– Нужно найти тебя, – говорит Солидо.
– Не смей!
– А ты останови меня! – он разворачивается и уходит прочь.
Зоя бежит за ним следом.
– Ты сам все испортил! – кричит она.
– Я знаю. – Солидо отдает ей зажигалку.
Они идут вдоль рядов камер с телами людей, уступая место механическим работникам.
– Сюда! – кричит им Мидлей.
Обнаженный двойник Зои лежит на металлическом столе. Перед карими глазами мелькают созданные голограммой образы. Секс, личная гигиена, секс, выбор одежды, секс, модели общения, секс, карты местности, секс, лица знакомых, секс, информация о питании, секс…
– Зачем они все это показывают мне? – спрашивает Зоя.
– Затем, что ты – блудница? – Солидо смотрит на плоский живот двойника. – И ребенка у нее нет? – его взгляд опускается ниже. – И возбуждает ее все это больше, чем тебя.
– Откуда ты знаешь?! – Зоя обиженно смотрит на рождаемые голограммой образы. Позы лесбийской любви уступают место правописанию и манерам общения. Фразы, буквы, почерк. И снова секс. Мужчина сверху. Мужчина снизу. Мужчина сбоку. Подробности крупным планом. Вид изнутри. Разряд тока. Двойник стонет. Новая игра плоти.
– Я возбуждаюсь, – говорит Солидо.
– Я тоже, – Зоя смотрит на лужицу выделений между ног своего двойника. – Мидлей?
– Да?
– Давай поищем тебя.
– Зачем?
– Затем, что в прошлый раз мы едва не убили с Солидо друг друга. Не хочу проверять, что будет теперь.
Они бродят между рядов камер с людьми, изучают их лица. Ничего. Никого. Даже на металлических столах.
– Где нам найти Мидлея? – спрашивает Зоя голограмму.
– Нигде, – говорит блондинка.
– Почему? – спрашивает Солидо.
– Потому что он уже не такой, как вы.
– Как это? – Зоя подозрительно смотрит на Мидлея.
– Я не знаю, – говорит он.
– Нас сделали здесь? – спрашивает голограмму Солидо.
– Да.
– И Мидлея?
– Да.
– Почему же тогда мы не нашли его двойника?
– Потому что его уже здесь нет.
– Черт!
– Подожди, – Зоя смотрит на изображение блондинки. – Почему мы нашли своих двойников?
– Потому что вы покинули Хорнадо-дел-Муэрто.
– Что будет с двойником Солидо?
– После его смерти будет создан новый двойник.
– Так мы тоже должны были умереть?
– Да.
– Но ведь не умерли.
– Вы покинули Хорнадо-дел-Муэрто.
– Но ведь мы живы.
– Информация отсутствует.
– Что будет с моим двойником?
– Она займет свое место.
– Как и двойник Мидлея?
– Да.
– Где?
– На этой планете.
– В Хорнадо-дел-Муэрто?
– Отель "Амелес". – Блондинка исчезает, уступая место трехмерной карте.
– Как нам попасть туда? – спрашивает Зоя.
– Информация отсутствует.
– Как нам выбраться отсюда?
– Информация отсутствует.
* * *
Каменная стена проникла в них. Стала одним целым. Заполнила сознание. А потом так же внезапно отступила, оставив кристально чистые мысли. Гладиатор тряхнул головой и огляделся по сторонам. Стена за его спиной расступилась, впуская художника.
– Все-таки решил пойти за мной? – спросил Квинт Назифа.
Художник кивнул. Трехцветный зверек с интересом разглядывал мужчин большими глазами. Квинт проверил стену, сквозь которую недавно прошел, на прочность. Рука уперлась в холодный камень. Зверек недовольно фыркнул, привлекая к себе внимание. Две реки за его спиной уходили под землю в скалистую твердь. Водопроводные трубы, погруженные в их плоть, непрерывно выкачивали из рек разноцветную кровь. Где-то далеко гудели насосы. Трубы разделялись, тянулись вдоль каменных стен. Ка-доби взобрался на одну из них и нырнул в темноту.
– И куда теперь? – спросил Назиф.
– Ну, раз назад нельзя… – Квинт обошел реки и последовал за трехцветным зверьком. – У тебя есть фонарик?
– Нет.
– Тогда на ощупь, – он пригнулся и скрылся в темноте.
Тоннель, извиваясь, вел их вперед.
– Не люблю темноту, – сказал художник. – Слишком много свободных ассоциаций, – он замолчал, увидев далеко впереди свет.
Трубы, кашляя, выплевывали воду из рек в прозрачный резервуар. В выстроившихся вдоль стен камерах мелькали лучи. В промежутках между вспышками можно было различить крохотные детские фигурки. От стоявшего гула закладывало уши.
– Там уже взрослые, – сказал художник, указывая на дальний ряд.
Механический работник вынырнул из темноты, подхватил манипуляторами одну из камер, отсоединил подключенные к ней трубы и снова исчез в темноте. Через мгновение на его месте появился другой робот. В его манипуляторах была зажата пустая камера. Он поставил ее на освободившееся место. Вспыхнули лучи. В центре образовался крохотный зародыш будущего человека.
– Да они же клоны! – сказал Квинт, вспоминая перенесенные в детстве эксперименты. Он подошел к одной из камер и посмотрел на обнаженную женщину. Постучал в прозрачное стекло и, не получив ответа, повернулся к Назифу. – Что это за место, черт возьми?!
– Не знаю, – художник обследовал взглядом погруженное в полумрак помещение. – И ка-доби куда-то исчез.
Зверек фыркнул у него под ногами.
– По-моему, он хочет, чтобы мы шли дальше, – сказал Квинт.
Художник пожал плечами.
– Ну, раз хочет, значит пойдем. – Он улыбнулся и посмотрел на гладиатора. – Надеюсь, он не повторит тот фокус, что проделал с тобой, когда я нашел тебя в горах?
– Если боишься, то можешь не ходить, – сказал гладиатор и снова скрылся в темноте.
* * *
Что это? Образы вспыхивают, обжигая сознание болью. Мужчины и женщины. Секс, страсть и бесконечное желание. Электрический разряд пронзает тело. Женские руки массируют мужской сосок. Твой сосок. Теперь игла. Еще один разряд тока. Сталь разрывает плоть. Капелька крови блестит на конце иглы. Женщина улыбается. Посмотри ей в глаза. Она горит, и ты горишь вместе с ней. Второй сосок немеет под ее пальцами. Разряд тока. Язык, усеянный стальными серьгами, слизывает кровь с твоей груди. Поцелуй в губы. Вспышки воспоминаний. Передача данных прервана. Память возвращается. Боль. Желание. Хаос. За веками ночь. Кто ты? Что ты? Холод пробирается под кожу. Глубже. К самым костям. Воспоминания меркнут. Лишь редкие разряды тока пронзают тело. Клапан качает в легкие воздух. Трубки заполняют рот, горло.
Открой глаза, Стефан! Ничего не видно. Лишь лилово-розовая жидкость заполняет все вокруг. Попытайся освободиться. Разряды тока скручивают тело. Кричи! Трещины расползаются по стеклу. Разбитые костяшки кровоточат. Воздуха не хватает. Еще одна попытка. Звон бьющегося стекла. Плеск воды. Ты падаешь. Трубки вырываются изо рта. Стеклянные грани режут руки. Удар. Пол слишком холодный. Кашель. Клапаны прекращают подачу воды. Тишина. Перевернись на спину. Выстроившиеся в ряд камеры люминесцируют в темноте. Попробуй подняться. Мышцы подчиняются нехотя, но в них есть сила. Кровь из порезов струится по смуглой коже. Оглядись. Никого. Ты один, если не считать людей в камерах. Посмотри на них. Еще пару минут назад ты был таким же, как они. Беспомощный. Безликий. Только воспоминания, которые хранятся в твоей голове. Но все изменилось.
Подойди к одной из камер. Женщина. Блондинка. Пышная грудь. Плоский живот. Треугольник жестких волос. Попробуй открыть камеру. Руки болят – разбить не получится. Кнопки сбоку. Нажимаешь на них. Подача воздуха прекращается. Девушка задыхается. Голубые глаза смотрят на тебя сквозь лилово-розовую пелену воды. Кто она? Что она? Циркуляция воды усиливается. Девушка бьется руками в стекло. Стоишь как завороженный и смотришь, как она задыхается. Смерть привлекает. Улыбнись ей. Подобного никогда не было в твоих воспоминаниях. Нечто новое. Нечто интересное. Теперь нижняя кнопка. Камера открывается. Девушка падает на пол. Тишина. Даже дыхания не слышно. Почему она не поднимается? Переверни ее на спину. Стеклянные глаза смотрят в пустоту. Что это? Как это? Неужели красота умирает? Ты об этом не знал. И что теперь? Она так и будет лежать?
Открой другую камеру. Выбери приглянувшееся лицо и нажми нижнюю кнопку. Еще одна женщина падает на пол. Кашляет, поднимается на ноги, оглядывается. Нет. Она не нравится тебе. Ты любил кого-то другого. Эти руки никогда не радовали твое тело своими прикосновениями. Эти губы никогда не целовали тебя, не пробовали твою кровь на вкус. Открываешь следующую камеру. Мужчина груб и напуган. Воспоминания. Взгляд в глаза. Секс, но не то, что ты ищешь. Идешь вдоль ряда камер, открывая их. Люди поднимаются и раболепно смотрят на тебя. Сильные. Крепкие. Но тебе нужен кто-то другой. Тот, кого ты видел, перед тем как проснуться. А что если она мертва? Что если ты забрал у нее жизнь в угоду своим интересам? Останавливаешься и смотришь на мертвую блондинку. Где-то далеко слышатся приглушенные голоса. Язык знаком, но нужно привыкать к чужим мыслям. Они путаются, распадаются на отдельные слова. Спрячься! Затаись! Ты ведь только учишься жить.
* * *
Тени. Гладиатор сжимает плечо художника.
– Там кто-то есть, – говорит он.
– Может, ка-доби? – Назиф делает шаг вперед. Звериный рык разрезает тишину. Силуэты вырастают из мрака, словно сама ночь оживает, чтобы изгнать из своей обители незваных пришельцев. – Что это?
– Не знаю. – Квинт встает рядом с художником. Он убивал людей. Он убивал монстров. Но он никогда не боролся с мраком, с темнотой, которая сжимается вокруг его старого тела.
– Мне нечем дышать! – кричит Назиф.
Пол уходит у них из-под ног. Гравитация перестает существовать. Реальность разрывается. Приступ рвоты скручивает художника. Пустота заполняет их. Они парят в ней. А потом появляется ветер. Он свистит в ушах, сдавливает горло удушьем. И свет. Далекий, призрачный, лилово-розовый. Он приближается. Становится более ярким. Цвет рек. Бездонных. Безбрежных. Назиф и гладиатор падают в них. Тонут в бурлящей мгле. Но боли нет. Лишь страх. Он заставляет двигаться, плыть к берегу. И тьма отступает.
– Где мы? – спрашивает Назиф.
Квинт смотрит на нависшее над головой старое дерево. Сухие сучья торчат в разные стороны, как прическа пугала. Ветра нет. Звуков нет. В ночном небе висят треугольником три белых луны. Безмолвная птица с длинным клювом смотрит на незваных гостей черными немигающими глазами-бусинками. Маленькая желтая змейка, извиваясь, ползет между стеблей поникших цветов. Их бутоны спят. Крохотный грызун выбирается из норы. Оглядывается. Принюхивается. Тело желтой змеи сжимается, готовится к прыжку. Мгновение – и пружина распрямляется. Зубы впиваются в мягкую плоть. Грызун пищит. Яд парализует тело. Пасть змеи растягивается, готовясь проглотить агонизирующее животное.
– Нужно подниматься, – говорит Квинт. Изношенное тело подчиняется с каким-то заржавевшим скрипом старых петель.
– Что с тобой? – спрашивает художник.
– Не знаю, – гладиатор оглядывается, слушая скрип собственных суставов. – Твой рюкзак, – говорит он Назифу.
– Я его потерял.
– Значит, придется охотиться.
– Думаешь, мы здесь надолго?
– Откуда я знаю. – Скрип тела начинает раздражать.
Где-то в темноте слышится задорный женский смех. Гладиатор и художник смотрят друг на друга.
– Пойдем посмотрим, – предлагает Квинт.
– Сюда! – зовет их голос.
Они пробираются к нему сквозь заросли шиповника. Цветы стонут, ломаясь у них под ногами.
– Да что же это за место такое?! – говорит художник, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
– Не нервничай, – шипит на него Квинт.
Еще один цветок жалобно стонет, раздавленный его ботинком. Гладиатор выходит на залитую серебряным светом трех лун поляну. Женщины нет. Лишь молодое цветущее дерево.
– Сюда! – говорит им дерево. И листья вздрагивают, придавая ему женственный образ. – Сюда!
* * *
Провода от железных столов ведут в просторное помещение. Мидлей останавливается. Смотрит на открытые камеры. Вытекшая из них вода все еще переливается под ногами.
– Что здесь случилось? – спрашивает Солидо.
Белые волосы мертвой женщины разрезают мрак.
– Мертва, – говорит Солидо, проверяя ее пульс.
Зоя идет вдоль ряда открытых камер. Останавливается. Вглядывается в лицо чернокожей женщины. Последняя камера все еще заполнена лилово-розовой жидкостью. Десятки электродов подходят к голове блудницы. Вливают в нее знания перемен и новых открытий, аккумулируют эту информацию и высасывают, чтобы заполнить ею десятки новых блудниц. Но вечна лишь она. Мать. Проводник. Светоч.
– Я знаю ее, – шепчет Зоя, вглядываясь в женское лицо. Сотни образов проплывают перед глазами. Тысячи слов. Миллионы стонов. – Мама, – Зоя прикасается рукой к холодной глади стекла. Ладонь оставляет запотевший отпечаток. Глаза блудницы закрыты. – Нужно освободить ее, – говорит Зоя.
– Зачем? – спрашивает Мидлей.
– Затем, что она не клон! – Зоя вглядывается в лицо блудницы. – Я видела ее. Видела в своих воспоминаниях.
– Не стоит предпринимать поспешных действий, – Солидо разглядывает разбитую камеру.
– Кто бы говорил! – кривится Зоя. – Ты недавно убил самого себя, а все еще пытаешься давать советы?!
– Поэтому и не стоит торопиться, – Солидо показывает оставшуюся на битых стеклах кровь. – Не похоже, чтобы кто-то освобождал их…
– Если ты думаешь, что я буду стоять и смотреть, как она там плавает, то ты сильно ошибаешься!
– Зоя! – пытается привлечь ее внимание Мидлей.
– Все мои воспоминания связаны с ней! Все мои чувства!
– Зоя! – Мидлей показывает подходящие к камере провода. – Как ты думаешь, куда они идут?
– Откуда я знаю?!
– К столам, – напоминает Мидлей. – Мы пришли сюда по ним. Помнишь?
– Что это меняет?
– Теперь вспомни, что стало с двойником Солидо.
– Он сам виноват.
– Я о проводах.
– Думаешь, если мы освободим ее, то с остальными двойниками будет то же, что и с двойником Солидо?
– Не знаю, но думаю, стоит повременить.
– А как же остальные? Они же как-то освободились! – Зоя смотрит на Мидлея, но он лишь пожимает плечами.
– Здесь кто-то есть, – говорит Солидо, вглядываясь в смолистую мглу. – Не бойтесь, – обращается он к теням. Из темноты доносится звериный рык. Тени оживают. Солидо протягивает к ним руку. – Я друг, – осторожно говорит он.
Что-то черное и сильное сжимает его кисть. Зубы впиваются в плоть. Солидо кричит. Хрустят суставы. Тень выплевывает два откушенных пальца. Кровь заливает его лицо: темное, дикое. Оно проступает из мрака. Большие глаза блестят безумием. Белые зубы обнажены в животном оскале.
– Стефан! – шепчет Солидо. – Папа! – и голос его срывается на крик.
Семь силуэтов разрывают мрак, освобождаясь от его объятий. Страх умножает их силы. Солидо падает на спину. Руки Стефана сжимаются на его горле.
– Нет! – кричит Зоя.
Две обнаженных женщины сбивают ее с ног. Мидлей уклоняется от нацеленного ему в грудь мужского плеча. Новый звериный рык разрывает тишину. Стефан смотрит, как убегают его братья и сестры. Чувствует их страх. Слышит их мысли. Они проникают в него. Становятся с ним одним целым. Заставляют разжать пальцы и, выпустив горло Солидо, бежать следом за ними. Еще один рык. Мидлей смотрит, как исчезает в темноте обнаженное тело.
– Все живы?
– Я – да, – Зоя поднимается на ноги.
– Я тоже, – хрипит Солидо.
– Почему они напали на нас? – спрашивает Зоя.
– Наверно, испугались, – говорит Мидлей. Он смотрит на оставшуюся в камере блудницу. Глаза ее закрыты. Мышцы лица напряжены.
– Думаешь, она слышит нас? – спрашивает Солидо.
– Может быть, не нас, – Мидлей прикасается рукой к холодному стеклу. – Тот, что душил тебя, он бы не остановился, если не убежали другие. Я видел его лицо. Они словно позвали его за собой.
– Может, спросить об этом голограмму? – предлагает Зоя.
Солидо согласно кивает. Глаза блудницы в камере вращаются под плотно закрытыми веками.
Глава вторая
Кип отвернулся от игрового автомата и посмотрел на ка-доби. Зверек поднялся на задние лапы и доверчиво хлопнул большими глазами. На автомате выпали три призовые вишенки, но Кип не заметил этого. Монета зазвенела за его спиной. Женщина по соседству ахнула. Хейзел! Кип огляделся, пытаясь отыскать отца. Никто не сможет заменить мать. Никто и никогда! Игра потеряла свою чарующую притягательность.
– Они ушли, да? – спросил Кип ка-доби.
Большие серо-зеленые глаза застенчиво хлопнули. Высокий мужчина в черном костюме прошел мимо зверька, едва не зацепив его ногой. Ка-доби отскочил в сторону, избегая ног женщины в туфлях на высоком каблуке.
– Люди тебя не видят! – догадался Кип.
Серо-зеленые глаза снова хлопнули. Пришедшая в голову догадка уступила место обиде. Детское лицо стало по-взрослому жестким.
– Отец ушел! – проскрипел зубами Кип.
Он выбежал на улицу и завертел головой, оглядываясь. Никого. Тысячи огней укрытого ночью отеля придали уверенности. Кип побежал по мощеной белым камнем дороге, вглядываясь в лица прохожих.
– Эй! – возмущенно воскликнула похожая на Хейзел женщина, когда он схватил ее за руку.
Кип не извинился. Разжал пальцы и побежал дальше. Домой. Лифт загудел, поднимаясь. Коридор с мягким ковром под ногами заглушил звуки шагов. Кип открыл дверь. Осторожно. Словно вор. Заглянул в квартиру. Отец и Хейзел лежали на кровати. Тихие женские стоны сливались с тяжелым мужским сопением. Липкие от пота тела прижимались друг к другу. Тучная, покрытая короткими волосами спина отца скрывала обнаженное женское тело. Кип видел лишь ее ноги, обвивавшие мужские бедра. Хейзел застонала чуть громче. Ее ногти впились в спину отца. "Кто кому причиняет боль?" – подумал Кип.
– Тебе хорошо? – спросил у Хейзел Бити.
– Да, – она прижала его к себе. – Подожди секунду, дай отдышаться.
– Сможешь еще?
– И не раз.
– Думаю, я тоже.
Звук поцелуя вызвал отвращение. Мать говорила, самое отвратительное, что ей приходится делать с отцом, – это спать в одной постели. Но здесь все было иначе. Кип не мог ошибаться. "Подари мне брата", – попросил он как-то свою мать. "Ты знаешь, как это больно?" – спросила она. "Как порезаться?" "Как тысячи порезов, – мать потрепала его темные волосы. – К тому же для этого нужно сначала лечь под твоего отца, а это, на мой взгляд, еще хуже, чем тысяча порезов".
Кип вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь. Пушистый зверек хлопнул большими серо-зелеными глазами.
– Ждешь меня? – спросил Кип.