- Пестренько, - недовольно заметил Семецкий, разглядывая броскую красную этикетку с белыми буквами "кока-кола" на своем контейнере. - Они бы уж сразу выдавали голографическую наклейку на лоб или разноцветные флажки, чтобы семафорить проезжающим копам: дескать, обратите внимание, пью коричневое!
- Не сцы так, малолетка, - снисходительно сказал Янкель. - Заверни в газету и делай вид, что пьешь яичный шампунь или микстуру от кашля. И вообще, ради Б-га, оставь свою гребаную штатовскую терминологию. У нас здесь нет копов, у нас флики.
- Не один ли хрен, - фыркнул Юрайя. - Разве что у ваших форма более дурацкая.
- Когда вскроешь контейнер, посмотри под крышечку, - посоветовал я ему.
- Это еще зачем? - мигом насторожился Семецкий.
- Они иногда разыгрывают всякие призы. Плееры там, велосипеды, футболки с надписями, надувные матрасы… - Поскольку наш западнославянский друг продолжал недоверчиво смотреть на меня, я его поощрил: - Ну же, посмотри! Хуже не будет. Только осторожно, не выпусти коричневое.
Гребаный поляк подчинился, с величайшей осторожностью свернув шею своей бутылке.
- Бэзил, а что такое "Без выигрыша"? - поинтересовался он, внимательнейшим образом изучив пробку с внутренней стороны.
- Приблизительно то же, что "fuck off", но гораздо, гораздо вежливее.
У всех остальных джанков под крышечкой оказался тот же самый "fuck off".
Митрич переместился за руль, чтобы я без помех мог демонстрировать правильное употребление коричневого, и завел мотор. Он обожал водить машину под кайфом. Однажды он на спор, вусмерть обдолбавшись черным, проехал на двух колесах по ограждению моста через Темзу и сверзился в воду, что характерно, почти у самого противоположного берега. Это тем более любопытно, что в трезвом виде мы его за руль старались не пускать: в таком состоянии он нервничал, дергал машину, сбивал пешеходов, давил собак, царапал крылом полицейские автомобили, порой же вообще вел себя неадекватно.
Я бережно, смакуя каждое движение, скрутил пластмассовую крышечку со своего контейнера - "fuck off", естественно, - и, поднеся бутылку к лицу, вдохнул божественный аромат.
О, этот волшебный момент, когда ты медленно, благоговейно, затаив дыхание скручиваешь с бутылки коричневого крышечку и слышишь звук, от которого останавливается сердце: пш-ш-ш-ш! - из-под крышечки под давлением выходит избыточный углекислый газ, нашедший себе дорогу на волю.
Только что открытое коричневое свежо и остро пахнет морем. Благовонные пузырьки подпрыгивают и кувыркаются над горлышком, выстреливают из пластикового контейнера крошечными энергетическими иглами. Из откупоренного контейнера поднимается волнующий дымок, как из бутылки с шампанским. Если понюхать загадочно колышущуюся в глубине контейнера темно-коричневую маслянистую жидкость через некоторое время после вскрытия, можно уловить ярко выраженный запах японской софоры.
Осторожно приблизив бутылку к губам, надлежит аккуратно сделать первый глоток. О, этот первый глоток коричневого! Он всегда падает в организм, как на раскаленную плиту, вонзается в пищевод, словно в лоно изнывающей от желания женщины, обрушивается на все органы чувств разом, словно башни-близнецы нью-йоркского Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года. Ощутив на языке первый глоток коричневого, непроизвольно хочется издать блаженно-восхищенное обессиленное "А-а-а-а-а-а-а!..". Могу поклясться, что он бесследно испаряется, еще не дойдя до желудка. Я почти слышал, как коричневое шипит, соприкасаясь с раскаленной, истосковавшейся по нему глоткой Мидянина.
