- Сударь не надо засыпать, вам пора. Благодарю за прекрасную ночь, но боюсь, что утро может быть омраченным. Мой законный муженек имеет привычку заезжать рано утром домой сменить одежду. Он будет очень недоволен, если увидит тебя здесь. Он, хоть и не питекантроп, но в порыве ревности может убить. Живи и радуй женщин, у тебя это хорошо получается.
- Спасибо за комплимент. Водички напилась?
- В смысле?
- Да нет, это я так философствую.
- Философствовать надо не после сытного ужина в постели с женщиной, а натощак и в монашеской келье. Тогда мысль чистая и непорочная получается. Не надо во мне разбираться, ты лучше в себе разберись.
- Пытаюсь.
- Неубедительно у тебя как-то получается, после прелюбодеяния с чужой женой…
- Почему же? Пока не согрешишь и разбираться не в чем.
- Интересный ты экземпляр, Ян. Пытаешься что-то доказать, кого-то обличить, а себя не замечаешь. Ты ведь, неверное, фрукт еще тот. Я сама в шоке от сегодняшней ночи. Веришь, я никогда, ни с кем здесь… на супружеском ложе, а ты сразу сюда попал, в первый же вечер. Соблазнил несчастную женщину и теперь еще хочешь философствовать? Распять и гвоздями позора меня к столбу?
- Распять это эротично, это возбуждает.
- Дурак! Меня тошнит от твоей правильности.
- Какой правильности, я ведь ничего не сказал?
- Тебе и не нужно говорить, всё и так понятно. Ты меня презирал еще тогда в первый день нашего знакомства. Я это чувствовала, у тебя во взгляде это было написано.
- Зачем же ты меня к себе пригласила?
- Дура потому что! Надеялась на что-то. Думала ты меня поймешь.
- Не переживай, я тебя понял, но ты права мне нужно уходить. Заявится твой секретарь - скандал будет.
Лена проводила Яна до двери.
- Мы еще встретимся? - глядя Яну в глаза, спросила Лена.
- Ты это серьёзно, я же тебя презираю?
- Я себя тоже не очень люблю.
- Интересная мысль, тоже что-то из области философии. В таком случае мы можем продолжить нашу дискуссию, только не знаю, когда это будет. На днях я уезжаю и вернусь только в сентябре.
- Вот мой телефон, - Лена отдала Яну маленький картонный прямоугольник, - позвони, когда вернешься.
- Позвоню.
Дверь тихо закрылась, Ян по ступеням стал спускаться к выходу из подъезда. У стола вахтера ему пришлось притормозить. Вахтерша, грозно посмотрев на него, строго спросила:
- Молодой человек, вы из какой квартиры?
- Я не из квартиры, я из МВД, проверяем чердаки, подъезды домов, где проживает спецконтингент. Плохо службу несете гражданка, отлучаетесь с поста, как фамилия?
Пожилая женщина опешила, она не ожидала такого напора.
- Сорокина.
- Имя, отчество, - продолжал переть Ян.
- Настасья Андреевна.
- Плохо службу несете гражданка Сорокина. Вы что не знаете, какие люди проживают в вашем доме? Ответственные товарищи, а вдруг диверсия, а вахтера нет на своём посту. Иностранные разведки не спят, а если и спят, то даже во сне видят, как бы им какую-нибудь пакость утворить ответственным товарищам, нашим партийным руководителям. Выискивают слабые места в нашей обороне, а тут как раз гражданка Сорокина оставила доверенный ей пост. Именно здесь могут нанести удар вражеские агенты. Стыдно, Настасья Андреевна. На первый раз я не буду сообщать наверх, - Ян многозначительно поднял глаза к потолку, - но в следующий раз кара закона будет страшной.
Старушка замерла в страхе по стойке смирно. Ян барским взглядом посмотрел на неё и решил смягчить напор.
- В органах давно?
- Да я собственно в военизированной охране немножко, это мой муж, так он три десятка лет, верой и правдой.
- Я на вас надеюсь, Настасья Андреевна, бдите службу, она ох, как нужна нашему государству.
С этими словами Ян выскочил за порог, едва сдерживая смех.
Глава 7
Утро выдалось туманным, низкие тучи нависли над городом, стало довольно прохладно для середины лета. Яну одетому легко, было зябко, ветер продувал его футболку. Серые тучи должны были навевать тоску, но настроение у Яна, наоборот, было прекрасным, на лице расплылась улыбка.
- Ты чего это расплылся? От счастья? Бежишь, чуть ли не вприпрыжку. - Внутренний голос Яна пытался его воспитывать. - Чему ты радуешься? Ты только что совершил великое грехопадение, совратил замужнюю женщину, совершил прелюбодеяние, нарушил одну из десяти главных заповедей!
- Ну, во-первых, я атеист, официальный зачет имею, во-вторых, надо еще разобраться, кто кого совратил. Не я её на чашку кофе приглашал.
- Ты её в кино пригласил и полез целоваться еще в зале, конечно, женщина могла не устоять.
- Вины за собой не чувствую. Не надо было ей за этого пенсионера замуж выходить, она же ему в дочки годиться. Пусть бы он её и удочерял, если хотелось жить с молоденькой.
- Значит за собой вины не чувствуешь, а её, за неравный брак осуждаешь? Может быть, для неё это был единственный шанс вырваться из нищеты и получить нормальную работу?
- Нет, не осуждаю я её ни за что! Я же теперь вижу, она нормальная девка, не хищница, которая только за деньгами охотится, она девушка с душой.
- Это ты заметил, когда её обнаженную грудь рассматривал?
- Вот только не надо на морально-этический фактор давить, мы не на комсомольском собрании.
- Ты же её неделю назад презирал, сукой называл.
- Первое впечатление иногда бывает обманчивым, хотя по расчету наивные девочки замуж не выходят, стервозности ей тоже не занимать.
- Ага, ты хорошо устроился, Ракита, всем ярлычки понавесил, а сам белый и пушистый. Ты что не знал и не отдавал себе отчета, что Вера тебе не нравиться, что ты её никогда не полюбишь? Зачем же ты к ней в палатку полез? Ты же знал, что вы там будете делать и, про Броню сразу же забыл.
- Знал, не знал. Нашло на меня что-то, алкоголь, наверное, подействовал.
- Не надо всё на алкоголь валить, а если бы ты Верке ребенка сделал? Пришлось бы жениться и что дальше? Семья не в радость и за каждой юбкой бегал бы, если бы не развелся. Повезло тебе.
- Да с Веркой - была ошибка.
- А с Кариной?
- Что с Кариной? В Карину я влюбился по-честному.
- Где только глаза твои были, чему тебя Петр Андреевич учил?
- Красивая она и интересная, вот и получилось так. Дурак был, думал, что любовь, что она из третьей категории, когда на только тело, но и душа рядом.
- Вот, вот падкий ты, я смотрю до женского тела, надо, наверное, на душу больше внимания обращать, а то чуть что уже в постели ласкаешься.
- Ну, это совсем некорректное обвинение. Я еще месяц назад целоваться толком не умел. В кино за ручки подержимся и всё, до двери провожу, там максимум поцелуй в щечку.
- За то за этот месяц ты наверстал упущенное.
Сзади Ян услышал звук женских каблучков. На пустой улице они звучали особенно звонко. Под сенью деревьев, при низко наклонившихся тучах, он рассмотрел только силуэт. Фигура была странной. В длинном темном платке, завязанном под подбородок, в длинной широкой юбке намного ниже колен и в высоких черных ботиночках на среднем каблучке с длинной шнуровкой.
Ян приостановился, ему было интересно, кто это бродит в пятом часу утра в таком наряде по улицам Одессы.
Девушка подошла поближе, теперь было видно, что это девушка, а не старушка, хотя наряд современностью не отличался. Она шла, опустив глаза вниз, только изредка поднимая их, видимо опасаясь случайного прохожего. Одну руку она держала, взявшись за платок под подбородком, во второй - несла небольшой узелок.
Когда Ян остановился, чтобы лучше её рассмотреть, девушка решила не испытывать судьбу и перешла на другую сторону улицы. Ян хмыкнул, это должно было означать: "Подумаешь". Только когда мимо него проехал запоздалый или наоборот слишком ранний извозчик, до Яна дошло, что он снова оказался не в настоящем времени.
Он быстренько осмотрелся, для него это уже стало почти привычным. Дома старой части Одессы, вся эта улица, мало изменилась за десятки лет: всё та же мощенная мостовая, только тротуар не асфальтовый, а насыпанный гравием, если бы не извозчик и не появившийся из парадного дворник с большой бляхой на фартуке, то различий можно было бы и не заметить.
Девушка снова обернулась, очень её заинтересовал ранний случайный прохожий. Они встретились глазами.
- Броня? - удивленно крикнул Ян, - ты откуда здесь в такую рань. Я вижу знакомое, что-то, но в этом платке тебя сразу не признал.
- Янечка! Ты ли это? Я иду за тобой уже давно, думаю, что это за странный господин? Руками машет, сам с собой разговаривает и без шляпы, и без картуза. Думаю, наверное, ограбили ночью бандиты его, вот он и не в себе.
- В себе я, Бронечка, в себе, никто меня не грабил. Были попытки, еще тогда у вас на Молдаванке, но я отбился. Антоша и Зяма хотели с меня копеечку сбить, но обошлось.
- Ой, я их знаю, они из нашей местной шпаны. Тебе повезло, что от них вырвался, могли раздеть, еще и подрезать, если бы сопротивлялся. К нам ночью только самые отчаянные извозчики клиентов привозят, боятся. Ночью грабят, выйти страшно.
- А ты-то чего спозаранку, по темноте одна по городу бегаешь?
- Я по делу, в гавань бегу. У меня там дядечка, мамин брат, пришли они в Одессу снастей прикупить из Очакова. Дядечка у меня рыбак, человек хороший, меня жалеет. Пообещал с собой взять до Очакова, только пригрозил, чтобы пораньше пришла, а то они в море уйдут.
- Зачем тебе в Очаков?
- Это родина моя, там мои родители похоронены, уже почитай четыре года будет. От холеры померли, а я вот жива осталась, дядечка тогда меня в Одессу вывез, кусок хлеба дал, ну а дальше я уже сама.
- Понятно, проведать своих, значит, хочешь, это правильно, святое дело.
- Проведать и благословения у могилок попросить.
- Благословления на что?
Броня засмущалась, опустила глаза вниз:
- Меня Порфирий Ефремович сватают, вот я и хочу у покойных батюшки и матушки благословения попросить. Они говорить хоть и не могут, но я пойму.
- Да что тут думать! Порфирий Ефремович - это купец Каминский? Я правильно понял?
- Он самый, очень хороший человек и добрый. Спасибо тебе, Янечка, я, когда только он обмолвился об том, чтобы замуж меня взять, я сразу тебя вспомнила. Ты для меня теперь, как ангел хранитель, - она бросилась на колени и стала целовать его руку.
- Броня, прекрати, как тебе не стыдно. То же нашла ангела. Просто он тебя любит и хочет взять тебя в жены, я тут совершенно не причем. Поднимись с колен немедленно, стыд, какой!
- Как это, не причем, кто мне первый сказал, что Порфирий Ефремович ко мне свататься будет?
- Броня, это случайность. Просто я посмотрел не тебя, на купца и понял, что вы прекрасная пара.
- Врешь ты, Янечка, ты мне сам говорил, что никогда не видел Порфирия Ефремовича.
- Это я имел в виду, что я близко с ним не знаком, а так издали я его, конечно, видел, поэтому тебе так и сказал.
- Ой, крутишь, вертишь ты, Янечка, ну да ладно. Главное, чтобы всё хорошо сладилось. Вот вернусь из Очакова, Порфирий Ефремович обещал свадьбу с венчанием и белым платьем, только не в Одессе, а в какой-то деревенской церкви. Я не обижаюсь, я всё понимаю, кто он и кто я. Он человек богатый, видный, а я публичная женщина. Ему за всё спасибо. Я ведь уже в доме у Марь Иванны не живу. Порфирий Ефремович снял для меня комнаты на Малой Арнаутской, живу одна и жизни радуюсь, какое мне счастье выпало, а всё благодаря тебе, Янечка.
- Это ты себя и папу, маму благодари, за то, что ты такая добрая и красивая.
- Нет, Янечка, если бы ты мне не сказал заранее, я бы ни за что не решилась, итак страшно. Я - замужняя женщина, не верится. У нас большинство девушек жизнь свою заканчивают по притонам, от дурных болезней помирают, а я буду богатая купчиха. Никак не верится.
- Не переживай, всё будет хорошо, я знаю. Проживете вы лет двадцать в любви и согласии…
- Двадцать лет, если для хорошей жизни - мало.
- Не буду тебя огорчать, дальше просто не знаю, - соврал Ян. - Знаю только, что родишь ты ему дочку, может еще кого, но дочку точно. Она вырастет и станет взрослой барышней, такой же красивой, как и ты.
- Вот видишь, Янечка, врал ты мне, когда говорил, что не можешь будущее предсказывать. Сейчас вот всё так хорошо обсказал, мне спокойнее стало.
- Вот и отлично, беги в гавань, а то еще опоздаешь к своему дядюшке.
- Да, надо бежать, а то дядечка шибко строгий. Дай я тебя поцелую, Янечка, может, более и не свидимся… или свидимся? - Броня чмокнула Яна в щеку и хитренько прищурилась, - на свадьбу ко мне не прилетишь?
- Не знаю, Броня, пути господни неисповедимы.
- Правильно говоришь, не будем его гневить. Будет на то воля божья - свидимся. Прощай.
Она быстро пошла по улице, а Ян остался на месте смотреть ей вслед.
- Броня, - окликнул Ян.
- Что, ты что-то еще хотел сказать?
- Нет, только спросить. Ты его любишь?
- Его? - Броня задумалась. - Куда тут денешься, стерпится, слюбится, он добрый, меня обижать не будет. - Она обернулась и пошла дальше. Затем остановилась, на мгновенье повернулась, улыбнулась и бросила, - а люблю я тебя! Быстрым шагом, почти бегом свернула за угол.
* * *
Ты куда смотришь!? Глаза разуй, вот так лезут под колеса, а водитель виноват, - проорал таксист из открытого окна автомобиля.
Ян очнулся на пешеходном переходе, он шел на красный свет и прямо перед ним, скрипя тормозами, остановилась "Волга".
- Люди, посмотрите, он же обкуренный, а нам таксистам страдать, садиться на скамью подсудимых? Нет, вы посмотрите, ему даже не стыдно! Попроси, чтобы мама тебя родила обратно, хоть ей не будет стыдно за такого сына, - продолжал орать таксист.
Ян, молча, дошел до бордюра, у него еще не прошел испуг оттого, когда он увидел у себя перед носом капот автомобиля. Он был абсолютно трезв и тем более необкуренный, но в Одессе оправдываться на улице - это занятие называется "себе дороже". Всё равно тебя обольют помоями и даже не станут разбираться, надо это было делать или нет.
До общаги он добрался, как раз во время - Ксения Ивановна открывала дверь после ночи. Она не могла пропустить, раннее появление Яна в дверях общежития, без того, чтобы не высказаться на этот счет.
- Ракита, ты почему постоянно возвращаешься домой под утро. Надо сообщить в деканат. Чем ты по ночам занимаешься? Может, тоже какими-то черными делами? Я хорошо помню того активиста из вашего комитета комсомола, что шапки по ночам у бедных женщин снимал.
- Ксения Ивановна, сейчас лето, какие шапки?
- С вас станется, вы пакость всегда какую-нибудь придумаете, кроме шапок другое что-нибудь найдете.
- Ксения Ивановна, я вам открою одну страшную тайну, я по ночам сам с бандитизмом борюсь. На прошлой неделе обезвредил шайку Антоши и Зямы на Молдаванке. Вы на какой улице живете?
- На Дзержинского.
- Ну, вот, а это рядом, на Запорожской.
- Это какой Антоха, не Зельдович? У них там вся семья бандитская.
- Может и Зельдович, я у них фамилии не спрашивал.
Удивленная Ксения Ивановна застыла на своём стуле в вахтерской.
В комнате спал один Андрей. Когда вошел Ян, он проснулся и с недовольной физиономией спросил:
- Где вы всю ночь шаритесь? Алик смылся от позора, это понятно, но куда ты сбежал?
- Значит Алик живой, а то я переживал.
- Что этому динозавру жирному будет. Он только немножко повалялся, паркет в коридоре вытер и сразу смотался, раны зализывать. Чего ты не пришел девчат провожать? Они тебя так ждали.
- Ты провожал?
- А как же, мы прямо на перроне фуршет устроили. Уже поезд тронулся, а мы всё еще допиваем "на посошок".
- По твоей физиономии видно, что допивали не один раз.
- Ну, вы-то разбежались, а спиртного взяли о-го-го, так чтоб потом не бегать. Не оставлять же его, чтоб прокисло.
- Неужели всё выпили?
- Не знаю, кажется всё. Жека хотел себе оставить бутылочку вина на похмелье, но, кажется и её тоже выпили. А ты что, если выпить хочешь, так давай сейчас на пиво, а там видно будет.
- Какое пиво? Шесть часов утра, спи, пока солнце не взойдет.
- Ну да, точно, шесть часов, - Андрей поднял наручные часы, лежащие на тумбочке, - рановато будет, а ты где всю ночь был?
- Так одну знакомую встретил, - ответил Ян, раздеваясь и ложась в постель.
- Опять знакомая, Ян, ты у нас уже, как Дон Жуан - каждый день новая женщина.
- Причем тут это, она старше меня.
- Старушка что ли? И что же ты с ней целую ночь делал, чаи гонял?
- Какая разница, разговаривали о жизни, философствовали.
- Конечно, я верю, а старушке, наверное, лет двадцать, не больше. Не из наших?
- Не из ваших.
- А про двадцать лет - значит, правда?
- Андрюха, давай спать, надо хоть пару часов покемарить. Я хочу сегодня поехать Петра Андреевича проведать в больницу, надо быть в форме, а то в палату не пустят.
- Значит правда.
- Двадцать пять, - буркнул Ян, отвернувшись к стенке.
К полудню, Андрей распрощался с Яном и уехал на автовокзал, ему домой два часа на автобусе, а Ян направился в железнодорожные кассы. Длинные летние очереди навевали тоску, но Яну повезло и он удачно и достаточно быстро приобрел билет на сегодняшний вечерний поезд. Теперь надо было решить, с чем ехать проведывать Петра Андреевича в больницу. Опыта в этом у Яна не было. В кино он частенько видел, как посетители приносили больным авоськи с апельсинами, но где достать в Одессе летом апельсины, только в кино.
Ян бродил по Привозу, тыкаясь по рядам, но так и не решил, чем, же обрадовать наставника. Лучше всего, конечно, было бы купить бутылку, хорошего вина, но Яну главный механик говорил, что Зозуля попал в больницу с сердцем, а сердечникам спиртного нельзя, это он точно знал.
Обойдя почти весь рынок, Ян дошел до рядов, где продавали цветы. Летом в Одессе, апельсинов можно не найти, но цветов самых разных полно. От нечего делать, Ян рассматривал выставленные букеты, когда увидел знакомую шляпу и под шляпой усы щеточкой и бледное лицо - Петр Андреевич.
Ян подскочил к наставнику и радостно затряс ему руку.
- Петр Андреевич, а я как раз ехал в больницу, хотел вас проведать, а вас выписали.
- Сбежал, дождешься от них. Им же только в руки попадись, хуже, чем Тимофеевна. Того нельзя, этого нельзя, спасибо хоть дышать разрешают.
- Зачем же вы сбежали, Петр Андреевич, если вас не долечили?
- Сил у меня терпеть нет больше. У немцев в концлагере, наверное, лучше было. Курить нельзя, спиртного ни-ни, я у доктора спрашиваю, а как с женщинами? Знаешь, что он мне сказал?
- Нет.
- Пока не рекомендую, говорит. Это он мне не рекомендует, избыточные нагрузки на сердце, представляешь? Можно, говорит, неспешную ходьбу. Ты считаешь, что так можно жить?
- Петр Андреевич, это же временно, подлечитесь, а потом уже …
- Хренушки, этот эскулап сказал, что про курение надо забыть, а про водку можно будет вспомнить через год, если все хорошо будет и то граммов по пятьдесят в праздники.
- Болезнь, есть болезнь, докторам виднее.