Файер своей новопробужденной логикой, прямой и бесчувственной, поняла, что скоро отчего-нибудь да умрет. Она поразмыслила об этом, сидя на лошади. Мысль была приятной. Она давала оправдание, разрешала сдаться. "Извини, Бриган, - подумала она. - Извини, Малыш. Я пыталась".
Но тут ее вернуло к реальности воспоминание, внезапное и отчетливое. Люди. Она смогла бы выжить, если бы ей помогли люди, и за ее спиной были люди, там, где из скал поднимается дым. И там было тепло.
Ее лошадь по-прежнему целеустремленно пробиралась на юго-запад. Ведомая не чем иным, как банальным чувством долга - не умереть, если это не обязательно, - Файер развернула ее.
Когда они пустились в обратный путь, начал падать снег.
Все тело болело от стука зубов, от дрожи в мышцах и суставах. Она прокручивала в мыслях музыку, все самые сложные композиции, которые когда-то учила, заставляя себя вспоминать запутанные места сложных пассажей. Она не знала, зачем это делает. Какая-то часть ее разума чувствовала, что это необходимо, и не давала ей остановиться, хотя тело и остаток сознания умоляли, чтобы их оставили в покое.
Когда на нее сквозь падающий снег с криком ринулась золотистая птица, она провозилась с луком и не смогла как следует наложить стрелу. Птицу убила лошадь, хотя Файер не поняла, как ей это удалось. Пока все происходило, она, соскользнув со вздыбленной спины, лежала кучкой на снегу.
Через некоторое время она опять съехала с конской спины, не понимая почему. Она предположила, что опять из-за какого-то хищного чудовища, и приготовилась терпеливо ждать, но лошадь почти сразу же стала толкать ее носом, что показалось Файер очень несправедливым. Лошадь сердито фыркнула ей в лицо и продолжала пихать, пока, побежденная, Файер не втащила себя, дрожа, на подставленную спину, и только тут поняла, почему упала. Руки не слушались. Она не могла держаться за гриву.
"Я умираю, - подумала она без интереса. - И ладно. Раз так, можно умереть и на спине этой чудесной лошади в яблоках".
Когда Файер упала в следующий раз, у нее не хватило сил осознать, что она лежит на теплом камне.
Она была в сознании. Слышала голоса, резкие, настойчивые и встревоженные, но не могла встать, когда ее попросили. Услышала свое имя и уловила, что они знают, кто она такая. Почувствовала, как кто-то поднял ее и понес под землю, а потом женщины раздели ее и разделись сами, и завернулись вместе с ней во множество одеял.
Она никогда в жизни так не замерзала. Дрожала так, что ей казалось, она сейчас разобьется. Пыталась пить теплую сладкую жидкость, которую поднесли ей к лицу, но у нее сложилось впечатление, что большую часть она разбрызгала на своих товарок по одеялам.
Прошла вечность из оханий и дрожи, и вдруг Файер заметила, что больше ее так не колотит. В объятиях двух пар рук, между тел двух женщин случилось чудо: на нее сошел милосердный сон.
Глава двадцать восьмая
По пробуждении ее ожидало лицо Музы и ощущение, что по рукам бьют отбойными молотками.
- Миледи, - серьезно сказала Муза, - в жизни не испытывала такого облегчения. Как вы себя чувствуете?
- Руки болят, - хрипло каркнула она.
- Да, вы их обморозили, миледи. Но не беспокойтесь. Здешние жители их отогрели и забинтовали и хорошо о вас позаботились.
Память вернулась к Файер, заполнив окружающее пространство. Она отвернулась от Музы.
- Мы искали вас с той минуты, как вас схватили, миледи, - продолжила Муза. - Мы потеряли время, пойдя по ложному следу, ведь принцесса Ханна не видела, кто на нее напал, на людях, которых мы убили, не было опознавательных знаков, а вашу бабушку и стражей зеленого дома опоили прежде, чем они успели понять, что происходит. Мы понятия не имели, где искать, миледи, а король с принцем и принцессой были уверены, что это дело рук леди Маргды, но командир через посланников сообщил, что не думает так, и только когда один из стражников смог смутно припомнить, что поблизости шнырял мальчишка с красным глазом, мы начали подозревать, что на самом деле произошло. До Каттера мы добрались вчера. Вы себе не представляете, как мы испугались, миледи, обнаружив, сгоревший дотла дом и неизвестно чьи обуглившиеся тела.
