* * *
Инквартата. Бронислав качнулся вперед, падая на левую руку, а его вооруженная рука ударила снизу вверх в идущую справа налево - мандритта - правую руку Карла.
"Недурно!" - Карл едва успел увести руку с линии выпада, отмечая, между делом, неуместное движение своего секунданта, лорда Тэша, спешащего к нему, как если бы Карл был убит или ранен.
"Вот же…"
Кинжал Тэша ударил его в поясницу, и время замедлило свой бег, остановленное мгновенным рывком Карла. Правила кодекса и вообще какие-нибудь правила сразу же утратили свой смысл, и состязание превратилось в войну. Карл был стремителен (жизнь быстро уходила из него вместе с кровью, толчками выплескивающейся из раны) и смертоносен (боги сами разберутся, кто прав, а кто виноват). Он убил всех пятерых - своего противника и четырех секундантов - и только затем лег ничком на землю.
"Конец?"
Возможно, именно так и обстояли дела, потому что острие кинжала, скорее всего, достигло печени.
"Но ведь я еще не умер и все еще в сознании…"
Карл выпустил меч и, заведя руку за спину, положил ладонь на мокрую от крови рубашку.
"Через ткань?" - но ни сил, ни времени на то, чтобы раздеться у него уже не оставалось. Приходилось надеяться, что он все-таки сможет затянуть рану раньше, чем потеряет сознание.
* * *
- Ребекка беременна, - неожиданно сказал император и выжидательно посмотрел на Карла.
"Ты ждешь какой-то реакции? Зря", - вряд ли Евгений мог увидеть в глазах Карла что-нибудь, кроме вежливого интереса. Лицо Карла и его глаза давно уже не отражали ни его чувств, ни мыслей. Иногда, Карл позволял окружающим заметить что-нибудь, вроде "удивления" или "иронии", но чаще всего не затруднял себя даже этим. Все это были лишь глубоко безразличные ему "жесты вежливости", избыточные и бесполезные по самой своей сути. Поэтому, обычно на лице Карла, и в его глазах можно было увидеть только граничащее с равнодушием спокойствие, и Евгений, с которым они были знакомы уже одиннадцать лет, не мог этого не знать. Тогда, чего же он теперь ждал?
Они находились в приватном кабинете императора, сидели в двух мало чем отличающихся одно от другого креслах, близко придвинутых к разожженному камину, и уже несколько часов кряду вели неторопливую беседу "обо всем". Такие встречи случались не часто, быть может, два-три раза в году, но они все-таки происходили, и уже поэтому, являлись предметом черной зависти для всех сколько-нибудь значимых лиц из окружения императора. Как ни мало было известно придворным о характере и содержании приватных бесед Евгения и его первого маршала, кое-какие подробности - вероятно, не без помощи слуг - все-таки просачивались сквозь толстые стены и двери, и, как отлично понимал Карл, должны были приводить их в бешенство. Однако, узнай они правду, она их, скорее всего, убила бы вовсе.
Последние полчаса, они обсуждали с императором положение на севере, и Карл не без оснований полагал, что Евгений обдумывает новый поход, хотя окончательно, по-видимому, ничего еще не решил, в частности, и того, поведет ли он свою армию сам, или передаст командование кому-нибудь из своих военноначальников. Впрочем, учитывая все обстоятельства, армию, скорее всего, предстояло возглавить именно Карлу, графу Ругеру, князю Ковно, герцогу Сиены, великому коннетаблю империи.
- Ребекка беременна, - сказал Евгений и выжидательно посмотрел Карлу в глаза.
- Поздравляю, ваше величество, - Карл склонил голову в вежливом поклоне и, выпрямившись, спокойно принял изучающий взгляд императора.
- Вообще-то, - усмехнулся Яр, откидываясь на спинку кресла. - Поздравлять следует вас, Карл. Это ваш ребенок.
- Если ее величество заявляет, что ребенок мой, - лицо Карла оставалось совершенно спокойным, глаза тоже. - Я готов принять поздравления.
- Поздравляю, - голос Евгения не дрогнул, и появившаяся несколькими секундами ранее улыбка не исчезла с его губ.
- Спасибо, - снова поклонился Карл.
На самом деле, если он и был удивлен словами Евгения то только потому, что тот вообще заговорил на эту щекотливую тему. Яр не мог не знать - и, наверняка, знал - что Карл является любовником Ребекки уже много лет. Возможно, ему не было известно, что эта связь началась едва ли не сразу, как только императрица оправилась от родов, одиннадцать лет назад. Но уж то, что двое принцев, родившихся после Дмитрия, не были его родными сыновьями, Яр знать был обязан. Знал и молчал. Тогда, почему заговорил об этом сейчас, когда история давно потеряла свою остроту?
- Почему вы меня не убили, Карл? - спросил император.
- Я думаю, вы знаете, - Карл позволил себе чуть смягчить взгляд, но улыбаться не стал. - Мне не нужна ваша корона.
- Почему? - Евгений знал, разумеется, что корона Карлу не нужна, но никогда не спрашивал его о причинах. Впрочем, они и вообще этой темы в своих разговорах никогда не касались.
- Не знаю, - пожал плечами Карл. - Но мое художественное чувство эту идею не принимает. Мне этого вполне достаточно.
- А как бы отнеслось ваше художественное чувство к титулу Принца Крови? - император не шутил, он спросил именно то, что спросил.
"Принц Крови?" - Карл примерил титул к себе и не нашел в душе ровным счетом никакого отклика. Впрочем, сердце эту идею не отвергало, и этого тоже было вполне достаточно.
- Почему бы просто не отравить меня ядом негоды? - спросил он вместо ответа. - Или отрубить голову…
- Зачем? - в глазах Евгения появилось новое выражение.
Горечь…
"Напрасно я его об этом спросил…"
- Зачем? Что это изменит, Карл? Она снова меня полюбит? - Яр усмехнулся, уже не скрывая этой своей горечи. - Уже поздно, Карл. Вас следовало убить еще тогда, когда я вас ей только представил, но, с другой стороны, кто бы тогда выиграл для меня войну с Гароссой?
- Герцог Сагер, - ответ напрашивался сам собой.
- Возможно, хотя в данном случае я в этом не вполне уверен, - покачал головой Яр. - Впрочем, даже если и так, кто бы, тогда, заменил Гавриеля на востоке?
- Пожалуй, я вас понимаю, - кивнул Карл. - Я был полезен империи, но…
- Оставьте, Карл! - перебил его Яр. - Я давно уже научился держать свои чувства в узде. Здесь, в сущности, одно из двух, или Империя или мои личные капризы, и вы это понимаете лучше других. Так как насчет титула, Карл?
- Вы собираетесь меня усыновить?
- Нет, - покачал головой Яр. - Нет, я объявлю вас своим братом.
"Братом? Брат…" - но сердце молчало.
- Но ваш единственный брат погиб, кажется, тридцать лет назад, или у вас есть и другие братья? - вернулось уже привычное ощущение фальши, с которым Карл жил все последние годы. И сейчас его художественное чувство отказывалось принять происходящее в приватном кабинете императора, как реальное событие. "Фантазия… Ложь…" Впечатление неправдоподобия было настолько сильным, что Карла едва не затошнило, что и вообще-то случалось с ним крайне редко.
- Коста погиб тридцать четыре года назад, - сказал Яр. - А других братьев у меня никогда не было. Но я собираюсь объявить вас именно Костой.
- Я не спрашиваю, зачем, - Карл справился с тошнотой, но теперь ему казалось, что воздух утратил свои природные качества. Стало трудно дышать, хотя каким-то образом он дышать все-таки продолжал. - Вы ведь все равно не ответите, не так ли?
- Так, - кивнул Евгений. - Не отвечу.
- Поэтому я спрошу о другом, - Карл справился и с этой проблемой, просто перестав думать о дыхании, но зато теперь начали выцветать краски и уходить из тела тепло. - Как вы это собираетесь объяснить?
- Просто… - Яр достал из кармана большой серебряный медальон. - Хотите взглянуть на его портрет?
"Это то, о чем я думаю, или одного из нас обуяли духи Нижнего Мира?"
- У вас там миниатюра? - спросил Карл, рассматривая медальон в руках императора.
- Да, - снова кивнул Евгений и открыл крышку. - Сохранился наш семейный портрет, с него и писалась эта миниатюра, - он протянул руку и передал медальон Карлу. - Что скажете, Карл?
На Карла со старой лаковой миниатюры смотрел хорошо знакомый ему человек. Человека этого Карл мог увидеть в любое время и часто видел уже много лет подряд. Всего-то и надо было, что посмотреться в зеркало.
- Удивительное сходство, - сказал он, внимательно изучив портрет.
"Все это неправда, - неожиданно решил Карл. - Все было совсем не так".
Это было странное чувство, "знать", что эта сцена не правдоподобна, потому что однажды она уже произошла, и произошла совсем не так, как развивается теперь, и при этом так же совершенно определенно знать, что такого разговора никогда раньше не происходило.
- Да, вы похожи, как близнецы, но у Косты брата близнеца не было.
- У меня тоже.
- Судя по тому, что я смог узнать о вашей жизни, Карл, брата у вас действительно не было, или следует предположить, что один из двоих врет.
- Что вы имеете в виду? - Карл решил, что каково бы ни было его отношение к этому разговору, он должен продолжать его так, как если бы у него не было никаких сомнений относительно его реальности.
- Что вы знаете о своем рождении, Карл? - вместо ответа спросил император.
- Не много, - пожав плечами, ответил Карл, с трудом припоминая то, немногое, что рассказывал ему когда-то отец. Очень мало… Впрочем, однажды, незадолго до войны с Илимом, Петр Ругер собрался, было, поговорить с Карлом и рассказать ему какую-то историю, связанную с его рождением, но им помешали, а потом случилась война, и рассказывать стало уже некому. Из всей семьи Ругеров в живых тогда остался он один.
- Не много, - повторил Карл. - Мой отец возвращался с войны, из Загорья в Линд. Жена его, моя мать, была на сносях и до Линда не дошла. Она родила меня в трех днях пути от Великой, ночью, в грозу, и той ночи не пережила, умерла, едва успев подарить мне жизнь.
- А я родился в Орше, - тихо сказал император. - Тоже ночью и, представьте себе, Карл, тоже в грозу… Судя по всему, мы родились с вами, одной и той же ночью. Меня смущает только то, что дождь мог лить одновременно в двух настолько удаленных друг от друга местах. Впрочем, не важно. Я родился около полуночи, во всяком случае, так, рассказывали мне и отец, и мать. Из-за непогоды слуга, отправленный за повивальной бабкой, добраться до нее вовремя не смог. Они пришли только на рассвете, а роды принимал мой отец, служивший тогда в гвардии Рамонов. Так вот, он кое-как принял роды, и в этот момент кто-то постучал в двери дома. Случилось это, как рассказывал мне отец, между двумя раскатами грома, иначе он даже не услышал бы стука, таким тот был слабым. Однако услышал, и послал служанку открыть, так как думал, что это вернулся слуга с повитухой. Но это был не слуга. Это была какая-то не знакомая ему женщина, находившаяся в совершенно невменяемом состоянии и к тому же собиравшаяся рожать. Так что - волей, не волей - отцу моему пришлось в скором времени принять еще одни роды. Родился мальчик, а женщина, так и не придя в себя, умерла. В последующие дни, отец попытался выяснить, кто она такая, и откуда взялась, но все его поиски и расспросы оказались тщетными. Никто эту женщину прежде в Орше не видел, и откуда она туда пришла не знал. В конце концов, моя мать выкормила нас обоих, и так у меня появился младший брат Коста.
- Любопытная история, - признал Карл.
- Да, - усмехнулся в ответ император. - Интересная и таинственная история, особенно учитывая ваше несомненное сходство. Однако именно этим мы теперь и воспользуемся. Объявим, что Коста не погиб, а ушел странствовать, имея на то свои личные причины, и, разумеется, сменив имя. Скажем так же, что о том, что мы братья, я знал с того момента, как одиннадцать лет назад вы поступили ко мне на службу. Это объяснит, между прочим, и наши особые отношения…
- Мне не хотелось бы менять имя, - сказал Карл, принимая предложение.
- И не меняйте, - согласился император. - В конце концов, все вас уже знают, как Карла, а принц Карл звучит ничуть не хуже, чем принц Коста.
* * *
В восьмую перемену, подали жареных ежей. Впрочем, от ежей здесь остались только колючие шкурки, нафаршированные телятиной и свининой с имбирем, гвоздикой, сладким перцем и шафраном, но зато - и, вероятно, неспроста - без чеснока. А девятым блюдом был жареный петух в медовом соусе. Однако до петуха дело не дошло, смерть пришла к Карлу как раз между восьмой и девятой переменами. Выцвели вдруг краски драгоценных гобеленов, которыми были завешены стены пиршественной залы, поблекли роскошные наряды и украшения гостей, и в сухом безжизненном воздухе возник какой-то отдаленно знакомый, но все равно чужой и чуждый протяжный звук. На висках выступила испарина, и одновременно Карл почувствовал озноб, и ощутил запах прелых листьев. Он повернул голову и посмотрел на хозяина дома. И, как будто почувствовав взгляд Карла, Ласло, маркграф Лукки и Вогеза, тоже повернулся ему навстречу, прервав на полуслове разговор со своей супругой. Он был необычно напряжен и, возможно, встревожен. Во всяком случае, Ласло явно испытывал какие-то крайне сильные эмоции, которые стремился - впрочем, совершенно тщетно - скрыть от окружающих. В его светло-карих глазах плескалось безумие, рука, державшая золотой кубок чуть-чуть подрагивала.
"Отварная сепия, гарнированная мелко нарубленной жареной печенью…"
- Великолепный обед, - Карлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы слова прозвучали внятно и в нормальном темпе. Перед глазами уже появилась тонкая серая пелена, и усилился запах гниющих прошлогодних листьев. - Но особенно вашему повару удалась третья перемена.
- Вы так находите? - голос Ласло скрипел, как несмазанное тележное колесо. Вероятно, это страх высушил его гортань.
- Да, - кивнул Карл. - Несомненно! - он чуть заметно улыбнулся, но маркграф вряд ли мог не увидеть движения его губ. - Чем он приправляет печенку?
"Ядом негоды, разумеется, но от негоды, мой друг, сразу не умирают. От нее умирают постепенно. Вам следовало бы об этом подумать".
- Мне что-то нездоровится, - сказал Карл вслух, видя, что ужас парализовал самоуверенного Ласло, и тот не может вымолвить ни слова. - Но я обязательно пришлю кого-нибудь поблагодарить вас за этот великолепный пир…
* * *
- Здесь в самом деле темно, или это мне только кажется? - вопрос предназначался Сандре и был задан тихим голосом, едва ли не шепотом. Карл не хотел привлекать внимания гостей, но Гавриель его, разумеется, услышал. У герцога Сагера были отличный слух и великолепное зрение, но эту малость Карл, к сожалению, упустил из виду.
"Что еще я упустил из виду?"
Сейчас, Гавриель, наверняка, смотрел на него, размышляя над услышанным. Увы, и этого взгляда искоса Карл видеть не мог. Он просто знал, как смотрит на него старый друг, как знал и то, что тот на него смотрит. Впрочем, Гавриель не зря слыл очень сдержанным человеком. Он промолчал, а на вопрос Карла ответила Сандра:
- Света довольно, ваша светлость, - сказала она, и голос ее предательски дрогнул. Она боялась Карла, бедная, и, возможно, не зря. Любила и боялась. Боялась и любила…
"Любовь…"
"Что такое любовь?" - вопрос был не новый, но ответа на него Карл так до сих пор и не нашел. Не знал и не узнал, и Тьма бессильна была ему в этом помочь, и слова, записанные в книгах, тоже не содержали ответа. А сам Карл все чаще возвращался мыслью к тем давним временам, когда однажды в порыве страсти подумал, что любовь есть род вдохновения. Возможно, что так все и обстояло, потому что Ребекка Яриста его вдохновляла. И не важно, что, в конце концов, он написал всего лишь один единственный портрет женщины, мог бы написать дюжину, или десять десятков. Важно, что он "писал" ее в своей душе, в своем воображении несчетное число раз. Яриста… Она была такой, какой уже не смогла стать для Карла ни одна другая женщина. Может быть, то, что связывало его с Ребеккой, и есть любовь? Как знать.
"Интересно, а что думала на этот счет сама Ребекка?"
К сожалению, он так никогда и не собрался ее об этом спросить. Просто в голову не пришло. А теперь уже поздно. Ребекка мертва. Умер и Евгений. Ушли практически все, кого он знал тогда, тридцать лет назад. От того великолепного мира, которому Карл и посвятил свою последнюю фреску, остались только он и маршал Гавриель, и больше никого.
- Здесь в самом деле темно, или это мне только кажется? - спросил Карл, пытаясь рассмотреть собственную роспись сквозь серую вуаль, висевшую перед его глазами.
- Света довольно, ваша светлость, - ответила Сандра.
"Естественно… Но почему, тогда, я все еще к этому не привык?"
Это было более чем странно. Не то, разумеется, что Карл жил теперь в вечном сумраке. Это-то как раз было понятно. Свет всего лишь цена жизни, которую уже трижды не смог прервать яд негоды. Однако то, что Карл к этому так и не привык, каждый раз, как он это обнаруживал, вызывало у него удивление. И раздражение, пожалуй, тоже.
- Хотите вина, Карл? - Гавриель взял с подноса, который держал перед ними слуга, кувшин и наклонил его над кубком. Сам.
- Благодарю вас, Гавриель, - Карл следил за темной струей упавшей в кубок, слышал звук льющегося вина, но запаха, который уж верно должен был достичь его ноздрей, совершенно не ощущал.
- Это хорошее вино, - нейтральным тоном заметил Гавриель, небрежным жестом отсылая слугу. - Это…
- Я знаю, - Карл раздвинул губы в вежливой улыбке. - Войярское, темное, сорта "Кастор", с плато Нель, урожай прошлого года… Я что-нибудь пропустил?
- Имя винодела, - маршал был невозмутим.
- Риман, я полагаю, - сказал Карл, совершенно определенно знавший, что "делал" вино Симон из Мейри по прозвищу Риман, и поднес кубок к губам. Как он и подозревал, вкуса вино не имело тоже.
"Темное войярское с плато Нель… Как, демоны его побери, оно должно пахнуть?"
Воспоминание пришло мгновенно и оказалось настолько сильным, что душа Карла едва ли не сразу же покинула малую капеллу дворца Ноблей и отправилась странствовать по окрестностям Во, Дикому нагорью, и плато Нель. Западная Флора была прекрасна, а сейчас, осенью, должна была благоухать, как чертоги богов на Высоком Небе. Цветы, созревшие плоды, и тяжелые виноградные гроздья цвета грозовых туч… Карл почувствовал вкус зрелого винограда во рту, и сразу же вспомнил вкус вина, которое налил ему только что Гавриель. И пусть его воспоминания относились к давним временам и совсем к другому урожаю, они все же вернули ему запах и вкус вина, и напомнили, что капелла в это время суток наполнена торжествующим золотым сиянием солнечных лучей, проникающих сюда сквозь огромные витражи высоких стреловидных окон.
Золотое сияние…
"Ребекка"
- Я восхищен, - в голосе Гавриеля звучала ирония, но за ней, как прекрасно знал Карл, скрывался напряженный интерес человека, отлично понимавшего, откуда берется такое знание.