- Зря, - буркнул Карна, остывая: рассуждения горца гасили пыл, словно ливень - лесной пожар. - Ох, зря… Но в чем тогда Дрона ошибся?
- А вот в чем!
Экалавья улыбнулся прежней улыбкой и вновь подхватил с земли лук. Залихватски присвистнула стрела, и взлетевший над травой мотылек исчез, словно склеванный невиданной птицей.
Увы, сутин сын видел, чего стоил нишадцу этот подвиг. Кого ты хочешь обмануть, друг мой… меня, ученика проклятого Брахмана-из-Ларца?!
- Мечту нельзя отрезать, друг мой. - Нишадец невольно поморщился от дергающей боли, что пронзила его руку во время выстрела. - Мечта, как и свобода, не снаружи, а внутри. Я свободный человек, и мой поступок - поступок свободного человека. Мы в свое время говорили с тобой об этом.
- Да уж, говорили! - вновь окрысился на упрямого горца сутин сын. - Теперь я вижу, в чем состоит твоя "внутренняя свобода": разрезать себя на части в угоду этому… этому…
- Гуру. Этому великому Гуру. Ответь мне, Карна: ты бы на моем месте поступил иначе?
- Я?! Да я… я… я бы ему…
- Не торопись. Подумай как следует.
- Да что тут…
Но память извернулась, подобно умелому борцу, и лавиной обрушилась на юношу изнутри.
Вот сейчас полированный металл отзовется, из руки царственного махаратхи вырвется смертоносная булава - и ты упадешь на мягкую зеленую траву, ударишься оземь размозженной головой и не почувствуешь боли…
Ну и что?!
Удача… удача любит смелых!
Тогда он готов был пожертвовать не то что пальцем - жизнью! - лишь бы отец с царственным Слепцом выиграли состязания. Если вдуматься: зачем?! Ну, оказался бы раджа вторым или третьим, отослал бы отца обратно в Чампу - ничего бы с раджой не сделалось, а они с семьей жили бы себе спокойно и по сей день в родном городке. Рисковать жизнью - ради чего?!
Что двигало глупым мальчишкой?
Гордость?
Упрямство?
Долг, самое банальное и властное из чувств?
Все вместе?
Карна не сознавал, что уже стоит перед статуей Наставника Дроны, впившись взглядом в косо стесанные скулы Учителя. В ушах вновь звенели тучи комаров, серьги пульсировали кровавыми углями костра, а сквозь кожу проступали сверкающие латы.
Зато нишадец видел все.
- Онемей твой язык, Экалавья! Да, я поступил бы так же! И не Наставник Дрона, а мой внутренний сута заставил бы коней души ринуться в бешеной скачке по краю обрыва! Отрезать палец - дхик! Добровольно отсечь голову, ободрать с самого себя кожу острой раковиной… мало! Мало! Гони, возница! Хлещи упряжку бичом! Кто больший враг мне, нежели я сам! - словно в пророческом бреду, выкрикнул Карна.
И, размахнувшись, обрушил страшный удар кулака на Брахмана-из-Ларца.
Сухое дерево с треском раскололось, лицо идола разлетелось в щепки, и когда Карна наконец пришел в себя, он увидел лишь обломки статуи у своих ног.
Да еще две сломанные стрелы, так и не вонзившиеся в деревянный лик наставника.
- Свобода внутри, нишадец, - обернулся Карна к другу. - Ты сделал свой выбор. А я делаю свой. Я ухожу из Хастинапура. Мало мне внутренней свободы! Я боюсь, что мне захочется убить Дрону при всех раджатах, а назвать его Учителем я больше не смогу никогда. И, чтобы лишить его возможности потребовать подобной платы от меня, у меня есть только один путь…
Карна помолчал.
- Враг моего врага - не мой враг. Равно как и ученик моего учителя - не мой ученик. Я иду искать Раму-с-Топором.
* * *
Через три с лишним десятилетия, в тяжкий час Великой Бойни, Экалавья Беспалый будет сражаться плечом к плечу с Карной-Секачом и Наставником Дроной на правом фланге войска Кауравов - и погибнет, предательски убитый Черным Баламутом.