- Я зажгла огонь для Арчера. Он мертв, - глухо ответила Файер.
Муза была поражена. Файер это почувствовала и тут же поняла, что Муза сочувствует Миле, а не беспечному лорду, отцу ее ребенка. Для Музы это была просто еще одна смерть, смерть человека, который был известен ей лишь дурными выходками.
Файер оттолкнула чувства Музы.
- Мы пошлем весть о лорде Арчере в Половодный форт, командующему, миледи, - наконец сказала Муза. - Все будут так рады узнать, что с вами все хорошо. Рассказать вам, как идут дела у командующего на войне?
- Нет, - ответила Файер.
Рядом с ней появилась женщина с миской супа и мягко сказала:
- Леди надо поесть.
Муза встала со стула, чтобы женщина могла сесть. Она была пожилая, со светлым морщинистым лицом и глубокими желто-карими глазами. Выражение ее лица немного менялось в мерцающем свете огня, горящего посреди каменного пола; дым от него поднимался к потолку и выходил наружу сквозь трещину наверху. Файер узнала ощущения от нее. Эта бабушка была одной из тех, кто спас ей жизнь, поделившись жаром собственного тела.
Женщина покормила Файер супом с ложки, тихо бормоча и ловя капельки, стекавшие по подбородку. Файер согласилась принять эту доброту и этот суп, потому что они исходили от женщины, которая не хотела говорить о войне, никогда не видела Арчера и могла принять ее скорбь легко, без сложных рассуждений.
Настало кровотечение, и путешествие пришлось отложить. Она спала, старалась не думать и очень мало говорила. Наблюдала, как живут люди в темноте этих подземных пещер, нищие, едва выживающие зимой, но обогретые кострами и тем, что они называли очагом земли, который здесь был совсем близко к поверхности и согревал их полы и стены. Они объясняли устройство очага стражникам и поили Файер лечебными снадобьями.
- Как только вам будет можно, - говорила Муза, - мы перевезем вас к военным целителям в Половодный форт, миледи. На юге война идет неплохо. Когда мы последний раз видели командующего, он был полон надежд и страшно целеустремлен. Принцесса Клара и принц Гаран с ним. На севере война тоже полным Ходом. Король Нэш поехал туда после празднества, а Третье, Четвертое и большинство вспомогательных войск вместе с королевой Роэн и лордом Брокером встретили его там. Леди Маргда сбежала из дворца на следующий же день после празднества, миледи. Был пожар и сражения в коридорах, и в суматохе ей удалось удрать. Предположительно, она попыталась добраться до Мраморного плато, но королевское войско уже перекрыло дороги.
Файер закрыла глаза, стараясь перенести тяжесть всех этих бессмысленных, ужасных новостей. Она не хотела ехать в Половодный форт, но понимала, что нельзя оставаться здесь дальше и быть обузой для этих гостеприимных людей. А еще подумала, что военные целители могли бы взглянуть на ее ладони. Она сама их еще не видела, но они явно распухли, бесполезно висели и болели под бинтами так, как будто сама боль росла на концах рук вместо кистей.
Она старалась не думать, что будет, если целители скажут ей, что руки не спасти.
Было еще кое-что, о чем она старалась не думать, хотя обычно ей это не удавалось - воспоминание о событии, произошедшем - неужели месяцы назад? - перед планированием празднества, перед тем даже, как Арчер нашел вино Мидогга в погребе капитана Харта. Файер допрашивала пленных весь день напролет, бесконечно, а Арчер иногда наблюдал. И один из пленников, с особенно злым языком, рассказывал о высоком лучнике с безупречным прицелом, насильнике, которого держали в темницах Накса лет двадцать назад. О Джоде. И Файер обрадовалась, потому что наконец-то узнала имя и нрав своего затуманенного лучника.
