- Они не едят, - заметила я.
- Может, их недавно кормили, - ответил Сет.
- Или это эпидемия.
Оказавшись рядом с Сетом, я почувствовала, что от него пахнет мылом. Майка у него была совсем мятая, словно в результате перенесенных страданий обычай гладить одежду в его семье устарел и стал ненужным.
Сверху доносились шаги Сильвии. Метроном продолжать стучать, отмеряя время своим дедовским способом.
В клетке, на устланном газетой полу, сидел Адажио, похожий на миниатюрную курочку.
- Что-то он неважно выглядит, - продолжила я.
Сет постучал пальцем по прутьям:
- Эй, малыш, привет. Ты как там?
Шум взволновал вторую, здоровую птицу, которая немедленно повернула к нам голову. Приболевший Адажио никак не отреагировал.
Сет оглянулся, не идет ли Сильвия. Затем отпер дверцу клетки, открыл ее, осторожно просунул руку внутрь и легко коснулся зяблика. Тельце Адажио закачалось от слабого толчка, как яйцо. Сет отдернул пальцы.
- Черт, он умер.
- Ты уверен? - спросила я.
- Абсолютно.
- Это эпидемия.
- Может, да, а может, и нет. Может, он просто заболел чем-нибудь обычным и умер.
Мы услышали, как наверху распахнулась и захлопнулась дверь спальни. Сет закрыл клетку. Мы молча посмотрели друг на друга, словно заключили безмолвный договор, как вести себя в сложившейся ситуации.
Другая птица беспомощно забила крыльями под куполом клетки. Мне стало ужасно ее жаль. Теперь она осталась одна в своем мирке.
На лестнице послышались шаги Сильвии. Ее рука скользнула по перилам, и беспроводной телефон вернулся в крепление на кухонной столешнице.
- Что случилось? - спросила она, сняв заколку и снова собирая волосы.
- Ничего, - ответил Сет, который опять уселся в старое кожаное кресло и свесил длинные руки с подлокотников.
- Мы просто рассматривали твоих зябликов, - сказала я.
- Перестань за них переживать, они в полном порядке. - И Сильвия сделала такой жест, будто прогоняла муху.
Затем она извинилась, что мой урок оказался таким коротким, и предложила Сету начать занятие.
Собираясь, я тщетно пыталась перехватить его взгляд. Но он не смотрел в мою сторону. Я сгребла тетради в охапку и ушла, не зная, что переступить порог этого дома мне доведется еще лишь пару раз в жизни.
Замедление познакомило меня с повадками смерти: трупы птиц теряли объем и высыхали в течение нескольких дней, а потом становились плоскими и просто исчезали, оставляя на память только перья и лапки.
Небо с парой нежных продолговатых облаков казалось безупречно синим. На естествознании мы уже начали изучать атмосферные слои, и я знала названия всех видов облаков. Эти были перистые, самые высокие и тонкие.
Еще я знала, что намного выше облаков, в трехстах километрах над моей головой, шестеро космонавтов - четверо американцев и двое русских - застряли на космической станции. Запуск ракеты, которая должна была их забрать, отложили на неопределенный срок. Систему глобального космического катапультирования, созданную в результате сложнейших расчетов, на данный момент признали опасной для использования. Но именно с ее помощью космонавтов отправляли в космос и возвращали на Землю. Каждый раз, глядя на небо, я вспоминала о его далеких узниках.
Когда я переходила улицу, в эвкалиптах и соснах зашумел свежий морской бриз. Над головой пролетел одинокий воробей. Я сорвала с лужайки одуванчик, встряхнула его, и он разлетелся по ветру. Наш кот Тони спал, развалившись па крыльце пузом кверху. Подъездные дорожки поблескивали на солнце. Где-то лаяла собака. Я подумала о Ханне и о том, чем она сейчас занята в Юге. Это был один из последних настоящих дней.
9
На Земле всегда существовали уголки, где солнцу нельзя доверять, а сутки не зависят от восходов и закатов этой звезды. На каких-то далеких широтах солнце садится в декабре и поднимается только по окончании зимы. Лето там превращается в бесконечную солнечную петлю с безжалостным светилом посреди ночного июньского неба.
Древние рыбацкие поселения Северной Скандинавии, обледенелые равнины Сибири, инуитские деревни Канады и Аляски - в этих суровых местах даже деревья растут неохотно, а местные жители воспринимают понятия "день" и "ночь" с долей условности. Утро там не всегда приносит с собой свет, и далеко не всякая ночь - темная.
Теперь и нам, южанам, предстояло испытать то, что давно знакомо людям, живущим под полуночным солнцем.
Ночью через две недели после начала замедления комментаторы прервали плановые трансляции чрезвычайным сообщением. Мне запомнился предваряющий экстренные новости трубный звук, прорвавшийся сквозь гул толпы болельщиков. Передавали седьмой матч ежегодного чемпионата по бейсболу.
- Господи, ну что там еще? - вздохнула мама.
Мы смотрели игру за ужином: тарелки с сырной пиццей "Белизарио" дымились у нас на коленях. День выдался хорошим - ближе к вечеру я получила от Ханны веселую открытку с изображением пустыни. Мама чуть-чуть расслабилась. Папа потягивал пиво. В морозилке ждал своего часа десерт со сливками. Любой идущий мимо дома человек понял бы наше настроение по доносящимся из окна звукам: пронзительный свист мяча, атакующего биту, и звон родительских бокалов. Мы чувствовали себя совершенно счастливыми.
Мама отставила тарелку на кофейный столик и убрала волосы назад, будто бы для того, чтобы лучше слышать новости. Седина у корней увеличивалась с каждым днем. Мама пропустила ежемесячную процедуру окраски, а замедление не сказывалось на скорости роста волос.
Отец сидел на диване рядом с ней, поджав губы. Затем он медленно сделал глоток пива.
Снаружи сияло все то же яркое небо. Длина суток уже перевалила за тридцать часов. Замедление не сдавало позиций.
- Может, они поняли, как все наладить, - предположила я с пола, где лежала на животе рядом с кошками.
Никто мне не ответил.
Еще до официального объявления из определенных кругов просочились первые, неподтвержденные сведения. Важные известия часто становятся всеобщим достоянием до срока. Люди нередко разбалтывают секреты, а анонимные источники так и вовсе обожают трепать языком. Но даже если слухи о происходящем и ходили, до нашей семьи они не добрались.
Началась прямая трансляция из Белого дома - президент ждал эфира, чопорно сложив руки на огромном гладком столе. Рядом с ним развевался здоровенный, весь в складках, американский флаг.
В результате переговоров между лидерами конгресса, представителями Белого дома, министрами торговли, сельского хозяйства, транспорта и внутренних дел родился поразительный по своей простоте план: перед лицом глобальных перемен нас, то есть американский народ, попросили вести себя как обычно.
Другими словами, в нашем обществе решили сохранить двадцатичетырехчасовое измерение суток.
Сперва я не поверила. На экране засветились зеленые цифры - одиннадцать утра, хотя день уже закончился. Так нас призывали не обращать внимания на время суток.
- Не понимаю, как это? - удивилась я.
Правительство Китая предприняло аналогичный шаг.
Тех же действий ждали от Евросоюза. По словам сильных мира сего, любой другой вариант означал бы нашу гибель.
- Рынки нуждаются в стабильности, больше так продолжаться не может, - подытожил президент.
Полагаю, для сохранения статус-кво необходима определенная доля мужества. Бездействие требует отваги.
Мне было ясно, что нас просят выполнить невыполнимое. С тем же успехом они могли предложить накинуть на солнце вожжи и протащить его по небосводу.
Я ждала маминой реакции, но она только тяжело вздохнула. Обернувшись, я увидела на диване смертельно усталую женщину. Видимо, у способности удивляться тоже есть свой предел.
- Это не сработает, - просто сказала она.
Папа ничего не ответил. Он умел хранить молчание в самых сложных ситуациях и встречать проблемы мужественно, без лишних слов. Только сейчас я замечаю в себе эти его черты.
Он продолжил ужин. На его коленях лежала аккуратно расправленная бумажная салфетка и он ел пиццу при помощи ножа и вилки.
На экране телевизора снова зазеленела бейсбольная площадка.
Спустя некоторое время последствия этого решения стали очевидны, но тогда я не понимала, во что оно может пылиться. Пока было ясно одно: мы больше не жили единой жизнью с солнцем. Понятия "свет" и "день", "темнота" и "ночь" отдалялись друг от друга. И нравился этот план далеко не всем.
10
Естественно, каждый принимал решение добровольно.
Никто не требовал, чтобы мы утрамбовали день и ночь в короткие двадцать четыре часа. Никто даже не издал никакого закона. Это же Америка. Правительство не могло навязать нам образ жизни. Но в течение недели после оповещения, когда сутки удлинились уже до тридцати двух часов, чиновники различных инстанций принялись убеждать население в преимуществах нового плана и в необходимости его скорейшего осуществления. Они называли "время по часам" единственным верным решением. По словам политиков, такое времяисчисление было залогом экономической стабильности, конкурентоспособности и даже национальной безопасности.
Я помню, что вопрос "времени по часам" вызвал дебаты на национальном уровне - возмущались представители и правых, и левых партий. Но в моем сознании четкий и окончательный сдвиг временных периодов случился разом.
Средние школы мгновенно заработали по новому плану. Правительственные учреждения тоже. Не стали исключением и телеканалы. Корпорации, естественно, придерживались новой директивы: их еженедельные потери из-за неэффективных сверхурочных выплат исчислялись уже миллионами.
При этом любой американец имел право жить по световому дню, то есть в так называемом условно реальном времени. Мы по-прежнему могли существовать в согласии с восходами и заходами солнца, если нам так хотелось. Правда, автоматически возникал риск потери рабочего места - или необходимость уволиться по собственному желанию. Дети сторонников "реального времени" не могли посещать школу, так как выпадали из принятого обществом распорядка. Промедление с переходом на "время по часам" было подобно жизни в эвакуированном городе: здания и улицы еще есть, а горожане уже исчезли.
Так что мы восстановили часы, вернув на запястья браслеты с циферблатами и заменив в них батарейки. Я убрала книги с прикроватной тумбочки, чтобы видеть будильник с постели. Более того, достала дедушкин карманный хронометр и положила его на стол.
Новое времяисчисление запустили в два часа ночи с субботы на воскресенье, как переход на летнее время. Выбрали день, когда солнце вставало более или менее синхронно с часами. В тот период подобные относительно нормальные дни повторялись раз в несколько недель, как полнолуния. С каждыми прошедшими сутками несовпадение увеличивалось, но, несмотря ни на что, план осуществлялся.
Тем утром рассвело в семь часов две минуты. Воскресная газета шумно шлепнулась на дорогу. Папа сварил кофе н поджарил тосты. Солнце, как обычно, освещало дом с восточной стороны. Разницу мы почувствовали только на следующий день, когда вместе с часами полностью выпали из солнечного цикла.
- Это точно вредно для здоровья, - заявила растрепанная спросонья мама, кутаясь в зеленый банный халат.
Я сидела рядом во фланелевой пижаме и плела фенечку для Ханны - приближался ее день рождения.
- Это лучший из имеющихся печальных вариантов, - отозвался папа из-за стола.
Кошки увивались у ног, выпрашивая молоко. Тони мёл облезлым худым хвостом по моим коленям. Солнечные зайчики прыгали по кастрюлям на стене и металлической раковине.
- А какие другие печальные варианты? - поинтересовалась я.
Мама налила воду в поддоны двух молочно-белых орхидей на кухонном окне. С началом замедления она стала гораздо внимательней относиться к растениям, словно от их самочувствия зависело и наше существование. Хотя, возможно, причина была совершенно другой: красота сама по себе внушает надежду.
- Знаешь, что я думаю? Вся эта затея с часами просто бред сивой кобылы, - сказала мама.
Тони запрыгнул на столешницу, и я согнала его обратно на пол.
- Мы выживем, - сказал отец.
Он был врачом, полуночным спасителем новорожденных, поэтому привык работать и спать независимо от времени суток. За долгие годы практики его тело научилось игнорировать биологические ритмы.
- А как насчет самой проблемы? Кто-нибудь ею занимается? - продолжила мама. За прошедшую ночь сутки выросли более чем на тридцать минут.
Папа начал медленно перелистывать страницы газеты. В ней еще ни слова не говорилось о втором, даже более смелом плане, который подготавливали брукхавенские ученые и инженеры. На тот момент он был засекречен. Впрочем, вскоре нас посвятили во все детали этого теперь печально известного, дерзкого и злополучного проекта под кодовым названием "Виржиния". Несмотря на всю свою абсурдность, он вызывал восхищение. Только ковбойский оптимизм мог вдохновить его создателей на попытку контролировать вращение Земли вокруг ее оси.
- Постой-ка, ты что, открыл ее? - ахнула мама, подняв початую банку арахисовой пасты. В другой руке она, как улику, держала нож, сверкающее лезвие которого покрывала хрустящая ореховая масса.
Папа продолжал молча сидеть за столом - только откусил здоровенный кусок тоста.
- Черт побери, Джоэл, это же запасы!
Склонившись к рождающейся под моими пальцами фенечке, я пережидала бурю. Нужно просто сосредоточиться на сложном узоре из любимых цветов Ханны. Последовательное связывание узелков и постепенное появление рисунка успокаивали меня.
Папа прожевал тост, проглотил его и медленно отпил кофе из чашки:
- Хелен, у нас шесть таких банок.
Ему не нравилась мамина страсть к накопительству.
- Думаешь, это смешно? По Си-эн-эн сказали, что до полного краха осталось всего несколько недель, - ответила мама.
От волнения она задела ногой и опрокинула миску с водой для кошек. На кафельном полу образовалась лужа.
- О господи, - пробормотала мама.
- Несколько недель до чего? - спросила я.
- Я ничего такого я не слышал, - заметил папа.
Мамин голос понизился и стал серьезным:
- Может, ты просто не слушаешь?
Не знаю, ответил ли папа что-нибудь, потому что я ушла наверх. Скорее всего, он просто вернулся к газете.
О чем он думал? Со временем я поняла, что отец озвучивал лишь малую толику из теснившихся в его голове мыслей, а на самом деле они вовсе не отличались безмятежностью и размеренностью. Его внутренний мир состоял из множества галактик и параллельных реальностей. Наверное, мы все так устроены: ограничиваемся намеками, позволяем додумывать за нас… Просто отец очень хорошо держал себя в руках.
Вспоминая сцену на кухне, я думала о совершенно невероятном, ведь когда-то эти двое - сгорбившийся за столом мужчина и истеричная женщина в банном халате - были молоды. Это подтверждали фотографии на стенах в гостиной, изображавшие юную красотку, молодого книголюба и их маленькую квартирку в облупленном голливудском доме с аккуратным внутренним двориком и каплевидным бассейном. Давнее, мифическое время до моего рождения, когда мама еще была не мамой, а серьезной, хорошенькой девушкой, перспективной актрисой. Насколько приятнее стало бы наше существование, если бы в нем все шло наоборот и после десятилетий разочарований наступал бы период побед над собой и обстоятельствами. Мне хочется верить, что мои родители нашли друг друга, как золотодобытчики находят в кучах песка желанные мерцающие крупицы. Тогда они только мечтали о будущем - и видели его совсем не таким, каким оно оказалось на самом деле.
Но разве любой этап жизни не оборачивается мифом, едва успев закончиться? Он остается в памяти пословицей с неясным смыслом. Давно изобретен автомобиль, а мы по-прежнему требуем не ставить телегу впереди лошади. И после замедления мы продолжали использовать такие выражения, как "дневные грезы", "ночные кошмары", а утренние часы обозначали все более и более таинственным словом "рассвет". Вот и мои родители по инерции называли друг друга "милый" и "милая".
Мне хочется подробнее рассказать о том первом "часовом" воскресенье, потому что время тогда буквально помчалось вскачь. Мы уже успели привыкнуть к предшествующим ему длинным и ленивым дням. И вот утро пролетело за одно мгновение. Затем с невероятной скоростью промелькнул полдень. Часы сыпались один за другим, будто кубарем катились с горы. Их неожиданно оказалось так мало!
Родители весь день избегали друг друга. В доме воцарилась удушливая тишина. В любое другое воскресенье я бы сбежала к Ханне.
А теперь мне пришлось навестить свою старую подругу Гэбби. Она жила через три дома от нас, мы вместе выросли, но в последнее время виделись редко.
- Думаю, что с "временем по часам" все будет круто, - сказала Гэбби, когда мы оказались наверху, в ее спальне.
Сидя на неубранной кровати, она вторым слоем красила ногти в черный цвет. Гэбби предложила мне сделать то же самое, но я отказалась. Лак блестел, как вороново крыло, так что даже отдавал в синеву. Несколько его капель уже упали на кремовый плюшевый ковер.
- Мне нравится выходить на улицу в темноте.
Крашеные черные волосы свешивались ей на лицо. Вокруг глаз темнели круги угольной обводки, а в ушах поблескивали маленькие сережки-гвоздики в виде человеческих черепов. Гэбби стала мне совсем чужой.
- Жаль, что мы теперь в разных школах, - продолжила она.
- Ты же нашу ненавидела, - возразила я.
Когда Гэбби начала курить и прогуливать уроки, родители перевели ее в строгое католическое учебное заведение.
- Да, но теперь у меня в классе все девчонки - мерзкие анорексички, - ответила она.
Раньше мы каждое лето купались в ее бассейне, а потом хрустели чипсами в шезлонгах, дожидаясь, пока высохнут волосы. Но теперь Гэбби не хотела надевать купальник, потому что сильно поправилась. В последнее время у нее все не очень ладилось. Ханне родители вообще запрещали ходить к ней в гости.
- Моя мама думает, что мы умрем, - сказала я.
В комнате пахло средством для снятия лака и ванилью - на столе горела толстая белая свеча. На спинке стула висели две клетчатые плиссированные юбки - школьная форма Гэбби.
- А мы и так умрем. В конце концов.
Гэбби слушала какую-то неизвестную мне музыку: из двух огромных черных колонок доносился высокий разъяренный женский голос.
- Но она считает, что мы умрем от этого, и скоро, - добавила я.
Гэбби подула на ногти и для проверки провела ими по щеке. На ковре шипела и булькала банка с диетической колой.
- Ты веришь в прошлые жизни? - спросила она.
- Нет, наверное.
В комнате горел тусклый свет. Единственную лампу Гэбби задрапировала малиновым шарфом, а вертикальные жалюзи закрыла, хотя сквозь них все равно пробивались солнечные лучи.
- А я уверена, что прожила несколько жизней, и чувствую, что каждый раз умирала молодой.
В последнее время у меня были сложности в разговорах с друзьями: иногда я просто не знала, что им отвечать.
- Слушай, а хочешь, я тебе татуировку сделаю? - вдруг спросила Гэбби. - Я научилась по Интернету.
Она показала на швейную иголку и банку с чернилами, которые, словно старинные хирургические инструменты, лежали рядом со свечой.