Кстати, вот что писал в свое время о коричневом правильный литератор Хемингуэй: "Одна такая кружка заменяла собой все вечерние газеты, все вечера в парижских кафе, все каштаны, которые, наверно, уже сейчас цветут, больших медлительных битюгов на внешних бульварах, книжные лавки, киоски и картинные галереи, парк Монсури, стадион Буффало и Бют-Шомон, "Гаранта траст ком-пани", остров Ситэ, издавна знакомый отель "Фойо" и возможность почитать и отдохнуть вечером, - заменяла все то, что он любил когда-то и мало-помалу забыл, все то, что возвращалось к нему, когда он потягивал это мутноватое, леденящее язык, согревающее мозг, согревающее желудок, изменяющее взгляды на жизнь колдовское зелье".
Это вам, что характерно, не какой-нибудь Митя Подольский! Это Хемингуэй!
На вкус коричневое божественно. Не всем нравится с первого раза. Практически никому не нравится с первого раза. Однако подсевший на коричневое джанк не может думать ни о чем, кроме этого специфического вкуса. Оно кисло-сладкое, покалывает язык и оставляет на зубах оскомину - зубы начинают скрипеть, будто свежевымытые волосы. Едва только первая порция коричневого поступает в организм, как тот начинает работать, словно хорошо смазанная машина. Ничего вроде бы принципиально не меняется, но окружающее пространство ощущается совсем по-другому. Ты уже не понимаешь, как мог обходиться без коричневого всего пять минут назад. Ты смотришь на других людей и не можешь понять, как они ухитряются жить без коричневого. Ты не способен представить, как будешь обходиться без коричневого несколько часов спустя, когда его действие закончится.
А потом наступает приход - словно огромная кувалда, обмотанная ватой, с размаху бьет тебя по черепу.
- Ухтышка! Вот это приход! - заценил Семецкий. - Убиться с тумбочки до полного отпада башки! Будто все внутренности подпрыгнули, а потом снова опустились.
- Мы действительно подпрыгнули, идиот! - рявкнул Митрич. - Я наехал на кошку!
- А.
Семецкий притих.
- Коричневое действует вдруг, но далеко не сразу, - сказал я. - Подождите минут пятнадцать-двадцать. Пусть всосется в кровь.
- Я чувствую прилив сил, - сказала Лэсси.
- Это фантомные ощущения, - пояснил я. - Самовнушение.
- По-моему, зрение обостряется, - заметил Бенедиктуc Канада, скользя глазами по строчкам в своем наладоннике. - Буквы стали четче видны.
- Фикция, - произнес я. - Дождитесь коричневого прихода. Вы сразу его почувствуете. Ошибиться невозможно.
- Мидянин, глянь-ка, что! - снова раздался удивленный голос Семецкого. - Раньше я так не умел. Или мы опять наехали на кошку?
Я обернулся и увидел, что Юрайя с любопытством разглядывает небольшое красное пятно, невесть откуда взявшееся на боковом стекле. Затем он вытянул указательный палец, коснулся окошка, и на стекле осталось еще одно пятно, ярко-синее. Семецкий повел пальцем по диагонали - на стекле проявилась синяя полоса.
- А теперь зеленым, - сказал Юрайя и тем же пальцем заштриховал синюю полосу зеленой елочкой.
Опа. Похоже, меня воткнуло, а я так ничего и не почувствовал. Да и не только меня.
Действительно, уже полминуты я ощущал странный психологический дискомфорт, но пока не придавал этому значения. Однако после опытов Семецкого в изобразительном искусстве меня немедленно пробило на измену. Во имя Альмонсина-Метатрона, кто все эти причудливые существа и для чего они едут со мной в этом рычащем, зловонном железном экипаже? Я осторожно покосился влево, туда, где сидела мерзкая мускусная тварь, после некоторых колебаний идентифицированная мной как Янкель. Плоская старческая голова пресмыкающегося торчала над воротником джинсовой куртки на длинной и тонкой шее, огромный кадык обтягивала зеленая пергаментная кожа, больше похожая на чешую. Кстати, Янкель - что обозначает это слово? Оно было знакомым, но наотрез отказывалось что-либо обозначать. Как, впрочем, и подавляющее большинство других знакомых слов, которые плясали у меня в голове, никак не складываясь во что-либо осмысленное.
- Не говори остальным, - прорычала мускусная тварь. - Я - руководитель колониального восстания с Сириуса, скрываюсь от властей Метрополии. Имперцы гоняют меня по всей Системе уже несколько лет. Не выдавай меня.
- Фасфалакат, - на всякий случай сказал я. - Татусасут. Будирован. Зугдиди.
Стало значительно легче.
Бросив взгляд на переднее сиденье, я обнаружил там человека, который некогда называл себя Кирае Бенедиктусом Канадзавою, в просторечии Беном Канадой. Он ничуть не изменился и по-прежнему смотрел в свой гребаный палм, вот только теперь на нем вместо кожаной косухи, клепаных джинсов и остроносых "казаков" был строгий черный костюм с галстуком. Собранные сзади в длинный белобрысый хвост волосы теперь оказались коротко, по-военному острижены. Половину его лица закрывали непроницаемые черные очки.
- Не выдавай меня, - проронил человек, называющий себя Кирае Бенедиктусом Канад завою. Он так и не оторвал взгляда от электронной книжки. - Я агент американской секретной спецслужбы "Люди в черном", занимающейся борьбой с инопланетными интервентами, работаю под прикрытием. Не говори остальным.
- Татусасут, - сказал я ему. - Астаграмица.
Я с трудом повернул отяжелевшую голову и зафиксировал попавшую в поле моего зрения Лэсси. С ней вроде бы все было в порядке - те же оранжевые волосы до лопаток и гладкая кожа лица, варварски пирсингованная тут и там металлическими кольцами и шариками, та же уродская кислотная футболка, те же вытатуированные муравьи, описывающие бесконечные эллипсы вокруг ее левого уха. Однако в ее организме обнаружился непредвиденный апгрейд. Ниже пояса у мисс Хоган оказалось огромное сегментированное осиное брюшко, которое непрерывно сокращалось, выпуская и втягивая блестящее от яда жало размером с насадку для отбойного молотка.
- Видал? - Она едва заметно усмехнулась. - Только не говори никому. Я работаю под прикрытием. Это я только выгляжу девочкой-припевочкой, на самом деле мне тридцать два года и я майор английской правительственной службы по борьбе с наркотиками. Выполняю секретные задания высшего уровня сложности. Два королевских ордена.
- Бюскермолен и Роелофсен, - сказал я ей.
Плеханда за моей спиной, отложив очередной растерзанный шприц, глубокомысленно перебирал кипарисовые четки. Вместо крестика на них болтался деревянный пацифик.
- Брат Андре, - проговорил он, - Рыцарь Кадош двадцать первого градуса Посвящения, экзекутор дисциплинарий. Центурион Воинства Иальдабаофа. Сотрудник Ложи Гадеса, занимающейся внедрением в европейские молодежные массы моды на психоактивные вещества, разрушающую личность музыку, пропагандирующие насилие кинофильмы, порнографию и кровавые компьютерные игры. Прикреплен к банде "Факин Джанки" в качестве тайного куратора личным приказом Магуса. Убедительная просьба не выдавать моего инкогнито. Реге, Сатан!
- Роатшисора, - сказал я, поворачиваясь к Саша.
- Не говори остальным, что я из МИ-6, - попросила она, нервически подергивая многочисленными щупальцами, стрекательными жгутиками и ложноножками. Я видел, как по ее прозрачным вакуолям непрерывно циркулирует питательная жидкость. - Спецоперация британской разведки по ликвидации работающего под прикрытием особо опасного израильского агента, занимающегося шпионажем в области ядерных технологий. Не выдавай меня; я сделаю все, что захочешь. Хочешь, вкусно перепихнемся? Но только после траха мне придется тебя съесть. У нас в МИ-6 так принято.
- Аурангзеб, - вздохнул я. Каких только тварей не берут теперь в спецслужбы!
Что касается Семецкого, то он увлеченно рисовал пальцами на боковом стекле, разукрашивая его разноцветными диаграммами. Невольно проследив за движениями его пальцев, больше похожих на суставчатые паучьи ноги, я обнаружил, что линии на стекле складываются в связное сообщение: "МОССАД. Секретная операция против английских спецслужб. Не говори никому, не надо".
Короче, полное иншалла.
Самое смешное, что я совсем позабыл рассказать ребятам настоящее главное про коричневое. Настоящим главным же в данном случае было то, что коричневое действительно не выстраивает для клиента новой реальности: оно просто прочищает ему мозги, снимает многочисленные психологические блоки и установки, заставляя видеть мир таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким человек видит его под неодолимым влиянием скрытой пропаганды в СМИ, чужого мнения и психотропных веществ, которые мировое правительство добавляет в магазинные продукты или распыляет в виде аэрозолей над мегаполисами.
М-да, полковник Мидянин, подумал я, давненько же ты не влезал в столь конкретное дерьмо. Впрочем, иногда бывало и хуже - в Чечне, когда моджахеды несколько часов пилили меня связанного тупыми штык-ножами, и в Югославии, когда мы под плотным огнем противника сбили американский "Стелc", испытывая новейшую радарную систему, и в Ираке, когда мы тайно опробовали противотанковое орудие последнего поколения и уничтожили американский танк направленным плазменным зарядом, который оставил в непробиваемой броне крошечное аккуратное отверстие, впоследствии повергшее в глубочайшее недоумение штатовский генштаб.
Митрич развернулся ко мне всем корпусом, придерживая руль третьей рукой, которая незамедлительно выросла у него из поясницы. Вообще-то Митрич теперь гораздо больше напоминал гигантского желтого кузнечика, чем двадцать минут назад.
- Ты бы следил за дорогой, мурлинап, - посоветовал я ему. - Гарманбазия все-таки.
- Ничего, - отмахнулся он, - у меня на затылке есть запасные глаза. Видишь? - Он мотнул головой, и перед моим лицом качнулись на стебельках два выпученных глаза, росшие с тыльной стороны его хитинового черепа. - Но оставим это. Я должен крайне серьезно с тобой поговорить. Не нужно тебе было видеть этого, ну да что ж теперь.
Зазвучала зловещая саксофонная мелодия Фантомаса из одноименного фильма, которая плавно переросла в главную музыкальную тему из мультика "Пинк пантер".
- Оставь мне левую ногу, - попросил Митрича рептилия Янкель. - И почки. Остальную требуху можешь забрать себе.
- Не говори им, что я агент, - сквозь зубы прошипел Бенедиктус. - Я гоняю их по Системе уже несколько лет. Вот этого зовут Глот, вот этого, желтого - Весельчак У. Крайне опасные космические пираты с параноидальными наклонностями. Барроуз описал их банду в трилогии "Мягкая машина", "Билет, который взорвался" и "Нова-Экспресс". Пожалуйста, не выдавай меня!
- Трампитрицерапевт, - сказал я.
- Черт! - сказал Митрич, оказавшийся на самом деле Весельчаком У. Он явно перепугался. - Не бросайся словами Силы всуе! Подожди, сейчас я откушу тебе голову, и мы поговорим как мужчина с мужчиной.
- Отдай мою гарманбазию, Боб, - сказал я. Я вовсе не собирался сдаваться без борьбы.
- Где скальпель? - суетился Янкель. - Весельчак, оставь мне левое предплечье и селезенку. Хочу сделать себе игрушечный паровозик.
Митрич протянул в мою сторону руку, которая начала телескопически выдвигаться вперед. Возле самого моего лица она клацнула пальцами, очень напомнив мне двойные челюсти Чужого.
- Беспощадное убийство посредством точечного пирсинга носовой перегородки, - прокомментировал Митрич. - Выполняется в три приема. Этап первый…
- Фасфалакат! - произнес я, с любопытством разглядывая вращающиеся у меня перед глазами ногти Весельчака Митрича.
- А! - внезапно каркнул он. - Подонок! - Его телескопическая рука бессильно опала, словно проколотая надувная игрушка. - Сколько можно просить не трепать сильные слова впустую!
- Фасфалакат, - на всякий случай повторил я, отметив, что это слово ему определенно не нравится.
Лопался ли когда-либо у вас в руках воздушный шарик? Вот так же - легко, неожиданно и мерзко - лопнул Митрич, обдав нас зловонным содержимым своего нутра. Микроавтобус тут же потерял управление и пошел юзом. Я успел ощутить, как мой желудок подкатывает к горлу, прежде чем машина в конце параболы смачно впечаталась во что-то твердое. Все произошло настолько быстро, что я даже не успел, испугаться. Раздался мощный удар, посыпалось битое стекло. Нас швырнуло друг на друга, я врубился во что-то лбом и на некоторое время потерял всякую ориентацию.
- Наружу! - взвыла у меня над ухом Саша. - Быстро наружу! Сейчас тут все взорвется к чертовой матери!
Учитывая то, что в грузовом отделении у нас лежал некоторый боезапас на случай непредвиденного нападения конкурентов, это было не лишено разумности. Дверь микроавтобуса переклинило в направляющих, поэтому Янкель с Саша как обладатели наиболее тяжелых в нашей компании ботинок просто вынесли ногами боковые стекла, и мы разом вывалились на грязный асфальт.
Все-таки интересно, как представители разных наций реагируют на резкие раздражители. К примеру, евреи подтягивают колени к подбородку, а локти растопыривают, чтобы защитить почки от пинков. Французы начинают биться в истерике и сучат тонкими ножками. Англичане сидят в полной прострации перед своим разлитым по столу чаем и не знают, что предпринять дальше и куда вообще деть руки. Латиносы вытаскивают наваху и плавно описывают ею восьмерки перед лицом атакующего объекта. Поляки начинают обвинять в происшедшем окружающих и делают это до тех пор, пока их чем-нибудь не заткнешь. Новозеландцы прищуриваются, закладывают руки за спину и отставляют в сторону левую ногу, словно демонстрируя своим видом: "Ну, попробуй возьми!". Японцы глупо хихикают и кланяются, всеми силами пытаясь перевести произошедшее в шутку. И только мы, русския, молча терпим некоторое количество времени, а потом встаем во весь рост и спасаем всех одним хорошим ударом кулака.
Именно так, в соответствии с устоявшимися национальными ролевыми схемами, мы и вели себя в тот момент. Саша выволокла ничего не соображающего, окровавленного Плеханду за шиворот и пинками погнала его за угол здания, где можно было укрыться. Янкель пихал впереди себя отчаянно ковыляющую мисс Хоган с разбитой коленкой. Семецкий попытался рисовать пальцами на борту вписавшегося в фонарный столб микроавтобуса, но Бенедиктус, не отрываясь от палма, при помощи подзатыльника направил его в укрытие. Я замыкал отступление, зажимая ладонью горлышко спасенной полбутылки коричневого - все остальные в суматохе побросали свои контейнеры в машине.
Прямо над нами улицу пересекала старая линия электропередачи. Невидимые в темноте высоковольтные провода жужжали и потрескивали, словно неисправная электролампа в кошмарах Дэвида Линча. Мы форсированным маршем миновали несколько кварталов, когда позади наконец глухо бабахнуло - исковерканная искрящая проводка и выходившие из пробитого бака бензиновые пары наконец нашли друг друга. Я с самого начала предложил разделиться и линять поодиночке, чтобы нас тяжелее было накрыть всех разом, а накрыв, тяжелее связать с взрывом в портовых кварталах. Саша в ответ предложила мне отсосать. Я вякнул что-то насчет фликов. Янкель выразился в том смысле, что флики сосут за копейки вприсядку в гамаке на горных лыжах в лесополосе в летний период. Дальше мы рвали когти молча. В общем-то, я могу их понять: народ был категорически напуган происшедшим и жаждал объяснений.