В тот день она не подумала о том, что около двадцати лет назад Накс лично выбрал из своих темниц самого жестокого из заключенных и послал его на север изнасиловать жену Брокера. Единственным добрым последствием всего этого было рождение Арчера.
Допрос закончился тем, что Арчер ударил пленника по лицу. В тот день Файер решила, что все дело в его грязном языке.
И возможно, так и было. Файер теперь никогда не узнает, в какой момент Арчер начал подозревать, кем был Джод. Арчер не раскрыл ей свои мысли и страхи. Ведь Файер только что разбила его сердце.
Когда настал день отъезда, ее стражники - теперь девятнадцать человек, потому что Милы с ними не было, - завернули ее во множество одеял и аккуратно примотали ладони к телу, чтобы они были в тепле. Ее посадили к Нилу в седло, а когда Нил залез следом и уселся сзади, нетуго привязали к нему. Ехали медленно, а Нил был сильным и внимательным, но все равно было страшно полностью довериться чужому чувству равновесия.
А потом, со временем, движение стало убаюкивать. Файер откинулась на Нила, сняла с себя всякую ответственность и уснула.
Серая в яблоках лошадь, разлученная с Файер и наткнувшаяся на людей из скал, на стражей и девятнадцать боевых коней, повела себя как совершенно дикая. Она цокала тут и там по скалам вокруг теплого камня, пока Файер приходила в себя, и удирала, стоило кому-нибудь появиться, не давала надеть на себя уздечку, отвести в стойло под землей и вообще приблизиться. Но она не хотела и оставаться, когда увидела, что Файер увозят. Стоило отряду двинуться на восток, как лошадь осторожно последовала за ним, держась все время на безопасном расстоянии.
Сражения южного фронта велись на суше и в пещерах между землями Гентиана, Половодным фортом и Крылатой рекой. Командующий мог выигрывать или проигрывать сражение, но сам форт всегда оставался под королевским контролем. Стоящий на высоком утесе и окруженный стенами почти до самых крыш, он служил и штабом, и больницей.
Клара выбежала к ним, как только они прошли в ворота. Она стояла у лошади Нила, пока стражники отвязывали Файер, спускали ее на землю и разворачивали одеяла. Клара плакала, и когда она обняла Файер и поцеловала ее в лицо, стараясь не прикоснуться к поврежденным рукам, Файер безвольно приникла к ней. Если бы только она могла обнять эту женщину, которая горевала об Арчере и носила под сердцем его ребенка. Если бы только она могла влиться в нее.
- Ох, Файер, - наконец сказала Клара, - мы с ума сходили от волнения. Бриган сегодня уезжает на северный фронт. Для него будет таким облегчением увидеть тебя живую перед отъездом.
- Нет, - сказала Файер, внезапно отпрянув от Клары, и удивилась собственному чувству. - Клара, я не хочу его видеть. Скажи, что я желаю ему удачи, но я не хочу его видеть.
- Эээ, - озадаченно протянула Клара. - Что ж. Ты уверена? Потому что я не знаю, как его останавливать, когда он вернется из туннелей и узнает, что ты тут.
Туннели. Файер почувствовала, как в груди нарастает паника.
- Мои руки, - сказала она, переключая внимание на более самодостаточную боль. - У кого-нибудь из целителей есть минутка ими заняться?
Пальцы ее правой руки, розоватые, распухшие, были покрыты волдырями и похожи на кусок сырой курицы. Файер устало разглядывала их, борясь с тошнотой, пока не почувствовала, что целительница обрадовалась их виду.
- Обещать рановато, - сказала она, - но у нас есть повод надеяться.
Она очень, очень нежно намазала руку Файер мазью, не туго забинтовала ее и размотала другую руку, напевая.
Два последних пальца на левой руке Файер были черными и выглядели мертвыми от кончиков до конца второй фаланги.
Уже не напевая, целительница спросила, правда ли, что она слышала, будто Файер была отличной скрипачкой.
- Ну, - сказала женщина, - все, что мы сейчас можем сделать, это смотреть и ждать.
Она дала Файер таблетку и микстуру, нанесла мазь и забинтовала руку.
- Сидите здесь, - сказала она и выскочила из маленькой темной комнаты, где в очаге горел дымный огонь, а окна были закрыты ставнями, чтобы сохранять тепло.
Файер смутно припомнила, что было время, когда ей лучше удавалось игнорировать вещи, на которые бесполезно было тратить нервы. Когда-то она была хозяйкой положения, а не сидела, унылая и несчастная, на диагностических столах, пока ее стражники в полном составе стояли вокруг, глядя на нее с сочувственной тоской.
И тут она почувствовала приближение Бригана, огромную движущуюся волну эмоций: озабоченность, облегчение, уверенность - все слишком сильное, Файер не могла вынести такой напор. Она начала задыхаться, тонуть. Когда он вошел в комнату, она соскользнула со стола и убежала в угол.
"Нет, - послала она ему мысль. - Я не хочу, чтобы ты был здесь. Нет".
- Файер, - сказал он. - Что случилось? Пожалуйста, скажи.
"Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, Бриган, я тебя умоляю".
- Оставьте нас, - тихо сказал Бриган страже.
"Нет! Они мне нужны!"
- Останьтесь, - сказал Бриган тем же тоном, и стража, к этому моменту уже выработавшая устойчивость к удивлению, развернувшись, втянулась обратно в комнату.
"Файер, - подумал Бриган. - Я сделал что-то, что прогневило тебя?"
"Нет. Да, да, сделал, - подумала она в метаниях. - Тебе никогда не нравился Арчер. Тебе наплевать, что он погиб".
"Это неправда, - подумал он с твердой убежденностью. - Я по-своему уважал Арчера, и, кроме того, это неважно, потому что ты его любишь, а я люблю тебя, и твоя скорбь приносит скорбь мне. В смерти Арчера нет ничего, кроме печали".
"Вот поэтому ты и должен уйти, - подумала она. - Во всем этом нет ничего, кроме печали".
У двери послышался шум и грубый голос:
- Командующий, мы готовы.
- Иду, - бросил Бриган через плечо. - Ждите меня снаружи.
Человек ушел.
"Уходи, - подумала Файер. - Не заставляй их ждать".
"Я не оставлю тебя вот так", - подумал он.
"Я не буду на тебя смотреть, - подумала она, неуклюже прижимая к стене свои забинтованные ладони. - Я не хочу видеть твои новые боевые шрамы".
Он подошел к ней в угол все с тем же упрямым и спокойным ощущением. Прикоснулся рукой к ее правому плечу и склонил лицо к ее левому уху. Щетина у него была жесткой, а лицо холодным, и все ощущение от него было таким болезненно знакомым, и внезапно она приникла к нему, неуклюже обхватив его левую руку, скованную доспехами и кожей, и обернув ее вокруг себя.
- Это у тебя новые шрамы, - сказал он очень тихо, чтобы только она могла слышать.
- Не уходи, - сказала она. - Пожалуйста, не уходи.
- Я отчаянно хочу остаться. Но ты знаешь, что я должен.
- Я не хочу тебя любить, если ты умрешь, - заплакала она, зарываясь лицом в его руку. - Я не люблю тебя.
- Файер, - сказал он. - Сделай кое-что для меня. Пошли мне весточку на северный фронт, чтобы я знал, как ты тут.
- Я не люблю тебя.
- Значит, не пошлешь?
- Нет, - сказала она растерянно. - Да. Пошлю. Но…
- Файер, - перебил он мягко, начиная выпутываться из ее объятий. - Чувствуй, что чувствуешь. Я…
Еще один голос, резкий от нетерпения, перебил от двери:
- Командир! Лошади запряжены.
Бриган обернулся к человеку и выругался с таким ожесточением, какого Файер никогда раньше не слышала. Человек в смятении удрал.
- Я люблю тебя, - очень спокойно сказал Бриган ей в спину. - Надеюсь, в грядущие дни для тебя будет утешением знать это. Все, о чем я прошу тебя, - постарайся есть, Файер, и спать, как бы ты себя ни чувствовала. Ешь и спи. И пришли мне весточку, чтобы я знал, как ты. Скажи мне, если нужно прислать тебе что-нибудь или кого-нибудь.
"Береги себя. Береги себя", - послала она ему мысль, когда он вышел из здания и вместе со своими воинами с грохотом проскакал в ворота.
Какое глупое и пустое напутствие для кого угодно и где угодно.
Глава двадцать девятая
Файер решила, что человеку без рук в Половодном форте делать нечего. Клара была занята военачальниками Бригана и непрерывным потоком гонцов, Гаран же вообще редко показывался, а когда появлялся, то хмурился в своей обычной манере. Файер избегала их так же, как избегала лазарета, где бесконечными рядами лежали и мучились раненые воины.
Ей было запрещено выходить за пределы укрепления, и она проводила время в двух местах: в спальне, где с ней жили Клара, Муза и Марго, - там она притворялась спящей каждый раз, стоило Кларе войти, потому что та задавала слишком много вопросов об Арчере, - и на тщательно охраняемой крыше форта, где она стояла в теплом плаще с капюшоном, хорошенько спрятав руки под мышками, и общалась с серой пятнистой лошадью.
Кобыла - а Файер теперь достаточно оправилась, чтобы понимать, что это кобыла, - жила на скалах к северу. Она отбилась от отряда Файер, когда он подходил к форту, и, несмотря на увещевания конюха, не соглашалась пойти на конюшни с другими лошадьми. Файер не позволила усмирять кобылу снадобьями и сама отказалась заманивать ее в заточение. Конюх воздевал руки к небу от досады. Кобыла, очевидно, оказалась очень ценной, но он был по уши в заботах о раненых лошадях, слетевших подковах и порванной боевой упряжи, и у него не было времени на строптивицу.
Так что она жила на свободе в скалах, ела то, что ей оставляли или, если не оставляли, находила сама, и приходила повидать Файер каждый раз, когда та звала ее. Ее чувства были странными и дикими, а сознание потрясало своей цельностью; Файер могла коснуться его и повлиять на него, но так и не могла до конца его понять. Место этой лошади было в скалах, в одиночестве, на свободе, и она могла при необходимости проявить норов.
И все же от нее исходила и любовь, странным образом привязывающая. Лошадь совершенно не собиралась оставлять Файер.
Они проводили время на виду друг у друга, их чувства соприкасались с помощью силы Файер. Лошадь была прекрасна - мягкие серые пятнышки и круги на шкуре, грива и хвост - длинные и густые, спутанные, темно-серые, как сланец. Глаза у нее были голубые.
Файер хотелось бы, чтобы ей разрешили выйти из форта. Она хотела бы уйти к лошади, на скалы, залезть ей на спину и унестись туда, куда лошадь сама пожелает скакать.
Однажды утром, когда она лежала, свернувшись калачиком, под одеялами, заставляя себя игнорировать жжение в руках и притворяясь спящей, в спальню промаршировал Гаран. Он встал над ней и сообщил без предисловий:
- Вставай, Файер, ты нам нужна.
Сказано это было беззлобно, но и на просьбу не походило. Файер моргнула, поднимая на него взгляд.
- У меня руки не двигаются.
- То, что нам от тебя нужно, не требует рук.
Файер закрыла глаза:
- Вы хотите, чтобы я кого-то допросила. Извини, Гаран. Я недостаточно хорошо себя чувствую.
- Ты бы лучше себя чувствовала, если бы встала и прекратила хандрить, - прямо сказал Гаран. - В любом случае ты нам нужна не для допросов.
Файер разозлилась:
- Ты не впустил Арчера в свое сердце. Тебе наплевать, что случилось.
Гаран отвечал запальчиво: