* * *
Неофитов загоняли в бункер пинками. Сергей протянул конвоиру перетянутые наручниками из тонкого белого пластика кисти:
– Сними! Видишь, посинели уже. И в уборную выведи, а то обмочусь, вонять буду.
– Да хоть обосрись, – хмыкнул вертухай. – Пока процедуру не пройдёшь – не положено. А то я вас, штрафных, знаю. Как руки свободные – так вы кидаться начинаете.
Здоровяк в белом халате ловко прижал никелированное устройство к горлу. Пшикнул воздух, Котков дёрнулся от боли.
– Но, башкой не мотай, как мерин от слепней. Тебе вставлен чип контроля, усёк? Управление – с офицерских браслетов. Минимальный уровень воздействия – болевой шок. Второй уровень – остановка дыхательного центра и смерть. Если командир включил режим "отара", то удаление от него на километр автоматически вызывает включение второго уровня. И не вздумай выковыривать: повредишь оболочку – смерть. Если раньше сам себе артерию не перережешь. Втыкаешь, салага?
– Понял, – прохрипел Котков, потирая связанными руками саднящую шею.
– Да ни хрена ты не понял. Смотри, врубаю половину от минимального уровня.
Бугай нажал на кнопку браслета. Будто кувалдой по голове. Сергей катался по полу, чувствуя, что каждый нерв, даже самый крошечный, попал под бензопилу, плазменную горелку и концентрированную кислоту одновременно.
– Вот, теперь понял, – довольно кивнул живодёр. – Добро пожаловать в пехоту, мясо. Следующий!
В зал набили плотно. Новички после процедуры тёрли освобождёнными руками лица, у многих текли слёзы.
– Головные уборы снять!
На возвышении появился бородатый дядька в чёрной сутане с наперсным крестом защитного цвета. Голову украшала белая чалма совершившего хадж.
– Здравствуйте, дети мои! Ну? Не слышу ответа.
– Здравия желаем, – нестройно загудели новообращённые.
Дядька недовольно покачал головой:
– Как стадо оскоплённых баранов, прости господи. Ладно, сержанты вас погоняют, чтобы от зубов отлетало. Я – поп-мулла Семнадцатой, ордена Александра Невского, пехотной бригады имени хана Батыя, отец Сулейман. Буду вас духовно окормлять, благословлять на подвиги ратные. Ну, и соборовать раненых да отпевать, коли придётся. Гордитесь, вы попали в славную боевую часть. Восьмой состав уже, коли считать с начала войны.
– А где предыдущие семь, батюшка? – раздался наивный голос.
Сержант двинул спрашивающего в ухо, зашипел:
– Ну ты, идиот. На небесах, с гуриями развлекаются, где же ещё?
Популла согласился:
– Да, сын мой, наши герои-молодцы наслаждаются в раю. Чего и вам желаю, пехотинцы. Мы покрыли себя неувядаемой славой в боях за Смоленск, участвовали в отражении Таймырского десанта. Много там ребят полегло, а ещё больше – помёрзло. Брали Варшаву. Там и под "жёлтую отраву" угораздили, не повезло мальчикам, эх!
Сергей помрачнел. "Жёлтой отравой" называли аэрозольный токсин, поражающий центральную нервную систему. Пострадавший становился абсолютным инвалидом, не способным даже самостоятельно надеть штаны. Забывались все приобретённые навыки и умения, взрослый человек превращался в грудного младенца – и, таким образом, становился тяжкой обузой для страны. Ко всему добавлялись приступы чудовищных болей, снимаемых только лошадиной дозой сильного наркотика. Смерть точно лучше.
Полный грустных дум, вполглаза смотрел кинохронику: на стереоэкране бойцы в тяжёлой химзащите бежали в атаку; позировали на фоне подбитых вражеских аватаров; зачищали города, расстреливая у стены гражданских.
Популла заканчивал речь словами:
– Некоторые ошибочно считают, что пехота – это безнадёжно устаревший род войск. Ненужный, когда есть космическая авиация, беспилотные дроны и роботы-аватары. Это не так, дети мои! Пока пехотинец не ступил на землю врага, очищая и освящая её своей пролитой кровью, таковая земля считается чужой! Смерть пендосам и ваххабитам! Гибель сгнившей западной цивилизации и свихнувшимся исказителям истинного ислама! Да живёт вовеки Святая Правоверная Русь! К молитве!
Нестройные ряды сломались, грохнули коленями на затоптанный пол. Батюшка затянул:
– Велик Бог! Во имя Отца, и пророков его Иисуса и Магомета…
После службы вперёд вышел полковник, тихо гудя сервоприводами протезов. Неестественно розовая, как у новорождённого, реплицированная кожа лица блестела от пота. Оглядел собрание, заорал:
– Встать! Смирно! Добро пожаловать в пехоту, животные. Выходи строиться.
* * *
Капрал доброжелательно улыбался строю из дюжины новичков.
– Я – Рамиль Батыров, вторая рота. Буду вас готовить по ускоренной программе. Переформирование бригады заканчивается, скоро в бой, времени в обрез. Поэтому к учёбе приступим немедленно. Вот ты, боец, – капрал ткнул в грудь Коткова, – назови характеристики автомата "АК – двенадцать" и при этом подпрыгивай на одной ножке.
Сергей выполнил команду без удивления – в учебке операторов дронов ещё не такое вытворяли.
Батыров подошёл к штрафнику – пацифисту из Питера, приказал:
– Перечисли имена двенадцати апостолов. И штаны снимай.
Волконский выпучил глаза:
– А штаны зачем?
Рамиль, не переставая улыбаться, без замаха врезал в солнечное сплетение, добавил локтем по шее. Объяснял корчившемуся на земле Денису:
– Во-первых, зародыш, когда со мной говоришь, добавляй "товарищ капрал". Во-вторых, команды надо выполнять, не рассуждая. Думать за вас будут офицеры, на то у них кресты на погонах. Любой, кто начинает размышлять в бою вместо того, чтобы действовать, смертельно подводит своих братьев. Всем ясно, ублюдки?
– Так точно, товарищ капрал! – браво ответил строй.
Батыров счастливо скалился.
* * *
Через неделю от дюжины осталось восемь. Один сломал ногу на полосе препятствий, второй снял без команды противогаз в палатке проверки химзащиты и умер от отёка лёгких. Прежневер из Гатчины отказался совершать намаз, его забили берцами сержанты. Четвёртый не стал падать в грязь по команде ротного "воздух". Капитан, больше не говоря ни слова, нажал кнопку на браслете. Парень умирал мучительно, выпучив глаза и разевая рот, подобно выброшенной на берег рыбе.
Больше всех доставалось Денису – студент первым сдыхал на марш-броске, мазал на стрельбище, постоянно опаздывал в строй. Из-за него наказывали всё отделение, и к полученным от сержантов дневных кровоподтёков добавлялись синяки от товарищей после отбоя.
Сергей, наоборот, старался отличиться. И когда ротный похвалил его перед строем за сбитый первой ракетой макет аватара, наконец решился.
Вечером постучался разбитыми на занятии по рукопашке пальцами в дверь канцелярии:
– Разрешите, товарищ капитан?
– Валяй.
Расхристанный ротный сидел за столом перед бутылкой с мутной жидкостью и тарелкой с порезанными луковицами. Котков, стараясь не глядеть на искорёженную грудную клетку офицера с внешними карбоновыми рёбрами, пробормотал:
– Разрешите обратиться.
Капитан Бондарь неправильно понял бегающий взгляд штрафника, ухмыльнулся:
– Что, Кот, смотреть противно? Не ссы, у меня от батальонного батюшки разрешение на алкоголь. Яко есть лекарство! Да и аллах не одобряет вино виноградное, а это – бимбер из томатной пасты. Дерьмо страшное, не пью, а страдаю. Ну, чего тебе?
Сергей сбивчиво объяснил про жену.
– Два месяца уже в неизвестности. Я понимаю, что рядовым запрещен допуск к личной почте. Но бывают же исключения?
Бондарь нахмурился.
– Выборг накрыли, Кот. Разбомбили крылатками и какой-то дряни навалили биологической. Там карантин, блокпосты на дорогах. Гражданские выжившие наверняка есть, но их отстреливают при попытках выхода. Война, боец, штука жестокая.
Сергей почувствовал, как начинает жечь в груди. С трудом проглотил комок, прохрипел:
– Мне только ящик личный глянуть. Вдруг жена и дочка спаслись, в фильтрационном лагере каком-нибудь? Я рапорт написал, прошу вашей резолюции, потом сам в штаб пойду.
Котков протянул лист тонкого пластика. Ротный взял, смял, не глядя, бросил в мусорку.
– Дурак ты, Кот! Кто же штрафному чего-нибудь даст? Разве что трендюлей.
Пододвинул к себе планшет, что-то набрал.
– Адрес свой диктуй, боец. Не так быстро. На, смотри.
Сергей, не веря своему счастью, дрожащими пальцами набрал пароль. Пусто.
– Спасибо, товарищ капитан. Разрешите идти?
– Топай.
Котков дошёл до двери, взялся за ручку. Повернулся:
– А можно будет попробовать ещё раз? Через недельку?
Бондарь хмыкнул. Жахнул полстакана, захрустел луком.
– Надежда – она такая, да. Умирает последней. Только херовая поговорка. Мою жену Надеждой звали, от Эбола умерла пять лет назад, задолго до нынешней заварухи. Я тогда на казахской границе осколок в брюхо получил, в госпитале валялся. Глаза после наркоза открыл, а тут – нежданчик. Официальное письмо с соболезнованиями. На хрена мне соболезнования? Мне жена нужна. Всё, Кот, иди отсюда, душу разбередил. Через три дня уходим на боевые, понял? Так что не получится ещё раз.
* * *
Пустоболы-блогеры поломали клавиатуры, споря о том, когда именно череда бесконечных конфликтов и гибридных войн вылилась в настоящую Третью мировую. Версий были десятки, однако точка отсчёта размазалась в кровавое пятно по времени и пространству. Провозглашение Марсельского халифата, взятие недисциплинированными толпами ИГИЛ Мекки, пойманный во время жестокого подавления китайцами уйгурского восстания принц-саудит на равных соперничали с взрывом Израильского ядерного центра и тараном русской подлодкой американского фрегата на рейде Сан-Франциско. Кто-то называл последней каплей вырезанное германское посольство в Минске, кто-то – бунт политзаключенных в Уральском спецрайоне, кто-то – публичное обрезание, сделанное Папе Римскому.
Линии многочисленных фронтов быстро распались на отдельные язвы районов боевых действий. Эпидемии, голод и бунты сваливали правительства, все уже запутались в каше самопровозглашённых государств-однодневок. Штаты одним махом снесли русско-китайскую спутниковую группировку, оставив восточных без разведки и связи. Ответный ядерный удар растерял девять десятых зарядов на внешнем контуре космической обороны, но и долетевших ракет хватило, чтобы превратить побережье от Бостона до Вашингтона в сплавленную стекловидную массу. Мексиканцы вернули Техас и потеряли Юкатан. Естественным образом исчезло гуманитарное большинство в Конгрессе, запрещать применение атомного оружия стало некому – Пекин и Москва остались лишь в воспоминаниях.
Все воевали со всеми.
И уже не понимали, ради чего.
* * *
"Коробочки" оставили километров за десять, как и приданный танковый взвод. Ближе к линии фронта технику подводить смысла нет – пожгут враз, не дронами, так противотанковыми ракетами. Улыбчивый Рамиль вылезал из "брони" последним: проверил, чтобы ничего не забыли. Нагрузились, как верблюды – боеприпасы, сухпай, тяжёлые ракетомёты, аппаратура разведки. Кряхтя, пошли по разбитой в хлам дороге. Потом – по страшному, выгоревшему лесу. Чёрные обугленные стволы, ни листочка, ни травинки. Один мокрый от дождя пепел, налипавший на берцы пудовыми ошмётками.
Кладбище деревьев кончилось, впереди было только развороченное воронками, мёртвое поле. Останки "брони" ржавели под свинцовым небом. Далеко на севере скрывались в болезненном тумане развалины забывшего своё имя города. Ротный остановил разрозненную, пыхтящую от тяжкой ноши, колонну. Достал комм, забормотал в динамик:
– Шамиля вызывает Бондарь. Ответь, Шамиль.
Рация захрипела, выплюнула гортанный ответ:
– Э, уася, на связи Шамиль. Чего надо?
– Это смена. Подходим. Как там у вас, тихо?
– Дорогой, гдэ тут тихо? Война, – комм заперхал сдавленным смехом.
Ротный тихо выматерился в сторону. Вайнахи – ребята своеобразные. За неуважительное упоминание виртуальной матушки башку отрежут вполне реально.
– Говорю, мы подошли. Обеспечьте прикрытие. Не хватало ещё, чтобы нас тут перебили всех, пока до вас добираемся.
– На всё воля аллаха, – философски заметил Шамиль и отключился.
Ротный теперь вслух нёс по матери долбанное, перепаханное железом и свинцом, открытое поле, надменных "чичей" и командование бригады в целом. А Третью мировую войну – в частности.
Бойцы забыли на время о тяжеленных ящиках на горбу и восхищённо внимали командиру-виртуозу. Ротный сплюнул, прикрикнул:
– Ну, мясо, чего рты раззявили? На карачки – и поползли.
Сержант ахнул:
– Как это – поползли?! Тут километра два, не меньше!
Капитан раздражённо схватил говоруна за ворот, прошипел:
– Бунтовать? Или хочешь в собственном дерьме захлебнуться? Нажать на кнопочку?
Сержант захрипел, выпучив глаза:
– Никак нет! Команду понял! По-пластунски, направление – северо-запад.
Грязные до ушей, уставшие смертельно, через три часа падали в траншею. Кашляли до рвоты, отхаркивались набившейся в ноздри и горло вонючей жижей.
Подошёл высокий бородач в прошитом серебристыми нитями камуфляже:
– Э, уася, а чего ползли? Тут уже три дня не стреляют, ха-ха-ха!
Ротный распрямился, ненавидяще поглядел в глаза. Чеченец спокойно выдержал взгляд:
– Э, брат, так не смотри, да? Тебе вместо огнемёта работать можно. Пошли, позицию примешь.
Рамиль подмигнул новичкам:
– Видали? У него камуфляж "снеговик". Тепловизором с трудом берётся, подавляет инфракрасное излучение. И автомат "бугор", реактивные пули. Не чета нашему старью, эх!
Сергей Котков угрюмо промолчал. Снял берцы, начал выливать из них грязную воду. Кто-то из новобранцев поинтересовался:
– Товарищ капрал, а почему у них такое снаряжение?
– Так легион "Кавказ", элита, – вздохнул Рамиль. – Нам до них, как до Брюсселя раком. Мы же – залётчики, пехота. Одно слово – мясо.
* * *
– Да сейчас тихо, слава Аллаху. Вот неделю назад они аватары запустили, тяжко было. Пока мы всех подорвали – у меня три десятка "двухсотых".
Бородатый достал бутылку, разлил по алюминиевым кружкам. Вытащил ампулу, отломил стеклянный носик:
– Капнуть тебе, капитан?
– Это чего? – недоверчиво спросил Бондарь.
Чеченец гортанно рассмеялся:
– Эй, уася, не бойся, не отравлю. Новейшее противошоковое, отличный марафет. От кубика улетаешь быстрее гиперзвуковой крылатки. Но нам с тобой улетать нельзя, по чуть-чуть.
– Не, я уж по старинке, – поёжился ротный и взял кружку. Глотнул, покрутил головой от удовольствия. – Давно спирт не пил, всё больше дерьмо всякое. Богато живёте.
Шамиль прищурил замаслившиеся глаза, согласился:
– А то! Мы же легион. Так, смотри, – сказал, протягивая обшарпанный планшет, – вот так включаешь мониторинг разведывательных датчиков. Это инфракрасный канал, это радиолокационный. Оставляем вам ещё два тяжёлых миномёта и "мальвину". Мы уходим налегке.
Бондарь поразился:
– А за что такая щедрость? У меня такой аппаратуры разведки в жизни не было, а за "мальвину" особое спасибо. Я её только на картинке видел.
Чеченец внимательно поглядел на капитана. Проговорил медленно, воюя с заплетающимся языком:
– Вижу, ты вояка старый. К "сфинктерам" стучать не побежишь.
– Обижаешь, – хмыкнул Бондарь. – Мне Служба фронтовой контрразведки тоже крови попила. Два раза пытались под трибунал подвести.
– Короче так, русский. Мы сваливаем домой. Ваххабиты Грозный взяли, отбивать будем.
– Как это – домой? – вытаращил глаза ротный. – Кто же вас отпустит?
– Неправильно ставишь вопрос, уася, – хохотнул бородатый. – "Кто же нас остановит" – так правильно будет сказать. Весь легион снимается с фронта и уходит. Пока не знаю, как будем горючку по дороге доставать. Говорят, за Тверью вообще бардак, пустыня. Сейчас такие времена, брат, – каждый сам за себя. Вон, татары отделились, границу перекопали. Слышал, уже успели с башкирами и мордвой сцепиться.
Бондарь промолчал. Погладил подаренный планшет, начал водить заскорузлым пальцем. Ахнул:
– Фигня какая-то, тепловизионное сканирование показывает отсутствие людей на позициях противника.
– Ага, мы уже на это покупались. Я увидел, поднял своих, пошли пустые траншеи занимать. Хотел уже дырку под орденок сверлить, – оскалился Шамиль, – а чуть в башку дырку не получил. Мы подошли – они как начали шпарить огнемётами. До сих пор запах горелого мяса помню. Наверное, какие-то хитрые помехи ставят, что их не разглядеть аппаратурой.
Шамиль разлил. Выпили, не чокаясь.
– Ладно, удачи тебе, пехота. И выжить. А мы всё, валим. Не наша эта война.
Капитан посмотрел в спину уходящего бородача в роскошном "снеговике". Пробормотал:
– Можно подумать, что эта война – моя.
* * *
– И сразу за артналётом выдвигайтесь. Танки-то приданные в порядке?
– Чего им будет, они железные, – буркнул ротный. – Звена "журавлей" мало. Надо хотя бы десяток дронов для обработки переднего края. Положу пацанов зазря. Не нравится мне тут, странно как-то, неуютно.
– Так, тля, не курорт. Неуютно ему, ишь ты! Сам же говоришь, что контакта с противником нет. Может, они ушли давно. Чего-то ты кислый, Бондарь. Отставить нытьё и сомнения, выполняй боевую задачу!
Полковник на экране сплюнул и отключился. Бондарь нахмурился, достал сигарету. Хорошо, что не стал рассказывать про то, как две разведгруппы не вернулись, исчезли. И про призрака, которого видела вся рота. Человек в белой одежде, похожей на зимний маскхалат, подошёл к окопам, не обращая внимания на пролетающие сквозь него трассеры. Поглядел в глаза ротному, покачал головой. И растаял в воздухе.
Капитан вышел из блиндажа. Прислушался к тихому разговору дозорных:
– …лицо словно светилось! Я сразу икону Спасителя вспомнил.
Это сказал Студент, штрафной из Питера. Ему ответил Кот, бывший оператор дрона:
– Да успокойся, глюки это были. Массовая галлюцинация. Америкосы ещё не такое выдумают, у них всякой аппаратуры навалом.
– Не знаю, враги бы чудовищ каких-нибудь изобразили, чтобы нас испугать. А тут какой смысл?
– У войны один смысл – полное его отсутствие.
Капитан гаркнул вполголоса:
– Эй, на бруствере! А ну, заткнулись оба! Ночью ваш трёп за полкилометра слышно.
Докурил, вернулся в блиндаж. Лёг на самодельный топчан, уставился в закопчённый потолок. Хмыкнул: хорошо сказал Котков.
У войны один смысл – полное его отсутствие.