Умрет свободным.
4
ВСТРЕЧА
…Сегодня шел восьмой день с тех пор, как Карна покинул летний военный лагерь и отправился на юг в поисках легендарного Рамы-с-Топором. Выполняя его волю, нишадец передал Первому Колесничему весть от сына - прости, папа, поцелуй мать, я обязательно вернусь! - и когда сам Экалавья оставлял Город Слона, Карна был уже далеко.
Разумеется, следовало бы снарядиться в дальнюю дорогу и самому попрощаться с родней, но сутин сын не мог представить себя в Хастинапуре. Как ни старался - не мог. С души воротило. Внутренний сута гнал упряжку по краю пропасти, поступки выходили безрассудными, но грохот колес напрочь забивал голос разума.
Да и в конце концов, что есть разум? - так, самоуверенный краснобай, годный лишь на увещевания.
Свисти, бич!
Сейчас беглец двигался через земли ядавов, вдоль южного притока багряной Ямуны, обычно бурля и пенясь, река в эти дни была на удивление тиха и прозрачна.
Карна искал подходящее место для переправы.
Он не знал, водятся ли здесь крокодилы, а рисковать не хотел.
Многоголосый женский визг ударил в уши. Как раз тогда, когда Карне показалось: за деревьями мелькнул то ли мост, то ли паром на стремнине. "Волк ребенка унес? Тигр-людоед?!" - ожгла шальная мысль, а ноги уже сами несли парня в направлении шума. И лишь когда до источника адской какофонии оставалось менее двух минут бега, Карна сообразил: женщины, подвергшиеся нападению хищника, должны кричать совсем иначе.
Зря ноги бьешь, парень!
И словно в подтверждение, визг разом смолк, а до слуха Карны донеслось тихое журчание флейты.
Перейдя на шаг и втайне досадуя на самого себя за глупую поспешность, Карна осторожно раздвинул кусты. Взору открылся обширный луг, полого спускавшийся к реке. У самой воды рос огромный кряжистый платан, и в нижней развилке дерева удобно устроился смуглый, почти совсем черный юноша, наигрывая на бамбуковой флейте нежную мелодию, очевидно, собственного сочинения.
Но отнюдь не на черном дудочнике задержался взгляд беглеца. С удивлением отметив, что все нижние ветки платана сплошь увешаны женской одеждой, будто для просушки, Карна тут же обнаружил более интересную подробность: в реке, оказываетс, засел целый табун голых девиц!
"Небось купаться пришли, а этот кобель им теперь из воды выйти не дает! - Искорки смеха заплясали в карих глазах парня. - Ну кто ж так делает, дудочник? Баб надо отлавливать поодиночке и каждой отдельно мозги сурьмить! Они ж не тебя, они друг дружку стесняются! Выйдешь голышом на берег - подруги на всю округу растрезвонят!"
Карна считал себя большим знатоком женской натуры и сейчас лишь втихаря хмыкал, наблюдая из кустов за развитием событий. Флейта пела без умолку, и в какой-то момент парню вдруг почудилось, что перед ним - площадной факир, заклинающий полную реку водяных змей. Странно: такое забавное сравнение, а у сутиного сына мигом испортилось настроение…
Тем временем девицы в реке явно замерзли. От холода ли, от музыки ли, но они наконец принялись стыдливо выбираться на берег. Девицы были по большей части очень даже ничего, но Карну смущало другое: что будет свистун делать с подобной оравой? Надорвется ведь! - тут их десятка три, не меньше!
Юноша оглядел с дерева притихший табун. И, видимо, остался не вполне доволен результатом, ибо девицы прикрывали руками и распущенными волосами наиболее интересные части тела.
- Вы тяжко согрешили, девы, - пропел черный, оторвавшись на миг от своей флейты. - Совершая омовение нагими, вы нарушили святость обряда в честь Великой Богини!
"А, так это еще и обряд был?! - Карна оценил выходку свистуна. - Святое дело!"
