С мыслями и чувствами человека, почти законный престол которого со скоростью сорок метров в полдня уплывает у него из-под носа, Жермон наблюдал за отчаянной, но безрезультатной возней расчета с бабушкиным подарком.
Если бы сейчас выражение его лица увидел кабан, то тут же скончался бы от разрыва сердца.
Но, к несчастью для барона и к счастью для кабана, встреча их откладывалась на неопределенное время, и злополучному Бугемоду оставалось только свирепо оглядывать окрестности и бессильно кипятиться в собственной желчи.
Кони в упряжке орудия рыли копытами землю, пытаясь дать задний ход и выпутаться из зарослей шиповника, возникших перед ними будто из-под земли. Егеря, переквалифицировавшиеся в артиллеристов, безнадежно сыпали проклятьями, уже почти не стесняясь присутствия хозяина. Собаки на одной сворке, оставив всякую надежду на хоть какое-нибудь продолжение так замечательно начинавшейся охоты, сбились в кучу под сухой сосной и оттуда сверлили душераздирающими укоризненными взорами хозяев. Остальные охотники свиты, не смея покинуть своего господина надолго, шагом катались вокруг и старательно делали вид, будто так оно и должно быть, и что если бы охота проходила по-иному, то они бы страшно удивились. Короче, время неумолимо приближалось к обеду.
Устав слушать уханье и недовольное бурчание пустых со вчерашнего дня желудков, члены жюри обменялись понимающими взглядами и, решив, что даже если охотничья партия совершит героический прорыв и продвинется за час еще на пять метров, то догнать их все равно будет несложно, развели костерок.
С сомнением и неоднократно осмотрев со всех доступных сторон и обнюхав доставшийся им сухой паек, они насадили на прутики и пристроили над огнем черствый черный хлеб вперемежку с глазастой вяленой рыбой и бледно-оранжевыми кусочками твердокаменной хурмы.
Каждое их движение сопровождалось косыми завистливыми взглядами команды Жермона.
Были ли томные взоры в адрес чужой трапезы перехвачены бароном Бугемодом, созрела ли вдруг стратегия, настаивавшаяся всё утро, или бурным течением отпущенного времени размыло и унесло благоговение перед несгибаемым матриархом рода, но Жермон хлопнул в ладоши, энергично потер руки – перчатка о перчатку – и торжественно, во всеуслышание объявил:
– Скоро обед…
Поднявшийся оживленный гомон, впрочем, умер через секунду, когда последовало продолжение речи:
– …а, кроме меня, его еще никто не заработал. Сборище бездельников и дармоедов, ничего не смыслящих в охоте – вот кто меня окружает.
– Но, ваше превосходительство…
– Молчи, Выдрень, и слушай, – сурово сдвинул кустистые брови барон. – Сейчас вы разобьетесь на три отряда, поделите собак и отправитесь искать след. Возчики займутся приготовлением еды на всех. Через два часа я жду вас на этом месте с докладами. Вопросы есть? Нет? Так валите отсюда, раздери вас верява, не стойте, как пни!!!
Пять минут спустя вокруг упрямого арбалета не осталось никого, кроме барона, его оруженосца Сомика, орудийного расчета – возчика и двух лохматых парней глуповатого вида, и нетерпеливо поглядывающих на свой неспешно поджаривающийся обед членов жюри.
По распоряжению Бугемода оруженосец и возчик тоже развели костер, подвесили над огнем двадцатилитровый котел, извлекли из дорожных мешков бурдюки с водой, почищенные овощи, порезанной мясо и занялись приготовлением охотничьего рагу.
Сам же барон, натура деятельная и праздности не переносившая в принципе, спешился, встал рядом, скрестил руки на груди и принялся руководить процессом.
Учитывая его настроение, бедным поварам не удалось сделать правильно ни одного движения. Дрова в костре были не той породы, не того размера и степени сухости. Котел был подвешен то криво, то косо, то высоко, то низко, то вверх ногами. Воды в него было налито то слишком мало, то слишком много. Овощи крошились то слишком крупно, то слишком мелко. Картошку бросили вперед морковки. Мясо положили слишком рано. Посолили слишком поздно. Упустили в котел ложку. Половник. Шапку. Уронили в рагу целую луковицу. Просыпали на землю приправы. Собрали их вместе с травой, листьями и землей. Встали не тем боком не с той стороны…
Когда затравленные кашевары, истерично вздрагивающие при каждом баронском вдохе, уже всерьез обдумывали, прыгнуть им в этот котел самим, или сунуть туда его превосходительство, энергичному барону пришла в голову новая мысль, и он вдруг и сразу потерял к ним всякий интерес.
Разве приготовление какой-то еды – достойное занятие для будущего правителя целой страны?
Настоящего царя, каким, без сомнения, он собирался стать через полторы недели, должны волновать настоящие дела государственной важности: охота, маневры, войны и… и…
И слегка расфокусированный взор предавшегося мечтаниям барона упал на то, чего старательно и целенаправленно избегал последние несколько часов. Охота, маневры и война. Охота и война…
Жермон застыл с задумчиво-озадаченной физиономией, чувствуя, что идея притаилась где-то рядом, и не желая спугнуть нечастую гостью в незнакомом помещении…
И тут его озарило понимание всей провидческой гениальности вдовствующей баронессы. Охота как война!!!
За гигантским кабаном не надо гоняться как за простой свиньей! Найти его – даже не половина дела, а всего лишь десятая часть. Главное – убить, а если слухи о его размерах правдивы, простой рогатиной это будет сделать невозможно. Значит, его надо найти и загнать под выстрел арбалета! Вот каков был план бабушки Удава!
Но не был ли он испорчен за время, проведенное в пути? Не расшатались ли крепления? Не ослабли ли канаты? Не заклинивает ли лебедку? А в городе?.. Его же едва не разломали в этой дурацкой арке!.. Действовать надо было немедленно.
– Эй, вы! – властно уперев левую руку в бок, правой он махнул артиллеристам, предусмотрительно спрятавшимся от высочайшего неудовольствия под елочкой и несколько самодовольно наблюдавшими за суровыми испытаниями кашеваров. – Ваша машина исправна?
– Исправна, ваше превосходительство, – обреченно вздохнув, выбрались они из укрытия и склонили головы.
– Проверьте и покажите, – распорядился Жермон.
– Прямо здесь? Так ведь лес кругом, – недальновидно попытался образумить хозяина один из парней.
Не исключено, что если бы вся баронская свита думала день и ночь, без перерыва на обед и сон, они и смогли бы придумать что-нибудь, что разъярило бы Бугемода быстрее и сильнее. Но вряд ли.
– Болваны!!! Остолопы!!! Безмозглые чурбаны!!! Тупицы!!! – возопил Жермон, обращаясь к равнодушно сереющему сквозь кроны деревьев небу. – А где, по-вашему, мы будем стрелять в кабана?!.. В Постолке?!.. В городе?!.. У тебя в огороде?!..
Под безостановочным градом язвительнейших вопросов и предположений касательно всех аспектов их рождения, жизни и умственных способностей, артиллеристы вскочили и кинулись готовить арбалет к залпу с такой скоростью, будто кабан уже несся на них сквозь кусты и подлесок.
Жюри перестало отплевываться от горячей, вяжущей рот хурмы с запахом подгоревшей вяленой рыбы и, как один, принялись заинтересованно следить за суетой вокруг осадного деревянного чудовища.
– …Крути, крути давай, на полную, не лодырничай, раздери тебя верява! – не терпящим возражений сердитым басом командовал барон расчетом.
Оба парня, пыхтя и обливаясь не по сезону потом, как заведенные вертели рукоятку лебедки, натягивающую канат-тетиву. В направляющем желобе уже покоилась, уставившись в небо, стрела – толстенный кол, обожженный для твердости с острого конца: отпускай защелку и стреляй. Арбалет, несмотря на возраст, отсутствие боевых заслуг и дальнюю дорогу находился в полной готовности к чему угодно.
Удовлетворенный проверкой Жермон облегченно выдохнул, с утомленным, но счастливым видом откусил от зажатого в кулаке расстегая половину и отошел на шаг, первый раз за день со спокойной душой любуясь подаренным дальновидной бабушкой супероружием.
Хвилин, Комяк и Спиридон, еще десять минут назад ускоренно дожевавшие из своего обеда то, что было съедобно и медленно – то, что съедобно не было, сплоченным гуртом подошли к машине и теперь с видом ведущих экспертов оборонно-нападательной промышленности ходили вокруг, разглядывая простой надежный механизм, простукивая дубовые балки и попинывая массивные колеса.
– А что, завалит такая кабана? – степенно поинтересовался мнением приятелей Комяк и, задумчиво прищурившись, пощелкал ногтем по басовито загудевшему канату.
– По-моему, завалит, – сделав еще один круг и заглянув зачем-то под лафет, уверенно вынес вердикт Хвилин.
– А, по-моему, нет, – неожиданно прищурился, склонил голову набок и стал делать руками загадочные размашистые жесты Спиридон.
– Это почему еще?! – закашлялся, чуть не подавившись осетринным заливным барон, и с неприязнью и подозрением хмуро уставился на солдата.
– Да потому, – снисходительно пожал могучими плечами гвардеец. – Стрела у вашего баронства вот так торчит, торчмя, и стало быть, полетит она вот такочки, горкой…
Поискав глазами, где бы воплотить свои мысли во что-нибудь материальное, он повозил ногой пятьдесят шестого размера по земле, расчищая площадку соответственных габаритов, подобрал рядом палочку и принялся чертить.
– Вот, глядите. Вот это арбалет…. В замороженной пыли появилось не сравнимое ни с чем изображение.
– Вот стрела на этой штукуёвине лежит. Если тетива натянута до отказа, как сейчас, и ее отпустить, то она полетит где-то вот так…
– Ну? – нетерпеливо нахмурился Жермон и раздраженно оглянулся. – И кто мне там в ухо пыхтит?
– Простите, ваше превосходительство!.. – испуганно отпрыгнул возчик, которому места в первом ряду вокруг импровизированного планшета не хватило.
– …а вот это – кабан… – бессовестно соврал Спиридон, продолжая рисовать.
На самом деле больше всего существо, возникшее на земле, походило на дыню-мутанта на четырех огурцах.
– …Наши, кто его видел, говорят, что в холке он метра три будет…
– У страха глаза велики! – отважно хмыкнул из-за спины барона Сомик, не выдержав искушения и оставив неспешно закипающий обед без присмотра.
– Я погляжу, какие у тебя, парень, глаза станут после того, как он тебе под зад пятаком наподдаст, – сурово вступился за друзей Спиря. – А сейчас я не про это вам талдычу, а про то, что ежели кабан будет стоять здесь, а стрела полетит так… то ему подпрыгнуть надо будет, чтобы под острие попасть!
– Хм… – сжал квадратный подбородок в пятерне барон. – Хм. Хм. Хм… Да кто мне там в ухо пыхтит!.. Дальше события развивались сумбурно, но энергично.
Все оставшиеся на прогалине приняли живейшее участие в регулировке арбалета, обсуждении углов, траекторий, скоростей и особенностей сопротивления материалов и диких вепрей. Барон, оруженосец, трое членов жюри, двое артиллеристов и возчик ошалело, с горящими неземным огнем рационализаторства и изобретательства очами носились от орудия к росшей не по минутам, а по секундам проплешине со схемами и, уже почти не взирая на чины и ранги, орали друг на друга:
– …так она у тебя мимо пойдет!..
– …выше, выше поднимай!..
– …кто мне пыхтит в ухо?!..
– …а ежели он бегом помчится?..
– …а коли свернет?..
– …угол положе надо, тебе говорят, дубина стоеросовая!..
– …сам стоеросовая!..
– …да кто мне там всё время в ухо пыхтит, а?!..
– …навесом, навесом надо попробовать!..
– …крути, крути ту штукуёвину, мало еще!..
– …если он отсюда, скажем, приближаться станет, то надо поправку взять…
– …ага, на ветер!..
– …нет, на дурака…
– …да какой идиот мне опять пыхтит в ухо?!.. Меня это бесит!..
Едва не стукаясь склоненными головами, люди склонились над новым чертежом в мерзлой пыли.
– … да кто там опять пыхтит в ухо?!.. Еще раз кто хоть рядом дыхнет – получит в зубы!..
– …совсем прямо нельзя – в дерево попадет!..
– …калидор искать надо, калидор!..
– …на метку выводи, вон та эту…
– …на эту?..
– …на какую, на какую?..
– …отвянь, потом покажем…
– …ага, давай, расстояние вроде подходящее…
– … в ухо не пыхти, дубина, последний раз говорю!..
– …а если натяжение ослабить?..
– …куда еще – и так прямая наводка!..
– …на метку?..
– …да на нее, на нее…
– …на какую, на какую?..
– …да отвянь, говорю…
– …а если приподнять еще?..
– …вскользь пойдет…
– …не пойдет так, пошли, нарисую, как надо!..
– …ерунда, не так надо…
– …чешуя!..
– …опять пыхтишь, болван?! Да сколько можно!.. Ох, предупреждал я, раздери тебя верява!!!..
Раздраженно, словно его оторвали от самого важно на Белом Свете занятия, Жермон сжал кулак, размахнулся и, не глядя, ударил тупоумного пыхтельщика, несмотря на все предупреждения, снова нахально расположившегося у него за левым плечом.
Кулак скользнул по чему-то мокрому и горячему, застрял вдруг, и вся рука взорвалась острой раздирающей болью.
Барон охнул и гневно обернулся, готовый рвать и метать – естественно, клочки своего зарвавшегося обидчика… И застыл.
Он обещал дать в зубы тому, кто будет у него пыхтеть под ухом – и сдержал свое обещание.
Прямо перед его носом его же руку держали, медленно сжимая, самые огромные зубы, которые он когда-либо в своей жизни видел или воображал.
И принадлежали они колоссальному бурому, с грязной тусклой свалявшейся шерстью медведю.
Мутные, полубезумные, наливающиеся кровью глаза недобро вперились сверху вниз в побелевшую, как первый снег, физиономию Жермона, смрадное дыхание облаком зловонного пара ударило в нос подобно ковшу золотаря, а над постаравшейся вдавиться в плечи буйной баронской головой многозначительно зависла громадная, размером с бревно, лохматая когтистая лапа.
– Развери… тебя… дерява… – только и смог выдавить остолбеневший барон Бугемод перед тем, как совершил деяние, настоящего охотника – ни за престолом, ни за кабаном – не достойное. Он лишился чувств.
Группа баллистической экспертизы, отвлеченная от тонких расчетов неожиданно накрывшим их телом барона, недовольно подняла головы, и…
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!..
…бросилась врассыпную с низкого старта с такой скоростью, что медведь опешил, ошалело моргнул и, не выпуская руки Жермона из пасти, сел.
Порыв шального ветерка налетел вдруг со стороны дороги, в ноздри задремавшим было лошадям ударил запах зверя, и обуянные первобытным ужасом, кони взвыли, взвились на дыбы и рванули, что было сил.
Иноходцы барона и его оруженосца скрылись из виду почти мгновенно, побив личным примером теорию, что живое существо не может развить скорость от нуля до трехсот километров в час за две секунды.
Ездовым лошадям потребовалось на тот же самый подвиг на две секунды больше – постромки, всё-таки, были новые, из моченой бегемотовой кожи.
Внезапный треск, визг и топот толчком вывели медведя из ступора – и прямиком в ярость. Проревев сквозь сомкнутые зубы что-то похожее на "деряваразвери", он поднялся на задние лапы, свирепо ударил передними воздух, будто незримого врага, покачнулся, потерял равновесие, упал на все четыре лапы и, неистово рыча, принялся топтаться на месте и исступленно мотать мохнатой башкой. Забыв при этом выпустить барона.
Обмякшее двухсоткилограммовое тело злосчастного претендента на костейскую корону летало вправо-влево, словно тряпичная кукла, изредка задевая деревья, а лесное чудовище с каждым взмахом огромной головы все свирепело и свирепело, и безумный хриплый рев, казалось, уже заполнил до отказа лес, и громадными, сдирающими кожу волнами начал стекаться и заливать город. Было ясно, что еще несколько секунд – и бедному барону придет конец.
Но тут из-под откоса, без кровинки в лице, но с мечом в сжатом до судороги кулаке выскочил Спиридон и с отчаянным воем, едва не заглушившим медвежьи рулады, бросился на опешившего от такой наглости гигантского зверя.
Тот подавился своим рычанием, недоуменно попятился, отступая на несколько шагов, остановился, упрямо мотнул бароном…
Почти двухметровая фигура Жермона в краткую секунду промелькнула мимо острия стрелы.
Сталь замкА вспыхнула ослепительным зеленым огнем, разлетаясь на куски, и кол – прямой наводкой – точно ударил в ту самую загадочную метку, куда так тщательно нацеливали его несколько минут назад артиллеристы. Разбрасывая горящие ветки и уголья.
Двадцатилитровый котел с медленно подгорающим рагу, подброшенный вонзившимся в кострище бревном, подлетел, кувыркаясь, и смачно плюхнулся под задние лапы остервеневшего монстра, щедро выплеснув ему в тыл то содержимое, которое еще не успело прилипнуть к его стенкам.
Чудище взвыло дурным голосом, и, выплюнув недогрызенную жертву, очертя башку ринулось в лес, ломая, сметая и круша всё на своем пути.