О, господин Курезадов! О, эти черные глаза! О, эта восточная хитрость, помноженная на западную наглость! О, эти пэрсики, виноград и бананы, присылаемые для несравненной Петренко - и полудикая морква, которая доставалась столовой и царице угнетенной общепитом интеллигенции, тете Люде!
Хутор Курезадовых считался чем-то вроде почетного белого слона - он был здесь до появления Объекта 65/113, и, как сильно подозревал Глюнов, намеревался пережить сам Объект и даже, не приведи господи, взрыв Солнечной системы. Хитрый хозяин "поместья" кланялся Монфиеву, предшественнику Монфиева, предшественнику его предшественника, а предыдущему поколению Большого Начальства кланялся аксакал Курезадов, клянясь мамой Курезадовой, что будет поставлять укропчик, помидорчик и шашлычок "защитникам", и, что удивительно, поставлял. Правда, лично тем, кому кланялся…
Собственно, иногда ностальжировала Петеренко, где мы - а где Курезадов; шестьдесят с лишним километров по ущельям и долам - через горы, где чудеса, где волки бродят… Обнесенное плетнем поместье, выстроенное в стиле "Вернись, Изаура", и оснащенное выгоном для пяти отар овец, грунтовой дорогой для подъезда грузовичков и конюшней для выгула начальства на организованные охоты, действительно, по сравнению с серым бетонным Объектом казались осколками цивилизации.
Развеселые лаборанты из генетической (второй подземный этаж, дверь Х-938) Витька и Серега, испугали Глюнова, что, типа, Курезадов может посватать за Сашку свою дочку, и Сашка, дурак, поверил, чем вызвал серию особенно неудачных опытов в подвале: лаборанты ржали так, что у них хромосомы отказывались делиться. Спасибо Евгению Аристарховичу - однажды, зашедши с визитом к Монфиеву, старый доктор вежливо и интеллигентно поинтересовался, над чем нынче смеется молодежь - у подпольных лаборантов мигом стерло улыбки, а Лукин потом долго "работал" над пониженной самооценкой Глюнова. До сих пор работал, кстати сказать, - по пятницам Сашка лежал на кушетке в клинике Лукина и свободно ассоциировал, потом они с Евгением Аристарховичем играли в шахматы, пили чай с чабрецом и обсуждали последние новости.
Евгения Аристарховича пригласили на Объект 65/113 приблизительно лет за десять до появления Сашки; а после приснопамятного разгрома у доктора Лукина значительно прибавилось работы. Как говорится, назвался психиатром - принимай пациентов… Кроме обычных обязанностей, (таинственным шепотом ярко-алых, в тон ногтям, губ вещала Петренко, пока Глюнов искал для нее обзор новинок любовных романов) Лукина попросили идентифицировать поведение неизвестных особ, проанализировать успешность экосоциоизоляции Теплакова, и объяснить, что случилось с гордостью Объекта 72/098 - самонастраивающимися лингво-семантическими детекторами, с помощью которых группы Волкова и Теплакова общались с нарушительницами. "Переводчики", конечно, поработали, но забарахлили уже на второй день, выдавая запись диалога с помехами, потом они понесли какую-то тарабарщину, потом вдруг сдохли - окончательно и бесповоротно. Профессора с 72/098 рвали на себе халаты, тельняшки и волосы, и Лукину пришлось их успокаивать, отпаивать седативами и организовывать ландшафтоаэротерапию. Информацию, выданную Петренко, косвенно подтверждали работающие в клинике Лена и Галка, которые сами вывозили прошлой осенью успокоенную профессуру на крышу лукинского "желтого домика" дышать свежим горно-степным воздухом.
Хорошие девчонки, вздыхал Сашка и с тоской вспоминал Машу; Лена и Галя могли часами хихикать над всем, что им рассказывал Глюнов. И, кстати сказать, девчонки всегда произносили его фамилию правильно.
Начальник Лены и Гали, заведующий приписанным к Объекту 65/113 экспериментальным оздоровительным центром доктор Евгений Аристархович Лукин был здоровским дедком - интеллигент, эрудит, библиофил, чаеман, заслуженный орхидеевод, а в молодости он, "в довершение грехов", если верить автошутке, увлекался вольной борьбой. "А когда бросили?" - спросил как-то раз Сашка, и Лукин подмигнул: "Кто тебе сказал, что я бросил? Просто перешел в другую возрастную категорию". При росте в метр пятьдесят два ("Как у Эркюля Пуаро!" - хвастался Евгений Аристархович) психиатр имел метр пятнадцать в плечах, подтянутый животик - и не скажешь, что деду пора на пенсию! - совершенно лысую голову, покрытое глубокими морщинами круглое лицо и очень, очень, ОЧЕНЬ хитрый взгляд. "Гля, к нам пришел Боулинг!" - пошутил Комолов - чудом спасшийся после событий, связанных с незаконным проникновением двух таинственных особ, водитель волковского джипа, и Лукин, стоявший в пятнадцати шагах, конечно же, услышал эти слова, неспешно повернулся и пристально, бесстрастно и очень внимательно посмотрел на шутника.
Через неделю (все эти факты, свидетелем которых Глюнов не был сам, ему, подводя ресницы, доносила Петренко) Комолова, вернувшегося с дежурства в горах, по дальнему периметру, трясущегося и рассказывающего о встрече с говорящей черной трехголовой змеей, бережно увели в лазарет, вызвали Евгения Аристаховича, а еще через два месяца бледный и спокойный Комолов отбыл домой, долечиваться. Лена и Галка хихикали, что Лукин советовал пациенту не перенапрягаться, избегать отцовства и почаще играть в дворовое домино.
Прибыв на Объект 65/113 в середине прошлого лета, к зиме Саша Глюнов, что называется, оброс знакомствами - Евгений Аристархович, его жена, Марина Николаевна, Лена, Галя, Петренко (ей, главное, не позволять умываться!), конечно же, тетя Люда, сээнэс Журчаков, компанейский и общительный Догонюзайца, Витька и Серега из генетической, вечные изобретатели и супер-рационализаторы ("утилизаторы", по меткому выражению тети Люды) Лёня Кубин и Кирилл Зиманович. Ах да, еще господин Монфиев, камрад Курезадов, "штабс" Волков и его верные "волчата"…
Спокойная жизнь Саши Глюнова, состоявшая из чтения, построения гипотез, схем, диаграмм и планов на дальнейшую жизнь, дала первую ощутимую трещинку в конце весны, когда на Объекте вдруг объявился большой толстый котяра.
Не то, чтобы Саша был ярым любителем животных… Но этого кота пригреть пришлось. Уж больно он был необычен. Как потом понял Глюнов, огромный черно-белый кот провоцировал вокруг себя неприятности как источник питания - ток постоянного напряжения.
Кот был велик, килограмм на семь, лоснящаяся густая шерсть длиной сантиметров в восемь представляла собой хаотичное смешение угольно-черных и снежно-белых пятен; на золотоглазой морде животного читалось выражение легкого интеллектуального снобизма, живо напомнившего Саше, как давно он не писал отчеты для "обожаемого" Яна Витальевича - на бродячего котик не тянул, это было понятно даже такому отвлеченному от жизни "ботану", как Глюнов. Но как он здесь, на Объекте, вдруг оказался? Ведь до ближайшего населенного пункта - фермы-фирмы Курезадова - действительно шестьдесят км горной неровной дороги?
Жена доктора Лукина, которая как раз перед появлением "бедняжки-бродяжки" уезжала навещать родственников, клялась, что никаких животных она тайком на Объект не привозила, да и зачем? Евгений Аристархович, печально вздохнула Марина Николаевна, слишком привязан к своим орхидеям, чтоб позволить оставить у нас этого прекрасного котика… По распоряжению Монфиева Петренко бегала к тете Люде, спросить, а не… Не! уперла окорокообразные руки в монументальные крутые бока тетя Люда. Петренко и она друг друга на дух не переносили, и считали долгом поссориться при первом же удобном случае.
