- Я обещал отдать твой труп шакалам. - Рама-Здоровяк надвигался на Бхиму-Страшного, подобный сошедшей со своего места горе. - Здесь нет шакалов. Впрочем, думаю, пишачи с успехом их заменят.
Бхима взмахнул палицей, пытаясь защититься от удара боевой сохи, - и тусклое от крови лезвие отсекло его руку вместе с зажатым в ней оружием.
Следующий удар размозжил Бхиме голову.
Все было кончено.
Мы стояли и смотрели.
Смотрели на темнокожую, по-юношески гибкую фигуру пятидесятилетнего Кришны, который остался теперь один.
Впрочем, он так и прожил всю свою жизнь - один.
Мятежную аватару Опекуна было бы непросто различить во мраке - если бы не легкое свечение, окружавшее его призрачным ореолом, светляки добровольно отданных душ, мерцание тапаса, накопленного великим скрягой.
Лишь трое из погибших на Поле Куру сумели пробить броню этого жуткого кокона.
Трое нынешних Локапал.
Черный Баламут улыбался.
Мы сами только что сделали еще один шаг навстречу новому миру - миру Господа Кришны.
5
- Один против всех? - задумчиво осведомился Черный Баламут, стоя между трупами. - Что ж, не я первый, не я последний… Замечу лишь, что задумывал финал несколько иначе, но, судя по вашим лицам, выбирать не приходится. Итак, друзья мои!
Флейта сама выпорхнула из его рукава. Смуглые руки вознесли певучий бамбук высоко над головой - и с размаху сломали об колено.
- Полагаю, эта безделушка мне больше не понадобится. С Любовью покончено… в некотором смысле. Ну-ну, друзья мои, не хмурьте брови, не тратьте желчь понапрасну: мы ведь с вами люди разных времен! Вернее, мы с вами боги разных эпох: вы из Эры Закона, а я, как легко догадаться, из Эры Пользы, которую вы по недомыслию зовете Эрой Мрака. Вы повинуетесь, а я выбираю, вы следуете, я же ищу верный путь! Вот и сейчас: я смеюсь над вами со всеми вашими тенетами, ваджрами и трезубцами, я смеюсь, а вы скрежещете зубами и ничего не можете сделать Черному Баламуту! Ничегошеньки! Ибо Закон берет вас за шкирку, словно напроказивших кутят, и властно говорит вам: накопленный Жар может и должен быть обменен на соответствующий дар. А о способах накопления Жара ваш Закон помалкивает, соглашаясь с возможностью добровольного дарения… Это хорошо есть, друзья мои, и хорошо весьма!
Мы слушали его: Троица и Свастика, суры, люди, ракшасы, участники вселенского фарса - и позади всех стоял смешной карла в шутовской ермолке, освободившийся после разрушения смертной темницы Дьяус-Небо.
А вокруг молчало Поле Куру, кровавая пашня, возведенные войной подмостки.
- Итак, милые, чего же я хочу? Чего хочу за то, что был аватарой этого щенка, возомнившего о себе невесть что? Чего желаю за Опеку и хлыст, бич и стрекало?! Чего жажду взамен утерянного величия, которое было не моим, чем утешу себя, отдав вам Жар миллионов своих любовников, не смевших разлюбить Баламута даже в дерьме этой Великой Бойни?! Чего попросит у замечательного дедушки Брахмы сей мерзавец Кришна, злой гений, созданный для унижения собственых создателей?! Аскет без аскезы, святой без святости, ничтожество-Абсолют, обильный подвигами, коих не совершал?!
Тишина.
Гулкая, набатная тишина, от которой хотелось оглохнуть.
Он был прав: мы из Эры Закона.
Мы вынуждены слушать и следовать.
