* * *
Проводник из клана Кавендишей закончил экскурсию вдоль рек планеты Мнемоз и, поклонившись, передал туристов проводнику, который должен был провести их в мир развлечений и бесконечного шоу.
– Уже уходите? – разочарованно спросила Хейзел художника. Он кивнул. – Очень жаль. Я уже успела привыкнуть к вашей компании, – она заставила себя улыбнуться. – Может быть, посидим где-нибудь, пропустим по стаканчику и посмотрим какое-нибудь шоу?
– Боюсь, для веселья еще слишком рано, – сказал Назиф. – А для прогулок уже слишком поздно.
– Что ж, – разочарованно вздохнула Хейзел. – Тогда до вечера.
– Если мы сможем найти друг друга.
– Ну, это уж, знаете, как говорят, было бы желание…
– Надеюсь, будет, – улыбнулся Назиф.
Они расстались.
– С этими художниками всегда так, – сказал Хейзел невысокий лысеющий мужчина. – Всего лишь образы и краски, и никакой привычной для нас логики, – он протянул Хейзел руку. – Я Бити Меган, – он улыбнулся и показал на кучерявого мальчишку, – а это – мой сын Кип.
Хейзел пожала предложенную руку и в последний раз посмотрела на удаляющуюся спину художника.
– А я знаю вас! – сказал ей мальчишка. – Вы жена того старика, который украл у меня игрушки!
– Украл игрушки?! – Хейзел рассмеялась. – Поверь, Квинт бы никогда не стал воровать у тебя игрушки.
– Потому что он воин?
– Верно.
– Разве может старик быть воином?
– Ну, он не всегда был стариком.
– Но сейчас-то он старик! – мальчишка посмотрел на отца. – Ты тоже станешь когда-нибудь дряхлым и глупым?
– Конечно, – сказал Бити.
– Тогда я уйду от тебя, – Кип решительно кивнул. – Как мама.
– Так вы, значит, здесь вдвоем? – поспешила сменить тему разговора Хейзел.
Бити кивнул.
– Он налоговый агент, – сказал Кип. – Разорил сотни людей и приехал сюда замаливать грехи.
– Ну, это не так уж и плохо, – вступилась за Бити Хейзел.
– Почему? – требовательно спросил Кип.
– Ну, ведь они все еще живы.
– Без денег?! – мальчишка рассмеялся. – Мама сказала, что это хуже, чем смерть!
– Кип! – одернул его отец.
– Она ушла из-за тебя! – закричал он. – Ненавижу тебя! Слышишь?! Ненавижу! – мальчишка ударил Бити в бедро и, развернувшись, деловито зашагал прочь.
– Он лучше, чем кажется, – вступился за него отец. Хейзел кивнула. – А его мать… Наверное, она ушла, потому что хотела уйти, – Бити тяжело вздохнул. – Сначала говорила, что хочет денег, потом, когда я позволил ей купаться в деньгах, сказала, что ей не нужна эта грязь. Боюсь, некоторые люди просто не созданы быть рядом с нами.
– Или же мы просто не способны понять их, – сказала Хейзел, вспоминая Квинта.
* * *
Дверь в номер была закрыта, и Хейзел долго барабанила по ней кулаком, пытаясь докричаться до мужа.
– Может быть, он умер? – спросил портье. – В его возрасте такое иногда случается.
– Нет, – решительно качнула головой Хейзел. – Только не он.
– Но…
– Никаких "но"! Просто дай мне запасной ключ и заткнись.
– Как скажете, мадам, – сдался портье.
Хейзел выхватила из его рук ключ и сжала во вспотевшей ладони. Острые грани впились в кожу, но она не почувствовала этого.
– Ты не посмеешь! – проскрипела зубами Хейзел, взбегая по лестнице. – Если смерть доберется до тебя, то это будет на арене. Не так! Не здесь!
Миловидная горничная шарахнулась в сторону от обезумевшей женщины. Белые накрахмаленные простыни выпали из ее рук.
– Квинт! – прокричала Хейзел, распахивая дверь.
Она вбежала в комнату. Кровать была заправлена, душ выключен. Теплый ветер, врываясь в открытое окно, колыхал тяжелые шторы. Номер был пуст. Хейзел села на кровать и рассмеялась.
– Что это со мной? – спросила она безразличные стены.
Десятки раз Квинт выходил на арену смерти, но она никогда не переживала так, как сегодня, оставив его на пару часов одного. Может быть, это планета так действует на нее? Хейзел подошла к окну и, облокотившись на подоконник, выглянула из номера. Где-то внизу по дорогам из белого камня ходили люди. Светловолосый мужчина поднял голову и помахал рукой. Хейзел помахала в ответ, но так и не смогла вспомнить, когда они успели познакомиться…
– Как насчет того, чтобы встретиться вечером? – прокричал прыщавый подросток из далекого прошлого.
Хейзел тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Внизу снова появились люди. Но лишь на мгновение. Планета Мнемоз растворялась, возвращая Хейзел назад, на Бирей, в ее детство…
Старая мать лежит на грязной кровати. Хейзел стоит рядом и смотрит, как вздымается ее плоская грудь. Морщинистое лицо искажают гримасы боли. Мать слепо протягивает к дочери руку. Желтая кожа провисает на костях. Пальцы сжимают ладонь Хейзел. Она оборачивается и смотрит на Дармана. Священник молчит. Невысокий, гладковыбритый. "Странно, – думает Хейзел, – неужели на этой безумной планете все еще находятся те, кто продолжает во что-то верить?!"
– Отпусти мне грехи, – просит Дармана мать Хейзел.
– Я не могу, – говорит он. Мухи жужжат вокруг его вспотевшей головы.
– Никто не узнает, – хрипит старая женщина.
Хейзел закрывает глаза, стараясь не слушать звуки тошнотворной молитвы. Хватка матери слабеет. Жизнь вытекает из нее вместе с выделениями и слезами. Она умирает долго. Намного дольше, чем послушницы планеты Бирей. Худая грудь опадает. Тело вздрагивает. Ее хоронят за оградой кладбища, но и это считается почестью для послушниц, переданных Иерархией в услужение местным священникам.
– Что теперь будет со мной? – спрашивает Хейзел Дармана.
– Не знаю, – говорит он. – Подожду месяц и обменяю на новую послушницу.
– Ты можешь оставить меня. Я заменю мать…
– Ты еще ребенок, а мне нужна женщина.
– Мне шестнадцать.
Хейзел смотрит на Дармана и вспоминает монастырь, где они жили с матерью, пока год назад священник не взял их в свой дом.
Монахи ходили по обнищалым деревням и обещали падшим женщинам спасение, затем приводили в монастырь, обращали в свою веру и превращали в послушниц. Обряд инициации длился чуть больше часа, завершаясь ритуальным прижиганием мозга, после которого мирская сущность послушницы считалась очищенной. Покорные и смиренные, до конца своих дней они, словно вещи, передавались священникам на пожизненное содержание. Иногда процедура прижигания проходила неудачно и послушницы лишались не только личности, но и дара речи, рассудка, превращаясь в ходячих мертвецов со стеклянными глазами. Таких женщин обычно жаловали молодым дьяконам или провинившимся священникам, а иногда просто умерщвляли, если их становилось слишком много в монастырских подвалах, а год выдавался неурожайным, чтобы кормить лишний рот.
– Отправишь меня назад, и, клянусь, я убью себя, – шепчет Хейзел, глядя Дарману в глаза. – К тому же твое место в Иерархии не так высоко, чтобы надеяться получить что-то достойное. Они отправят к тебе калеку или старуху, а меня отдадут епископу или митрополиту.
– Я не могу нарушать правила, – говорит Дарман, обливаясь потом. – Иерархия узнает обо всем, когда настанет время твоей инициации в послушницы.
– А если мы обманем Иерархию? – Хейзел осторожно поднимает юбку. – Это несложно. Я уже пробовала. В монастыре. Когда монахи приводили к нам своих внебрачных сыновей… – она подходит к открытому окну и упирается руками в подоконник.
– Я слишком взрослый для тебя.
– Это лучше, чем возвращаться в монастырь.
– Не знаю, получится ли у меня.
– Получится.
Хейзел смотрит, как за окном ходят люди. Светловолосый прыщавый подросток приветливо машет рукой. Она машет ему в ответ.
– Не знаю, получится ли… – бормочет за спиной Дарман.
Хейзел сжимает руками подоконник.
– Как насчет того, чтобы встретиться вечером? – кричит светловолосый парень.
– В десять, – говорит она.
Он улыбается. Видит, как она кивает ему, но не видит, как она плачет. Никто не видит.
– Такая молодая! – шепчет за спиной Дарман. – Такая свежая! – он гладит ее бедра. Вдыхает запах ее волос.
– А говорил, не получится!
Она заставляет себя улыбаться. Сдерживает тошноту и вычеркивает из памяти воспоминания. Месяц за месяцем… И бежать некуда. Ждать нечего. Вокруг пропахшее потом священника настоящее. "Убей! Убей! Убей!" – пульсирует в голове безумие. "Убей себя. Убей Дармана. Убей всех, кто создал этот несовершенный мир".
Хейзел одевается и уходит на улицу. Пьяный бездомный смотрит, как она поливает его бензином для заправки зажигалок. Крики успокаивают. Черная копоть поднимается в грязное небо. Улицы изгибаются, уходя в неизвестную даль…
Залитый кровью гладиатор поднимает над головой кубок победителя.
– Сталь и огонь, – говорит Хейзел.
– Ты всего лишь шлюха! – говорит незнакомая блондинка.
– Ты не знаешь, кто я, – говорит Хейзел.
Блондинка смеется. Они целуются, дожидаясь гладиатора.
– Чем ты удивишь его? – спрашивает блондинка.
Хейзел берет ее руку. Под короткой юбкой нет нижнего белья.
– Глубже.
– Нужно будет сделать себе такую же! – смеется блондинка, пытаясь вспомнить, когда сама лишилась девственности.
– Никакой хирургии, – говорит Хейзел. – У меня все по-настоящему.
– Все равно маловато будет для удивления! – кривится блондинка.
– Ну, у меня еще есть ты, – Хейзел снова целует ее. – Сталь и огонь, – шепчет она. – Мы смоем нашу грязь теплой кровью.
– У тебя будет ее не так много!
– Кровь есть у тебя.
– Прости! – смеется блондинка. – Но свою я пролила уже очень давно.
* * *
Хейзел открыла глаза. За открытым окном начинался поздний вечер. Подушка была мокрой от слез. Глаза раскраснелись. Она умылась и привела себя в порядок.
– Пошел ты к черту, Квинт! – сказала Хейзел, выбирая вечернее платье.
Она вышла на улицу и выбрала самое яркоосвещенное казино. Звенела монета. Пиликали игровые автоматы. Стучали брошенные кости. Крутилась рулетка. Атласные карты с названием планеты на рубашке скользили по поверхности столов. Игра увлекала людей. Хейзел видела, как горят их глаза. Азарт и безумие, способные заставить забыть обо всем, кроме игры. Хейзел купила фишек и заняла место за рулеткой. Рыжеволосая женщина по правую руку все время выигрывала и смеялась противным сопрано. Хейзел терпела ее так долго, как только могла, но в итоге решила сменить игровой стол.
– Хейзел! – позвал Бити Меган. – Идите сюда, Хейзел!
Он сидел за карточным столом и выглядел самым счастливым человеком в галактике.
– Надеюсь, у вас не дурацкий смех, – сказала Хейзел.
– Смех? – Бити щелкнул пальцами, подзывая официантку. – У них очень хорошее красное вино! Попробуйте.
– Вы пьяны? – подозрительно спросила Хейзел.
– Я? – он громко рассмеялся. – Нет. Что вы! Я счастлив!
– Хорошая карта?
– Просто отвратительная!
– Чему же вы радуетесь?
– Не знаю! – Бити протянул ей бокал вина. – Всю жизнь я копил деньги, но сегодня я вдруг понял, что от денег нет никакого прока, если не заставить их приносить своему владельцу счастье! И почему, не понимаю, я никогда не ходил в казино?! – он посмотрел на Хейзел счастливым взглядом. – Вы не знаете?
– Нет, – она качнула головой, пригубив бокал с вином. – На планете, где я родилась, не было казино. По крайней мере, таких, как это.
– Вот как?! – Бити озадаченно почесал лысеющую голову.
– Самым популярным у нас был Колизей. Десятки тысяч людей собирались на его трибунах, делали ставки и смотрели, как гладиаторы убивают друг друга.
– Насмерть?
– Насмерть, – Хейзел улыбнулась. – Вино действительно неплохое.
– Да, – Бити сделал ставку и даже не посмотрел на свои карты. – Так, значит, ваш муж был гладиатором? – Хейзел кивнула. – И каково это?
– Что?
– Ждать, когда он вернется.
– Шестнадцать лет я ждала его, зная, что он вернется, а сегодня испугалась, что он умрет от старости, – она вымученно рассмеялась. – Наверное, накопилось.
– Вам нужно отвлечься, – решительно закивал Бити.
– Я не против.
– Обязательно нужно! Даже Кип где-то здесь скармливает автоматам наши деньги. – Бити по-дружески взял Хейзел за руку. – Знаете, по-моему, это помогает ему отвлечься. Он смеется, как ребенок. Как настоящий ребенок!
– А ваша жена? – Хейзел подала знак крупье, что вступает в игру. – Как давно вы расстались?
– Пару лет.
– А другие?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, – Хейзел вспомнила Квинта. Вспомнила его бойцом и стариком. – Шестнадцать лет я прожила со своим мужем и лишь однажды изменила ему. Недавно. Изменила, надеясь, что это вернет его прежнего, но ничего не вышло. – Она посмотрела пришедшую карту и удвоила ставку.
– Наверное, это сложно, – сказал Бити.
– Сложно что? – Хейзел бросила карты на стол и забрала выигрыш.
– Понять, что человек, которого вы любили, совершенно другой, нежели вы себе представляли.
– Возможно. – Хейзел снова сделала ставку. – Или же мы другие.
– А вот за это я выпью! – оживился Бити. – Моя жена казалась мне самой красивой женщиной из всех, что я знал, но вот сейчас я думаю, что это совершенно не так.
– А вы? – Хейзел провела указательным пальцем по ободку бокала, на дне которого еще оставалось вино. – Думаете, вы были хорошим любовником?
– Думаю, нет.
– А мой муж был хорошим. Может быть, даже идеальным. Крепкий, сильный, уверенный.
– Это значит, что у меня нет шансов? – улыбнулся Бити.
– Не знаю. – Хейзел сбросила карты и встала из-за стола.
– Уже уходите?
– Пожалуй, да.
– Одна.
– Не знаю, – Хейзел посмотрела на Бити. – Я никогда не целовала налогового агента.
– Я тоже, – Бити поднялся из-за стола.
Они были примерно одного роста и возраста.
– Уйдем? – предложила Хейзел.
– Только договорюсь, чтобы присмотрели за Кипом.
Белые камни люминесцировали, освещая им путь.
– Куда вы меня ведете? – спросила Хейзел.
– К себе, – Бити предложил взять его под руку.
– Может быть, к рекам?
– Зачем?
– Не знаю. Разве я вам не нравлюсь?
– Нравитесь.
– Тогда что вам мешает овладеть мной на улице?
– Овладеть? – Бити неловко улыбнулся. – Да я еще даже не целовал вас.
– А для вас это важно?
– Конечно, – он замолчал, отвечая на поцелуй Хейзел.
– Как-то неловко вышло, – сказала она.
– Ну, можно еще раз попробовать, – сказал Бити.
Хейзел кивнула.
– Ну что? Теперь идем к рекам?
– Вас стесняет, что у меня может вернуться сын?
– Не знаю. Я не думала об этом. Просто у рек, казалось, будет лучше.
– Чем?
– Мой муж отвел бы меня к рекам.
– А я отведу вас к себе.
Они закрыли дверь, вывесив табличку "Не беспокоить".
– Не бойтесь, – сказал Бити, проводя Хейзел в спальню.
– Да я и не боюсь, – она запрокинула голову, отвечая на поцелуй. Бити гладил ее спину, пытаясь разобраться с застежками платья. – Давай помогу, – сказала Хейзел.
Она высвободилась из его объятий. Теплый ветер, проникая в открытое окно, приносил ночную свежесть.
– Он подглядывает за нами, – сказал Бити, снимая пиджак.
– Кто?
– Не знаю, – он показал на окно.
Хлопнув большими глазами, трехцветный зверек спрятался за подоконник.
– Я переживу, – улыбнулась Хейзел.
Она сняла платье и легла на кровать. Бити расстегнул ремень и, спустив штаны, остался в одних трусах. Хейзел молча смотрела на мясистое тело. Ноги ее были раздвинуты. Черное белье скрывало наготу. Бити встал коленями на кровать и осторожно стянул с ног Хейзел чулки.
– Оставить не хочешь? – спросила она.
– Нет, – он протянул ей руку, помогая сесть.
Пальцы неуклюже расстегнули бюстгальтер, обнажив полную грудь. Хейзел снова легла на спину. Подняла бедра, помогая Бити избавить ее от остатков одежды. Зверек за окном снова выглянул из-за подоконника. Бити навис над Хейзел. Его губы прижались к ее губам. Она согнула в коленях ноги.
– Я только недолго, – предупредил он.
– Хорошо, – она закрыла глаза.
Зверек осмелел, взобрался на подоконник и сел, свесив короткие ноги. Хейзел застонала. Услышала свой голос и даже растерялась от этого. Бити снова поцеловал ее. Она открыла рот, пытаясь найти языком его язык. Он тяжело задышал и навалился на нее, прижимая к кровати. Хейзел вздрогнула, не веря, что кончает.
– Извини, – прошептал ей на ухо Бити.
– Не извиняйся, – она обняла его за шею. – Я тоже успела.
– Правда?
– Сама не знаю, как это… – Хейзел открыла глаза и, повернув голову, посмотрела на трехцветного зверька.
Увидев, что на него смотрят, он недовольно фыркнул и спрыгнул за окно.
– За нами все еще наблюдают? – спросил Бити.
– Уже нет, – Хейзел погладила его по щеке.
– Можно немного передохнуть и попробовать еще раз, – предложил он.
– Я не против, – сказала Хейзел. – Только, чур, не так быстро на этот раз.
Глава третья
Утро. Холод пробирается под одежду, целует тело ледяными губами. И сон отступает. Сон, подробностей которого Мидлей уже не помнит. В голове кавардак. Мысли путаются. Открой глаза, Мидлей! Слипшиеся веки поднимаются нехотя, словно старые заржавевшие двери. Вокруг панельные стены, разросшийся плющ, выстроившиеся в ряд скамейки из плексигласа. Две надписи: над выходом – вокзал, над закрытым окошком – касса. Теперь подняться на ноги, заставив закоченевшие суставы снова работать. В зале ожидания никого. Заглянуть в окошко кассы – пара свечных огарков да жирная муха, застывшая на пыльном столе. Часы на правой руке показывают раннее утро. Снова хочется спать. Но спать уже поздно. Мидлей выходит на улицу, окунаясь в утреннюю свежесть и пение птиц. Старые деревья нависают над узкой дорогой, выложенной белым камнем. Кустарник и жимолость подбираются к вокзалу, отвоевывая принадлежащую им территорию.
– Не очень милое место, правда? – спрашивает девушка. Мидлей оборачивается к ней. – Самое красивое здесь, – говорит она, – это вокзал и кладбище.
– Кладбище? – Мидлей смотрит в ее темно-карие глаза.
Она кивает, достает сигарету и закуривает. Белый дым вырывается между накрашенных губ.
– У тебя есть имя?
– Мидлей.
– А я – Зоя, – на ее щеках появляется румянец.
– Странно, правда? – улыбается Мидлей.
– Что странно?
– Мы всего лишь познакомились, а вы уже покраснели.
– Я покраснела?
– Именно.
Румянца на ее щеках становится больше. В глазах вспыхивает гнев. Губы изгибаются в пренебрежительной улыбке.