- Теперь, чтобы Мать простила вас, вам надлежит поднять руки кверху, возложить их себе на голову и поклониться Великой! Тогда богиня смилостивится, а я верну вам вашу одежду.
"Глумится, черномазый! И над девками, и над богиней! Еще бы заявил, что во имя Великой они все должны перед ним ноги раздвинуть! Кстати, похоже, дело к тому идет. А не проучить ли мне этого древолаза?"
Идея показалась Карне дельной: и богине потрафим, и порядок наведем, и, глядишь, спасителю от благодарных девиц кой-чего обломится!
Решительно выйдя из кустов, он вразвалочку направился к платану-вешалке.
При его появлении девицы вновь заверещали, и большинство из них полезли обратно в воду. Но в данный момент Карну это не интересовало. Приблизясь к бабьему пастырю, который с интересом наблюдал за незваным гостем, Ушастик остановился под деревом и, почесав в затылке, осведомился:
- Веселимся, значит? Сидим, значит, свистим во все дырки, честных девушек смущаем, над богиней насмехаемся, да? Тоже мне, Коиль-разбойник выискался!
- А шел бы ты, детинушка, подобру-поздорову, - точь-в-точь как в известной дравидской былине, миролюбиво ответил с платана юноша, вновь прикладывая к губам флейту.
- Нет, ты погоди! - Карна подзуживал сам себя. - Слезай-ка лучше на землю, потолкуем!
- А мне и здесь хорошо! - рассмеялся черный.
- Ну, когда фрукт не хочет в корзину, надо трясти дерево! - заявив это, Карна действительно шутя потряс ствол платана.
Естественно, никакого результата это действие не возымело, а черный юноша обидно расхохотался:
- Тряси сильнее - не созрел еще! - И флейта простонала от его поцелуя.
Выпорхнувшая мелодия на этот раз была совершенно иной, чем вначале. Карна моргнул - соринка в глаз попала, что ли?! - и вдруг почувствовал, как незримые пальцы тронули глубинные струны его души… тихий гул, тембр меняется, словно музыкант взялся за колки вины, пробуя инструмент…
Флейта.
Пухлые губы.
Глаза-звезды.
Пальцы на отверстиях.
Пальцы в Карне.
Подтягивают, крутят, ласкают… настраивают.
В следующее мгновение знакомый звон комариной стаи начисто забил песнь черного дудочника, полновластно воцаряясь в душе.
Налились, запульсировали багрянцем вросшие в уши беглеца серьги, и следующий рывок едва не сбросил флейтиста с дерева - вековой платан ощутимо покачнулся! Взвихрилась мелодия, хлеща оглушающей плетью, но кора дерева уже дымилась, обугливаясь под ладонями Карны. Татуировка не давала о себе знать привычным зудом, но жар пронизывал сутиного сына насквозь. В испуге черный привстал, насилуя флейту, выжимая из бамбука уже не песнь - вихрь, пляску светопреставления, ржание Кобыльей Пасти, навстречу которой из-за горизонта вставал огненный диск пламеннее всех огней Трехмирья!
Песня.
Серьги.
Качается платан.
- Ну что, созрел?! - ощерился снизу Карна, забыв удивиться невесть откуда взявшейся силе. И мигом позже ощутил слабые толчки: в спину, в бока… далеко, на самых задворках сознания, как если бы толкали не его.
Он недоуменно обернулся. И обнаружил перед собой весь табун голых девиц, в полном составе пришедший на выручку черному дудочнику! Девицы, отпихивая друг друга, старались добраться до Карны, бессильно барабанили кулачками по его телу, с визгом дули на обожженные руки, зажмурившись, пытались вцепиться в волосы…
Ошалев от такого поворота дела, бедолага-спаситель растерянно прижался спиной к дереву и начал аккуратно отдирать от себя девиц. Те заорали вдвое громче, будто их по меньшей мере колотили тлеющими головнями, но попыток членовредительства не оставили. Наоборот, девичьи глаза заблестели слюдой безумия, и Карна стал всерьез опасаться за их здоровье, душевное и телесное.