Черное лицо Баламута превратилось в каменную маску, в бастион с узкими бойницами, откуда насмешливо скалилась неизбежность, слова срывались с чувственных губ гранитными глыбами, возводя мавзолей прошлому и постамент грядущему:
- Да восстанут из мертвых братья-Пандавы! Да воздвигнется на земле собранная ими Великая Бхарата! И да вознесется над Трехмирьем верховный бхаг… нет, Бхагаван Кришна, низведя вас всех до уровня полубогов! Отныне его станут считать рукой, а Опекуна Мира - перчаткой, и толпы склонятся перед Бхагаваном, Творцом невиданного доселе миропорядка, воскликнув единодушно: "Харе Кришна!" Ты слышишь меня, Брахма-Созидатель, меняла этого рынка, который высокопарно именуют Вселенной? Ты слышишь меня, требующего соблюдения старых правил на заре нового бытия?! Да будет так!
Тишина.
Лишь вертятся в бешеной пляске хороводы теней вокруг Черного Баламута: сгустки Жара, крупицы тапаса, несокрушимый панцирь, неразменная монета… Плотный переливающийся кокон окружал гибкого красавца, кокон-броня, где не таилось ни боли, ни страха - только любовь. Любовь, которая заставляла бойцов обеих сторон избегать в сражении Господа Кришну, беречь как зеницу ока, отводить в сторону удар, прощать обман, внимать Песне… высшая любовь. Сотни, тысячи, миллионы безжалостно спрессованных душ, душ бхактов-любовников, нитей в черном покрывале, крупиц топлива, сгоревшего на Курукшетре! Не зря пустовали райские миры и Преисподняя, не зря пошатнулись основы основ, не зря возмутились воды Прародины…
Нет, не зря.
Польза была несомненна.
Мы все смотрели на Четырехликого Брахму.
А я еще успел подумать, что Эра Пользы все-таки не наступила окончательно. Иначе любой из нас мог бы попросту рассмеяться в лицо Баламуту, плюнуть ему под ноги и поступить в соответствии с собственной пользой… во вред Кришне. Выполнять его сумасшедшие требования?! Следовать Закону?! О чем вы, уважаемые?! Две эпохи стояли друг напротив друга, две эпохи застыли в ожидании: одна - чтобы выполнить и уйти, другая - чтобы получить и остаться.
Иначе не могли.
Не умели.
Мне было искренне жаль и ту и другую.
…Индре раньше не доводилось видеть Брахму-Созидателя в образе "Великого Патриарха" - я никогда ничего не просил, а обряд Дарования обычно происходил без посторонних. Думаю, Черному Баламуту это тоже было в новинку. Он вздрогнул и попятился, видимо вспомнив, что одним из прозвищ Брахмы было Дед.
Как и у Грозного, вернее, у Грозного, как у Брахмы.
Нимб воссиял над четырехликим божеством, зажегся в ночи маленьким солнцем, дикой, невозможной белизной сверкнули одеяния, а кожа налилась киноварью, словно обагрившись свежей кровью. Стая диких гусей тоскливо закричала над нами, раздирая мрак небес, четыре стороны света сотряслись в предвкушении, и листья на деревьях зазвенели маленькими гонгами. Правая верхняя рука Брахмы вознесла над нашими головами сосуд для священного масла, разбрызгивая вокруг густую жидкость, пальцы левой верхней перебрали бусины четок, знака высшего аспекта Созидателя, нижние же руки выражали дарование милости и уничтожение врагов - удивительно, но эти противоречащие друг другу символы сейчас показались мне предельно естественными!
Пауза.
Ожидание.
Смерть семени и жизнь ростка.
Наконец многочисленные губы Четырехликого разлепились для ответа.
- Недостаточно заслуг, - ясно прозвучало в тишине. - Проси меньшего.
Полагаю, Черный Баламут в этот миг проклял себя за расходование накопленного Жара во время битвы: одно "Беспутство Народа" должно было стоить ему изрядной толики тапаса… Да и забавляться в Безначалье, являясь троим Локапалам в облике огненной пасти, пробовать силы, закутавшись в плащ-невидимку, сотканный из миллионов разных личностей, - мальчишество! безумство! поступок тщеславного глупца!
- Проси меньшего, - повторил Брахма, и четки быстрей заструились меж его тонкими пальцами. - Я жду.
И тут, растолкав всех, вперед выбежал малыш Вишну. Глаза его горели двумя безумными звездами, волосы растрепались, обнаженный торс взмок от пота - странно, но сейчас он был как никогда похож на собственную аватару! Словно собака в поисках хозяина, малыш заметался на открытом пространстве, надсадно хрипя и пытаясь вытолкнуть из глотки невидимый кляп.
- Дайте! Дайте ему… умоляю!
Ничего не понимая, мы следили за Опекуном Мира.
Сошел с ума?
Не вынес разрыва со своим же воплощением?!
- Дайте!..
Наконец он остановился перед Черным Баламутом, дрожа всем телом.
- Я… я тебя породил… - прозвучали странные слова, заставив нас передернуться от озноба, - я тебя и люблю! Тебе не хватает? Не хватает, да?! Хорошо! Я, Вишну-Даритель, Опекун Мира, при свидетелях отдаю собственный Жар этому существу, требующему звания Бхагавана! Весь тапас, накопленный благодаря ему же, сумевшему разорвать пуповину, весь плод моих страданий, милостыню мук - отдаю! Да будет так!
Мерцающий плащ-кокон вокруг Баламута просиял звездным небосводом и погас.
- Недостаточно, - отрезал Брахма, играя четками. - Проси меньшего.
Упав на колени, малыш Вишну смотрел на нас мокрыми от слез глазами.
- Дайте! Пусть сбудется!
Что-то он понимал, мой младший брат, мой беспокойный Упендра, строитель Великой Бхараты… что-то он понимал, чего не понимал никто, и предложенное им было горячечным бредом, согласиться с которым можно лишь на краю пропасти - а где сейчас стояли мы?!
Опомнись, малыш!
Опомнись, Индра!
Секач, не делай этого!..
…Властная рука отстранила меня. Тяжко ступая, вперед прошествовал тощий оборванец, подпоясанный коброй. Гирлянда черепов болталась у него на шее, издавая костяной стук, а котомка хлопала по спине, при каждом ударе выплевывая горсть пепла. Сегодня Шива-Разрушитель не пожелал принимать ни один из целого собрания своих устрашающих образов, ограничась тем, что мы видели.
Баламут отступил на шаг, когда Шива остановился перед ним.
- Я внял просьбе Опекуна Мира, светоча Троицы, - тихо произнес Разрушитель, и малыш заскулил у его босых ног. - Я отдаю Черному Баламуту треть собственного Жара, отдаю при свидетелях, и сказанное мной не может быть ложно. Да будет так!
На миг меня ослепил блеск трезубца, невесть откуда взявшегося в руке Шивы, и почти сразу страшным огнем полыхнул в ответ кокон Баламута… занялся Пралаей, пожаром светопреставления, вынудив реальность дрогнуть зыбкой пеленой, - и угас.
- Недостаточно, - донеслось от Брахмы, стоявшего в ожидании. - Проси меньшего.
И тогда я, Стогневный, Стосильный и Стоглупый, шагнул вперед, встав рядом с Шивой и малышом.
"Назад! - истошно вопило все мое существо. - Назад, дурак! Ты не понимаешь, что делаешь!"
Да.
Не понимаю.
И, наверное, уже никогда не пойму.
Но внутренний сута гонит упряжку по краю пропасти, заставляя коней исходить пеной, камни летят из-под копыт и колес, а значит, прошло время раздумий, как прошло и время молний.
Дыхание наполнилось грозой, руки сами раскинулись крестом, и впервые возглас "Хорошо есть, и хорошо весьма!" прозвучал легко и естественно, словно признав за мной право на себя.
- Я, Индра, Локапала Востока и Владыка Тридцати Трех, внял мольбе Опекуна Мира! И именем Свастики Локапал добровольно отдаю Черному Баламуту десятину Жара Трехмирья, чтобы сбылось несбыточное и явилось требуемое… Да будет так!
Не произошло ничего.
Не вспыхнул кокон, не ударил гром, трезубцы не заблистали в ночном мраке, и мертвые не восстали ото сна. Разве что малыш поднялся с колен, и Четырехликий Брахма мягко отодвинул меня в сторону, приблизясь к Разрушителю и Опекуну.
Троица стояла перед Черным Баламутом.
Все было взвешено, сосчитано и измерено.
- Куда идешь? - спросил Шива, отчетливо произнеся ритуальную формулу встречи почетного гостя.
- Куда идешь? - срывающимся голосом повторил малыш, и правая рука Разрушителя легла ему на плечо.
- Иди куда хочешь! - подвел итог Брахма, и ритуальная формула прощания с почетным гостем вдруг прозвучала непривычно: задумчиво и чуточку грустно.
- Иди куда хочешь!
И Золотое Яйцо раскололось пополам.
ЭПИЛОГ
…Стенанья роз колеблют небосвод,
Грустит вода, погрязшая в овраге,
Змея течет из-под гнилой коряги,
И холм творит немое волшебство.
Пора слагать таинственные раги
О том, что было живо и мертво,
Трусливо и исполнено отваги,
Вставало твердью из предвечной влаги,
Считалось всем, взойдя из ничего,
Пора уйти в глубины естества
И научиться складывать слова,
Как складывали их былые маги.
Граница меж мирами - лист бумаги,
Последняя строка всегда права,
Вот двор, трава, и на траве дрова,
И не болит с похмелья голова,
Дурман осенних туч пьянее браги,
Засиженное мухами окно
Откроется меж буднями и сном,
И ты не вспомнишь: порванные флаги,
Огонь, тела… и черное пятно
Над нами.
Над тобой и надо мной.Воспевайте святое имя! воспевайте святое имя! воспевайте святое имя! В Эру Мрака нет иного пути к духовному осознанию! нет иного пути! нет иного пути!
Торжественный въезд в Хастинапур прошел в угрюмом молчании. Редкие тюрбаны взлетали в воздух, цветочный ковер быстро увядал под копытами и колесами, превращаясь в дурно пахнущую грязь, горожане прятали глаза, и опустевший дворец напоминал заброшенное кладбище.
Из миллионов ушедших на Поле Куру вернулись семеро: братья-Пандавы, Черный Баламут и его родич, небезызвестный Правдолюб.
А по пятам триумфаторов адскими выкормышами неслись проклятия вдов и сирот. Также отравляла праздник выходка престарелого Слепца: раджа встретил племянников на ступенях и возжелал первым из всех обнять непременно Бхиму, убийцу своих сыновей. Хвала прозорливости Кришны! - Баламут толкнул в объятия старика ближайшего стражника в железном доспехе, и вскоре на земле валялся труп в покореженной броне.
Слепца официально объявили невменяемым от горя, сослав вместе с женой на поселение в лесную обитель. К общему сожалению, за сосланными последовали Видура-Законник и царица Кунти - брат незрячего раджи и мать троих из пятерки Панданов. Переубедить не удалось "И не пытались…" - роптали злые языки. Ложь! - пытались, искренне пытались, но все оказалось тщетно. Старики упрямее ослов Впрочем, жизнь мало-помалу брала свое. Имущество павших было поделено наследниками, отгремели тризны, стих плач, а женщины рожали почти исключительно мальчиков, не стесняясь ради замужества пренебрегать варной и родом супруга - особо выбирать-то не приходилось! И на семейном совете в Городе Слона было решено начать "Конское Приношение" - давнее "Рождение Господина" публично признали сорванным из-за козней и зависти, а значит, на самом деле состоявшимся.
О чем повсеместно кричали глашатаи. Надев венец Махараджи, старший из Пандавов лично вывел из ворот столицы черного коня с белой звездочкой во лбу, вывел и хлестнул нагайкой по крупу.
Следом двинулось наспех собранное войско во главе с Серебряным Арджуной.
Вести, вскоре затопившие Хастинапур весенним половодьем, радовали и огорчали одновременно. Да, мощь оружия заставила окрестные уделы вслух признать владычество Города Слона, но наследники погибших на Курукшетре царей оказались заносчивей, чем родители, и головы склоняли только под нажимом силы. Да, Арджуна покорил воинственных тригартов, но был опасно задет стрелой и уронил свой знаменитый лук Гандиву на землю. Да, пало на колени Пятиречье, но сперва гордые синдхи дали захватчикам бой, зубами цепляясь за каждую пядь родной земли, и когда Серебряный рискнул прибегнуть к небесному оружию… Первые же слова мантры вызова ввергли его в столбняк, и вместо явления огненных стрел пришлось пережидать слабость, прячась за спинами щитоносцев. А в Кошале витязь вообще был смертельно ранен, волосок его жизни грозил лопнуть в любую минуту, и лишь чародейство тамошних ятудханов сумело вернуть героя к жизни - чтобы "Конское Приношение" продолжилось.
По Великой Бхарате шел черный конь, а следом шел Арджуна, сын Громовержца.
Медленно.
Спотыкаясь.
Отдыхая после каждого шага.
Но - шел.
По возвращении в Город Слона финал обряда пришлось отложить до лучших времен - конь явился тощий, в репьях, кожа да кости, и показывать его народу, прежде чем подкормится, не хотелось.
То же относилось к полководцу.
Впрочем, нет худа без добра: в северных Гималаях по наводке Черного Баламута нашли сокровищницу Стяжателя Богатств, бога Куберы. Посланный караван успешно добрался от Хастинапура к кладу и вернулся обратно, нагруженный золотом, что существенно подняло настроение. Опять же радовало сообщение караванщиков: близ сокровищницы не обнаружилось ни якшей-стражей, ни самого бога-хозяина - видать, Кубера благоволил отдать клад в руки Пандавов!
Хмурился один Баламут и все выспрашивал погонщиков с охранниками: действительно ли они не видели в горах ни одного якши?!
Ну хоть самого завалящего?!
Погонщики клялись всем святым, охрана била себя в грудь, Баламут кивал и начинал расспросы заново.
Наконец черный конь отъелся на вольных пастбищах, а брахманы получили задаток деньгами и телеги казенного риса, дабы вершили обряд с тщанием. Животное торжественно заклали на центральной площади, разъяли на части, пристально вглядываясь в каждую, затем заставили Черную Статуэтку возлечь рядом с кровоточащими останками. Когда и эта часть обряда была выполнена, общую жену Пандавов отпустили с миром - отмываться и приходить в себя, конину же публично сожгли на костре из душистых поленьев, а кости раздробили и достали костный мозг.
Мозг этот потом долго варили в котелке, на стенках которого искусный гравер изобразил особо выдающиеся подвиги братьев во время Великой Битвы. Пар вздымался вверх, к небесам, Пандавы стояли вокруг котла и по подсказке старшего жреца усердно втягивали ноздрями жирные струйки.
От мясного запаха мутило.
После чего Царь Справедливости был во всеуслышание объявлен Колесовращателем всея Бхараты.
На следующий день Черный Баламут покинул Хастинапур, несмотря на уговоры погостить до середины весны.
Он возвращался в Двараку, столицу ядавов.
На прощание Кришна раздраженно поинтересовался у новоявленного Колесовращателя: почему брахманам было заплачено втрое против обычного?! Что, денег павлины не клюют?! Ответ был прост: от стоимости зависит святость обряда (так сказали обильные добродетелями), а по старым расценкам моления не доходили до ушей богов.
- Теперь дошли? - поинтересовался Черный Баламут, прыгая на колесничную площадку.
Колесовращатель лишь равнодушно пожал плечами.
"Это у тебя спросить надо!" - явственно читалось на его лице.
Следует отдать должное: начало царствования Пандавов было отмечено и рядом благоприятных признаков. Охотники вкупе с бортниками единодушно утверждали, что из лесов напрочь исчезли ракшасы, и - странное дело! - никто не всплакнул по безвременно ушедшим людоедам. Опять же радовало отсутствие претов в темных местах, упыри-пишачи иногда являлись беременным женщинам, а также подросткам, но показания свидетелей были абсолютно недостоверны и противоречивы, скользкие бхуты гурьбой покинули кладбища, и пучеглазые якшини не совращали больше молодых отшельников.
Впрочем, небесные апсары отшельников тоже не совращали: отнюдь не по причине стойкости ушедших от мира, а по причине отсутствия апсар.
Расстраивались только ятудханы: Живцы-веталы перестали откликаться на их зов. А тайные яджусы, пусть даже и исковерканные должным образом, действовали слабо, причем предсказать результат заранее было практически невозможно.
Увы, душевная скорбь ятудханов никого, кроме них самих, не интересовала.