Потом Петренко допрашивала Волкова и его подчиненных - Бульфатов приставил к голове кота пистолет, спросил, пристрелить ли, Петренко потребовала не портить ей маникюр, Волчановский велел Бульфатову не валять дурака… Короче, в тот вечер Саша обнаружил кота, прячущегося под его собственным столом в кабинете 101 корпуса А, а Петренко тетя Люда искала весь вечер, угрожая выщипать и без того плешивые кудряшки, если та не перестанет строить глазки чужим мужикам…
На следующее утро кот нагло украл у Глюнова колбасу с бутерброда, забрался на книжный шкаф и там увлеченно урчал и фыркал, поедая украденное под вопли прыгающего и бунтующего аспиранта. Когда надоело прыгать, Саша сурово отругал вредителя, потом сел, открыл пару "окошек", вчитался. Сам не заметил, как котяра подлез, свернулся уютным калачиком на руках, замурлыкал что-то домашнее, приятное…
И тут внезапно объявился Атропин.
Ян Витальевич вдруг вспомнил об аспиранте - чего не делал аж с середины ноября. Должно быть, просил очередную партию сложных приборов у Монфиева да и решил заглянуть по дороге в кабинет 101; Бэлмо презрительно посмотрел на разложенную по экрану колоду (что, ну что? Петренко велела набрать 1900 очков, а то ей некогда!) и напомнил, что неплохо бы летом сдать кандидатский минимум. А, английский Анна Никаноровна у вас уже приняла? Хорошо, скажем ей спасибо. А какую оценку получили за реферат по философии? Как это "я не говорил про реферат"? Говорил, - противно завел нотацию Атропин. Сдавайте, и побыстрее! Вам еще минимум по специальности сдавать, а вы тут прохлаждаетесь!
Сашка фыркнул - видимо, научившись у своего питомца. Питомец, будто понимал, что обсуждают между собой люди, нагло подал голос:
- Уммняяуу…
- Аааапчи! - расчихался профессор. - Откуда у вас это животное?! На Объекте нельзя держать посторонних животных!
- Да это ж кот, - возразил по глупости Глюнов. - Вот, прибежал откуда-то. Не выгонять же беднягу - кругом горы и степь, еще с голоду подохнет…
Атропин, зажав нос платком, смерил гадливым взглядом большого пушистого черно-белого кота, велел отнести приблудыша в подвал, генетикам на забаву и утилизацию. Глюнов весь вечер сочинял речь в защиту черно-белого бедняги, намереваясь подать на отчисление, если вдруг его гринписовские взгляды не будут уважены.
Утром петиция не понадобилась: Атропина, визжащего, как девчонка, увезли в областной центр - ночью он как-то очень хитро упал с кровати, сломав при этом ногу в двух местах, а локоть - по четырем костям (и как умудрился?). Потом от Бэлмо пришел е-мейл: дескать, учение аспирантов - дело рук самих аспирантов, не горюйте, буду зимой, а сейчас лечусь в санатории.
Вернувшаяся после проведенных с Волчановским выходных Петренко на кота умилилась противным голосом "Ах ты, пушистик!", и продолжала сюсюкаться "с хорошей кисой" по сей день, а тот писал ей на важные документы. Правда, Анна Никаноровна всё без разбору запирала в огромный монструозно-надежный шкаф, и за два месяца пребывания кота на Объекте еще ни разу этот шкаф не проверяла. Сашка терпеливо ждал, чем же история кончится, и зачеркивал на календаре еще один день, когда Петренко снова ничего не почуяла.
Монфиев кота видел, мельком - Глюнов очень вовремя сделал умный вид, засверкал очками и шепотом, с придыханием произнес, что котейка - "сюрприз от Курезадова, а остальное уже в вашем холодильнике", на том официальный интерес к животному завершился.
