8
Комната совещаний на базе Новый Порт
– Значит, решено осваивать планету, – сказал Эброн, – не обращая внимания на местную жизнь.
– Это политическое решение, – заметил Кендрик. – Нам предложили Геену. И нам она нужна. Союз засеял ее, мы будем культивировать. И все будут счастливы. И дьявол с ними – с калибанами.
– Этого нет в инструкции, – сказал Картье.
Кендрик глубоко вздохнул, выпустил воздух.
– Конечно, нет. И быть не может. Но ты же делаешь все по своему разумению, не так ли?
– Нет, – сказал Картье, – к сожалению, нет.
9. Год 72, день 130
Холмы
Уже много дней Пиа-старшая сидела на холме и смотрела вниз, на лагерь. Чтобы прийти сюда, ей потребовалось пройти очень много – трудный путь для старой женщины. Клауд совсем выбился из сил, пока дошел сюда.
Сердце его гулко билось, когда он поднялся наверх. Он боялся этой старой женщины, потому что она сидела неподвижно, как сидела его мать, когда умерла. И потому, что она была тонкая и сухая, как палка. И потому, что она была очень странная. Ибо только странный человек мог приходить сюда и смотреть вниз, куда он не мог спуститься.
– Пиа, – сказал он тихо, и, сделав круг, присел перед нею на корточки. Было холодно, и Клауд ужасно замерз. Он дрожал и смотрел в лицо, сморщенное, как высохший фрукт, в глаза, черные, как камни Стикса, и такие же холодные. Волосы у старухи были длинные. Она давно не стригла их. – Пиа, отец желает тебе здоровья.
Долгое время на него смотрели ничего не выражающие глаза. Затем Пиа-старшая подняла костлявую руку.
– Этой весной поднялись новые дома.
Клауд повернулся на корточках, чтобы посмотреть. Да в лагере появились новые большие странные здания. Старая женщина заговорила с ним. Он повернулся к ней, надеясь, что ему удастся уговорить ее идти домой.
– Они снесли курганы и проложили дорогу к реке, – сказала старуха, – но ты не помнишь, как было раньше.
– Они сравняли курганы с землей.
– Они продолжают строить. Смотри, как протянулись ограды. Они охраняют поля.
– До ограды нельзя дотрагиваться. Она причиняет боль.
Пиа резко вытянула руку вперед, щелкнула пальцами. Если бы у нее в руке была палка, она ударила бы Клауда.
– Кто научил тебя говорить? Ты умеешь говорить, а дети Найна и моего брата Джина не говорят. Почему ты говоришь?
– Чтобы быть похожим на людей, – проговорил он, дрожа. – Чтобы быть похожим на них... – он проглотил последнее слово, так как глаза старухи приковали его к земле.
Она долго смотрела на него, затем приподняла край накидки, приглашая его в теплоту своих рук. Он двинулся к ней, так как она напугала его, сделав то, чего никогда не делала, даже когда он был маленьким. Он двинулся к ней и потому, что дрожал от холода. Ему было десять лет. Он был достаточно взрослым, чтобы бояться ее тела, которое уже перестало быть телом женщины или мужчины – настолько она была стара, суха, хрупка. Руки Пиа обняли его. От нее пахло дымом и травами. Волосы ее были длинные и седые. Рука обняла его с невиданной лаской, и в нем пробудились воспоминания раннего детства. Он смотрел в лицо Пиа, лицо, которое никто не видел улыбающимся.
– У меня был брат, – сказала она. – Его звали Грин. Он ушел в курганы и забыл человеческую речь. Никогда не делай этого, Клауд, никогда.
– Я умею писать свое имя, – сказал он.
Рука крепче прижала его.
– Каждый год в лагере становится все больше домов. Они хотят, чтобы мы пришли туда. Они сделали свои ограды и хотят заполучить нас в лагерь. Иногда мне хочется спуститься туда и посмотреть, но они так все изменили... Раньше там были купола и в них жили люди. Я помню. Я помню время, когда прилетели корабли. Тогда там, где сейчас построены дома, стоял лес. Были курганы. И калибаны. Ничто не могло заставить их уйти. Но затем прилетели корабли, выросли ограды. Калибаны ушли. Вместе с ними ушли привидения. Ушли на другой берег Стикса. Грин ушел с ними. Я думаю, что он уже умер. Это было так давно.
Мальчик молчал. Старые пугающие времена обрушились на него. Он тоже видел, как растут дома, видел, как постоянно все меняется.
– Твой отец был моим старшим сыном. Ты похож на него. Такие же глаза.
– А кто мой дед? – мальчик внезапно осмелел и повернулся к ней, вглядываясь в глаза старухи.
– Не знаю, – сказала она. – Я нашла этого мальчика. – Так она всегда отвечала. – Я думаю, что он сын человека. – Она взъерошила ему волосы. – А может быть, и Привидения.
Лицо Клауда вспыхнуло.
– Нет, – сказала она. – Я не помню.
– Становится холодно. Я пойду обратно.
– Скажи мне.
Старуха поджала губы.
– Скорее всего, он сын человека. Очень красивый мальчик. Красивые волосы, как у тебя. Звали его Майес. Он ушел в холмы, но не смог выдержать первой зимы. Он просто растаял. Но твоя мать...
– Она умерла при рождении ребенка. Я знаю.
– Рожать трудно.
– Но все рожают.
– Многие умирают. – Она взяла его лицо руками, повернула к себе, посмотрела в глаза. Накидка соскользнула с его спины, и ему сразу стало холодно. – Ее звали Элли Фланаган-Гуттиериз. Она была дочерью человека. Мать ее пошла в холмы и вернулась оттуда беременной.
Он покачал головой. Зубы его стучали от холода. Старуха не отпускала его.
– Моего отца звали Джин, а мать Пиа. У них были номера. Люди создали моих родителей. У них было много детей. Я, Джин, Марк – он давно умер, Зед – ты никогда не знал его. Однажды он ушел на охоту и не вернулся. Был еще Там-старший, и Грин, который ушел в Холмы. – Она еще долго говорила, перечисляя своих братьев, их детей, детей их детей... – Значит, ты говоришь, что умеешь читать и писать свое имя. Может, когда-нибудь ты вернешься в лагерь и будешь работать на полях.
– Я холмер, – запротестовал мальчик.
– Позови свою старую Элли, – сказала старуха, и мальчик подумал, что не зря говорят, что она обезумела. – Или Грина... И ты научишь говорить их, да, Клауд? – Она наклонилась и стала рисовать на земле и раскладывать камушки. – Это восходит солнце. А здесь заходит. Камушки один на другом – это дом. А вот калибаны – большие коричневые и глупые серые. А вот берег, где в темноте я видела водяной народ, раньше, когда корабли еще не прилетели. Я видела. Похож на калибана и совсем не похож. Только один. Он был большой, Клауд. В реке возле моря. Я никогда больше не видела его. Я видела много такого, о чем не могу говорить. Не могу говорить ни старикам, ни молодым.
– Я замерз, Пиа. Я замерз. Идем. Отец ждет меня.
Она сбросила с себя накидку, тщательно закутала его и встала. Она двигалась медленно. Лицо ее, иссеченное морщинами, разгладилось. Она снова провела рукой по его голове, взъерошив волосы. Движения ее были так ласковы, так непривычны для него. Затем она повернулась и пошла на север.
– Пиа! – закричал Клауд. Он схватил накидку и побежал за нею. – Пиа, ты идешь не туда! Там река. – Старики всегда таковы – забывают, где находятся и куда надо идти. – Нужно сюда!
Она остановилась, повернулась.
– Мне хотелось бы пройти в лагерь и поесть горячей пищи, посмотреть на машины. Но они построили ограды. Я не хочу идти в деревню. Там очень пахнет смертью. Лучше я пойду к реке, посмотрю, куда ушли калибаны.
– Пиа, это очень далеко. Может, не стоил тебе идти туда.
Она улыбнулась. Морщины ее странно зазмеились по лицу. Эта улыбка потрясла мальчика, поколебала весь его мир. Он вдруг понял, что никогда не знал ее.
– Я думаю, что смогу, – сказала она. – Не забывай слова, Клауд. Учись читать и писать.
И она пошла прочь. Он стоял и смотрел ей вслед, но она не позвала его с собою. Она очень старая, старше всех. Она старая, как холмы. Она сама знает, взять его с собою или нет. Она знает, как найти дорогу домой. Она знает, куда идет и как далеко ей можно идти. Она прекрасна, подумал он, хотя никогда в жизни не считал ее такой. Но теперь он смотрел ей вслед и видел, что она сухая, стройная с легким шагом, уходит от него потому, что сама захотела этого.
Он побежал обратно в деревню, рассказал все своему отцу, и тот собрал отряд молодых, чтобы они нашли старуху и привели обратно. Но они вернулись ни с чем. Пиа лучше их всех знала окрестности.
Мальчик долго плакал, вспоминая ее. Он думал о том, что она нашла калибанов, нашла тех, кого хотела увидеть.
Он думал о калибанах всю свою жизнь, рассказывал о них своим детям, когда дети появились у него. После того как Пиа ушла, калибаны вновь стали показываться вблизи поселения. Неизвестно, нашла ли Пиа калибанов, но несомненно, что они вновь пришли к людям.
10. Год 72, день 198
Главная База, Геена
– Ты боишься? – спросил человек.
Мальчик Дин смотрел на него, сидя на краю стола доктора в его кабинете. Он действительно боялся, но не хотел говорить это доктору Базы. Он знал, что дети приходили на Базу и учились. За это их родители имели кредит в магазине и могли получать продукты и товары.
Так было со всеми детьми, и Дин не хотел признавать, что он боится. Ему задали вопросы... Ты умеешь читать или писать? Знаешь кого-нибудь, кто умеет читать и писать? Дин не говорил ничего. У него было имя человека. Мать сказала ему об этом. Она научила его писать свое имя и читать буквы. Но он не собирался говорить об этом здесь.
– Моя мать сможет получать товары? – спросил он, решив, что из всего этого нужно извлечь пользу.
– Зависит от тебя, как ты будешь заниматься, – сказал человек с книгой и добавил: – Ты мне кажешься способным, Дин. Я думаю, что у тебя все будет хорошо.
Дин смотрел на них с подозрением.
– А теперь мы начнем занятия, позволим тебе посмотреть на машины. А когда окончится курс, тебе заплатят. Если же ты захочешь учиться дальше, мы поговорим об этом потом. Мы посмотрим, каковы у тебя будут способности.
Его поставили перед машиной, которая мигнула огнями показала ему букву А и издала звук. Затем показала Б, затем АБ. Ему показали, какие нажимать кнопки, чтобы управлять машиной, и он только изумлялся, как машина выполняет его приказы. Он сделал все, что от него хотели люди.
– Я могу читать, – сказал он вдруг, потому что внезапно он увидел себя таким, как они, управляющим умными машинами. Он вспомнил, что у него имя человека, и страшно захотел занять свое место, место среди людей. – Я человек. Я могу читать. Я всегда умел читать.
Они нахмурились, вместо того, чтобы улыбнуться. И вышли за дверь, начали переговариваться. Дин сидел возле машины, и плечи у него болели от того, что он сидел здесь так долго. Он надеялся, что не сказал ничего такого, что может испортить ему жизнь.
В комнату вошла женщина в красивом платье, и пахло от нее так, как пахло от всех людей, живущих в домах на базе. Это не был запах грязи и дыма.
– Ты останешься здесь на ночь, – сказала она. – Ты все делал хорошо, и мы хотим задать тебе еще вопросы.
Он не знал, почему, но ему понравилось, что он все делал хорошо. Но ему было всего тринадцать лет, и мать будет беспокоиться о нем. Она подумает, что с ним что-нибудь случилось.
Но База была важнее, и он остался.
Теперь вопросы были не о буквах. Теперь они расспрашивали его о нем, о том, что он считает правильным и неправильным, они расспрашивали его о таких вещах, о которых он никогда не думал и не слышал.
Они спрашивали и спрашивали его, и у него очень устала голова. В нем что-то сломалось, и он сделал то, что не делал никогда перед чужими людьми – он заплакал. И даже тогда они задавали ему вопросы. Постепенно он успокоился и отвечал им, внезапно обнаружив изменения в себе. Видимо, он стал другим потому, что захотел стать иным, чем люди из его деревни. Прошло время, и ему наконец позволили поесть и отдохнуть.
Утром, когда он проснулся – а может, это было не утро, так как в доме не было окон, его привели в комнату и посадили перед машиной. Ему казалось, что он уснул снова, а машина вводила в его мозг информацию. Она учила его, рассказывая, какие бывают миры, и что это за мир, где он живет.
Когда это закончилось, мальчик хотел идти домой. Ему сказали, что мать прислала ему еду. Она знает, где он, и знает, что с ним все хорошо. Ей объяснили, что мальчику нужно остаться здесь несколько дней.
Он ел хлеб, присланный матерью, и слезы текли по его щекам. А он даже не старался остановить их. Ему даже не было стыдно, что чужие видят его слезы. Он был уже не ребенок, хотя и не взрослый. И когда он вернется в свою деревню, он уже никогда не будет таким, каким был прежде. То, что сломалось в нем, уже никогда больше не восстановится. И что он сможет сказать в деревне? Что он видел звезды? Узнал другие миры? И что мы отличаемся от людей тем, что не учимся, ничего не знаем, потому, что наш мир мал, очень мал. И мы тоже ничтожны.
Он был спокоен на занятиях. Он учился, слушал ленты. Он делал все, что мог, надеясь, что люди сделают его новым, похожим на них. Других надежд и желаний у него не было.
– Ты очень способный, – говорили ему. – Ты умен.
Это приводило его в восторг.
Но мать заплакала, увидев его таким тихим и спокойным. Она впервые плакала перед ним. Она обняла его, сидя на кровати – а это было единственное место, где можно было сидеть в их маленьком домике, она взяла его голову в руки, вглядывалась в его глаза, пыталась понять, что с ним стало.
Она не могла понять. И это приводило ее в ужас.
– Мне дали кредит в магазине, – сказала она, всхлипнув. – Теперь мы можем купить тебе хорошую одежду.
Она стала прибирать в доме, все мыла и чистила, как будто это могло вернуть мальчика. Она мыла полы и стол, стирала одежду, выбивала матрасы. Дин помогал ей, носил воду. А любопытные соседи смотрели, что происходит.
Она закончила только тогда, когда старенький дом засверкал чистотой. Они поели вместе, стараясь быть матерью и сыном.
– Они хотели научить меня писать, – сказал мальчик, – но я уже и так умею.
– Мой дед научил меня писать, – сказала мать. – Он был человек. И мы с тобою люди. Как они.
– Они сказали, что я способный.
Мать подняла голову и встретилась с ним взглядом.
– Конечно, – сказала она.
Но он был другой. Ему было не о чем говорить с матерью. Он был одинок, так как знал много такого, чего здесь никому не мог сказать.
Он сидел за грубым столом напротив матери, ел суп и очень боялся, чтобы она не узнала, каким чужим ей он стал.
11
– Психологические тесты, – сказал шеф, – не показали никаких остатков политического сознания. У него нет симпатий к Союзу. Он просто не знает о нем. Так что от семейных привязанностей в нем ничего не осталось.
– Мать его занимает такое положение, что имеет право на двухместный дом, – сказал представитель отдела безопасности, который сидел тут же. – Она одна. Все время одна. Говорит, что отец ребенка холмер и она не знает, кто он.
– Мы много беседовали с нею. Она утверждает, что ребенок от человека, а ее отец был доктор. Она, кажется, не врет, так как выполняет в деревне какие-то медицинские обязанности. Однако от этого не разбогатела.
– Необычная женщина. Я думаю привести ее сюда и сделать некоторые тесты.
– Может, поручить ей работу в клинике? Это неплохая идея. Мы приручим ее и сына.
– Хорошо бы найти книги, – сказал шеф. – Ходят слухи, что они еще остались.
– Да, говорят, что книги у холмеров, – подтвердил сотрудник безопасности. – Если они действительно существуют.
– Мы не можем наладить контакт с холмерами. Они убегают от нас.
– Если среди холмеров есть книги и есть читающие, то материалы Союза...
– Мы делаем, что можем, – сказал глава миссии. – Нужно ускорить поиски, а то книги навсегда уйдут от нас.
– Мы знаем, какой была колония. Мы знаем, что калибаны пришли к ним. Что-то, что мы делаем, спугнуло их. Может быть, шум дюз корабля. Но колонисты потеряли контроль и ушли отсюда. Ушли в холмы. В городе остались только ази. Что-то заставило колонистов полностью покинуть город. Ази почему-то остались. Только ази. Гипотеза о перенаселении не выдерживает критики. Политические распри возможны... но маловероятны. Люди просто ушли из старого лагеря. И его заняли калибаны. Изрыли все своими туннелями. Даже многочисленные машины провалились под землю. Это все сделали калибаны.
– У нас много материалов, – сказал научный консультант. – Но картина далека от завершения. Если бы у нас были записи... а не только аномалии типа Дина...
– Мы будем и дальше концентрировать все в городе, – заметил шеф миссии. – Мы будем продолжать программу.
– Только в самом городе.
– Да. Мы не можем войти в контакт с холмерами. Мы не можем выманить их наружу из холмов.
– На этот счет есть разные мнения.
– Но я говорю вам о достигнутом между отделами консенсусе во взгляде на эту проблему. Нам не нужны враги в этом мире. Мы не имеем права применять силу.
– Наша первая цель – это город, – твердым голосом сказал шеф миссии. – А поселения холмеров – это более отдаленная перспектива.
– Калибаны...
– Нужно следить за их перемещениями. Если они начнут двигаться в нашем направлении, следует принять меры предосторожности.
– Вообще-то говоря, курганы появляются уже ближе на километр, чем в прошлом году, – заметил представитель службы безопасности.
– Килли предполагает, что это связано с циклическим характером их жизнедеятельности.
– Сейчас не будем говорить о теоретических предположениях. Мы имеем дело с конкретными существами...
– Сейчас будем заниматься только городом, – жестко сказал шеф миссии. – Мы не будем предпринимать ничего, пока не обеспечим себе абсолютную безопасность.
12. Год 89, день 203
Берег Стикса
Это люди и жители города пришли к реке с шумом, и треском сломанных веток, стуком подошв грубых ботинок о землю. Джин был поражен. Он присел за камнем, чтобы видеть все, потому что он впервые в жизни увидел такое: люди вышли из-за барьеров и пришли к Стиксу.
Они тоже заметили Джина, и кое-кто поднял винтовки и прицелился в него. Сердце Джина застыло, и он замер, не шевельнув ни одним мускулом, пока старший из прибывших не махнул рукой, приказывая опустить винтовки. Он остановил колонну.
– Ты холмер? – спросил старший.
Джин кивнул, все еще сидя на корточках. Глаза его по-прежнему следили за оружием в руках людей.
Он обнимал руками свои колени, но знал, что позади него густые заросли кустов, куда он может прыгнуть в одно мгновение, если почувствует, что опасность приближается.
– У тебя есть номер, холмер?
Джин поджал губы, он был крайне насторожен.
– У меня нет номера, человек. Я охотник. Я не торгую за вашими оградами.
Человек подошел ближе, разглядывая Джина.
– Теперь мы не за оградой. И номера не нужны. Хочешь торговать?
– Чем?
– Ты знаешь калибанов, холмер?
Джин прикрыл глаза ресницами.
– О, калибаны! Не касайтесь их, человек. Старые коричневые... Охотники не охотятся за ними.