Вдобавок война с нагими фуриями оказалась гораздо менее увлекательной, чем предполагалось.
И тут мелодия неистовствовавшей в ветвях платана флейты оборвалась, рухнула измученной птицей, а ей на смену пришел крик черного юноши:
- Остановись, герой! Ты видишь, эти девы любят меня и готовы ради любимого нагишом сражаться даже с самим Индрой! И вы, юные пастушки, успокойтесь! Этот человек не хотел сделать мне ничего дурного, наоборот, он пытался за вас заступиться!
- Не нужны нам никакие заступники, кроме тебя, о любимый Кришна! - в запале выкрикнула одна из героических пастушек.
Тем не менее девицы остановились, флейта продолжала молчать, и звон в ушах Карны быстро пошел на убыль. Глупо ухмыляясь, сутин сын стоял дурак дураком, разглядывал многочисленные девичьи прелести и лихорадочно соображал: какого рожна он ввязался в эту историю?
Потом он вспомнил имя, выкрикнутое пастушкой.
Кришна.
Черный.
Так, может, это и есть знаменитый Кришна Джанардана?! Черный Баламут, земное воплощение самого Вишну-Опекуна?!
Видимо, последние слова Карна пробормотал вслух, потому что юноша в развилке платана не замедлил с достоинством ответить:
- Да, это я. А кто ты, путник?
- Меня зовут Карна, сын Первого Колесничего. - Карна на всякий случай подбоченился (дескать, тоже не мочалом вязаны!). - Мой отец к тебе с посольством из Города Слона приезжал.
- Помню! - радостно подтвердил Кришна. - Слушай, а что это на тебя нашло?
- Да вот, решил доброе дело сделать… - При этом заявлении голые воительницы хором издали вопль возмущения. - Теперь вижу, что зря. Извини, Кришна, больше не буду - пусть хоть до самой полуночи тебе кланяются!
- Доброе дело? - задумчиво протянул Черный Баламут со странной интонацией, разглядывая свою флейту. Но тут же вновь оживился, спрыгнул на землю и хлопнул Карну по плечу. - Ладно, замнем для ясности. Оба хороши. Слушай, ты ведь небось голодный? Только не ври! Голодный, да?!
- По правде сказать - да, - честно признался Карна.
- Пошли, я тебя таким обедом угощу! - И, глядя на дружелюбное лицо Кришны, сутин сын понял: сейчас он пойдет за этим обаятельным юношей куда угодно, и обещанный обед действительно окажется роскошным, и вообще, как он мог подумать плохо о таком замечательном парне, аватара он там или нет! Розовый туман медленно обволакивал душу, окрашивая в цвета блаженного счастья весь мир: Баламута, пастушек, лес, реку…
Жизнь была прекрасна.
Нет, иначе: жизнь рядом с Баламутом была прекрасна.
Карна тряхнул головой, и наваждение исчезло, но расположение к Кришне осталось. В конце концов, сидит человек на дереве, забавляется, а тут из лесу ломится какой-то придурок - и ну выделываться! Дерево трясет, девиц увечит - герой!..
И вместо того, чтобы обидеться или полезть драться, а то и подмогу кликнуть, черный парень хлопает его по плечу и предлагает вместе отобедать! Нет, положительно, в этом Кришне что-то есть! Не зря ведь все его так любят - в том числе и пастушки.
За меня небось ни одна девка в драку не лезла!
Карна взглянул в глаза флейтисту - и успел заметить, что Кришна внимательно следит за ним. Ну конечно! Его пригласили отобедать, а он стоит и молчит, как последний невежа!
- Благодарю тебя! Конечно, я с радостью разделю с тобой трапезу! И еще раз прошу простить меня за…
- А-а, пустое! С ними только так и можно. Хочешь, парочку сосватаю на ночь?
- К ночи и поглядим! - совсем растаял Карна.
- Можете одеваться! Великая Богиня простила вас, - небрежно махнул рукой Кришна пастушкам, после чего лучезарно улыбнулся им.
Девицы заулыбались в ответ и бросились разбирать свою одежонку.
- Пошли, дружище. Поедим, отдохнешь с дороги…
* * *
До ближайшего городка - небезызвестного Коровяка - они так и не добрались. Но в пастушьем становище, куда Кришна привел нового друга, молодым людям был оказан самый радушный прием. Расстилались циновки и ковры, распахивались пологи шатров, зажигались радостью взоры, глиняные печати сбивались с потаенных кувшинов, дразнящий аромат вздымался над очагами и земляными печами, а над всем этим, над апофеозом гостеприимства, царила флейта.
Пела.
Ликовала.
Обещала вечный праздник.
Уже под вечер, осоловев от еды и многочисленных здравиц, Карна рискнул спросить у самого замечательного парня на свете:
- Слышь, Кришна… ты извини, что я в душу лезу, но… Сам знаешь, тебя в народе любят (Кришна согласно кивнул), но именно тебя, Кришну Джанардану. А насчет того дела, что ты - Опекунская аватара (Кришна как бы невзначай пробежал гибкими, почти женскими пальцами по ладам флейты)… Насчет аватары бывает что и посмеиваются. Складухи поют: "Ручки-ножки, огуречик - получился человечек, а еще добавим Жару - и получим аватару!" Шутка, ясное дело! Только… я вот чего спросить хотел: это правда?
- Правда, - серьезно кивнул Кришна, на миг оторвавшись от флейты.
- А… каково оно - быть аватарой?
- По-разному. - Черный Баламут больше не улыбался и, говоря, каким-то чудом ухитрялся одновременно извлекать из флейты некое подобие мелодии.
Возможно, этот ответ был мелодией или мелодия - ответом. Кто разберет?
- По-разному, дружище. Иногда - проще простого. Иногда - никак. А иногда в пляс идешь… под чужую дудку!
Быстро выпалив последнюю реплику, Кришна припал к флейте, словно жаждущий- к ручью, и развеселая плясовая огласила окрестности.
На месте пастушек стоило бы ревновать Черного Баламута не к соперницам- подружкам, а вот к этому бамбуку с отверстиями.
Своя дудка, не чужая.
Карна угрюмо поджал губы. Он понял. Или ему показалось, что он понял.
- Откровенность за откровенность, - вдруг заявил Кришна, перестав играть.
- И без обид. Ты уверен, что Первый Колесничий - твой настоящий отец?
- А по шее? - осведомился Карна. - Да моя матушка ни в жизнь…
- Верю, верю! - замахал на него руками Черный Баламут. - Я ж сказал: без обид! Это я так, сдуру…
И Карна не обиделся.
А потом была ночь с пастушкой, на удивление искусной в любовных утехах. Изголодавшийся по женщинам Карна был ненасытен, и под утро оба уснули, полностью удовлетворенные друг другом.
Когда Карна уходил, Черный Баламут стоял на пригорке и провожал гостя песней. Как и положено провожать друзей.
* * *
- Ставлю флейту против серег… - задумчиво пробормотали пухлые, чувственные губы, когда путник скрылся за поворотом.
И повторили:
- Флейту против серег…
Черный Баламут думал о татуированном юноше, вспыльчивом простаке, первом, кто устоял против его флейты. Он смотрел на дорогу, и глаза Кришны в этот момент походили на два отпечатка ладоней, выжженные в коре платана.
Есть вещи, о которых стоит поразмыслить заранее.
Есть люди, которых в нужный момент хорошо иметь на своей стороне.
Есть нелюди, которых в нужный момент хорошо иметь на своей стороне.
Черный Баламут отлично знал, чего хочет, и с легкостью умел завоевывать расположение людей.
О нелюдях - позже.
Ах, глупый ты, долговязый сутин (или не сутин) сын! - если б все было так просто! От самого себя не уйдешь, хоть все три Мира измерь босыми ногами, от адской бездны Тапаны до Обители Тридцати Трех! Пылишь торными путями, бредешь тропами, скользишь по осыпи - а толку как от козла молока…
Все мы пляшем под чьи-то дудки.