо, но странно. Я совсем не понимаю ее. В ней есть какая-то тайна. И отчужденность. И куда-то она все время спешит…
Из соседней комнаты снова раздалось дикое ржание Боба. Но Петруччио, конечно, не слышал его.
- А почему ты сказал про сестру? - спросил он. - Мне всегда казалось, что у меня есть сестра или брат, но родители почему-то скрывают от меня это. Ты что-то знаешь?
- Да ничего я не знаю, - признался я. - Так… Предположил. Знаешь, что? Ты иди-ка сейчас в комнату Боба. Тут мы все сейчас соберемся. Кое-что о твоей Еве стало известно, и надо обсудить это вместе…
И тут в дверь бобового номера изо всех сил замолотили. Боб выскочил из комнаты, распахнул ее, и к нам, вместе с клубами черного дыма, ввалились Чуч и Пила с кашлем и криками: "Пожар!!! Горим!!!"
6
Мы захлопнули дверь, но дышать в номере сразу стало трудно. Першило в горле и щипало глаза.
- Что там такое?! - спросил я, четко увидев внутренним взором картинку: я, обнаружив Еву выходящей от Боба, бросаю сигарету в пепельницу, резко отталкиваю столик от двери… Сигарета выпадает из пепельницы и сваливается в высокий ворс шикарного коврового покрытия… Я уже выскочил из комнаты… А противопожарная система отключена.
- Чуч, откашливаясь, рассказывал:
- Все в дыму, но огня не видно! Где, что горит - не ясно! Мы с Пилой выскочили из своих комнат одновременно и побежали к вам, вдруг вы еще не знаете…
Если учесть, что наши с Бобом комнаты находятся в конце коридора, в тупике, то поступили они благородно.
- Надо делать ноги! - рявкнул Боб и снова распахнул дверь… Теперь, вместе с клубами еще более черного, почти осязаемого дыма, в комнату ворвались и жадные языки пламени. С криком "Мы отрезаны!" Боб захлопнул дверь, и мы увидели над его головой сияние, как у святого. Но это у него горели волосы.
Схватив с кресла подушку, Пилецкий принялся колотить Боба по голове, и если бы не ужас ситуации, это выглядело бы довольно комично.
- Абзац, - сказал Чуч. - Мы заперты, и выхода нет. Давайте позвоним куда-нибудь! Пусть нас спасают!
В этот миг за дверью, на которой уже начала лопаться пластиковая обшивка, пронзительно заверещала сирена Тут только я сообразил, что все еще держу в руках трубку допотопного телефона, а ведь в ней, наверное, наш единственный шанс на спасение. И в тот же миг телефон зазвонил. Я поднес трубку к уху и услышал вежливый женский голос: