После возвращения из Франции Костя без долгих раздумий перевез свои вещички к Мариночке. Узнав об этом событии, его мама – заслуженный врач Российской Федерации на пенсии – встала на дыбы: зачем сдалась тебе эта старуха, молодых девок что ли мало?
Эти слова не прошли даром, где-то на периферии его создания поселился злокачественный вирус сомнения, и он даст еще свои уничтожающие плоды. Но пока Костя упорно стоял на своем: мне с ней хорошо, и я буду жить, с кем хочу.
Он очень четко уловил один неискренний момент в материных наставлениях. Ведь уже больше года его отец находился на пенсии, мама же еще раньше ушла на заслуженный отдых, и Веселые, привыкшие жить на широкую ногу, стали нуждаться в деньгах. Пенсии хватало лишь на необходимый минимум. А как же быть с традиционными поездками на уик-энд на дачу – с шашлыками и непомерной выпивкой? Вначале они старались приглашать своих старых друзей. Но кто-то уже отошел от дел и находился не в лучшем финансовом положении, а те, кто еще оставался на коне, были вынуждены каждый день защищаться от натиска молодой и наглой поросли новых русских, жаждущих любой ценой пробиться до кормушки. Похмелье для таких людей стало непозволительной роскошью. Отец пытался подвизаться подле власти, он устроился помощником к депутату Государственной думы от КПРФ, но это была лишь перспектива – когда-нибудь в дальнейшем получить определенные материальные блага, в случае если коммунисты вновь вернутся к власти. Пока же депутат жадничал, ему самому было мало, что уж говорить о помощнике-пенсионере. Оставалась одна надежда на сына.
К тому времени Костин северный кошелек иссяк. О былых победах напоминал лишь десятилетний микроавтобус Toyota красного цвета с правым рулем. Он постоянно ломался, но имел два неоспоримых, с точки зрения Веселого, преимущества: в него можно было загрузить одновременно с десяток девчонок, а когда подушки его сидений раскладывались, то получался огромнейший диван, настоящий сексодром.
Вначале Константин приклеился к своему старому школьному другу, который занимался "обналичкой". Веселый так расхвастался своими северными связями и знакомствами отца, что школьный приятель принял его в партнеры. Однако работник из него оказался, прямо скажем, никудышный, зато по части выпить и погулять он был большой дока. И вскоре дела фирмы пошли вразнос. Бизнесмены больше времени уделяли пьянству и девочкам, нежели делам своего предприятия. Вскоре деньги у друга тоже кончились, и он Косте перестал быть интересным.
Первое время Олина жизнь с Веселым протекала сносно. Аренда ее квартиры была оплачена первым мужем на два года вперед. Хотя Константин грозился, что вот-вот они переедут в новые хоромы, которые он должен был получить с одной сделки. Но этого не случилось. Квартиру у Кости забрали за долги. Их материальное положение становилось все хуже и хуже. Веселый ссылался на финансовый кризис, который похоронил весь бизнес. Если бы не помощь ее родителей, им бы даже на питание не хватало. Ольга уже начала верить в правдивость Марининых слов о никчемности этого человека. Но тут произошла революция.
"Выстрелили" папины связи в КПРФ. По протекции отца Костя стал референтом секретаря обкома Фронта национального спасения. Вот когда пригодилось его умение устраивать пирушки, ублажать партийных боссов в ресторанах и саунах. Он бы так и остался в разряде шестерок, если бы не случайная встреча в Москве с еще одной старой любовью – Татьяной Юрьевной.
Первый конгресс ФНС по причине большого числа участников проходил в спорткомплексе "Олимпийский". Костин шеф был его делегатом. А Веселый его сопровождал. В перерыве между пленарными заседаниями в буфетах продавали продуктовые наборы: красная икра, растворимый кофе, тушенка, персиковый компот и килограмм фасованного длинного риса. Приобретение этих деликатесов обский делегат возложил на своего помощника. Отстояв почти полчаса в очереди, Константин умудрился отхватить паек не только для начальства, но и для себя. Чем был весьма доволен.
Он спускался на первый этаж, держа в каждой руке по пакету, когда его окрикнули сверху:
– Костя!
Веселый обернулся. Облокотившись на перила, в группе людей, мимо которых он только что продефилировал, стояла Татьяна Юрьевна и улыбалась. Вязаное серое платье некрасиво облегало ее дородную фигуру. Костя тоже улыбнулся и подошел к ней.
– Привет. А ты здесь что делаешь? – спросил он ее.
Татьяна поправила очки (раньше она их не носила) и, словно извиняясь, ответила:
– Я здесь с папой. Помогала ему делать доклад.
Она подергала за рукав пиджака невысокого, круглого лысеющего мужчину, стоявшего к ним спиной и о чем-то энергично дискутирующего с пожилой дамой. Наконец он внял дочерним приставаниям и обернулся.
Костя от неожиданности чуть не ахнул. Перед ним стоял не кто иной, как сам Юрий Иванович Селин, человек, которого всего несколько часов назад избрали в секретариат и Центральный комитет Фронта и на которого конгрессом была возложена вся идеологическая работа в ФНС.
– Папа, познакомься. Это Костя Веселый из Обска.
Бедный референт не знал куда деть пакеты с едой, наконец ему кое-как удалось освободить правую руку.
– Очень приятно, молодой человек, – Селин в крепком рукопожатии затряс Костину руку. – А Евгений Семенович Веселый – не родственник вам?
– Это мой отец, – ответил смущенный Костя.
– Толковый был публицист. Живой, яростный и в то же время вдумчивый и понимающий.
– Костя тоже по образованию журналист, и тоже телевизионщик, – вставила Татьяна.
– А почему ты мне раньше об этом не сказала?! Константин, ты просто не представляешь себе, как нам нужны такие люди, как ты! Эти ничтожные пижоны с ОРТ и НТВ, жалкие прихвостни олигархов, как тараканы разбежались, попрятались по щелям и думают, что без них мы не сможем создать новое телевидение. Наивные людишки! Но, слава Богу, в нашей стране остались настоящие патриоты и профессионалы. Сибиряки, которых не сломишь долларовыми подачками, не завлечешь дьявольской мишурой. Константин, я тебя очень прошу – найди завтра время часиков в 11, забеги ко мне на Старую площадь. Знаешь, где раньше была Администрация Президента? У дежурного будет пропуск на твое имя. Он тебя ко мне проводит. Мне хочется поподробнее поговорить с земляком. А сейчас извини, нет времени.
– Татьяна, не давай гостю скучать! – уже на ходу бросил он дочери.
Веселый был на вершине блаженства. Наконец-то свершилось! Судьба дает ему шанс подняться, восстановить семейные позиции, утраченные за время рыночных реформ. Сейчас уж он своего не упустит!
– А ты похорошела, Танечка. Столичный воздух пошел тебе на пользу.
Женщина зарделась, поправила очки и сказала:
– А ты практически не изменился. Только морщины у рта прорезались. Часто, наверное, смеешься. Но с ними ты еще больше стал похож на актера Александра Абдулова. А как поживает твоя Мариночка?
– Мы с ней давно расстались. Почти сразу, как ты уехала, – соврал Веселый.
– И где же ты теперь живешь?
– Снимаю квартиру.
– Один?
– Это нескромный вопрос для одинокого мужчины.
– Я тоже не замужем, – призналась Татьяна Юрьевна.
Она провела ночь в его номере в гостинице "Россия". А утром он был принят в официальной обстановке ее отцом, уже окончательно утвержденным Пленумом ЦК в ранге второго лица в партии. Юрий Иванович откровенно объяснил Константину, что озабочен неустроенностью личной жизни дочери, и что человек, который станет мужем Татьяны, может рассчитывать на серьезную помощь с его стороны в плане продвижения по служебной лестнице и улучшения социального статуса семьи, их семьи.
Селин предложил будущему зятю два варианта: либо возвращаться в журналистику, тогда он поможет с работой в Останкино, либо продвигаться по партийной лестнице, а для этого лучше начинать с провинции. Веселого, конечно, тянуло в Москву. Он был готов хоть сегодня бросить Ольгу, собрать вещички и рвануть в столицу. Но в то же время он понимал, что путь к настоящей власти начинается именно в этих серых, безликих кабинетах, с рутинной канцелярской работы. И поэтому он выбрал провинцию.
На следующий день они с Татьяной Юрьевной подали заявление в ЗАГС Центрального округа. Вернувшись в Обск, Константин Евгеньевич переехал в кабинет своего бывшего шефа. Беднягу арестовали за злоупотребления служебным положением. Еще через неделю, так же по воле случая, освободилось подходящее для молодоженов жилье.
Гриша Травников, закадычный Костин кореш, такой же любитель спиртного и женщин, был осужден за незаконные валютные операции (пытался продать на рынке сто долларов) на десять лет с конфискацией имущества. Все деньги, что он заработал в мутной воде рыночной экономики, Гриша вкладывал в строительство собственного особняка. Ездил на старой машине, забыл об отпуске, а все строил и строил. На первом этаже, по его замыслу, должны были располагаться бассейн, сауна и оранжерея. Второй этаж – гостиная, каминный зал, библиотека, кухня и столовая. На третьем – спальни, кабинет и бильярдная. В пристройке – гараж. Причем все это должно быть отделано по самым высоким стандартам. Пол в каминном зале – исключительно из натурального гранита, подоконники – из мрамора.
Травников часто возил Костю на эту стройку похвастаться, чего он успел сотворить новенького. И когда Григорий загремел под фанфары, Константин приложил все свои силы и связи, чтобы собственность его товарища не досталась кому-нибудь постороннему. Это было сделать нелегко. На элитное жилье раскулаченных новых русских всегда было много охотников. Гришин дом облюбовал зам. начальника Советского РОВД. В этой неясной политической ситуации никто из местного начальства не хотел напрягать отношения с милицией. Поэтому Константину, чтобы занять Гришин дом, пришлось обращаться за помощью в Москву, к будущему тестю. Тот вышел на МВД, оттуда в областное управление внутренних дел поступила команда товарищу-милиционеру – подыскать себе какой-нибудь другой домик, а зятя второго человека в партии не только оставить в покое, но и охранять его благоденствие.
Труднее было объяснить все происходящее Ольге. Она никогда не забудет, как, вернувшись однажды вечером домой, увидела Костю сидящим посредине комнаты на чемодане.
– Ты снова в командировку? – устало спросила она.
– Можно и так сказать. Только в очень длительную, – ответил он, не поднимая глаз.
– На сколько? На месяц? – занервничала женщина.
Он, наконец, встал, подошел к ней, помог снять плащ и, обняв сзади за плечи, сказал:
– Оля, я должен жениться на другой женщине.
Что было потом, она помнит смутно. Рыдала, причитала, падала в обморок. Он отпаивал ее валерианкой, гладил по голове и все твердил:
– Так надо.
Свадьбу отпраздновали в ресторане "Метрополь" в узком кругу. Родители невесты и жениха и несколько товарищей тестя по партии с женами. Правда, генерального секретаря на торжестве не было. Он в это время находился на Кубе с дружественным визитом. Прислал только поздравительную телеграмму. Медовый месяц молодые провели в Сочи. Затем Татьяна Юрьевна недельку погостила в доме, который приготовил для нее суженый, и вернулась в Москву. Она работала над докторской диссертацией, и ей чуть ли не ежедневно требовались все новые и новые материалы из Библиотеки имени Ленина. Встречаться молодожены договорились не реже двух раз в месяц. Пока Костя зарабатывает партийный стаж в провинции, а Таня грызет гранит академической науки в столице.
Их встречи происходили в основном в Москве. Вскоре после замужества Татьяна Юрьевна получила четырехкомнатную квартиру на Фрунзенской набережной. У супруга всегда находились дела в златоглавой столице. Обск законная жена посетила лишь однажды – на семидесятилетие свекра. Детей у них не было. До защиты докторской продолжение рода не входило в планы Татьяны.
Через пару месяцев Константин завалился к Ольге. Она не выгнала его исключительно из страха. В городе уже шли повальные аресты, суды работали на полную катушку, но много людей просто пропадало бесследно. Газеты пестрели заголовками "Помогите найти человека". Но никто никого не находил. А ее бывший сожитель был из тех, кто помогал другим теряться.
Прямо с порога он предложил ей работу домоправительницы. А чтобы не дать повода для сплетен и не навредить его моральному облику, она должна была фиктивно выйти замуж за его водителя Анатольича. Он будет тоже жить с ними в одном доме, только на другом этаже. Но если вдруг из Москвы прилетит его жена, то ей с Анатольичем надлежит разыгрывать роль счастливых супругов. Но если, не дай Бог, они увлекутся, то в лучшем случае магаданский лагерь им обоим будет обеспечен.
Противно запищал радиотелефон. Ольга неохотно встала с кресла, подошла к туалетному столику и взяла трубку.
– Алло, – зевая, протянула она.
– Доброе утро, Ольга Павловна. Это беспокоит Сизов, помощник генерал-губернатора.
– Здравствуйте, Саша.
– Извините за беспокойство в столь ранний час в воскресенье. Но сегодня интересная встреча вызревает. Как бы мне услышать Константина Евгеньевича?
– Сашенька, пожалуйста, пожалейте его. Он только час назад вернулся с приема московских гостей и сейчас спит как убитый. Если сообщение не секретное, то можете оставить его мне, я ему передам, как проснется. Или сами перезвоните ближе к обеду.
– Какие от вас могут быть секреты, Ольга Павловна? Просто тут один старый знакомый Константина Евгеньевича объявился. Некто Джордж Смит, он же в прошлом Георгий Кузнецов. Наш земляк, а теперь – австралиец. У меня с ним сегодня деловой ужин. Если Константину Евгеньевичу будет интересно встретиться с товарищем по университету, то может к нам присоединиться. Мы будем в "Золотом драконе" после пяти.
Ольга отключила телефон и произнесла вслух:
– Бедный Жора! Что ж тебе не жилось-то среди кенгуру?
3. Дневные воспоминания. Георгий
Он проснулся в полдень по обскому времени. В Сиднее было уже два часа дня, в Москве – восемь утра, а во Франкфурте-на-Майне – всего шесть часов. Вот и ломай голову – поздно или рано. А она гудит, словно самолетная турбина: то ли от выпитого перед сном виски, то ли от перелета с одного края Земли на другой транзитом через третий. Для полноты впечатлений не хватало промежуточной посадки где-нибудь в Магадане. Хотя вполне возможно, что она еще впереди. Но более всего ныла поясница. Пружины особенно ощущались в середине матраца, там, где заднее место лежащего на нем переходит в спину. И сейчас австралийцу казалось, что его тело переломилось пополам.
Серьезным волевым усилием Смит заставил себя подняться с этого прокрустова ложа. Достал из сумки туалетные принадлежности и, не одеваясь, в одних плавках поплелся через коридор в ванную. Холодный душ и бритье с ментоловым кремом несколько взбодрили его, но состояние разбитости до конца не исчезло, а лишь слегка отступило на второй план.
Облачившись в тонкий спортивный костюм темно-синего цвета с британским флагом на спине и белыми звездами на рукавах, он позвонил дежурной и заказал крепкий чай и бутерброды с сыром и колбасой. Она заказ приняла, но напомнила, что оплачивать питание необходимо сразу и только в рублях. Смит выругался по-русски и пошел вниз к портье менять доллары. Каково же было изумление, когда за сто баксов ему выдали всего пять тысяч сто рублей.
– Это же настоящий грабеж. Даже в Москве спекулянты в аэропорту и то дают десять тысяч, – возмутился он.
– Ничем не могу вам помочь. Таков официальный курс Государственного банка. Не я его устанавливаю. А вы что, продавали доллары спекулянтам? – поинтересовался портье, крепкий пятидесятилетний мужчина с волевым лицом.
– Лучше бы продал, – зло отрезал Смит, сгреб свои жалкие рубли и пошел прочь.
– Не советую этого делать, – послышалось вдогонку. – Десять лет строгого режима. Даже для иностранцев.
Это была последняя еда, которую он заказал себе в номер. Во-первых, за два бутерброда и стакан чая с него слупили почти пятьдесят долларов. Во-вторых, колбасу есть было решительно невозможно, ибо сои в ней было гораздо больше, чем сала, а чай, похоже, заварили не позднее недели назад, а затем с помощью соды в нем просто поддерживался присущий этому напитку цвет. Он съел только сыр и хлеб и запил добрым глотком виски из своей фляжки.
Делать было абсолютно нечего. Наталья категорически запретила ему звонить ей домой. Она сама должна была найти его. Смит включил телевизор. По первой программе шел "Сельский час". Бывший фермер из Саратовской области горячо убеждал журналиста, насколько здорово работается вместе, рука об руку с другими крестьянами в товариществе по совместной обработке земли. И трактор "К‑700" они сообща купили, и комбайн "Дон‑2000". А как выйдут все десять семей в поле во время посевной, так за считанные дни управятся. Не то что раньше, когда каждый поодиночке горбатился. И со сбытом продукции теперь проблем нет. Весь урожай еще на корню скупает потребительская кооперация, хлебоприемные пункты или городские предприятия, которые за продовольствие готовы поставить что угодно. Правда, урожайность в ТОЗе несколько снизилась по сравнению с той, какую получали фермеры, и продуктивность коров немного упала. Но это издержки переходного периода.
– Были и у нас вредители, которые супротив, значит, перемен на селе. Но, слава Богу, при поддержке нашей новой народной власти мы от них избавились. И сразу легче жить стало. Скотины в общественном стаде прибавилось. Жилье для городских переселенцев появилось. Да и деревня сразу как-то успокоилась. Не стало раздражающего, значит, фактора. Все теперь ровно живем. Никто никому не завидует, – рассуждал тозовец.
– А как вы относитесь к призыву Фронта о продовольственной помощи села городу? – спрашивает его журналист.
– Оно, конечно, понятно, что горожанам помогать надо. Ведь проклятые империалисты хочут задушить теперь нашу страну голодом. Раз по-другому не вышло. Но тут тоже с умом надо делать. Высокоудойных коров под нож нельзя пускать. Холостых, маститных, тех можно. От них проку мало. А продуктивное стадо – ни-ни. И без семян мы не сможем. Это ж будущий урожай. А так, сколько сдюжим, все городу отдадим. Только б самим до весны дотянуть, – грустно закончил крестьянин.
Смит еще отхлебнул виски и переключил телевизор на другой канал. Здесь транслировалась передача о фольклоре народов мира. Несколько чукчей прыгали по сцене под гудение шаманского бубна.
Австралиец продолжил свое знакомство с программой передач. Обское телевидение. Пожилая крашеная блондинка в очках, которую Георгий помнил еще со студенческих времен в роли дикторши местного ТВ, тем же четко поставленным официальным тоном поведала: