– Ванечка, миленький, да как же ты не понимаешь, что, принеси они хоть сто пятьдесят клятв, обещаний или обетов, но если победитель их не устроит, то никто и глазом моргнуть не успеет, как твои кровопролития, гражданские войны и интриги подковерные обрушатся на бедное царство как из волшебного рога изобилия!..
– Сеня, – мягко взял за руку жену Иванушка. – Твое неверие в лучшую сторону человеческой натуры меня иногда удивляет. Они же благородные люди, и…
"Ха! Благородные! Не знаю, в каком смысле ты сейчас это слово употребил, но слышал ли ты когда-нибудь, чтобы кровопролития, гражданские войны и интриги организовывались булочниками или сапожниками?" – хотела положить его на обе лопатки и тем самым завершить спор царевна, но вдруг ей пришла в голову мысль получше.
– Хорошо, – быстро согласилась она. – Но только давай договоримся, что им придется собственноручно подписать эту клятву.
– Но зачем?.. – с удивлением начал было возражать царевич, но Серафима его опередила.
– А вдруг кто-то позже скажет, что не помнит, о чем поклялся? И захочет, так сказать, освежить в памяти текст? – и она так искренне захлопала глазами, что сомнения в ее чистосердечности сразу закрались бы у всякого. Кроме Иванушки.
Он помолчал, обдумал сказанное, пришел к выводу, что это действительно еще одна неплохая идея за сегодняшний вечер и улыбнулся.
– Вот видишь, Сеня! Если хорошенько подумать, то от твоих подозрений не останется и намека! Ведь в глубине души абсолютно все люди – добрые и благородные!
– Угу, – старательно поддакнула она и прикусила губу, чтобы ненароком не уточнить, что в некоторых людях доброта и благородство всё же скрыты настолько глубоко, что без меча до них и не добраться.
Она уже некоторое время подозревала, что в мире существует многотомный и постоянно уточняющийся список глупых и бессмысленных действий, таких, как ношение воды в решете, надевание рукавичек на уши, охота за комарами с топором, пробивание стен головой…
И она была почти уверена, что убеждение ее возлюбленного супруга в противном неизменно возглавляло этот список.
Покидая подвал с чувством человека, исполнившего долг, но толком не уверенного, что это был за долг, чей, и стоило ли его исполнять вообще, Сенька у самой лестницы споткнулась обо что-то, и под ноги ей шуршащей двухмерной лавиной поехала куча не замеченных ранее в темноте у стенки картин.
– Ой!.. – успела отскочить и не наступить на образцы старинной живописи Страны Костей она. – Вань, смотри!.. Ты их раньше видел?
-Нет, – покачал устало головой Иванушка, обуреваемый приблизительно такими же чувствами, что и его жена. – Как-то не до них было. Пошли?
– Нет, погоди! – у царевны зародилась идея. – Мы самозванцев сегодня где своим предложением осчастливим?
– А-а-а… В-в-в… Н-да, тот зал, и верно, маловат… Ну, тогда есть просторное помещение на первом этаже в южном крыле, может, туда их попросим пройти?
– Вот-вот, я про то же подумала, а еще знаешь, что? Что в нем нет никакой внушительности и солидности, кроме портьер да охотничьих трофеев в простенках между окнами.
– И что ты предлагаешь? – непонимающе уставился на супружницу Иван.
– Да вот хоть живописью его увешать. И нарядно получится, и с намеком. Из прошлого – в будущее. Преемственность поколений и династий. Не посрамите славных имен и деяний ваших предков, и всё такое.
– Н-ну давай, – пожал плечами царевич, в представлении которого как раз портьеры и охотничьи трофеи и являлись воплощением как внушительности, так и солидности. – Сколько штук ты хочешь взять?
– Штук! – негодующе фыркнула Сенька. – Мы об искусстве говорим, об истории, о связи времен, а ты – "штук"!..
– А-а-а… в чем они еще, по-твоему, исчисляются? – осторожно, чтобы не налететь на очередную отповедь, поинтересовался Иванушка.
– В картинах и картинках, конечно.
– А как ты их отличаешь? – уже всерьез заинтересовался Иван.
– Картинки написаны красками, а картины – душой, – поучительно качнула головой Сенька и с азартом, позабыв про бессонницу и усталость, кинулась разбирать живописный затор у них на пути.
Как ей ни хотелось пересмотреть всё, утомление и необходимость спешить брали свое. Маленькие картины, которые на стене без путеводителя не нашел бы и самый заинтересованный взгляд, приходилось автоматически отставлять в сторону, даже не разворачивая предохранявшую их мешковину в пользу собратьев по коллекции покрупнее.
Среди подходящих по габаритному критерию произведений были, в основном, портреты – конные, пешие, поясные, во весь рост, опирающиеся на живописные обломки колонн, мечи или задрапированные мануфактурой тумбочки. Чуть в меньшем количестве были представлены батальные сцены неизвестных сражений, сцены неизменно успешной охоты или рыбалки, яркие балы и еще более яркие турниры. На некоторых холстах – по пожеланию заказчика или по моде времени – над головами персонажей вились тонкие ленточки, на которых неразборчивым, но очень декоративным шрифтом были подписаны их имена, звания или титулы.
После сорокового полотна с очередным розовощеким темноволосым дворянином, опирающимся на поле боя на коня, задрапированного знаменем с колонной в форме рыбы, царевна вздохнула, окинула погрустневшим взором составленные рядом у противоположной стены еще не просмотренные полотна, утерла пыльной дланью вспотевший от усилий и несбывшихся ожиданий лоб и махнула рукой:
– Ладно, хватит. Давай отложим… э-э-э… – она прищурилась, пытаясь разобрать подписи на лентах, – вот этого старенького царя… судя по короне…Корона знакомая, кстати, ее Костей носил… пока не износил… Да как же его там?.. Имя – ну вообще не разобрать!.. Короче, дедка с соколом. Маркизу Ан… Аи… Ап… Ну и почерк у их художников – будто кошка хвостом писала!.. Ладно, не важно… с кошкой и розой… Еще вот эту батальную сцену – кочевники в черном против витязей в белом, начинают и выигрывают… Одну конную охоту на лис… Потом, воина на утесе и с булавой…Баронета… Аш… Эш…Эт… Ет… ладно, без разницы, запомни, что с семью детишками – другого такого больше не видела. Еще возьмем вот этих девушек с корзинками – непонятно, кто они такие, но веселая палитра, и солнышко… так… Парня-виконта с тумбочкой, собаками и усами… Девочку со свеклой… и… и… до… фи… га… Нет, до… фин… та… Да ёшкин трёш!.. До… фи… на… А-а, "Портрет дофина Шантоньского… Шарля… Жоржа… Люсьена… Людовика…" короче, тут его имен еще на три ленточки. Дофин – да и всё.
– А он-то что тут делает? – удивился Иван.
– Жених, наверное, – со знанием дела предположила Сенька. – Предлагался на растерзание какой-нибудь костейской царевне. Лет сто пятьдесят назад, если судить по костюму. Вон, сплошные кружева, да ленты, да шитье золотое по серебру. Пижон. Но, раз не выбросили – в семью вошел. Прихватим франта в бантах. Вроде, внешние связи. Дружба народов. Костеи и шантоньцы – братья навек.
– Мы это вдвоем не унесем, – Иванушка с сомнением оглядел избранную экспозицию вечера и покачал головой, гудящей и разрывающейся от усталости и заботы.
– А мы и не собирались, – успокоила его Серафима. – Во дворец вернемся и Находку, к примеру, попросим. Пусть кого-нибудь прихватит, привезет и всё развесит заодно. А нам еще обращение к твоим конкурсантам готовить надо. И поспать хоть часика три-четыре. Если повезет.
– Не повезет, – уверено заявил провидец Иван.
* * *
Закончив урок рисования у городских ребятишек и с виноватым вздохом облегчения убедившись, что на сегодня его педагогическая деятельность завершена, дед Голуб тщательно стряхнул мел с рукавов, причесал пятерней бороду, тщательно пригладил клочок волос на темечке и несколько торопливее, чем приличествовало оказии, направился на первый этаж навестить матушку Гусю. Причина? Причину он собирался изобрести по дороге.
Когда до заветной двери, ведущей в детское крыло, оставалось несколько метров, за спиной у него вдруг раздалось быстро приближающееся предастматическое пыхтение и шлепанье двух пар босых ног по каменному полу. Удивленный старик оглянулся – и замер.
Прямо на него, словно в лобовую атаку, решительно набычившись и не сворачивая с намеченного курса ни на сантиметр, пер Малахай.
Памятуя непредсказуемый, хоть и незлобный характер воспитанника юной убыр, дед приветливо помахал медвежонку рукой и предусмотрительно прижался к стене, пропуская косолапого, явно направляющегося на поиски своей няньки. Может, она тоже пошла навестить матушку Гусю?
Это было бы весьма кстати: можно было бы сказать, что встретил Малахая и пошел его проводить, чтоб не напугал кого-нибудь по дороге.
Довольный донельзя своей изобретательностью и счастливым случаем, дед Голуб проворно ускорил шаг и прибыл к огромной массивной двери, отгораживающей беззащитный мир от почти сотни озорных постолят, находящихся на обеспечении Временного Правительства, чуть-чуть вперед медвежки.
– Милости прошу, Малахай Медведевич, к нашему… – взялся он, было, за ручку, но к его изумлению мишук даже не повернул в их с дверью сторону головы, а целеустремленно прокосолапил дальше.
– Эй, ты куда? – развел руками дед, но вопрос, как и следовало ожидать, остался без ответа.
И Голубу ничего не оставалось делать, как в соответствии с заявленной причиной сопровождать медвежонка до конечной цели его путешествия.
К изумлению старика, цель эта отыскалась очень скоро: в конце коридора, там, где располагалась потайная библиотека, случайно обнаруженная лукоморским царевичем, дверь была нараспашку, а под короткой лестницей горел свет! Находка в библиотеке? Не знал, что она умеет читать.
Малахай Медведевич при виде открытой двери воспрянул духом, энергично потянул черным мокрым носом, заговорщицки оглянулся на Голуба, и вдруг как припустил во весь опор – так, что черные пятки только засверкали! "Соскучился, поросенок", – была первая умильная мысль старика.
Мысль вторая подскочила и выпрыгнула вперед, словно испуганный заяц: "Так он же там такими темпами всё вверх дном перевернет!!!"
– Постой, погоди!.. – крикнул, умоляюще вытянув руки вслед улепетывающему медвежке Голуб.
Но тот то ли не понял, то ли был просто не в настроении стоять и годить, но при звуке человеческого голоса за своей мохнатой спиной рванул вперед, что было медвежачьих сил, кубарем скатился по лестнице, пронесся через освещенную зону и пропал в темноте.
– Малахай, стой!.. – забыв ради бесценных фолиантов в подвале, что ему уже давно не двадцать лет, и даже не три раза по двадцать, и что Находка и Щеглик велели ему провести в постели со своим прострелом еще пару дней, старик помчался вслед улизнувшему у него из-под носа бурому шкоднику. – Малахай!..
– Малахай?.. – столкнулся он у подножия лестницы с озадаченной запыленной октябришной в окружении элитной гвардии Кыся и нескольких десятков, если не сотен картин в различной степени развернутости.
– Где Малахай? – встревожилась Находка.
– Там!.. – задыхаясь, ткнул дрожащим пальцем в темноту старик. – Как дунул мимо меня – ровно конь скаковой, а не медведь!.. Боюсь, как бы чего там не…
Но Находке, мучительно и стыдливо переживающей каждый изгрызенный ее приемышем стул, каждую изодранную портьеру, каждый раскуроченный шкаф, ничего не надо было объяснять.
– Малашка!.. – грозно наморщила лоб и сердито выкрикнула она. – А ну, выходи сей же час, шпаненок толстопятый! Где ты?
Звуки сворачиваемого метрах в десяти от них стеллажа и лавины рушащихся на толстопятого шпаненка древних книг были ей ответом.
– Вот я тебе задам, фулюган!..
И, позабыв про свое занятие, дружина Кыся под предводительством Находки взяла наизготовку светильники-восьмерки и рысью двинулась осуществлять операцию "Перехват".
Умник, который придумал пословицу про ловлю черной кошки в темной комнате, никогда не пытался поймать бурого медведя в темной библиотеке размером с половину футбольного поля.
Сначала, заслышав грохот разрушения, все ринулись на звук и очень быстро оказались перед покинутым, еще клубящимся пылью завалом из двух стеллажей и стольких же сотен беспомощно навалившихся друг на друга и нервически шелестящих страницами книг.
Старик охнул и кинулся поднимать и отряхивать старинные тома и трясущимися руками расправлять им загнувшиеся листики, словно это были малые дети, но тут откуда-то слева раздался новый шум, треск и стук фолиантов, дождем падающих на разошедшегося мишука и пол.
– Малахай, ко мне иди! – отчаянно выкрикнула Находка, но проказливый мишка не собирался сдаваться так скоро и испортить всем, включая себя, удовольствие от новой игры – догонялок.
Он пробурчал что-то задорное себе под нос, стряхнул с себя пыль веков и зашлепал пятками в невидимое во тьме право.
Тогда Кысь, Снегирча и Мыська с одним светильником и Находка с дедом Голубом в компании второго разбились на две группы и стали обходить неуловимого разбойника и первый завал по флангам.
Но тот то ли каким-то шестым медвежьим чувством разгадывал все хитрые маневры своих перехватчиков, то ли маневры эти были настолько хитры, что разгадать их мог даже полугодовалый медвежка, но раз за разом все переходы, перескоки, перелазы и сидения в засаде заканчивались одинаково: криками "Ура! Вот он!" и попытками схватить то друг друга, то ускользающую под не к месту подвернувшимся стеллажом черную когтистую пятку.
Количество перевернутых стеллажей перевалило за десяток, низверженных и раскиданных книг – за несколько сотен.
Покрасневшую и едва не плачущую от бессилия и стыда за косолапого разбойника Находку утешал дед Голуб.
Приобняв октябришну за худенькие плечики и освещая им дорогу, он говорил, что всё могло быть гораздо хуже, что Кондратий мог принести ей с охоты слона, если бы слоны тут водились, и тогда бы за те полчаса, что они тут бегают, лавируя между устоявшими под натиском маленького медвежонка стеллажами, слон бы уже давно нашелся, потому что ни одного вертикального стеллажа стоять бы в подвале не осталось.
Дружинники Кыся, в экстазе, что такое скучное занятие, как поиск каких-то рисунков внезапно превратилось в предел мечтаний каждого человека одиннадцати лет – охоту на дикого зверя в таинственном подземелье – разбежались, и их восторженные выкрики то и дело разносились по испуганно замершему книжному лабиринту:
– Здесь нет!..
– И здесь тоже!..
– Нашла следы в пыли!!!..
– Куда ведут?
– На меня… Старые, наверно…
– Вот! Еще один стеллаж вверх кармашками!..
– И пыль не осела?!
– Осела…
– Слышу стук справа!
– Вперед! Направо!
– Направо! Вперед!
– Не уйдешь!!!..
– Ушел…
– Следы!!! Вижу следы!!! Вон там, слева! Свежие!
– Откуда знаешь?
– Там, в темноте, только что что-то мелькнуло! Это он!
– Это я…
– А вон там?
– А там он!!!
– В погоню!!!
– Ур-р-ра-а-а-а-а!!!..
– Окружа-а-а-ай!!!..
– Руки вве-е-е-ерх!!!..
– У него не руки, у него лапы!
– Какая разница, всё равно пусть сдается!
– Будет знать, как в библиотеке хулиганить!
– Дедушка Голуб, Находка, вот он, мы его нашли!!!
– Загнали!!!
– Прижали!!!
– Попался, теперь точно не сбежишь!
– Да он и не сбегает больше никуда…
– Ну-у… Так не интересно…
– Где он, где?
– Идите на наши голоса! Чтобы нас было всё время слышно, надо петь, я читал!
– А я не умею петь…
– А я умею! Но песен никаких не знаю…
– А я, по-вашему…
– Вот вы где, – с облегчением вздохнули старик и октябришна, завидев при свете волшебного светильника растерянную дружину, безоговорочное торжество которой было подпорчено таким нелепым фактом, как незнание рифмующихся слов, которые можно было бы тянуть под музыку.
Смущенно препираясь, они окружили редким частоколом смирно привалившегося к стене посреди поверженных книг и манускриптов мишука. Если не знать наверняка, что данный косолапый охламон принадлежит к гордому роду бурых медведей, под толстым слоем пыли и паутины его с легкостью можно было принять за полярного.
С самым скромным и смиренным видом провинившийся топтыгин моргал смущенно-невинными глазками и сосредоточенно разглядывал свои лапы, будто это и не он только что устроил в священном месте – библиотеке – такой тарарам и погром с переворотом, какие бедному хранилищу книг отродясь не снились и в кошмарном сне.