А неофициальный… Журчаков, после того, как Ленка дала ему отворот поворот, однажды прибегал к Сашке жаловаться на женское коварство. По профессиональной привычке ухватил кота поперек живота и принялся исследовать насчет блох, состояния здоровья и своей любимой генетики. Кот зло зарычал, вонзил в Журчакова все имевшиеся в наличии клыки и когти, вырвался, потеряв клок шерсти, и сбежал на распределительный щит. Журчаков, по-детски, с досадой и наплевательством к бактериям, облизывая царапины, прошелся насчет сходства женщин и кошек; унес шерстку кота к себе в подвал, и три дня издевался над Глюновым, прося объяснить, почему генные спирали с черных шерстинок не идентичны белым образцам с того же подопытного объекта, и как может быть обыкновенной фелициа доместика - триста шестьдесят лет???
Глюнов обиделся и перестал с шутником разговаривать; на нелестный отзыв о Журчакове обиделась Ленка и перестала разговаривать - теперь уже с Сашкой. Но после того, как с Журчаковым случился небольшой нервный срыв - он психанул, когда утром обнаружил следы возгорания вокруг любимого компа, плюс вдобавок к замыканию по лаборатории и особо ценным чашкам Петри прошлась разбрызгиваемая с потолка противопожарная пена, - Лена упросила Лукина назначить ей пост у постели больного жениха, и Евгений Аристархович, расплывшись морщинами вокруг улыбки, поспорил с Глюновым, что через месяц у них на Объекте будет свадьба.
Сашка поставил на три недели - судя по шуткам Галочки, Лена собиралась Журчакова терапить с особой настойчивостью.
За два месяца Сашка перепробовал почти полсотни кличек для черно-белого приблудыша. Васька, Степка, Сёмка, Кузька, Кузькин кот, Сукин сын, Мурзик, Тишка, Плутишка, Сволочь, Барин (это предложила Галя), Пузран Пузраныч, Лисистрат… "Вообще-то, - исправил Журчаков Ленино предложение, - в Греции жила Лисистрата, и как-то раз уговорила подружек продинамить целое стадо мужиков. Вот стерва!" И кот проходил Стервецом целый день. После чего нежно и ласково подкатил к поварихе.
Тетя Люда торжественно усыновила черно-белого и назвала Флаффи. Дескать, видела в кино, у очередной Марианны Санта-Барбского разлива, был такой солидный котик, носил брильянтовый ошейник, спал на бархатной подушечке и отзывался на имя Флаффи. И почти три дня Саша радовался гармонии и полному взаимопониманию, царившему между дородной молодящейся поварихой и барствующим, вальяжным, самодовольным черно-белым котом.
А потом была ночь Ножей и Тупых.
Посреди полночной тьмы вдруг сработала охранная сигнализация, общепитский блок засвиристел сиренами и засиял красно-желто-синими огнями. Сашка, помнится, вскочил и со страху прыгнул обеими ногами в одну штанину, судорожно вспоминая, где по распорядку ему следует быть в чрезвычайных ситуациях. Пока вспомнил, пока выпутался из петли взбесившегося со страха противогаза (хотя точно помнил, что противогаз ему выдавали новой конструкции, без шланга; и вообще, он ведь не чешуйчатым на ощупь должен быть, разве нет?), пока выбежал на плац… Возле общепита уже стояли, держа автоматы на взводе и гранатометы (или что?) на плече, ребята Волкова. Сам "штабс-капитан", в пятнистом сером камуфляже, с раскрашенным черными полосами лицом, командовал операцией.
Противник заперт… Противник окружен! Действуем по моей команде! Двое десантируются с крыши, по одному - через верхние окна в столовую, ты, ты и ты - через черный ход, ты, Хвостов, через мусоросборник… Р-р-рразговорчики! Не слишком сообразительный Прытковецкий громоздким тараном на фиг снес дверь, и…
Позже Догонюзайца в красках расписывал картину: дескать, представьте. Ночь. Черно. Пустая столовая. Ровные ряды столов и стульев. По углам - что-то кошмарное, что живет по ночам в общественной столовой, может быть, призраки невинно отравившихся посетителей. Белые лучи фонариков режут темноту, пластуют ее, раздирают; бравые "волчата" идут напролом, треск и грохот разбившегося стекла, двери разносятся Прытковецким (А чё сразу я? - возмущался детинушка) - и разброшенные по полу хищные стальные лезвия ножей ловят отсветы сирен и прочей подсветки. И посреди всего это буйства - маленький, и не видно, что почти семь кг, очень испуганный котик с задушенной крыской в зубах.
"Бедненький!" - завопила тетя Люда, - "Флаффи ж хотел порадовать свою мамулю! Яти ж вашу кашу, вы что, дуболомы, понаделали! Вы ж кота импотентом на восемь оставшихся жизней сделали!"
Как позже пошутил Лукин, крик тети Люды чуть не сделал импотентом Бульфатова, а это смело можно записывать в разряд подвигов, равных подвигам Геракла. Пока Бульфатов находился в лазарете у Евгения Аристарховича на профилактике, Монфиев разбирался с ночным происшествием: Волков получил устный выговор за самоуправство, Глюнов получил официальное распоряжение кормить кота, чтоб по ночам тот не лазил по секретным объектам в поисках подножного корма. А потом сам Монфиев получил от тети Люды - повариха гордо подбоченилась, четырехэтажно послала начальника, потребовала цветной телевизор над котлом, чтоб готовить интереснее было, выходной в субботу, Серова для успокоения нервов, и чтоб пред ее грозные очи поставили того скотину, который ночью, пользуясь суматохой, сожрал два кило вареной говядины, которую планировалось пустить в панировку. Тетя Люда получила все, что требовала - кроме говядиноядной скотины. Велела Глюнову беречь Флаффи, и, утешаемая Серовым, немного успокоилась.
- Ты не Флаффи, - сказал Сашка, пока черно-белый сидел у него на руках. На усах кошака еще виднелись маленькие крупинки говядинки, и вообще, два лишних килограмма, приплюсованных к живому весу, чувствовались. - Я буду звать тебя Бегемот.
Бегемот, Проглот, Всежрунчик, Курезадов (при использовании этой клички Глюнову постоянно казалось, что кот улыбается), Сосиска, Не-Приближайся-К-Моему-Компу! - и прочая, прочая, прочая. Кот все клички игнорировал, и Сашка, так и не подобрав нужной, писал о нем родителям, именуя просто - Черно-Белый Кот.
Маша в ответном письме предложила назвать кота Индианой Джонсом - Сашка улыбнулся. Значит, не забыла… Ах… Аспирантуры два с небольшим года осталось, а потом… Глюнов мечтательно зажмурился, представил, как выходит из ослепительного "мерса"… нет, лучше феррари! перед родной девятиэтажкой, весь из себя крутой и красивый, в правой руке - букет роз для мамы, а в левой - коньяк и диплом кандидата наук, чтоб помочь отцу пережить шок; и сразу, стоило Сашке отойти от машины, на шею ему кидается Маша - Машута, милая Машенька, и начинает целовать, целовать, целовать…
Тут Сашка очнулся, отстранил от лица наглую черно-белую морду:
- Что, опять проголодался? Не смей меня облизывать. У меня реферат по философии и общественным наукам горит. Надо сочинять. Может, идею подскажешь? Надо, чтоб было что-то философское. Какая-нибудь идея, которую пока невозможно разрешить с точки зрения техники, но которая давным-давно решена с помощью идеалистических представлений. Вот, думаю - что телепортация, он же нуль-переход, он же пространственно-временной разрыв - как раз самое оно…
М-да… Большим жирным шрифтом: "Телепортация".
Кот уселся рядом - по вредной кошачьей привычке именно на левую руку хозяина, и ни на сантиметр в сторону, привалился - будто день не был отменно жарок и Сашке требовался дополнительный обогреватель, и тоже уставился в экран, будто понимал, что там написано.
"Проблема телепортации," - бойко застучал Сашка Глюнов по клавишам, - "пришла в современную физику и математику через ненаучную фантастическую литературу." Нет, лучше стереть и сформулировать иначе: "Впервые была заявлена в древней мифологии и сказ…" "Сказ?" сказках? Несерьезно. Сказаниях? Неопределенно, а потому - ненаучно. Сказкотворчестве? как-то размыто, да и слово-то такое в официальном лексиконе отсутствует, еще подумают, что он с Догонюзайца советовался. Лучше оставить просто "мифологии". Ага, "и народных былинах".