- Воды приспичило? - сочувственно прихмыкнул стражник, провожая взглядом травника. Жуга поставил ведро на брусчатку мостовой и размял затёкшую ладонь. Покосился на стражника. Тот был седой, усатый, с заметным брюшком - ещё не старик, но человек уже преклонных лет. Алебарда в его руках казалась чем-то неуместным, но лезвие, любовно смазанное жиром, и отполированное ветошью древко говорили, что дело своё он знает крепко. "Интересно, - подумалось Жуге, - а был ли он в Лиссе во время осады?"
- Я тоже завсегда из родников из энтих воду пью, - задумчиво продолжил тот, восприняв остановку травника как приглашенье к разговору. - И дочь моя, и сын. И жена пила, пока жива была. Хорошая вода. А ты рисковый парень: ишь, в полночь за водой попёрся… С чего вдруг поздно так?
- Чаю захотелось, - сказал Жуга, - а в доме ни глотка.
- А, это - да, - тот покивал, - бывает. Что ж к соседям не зашёл?
- Да нет соседей. У Рудольфа я живу, возле Синей Сойки.
- Рудольф, - стражник помрачнел. - Вот как… Что ж он, жив ещё?
- А с чего ему помирать? - немножко нервно огрызнулся Жуга. Упрямые попытки горожан похоронить заочно старика Рудольфа помаленьку начинали его раздражать.
- Да кто ж знает, с чего, - пожал плечами тот. Тёмные глаза старика устало глядели вдаль, на дорогу. - Знали бы, не спрашивали. Вот и жена его тоже не знала…
- Жена? - насторожился травник. - А что с его женой случилось?
- Э-э, - стражник поднял бровь, - да ты, похоже, и не знаешь ничего? Был он женат, рыжий, был. Лет пятнадцать назад. И дочка у него росла, аккурат с моей Хедвигой одногодки. Лавку держал, да барахло, слышь, скупал помаленьку. Дом вон, купил. Хороший дом… А как-то раз - никто не знает, что случилось - мёртвыми нашёл и дочку, и жену. С тех пор почти что не выходит из дому. И торговать перестал. Такие дела. А ты при нём каким боком?
- Я не при нём, - ответил тот, - я сам по себе. Травник я.
- Эва! Небось, и заговоры какие знаешь? Слышь, - засуетился он, - а чего вот у меня, как дождь или как подыму чего тяжёлое, так в спину сразу вступает? И правый бок так, знаешь - пожжёт, пожжёт, да как саданёт! Я уж и так, и сяк, и задом наперёд…
Часы на башне глухо заскрежетали и колокол отбил двенадцать ударов.
- Полночь, - вскинулся стражник и отставил алебарду. - Где-то Гюнтера носит? Слышь, рыжий, помоги-ка ворота закрыть, одному-то не в мочь.
Жуга рассеяно кивнул и ухватился за тяжёлую створку ворот.
- Толкай.
Петли глухо заворчали. Жуга толкал, поглощённый своими мыслями, и вдруг, когда ворота уже готовы были захлопнуться, в щель между створками будто ударила чёрная молния. Страж ворот и Жуга шарахнулись назад и прянули к стене, каждый - к своей.
- Матерь божья… - выдохнул старик.
На мостовой между ними стояла собака - огромный чёрный пёс, брыластый, молодой, поджарый, с хорошего телёнка ростом. Шерсть на его спине и на боках мокро блестела в свете фонаря. Ошейника на собаке не было.
Пёс посмотрел на стражника, повернул голову к Жуге - травник навек запомнил взгляд горящих, жадных, серо-жёлтых глаз размером каждый с полновесный талер - переступил бесшумно лапами и, развернувшись, скрылся в темноте проулка гибкими упругими прыжками.
Момент оцепенения прошёл. Стражник что-то промычал и медленно сполз вниз по стене.
- Видел? - еле слышно спросил он.
- Видел, - так же тихо ответил Жуга.
- Что это было?
Травник не ответил.
Вдвоём они кое-как закрыли ворота и задвинули запорный брус, затем, не сговариваясь, прошли в караулку, где стражник вытащил бутыль и разлил по кружкам тепловатое разбавленное пиво. Оба молча выпили и некоторое время так же молча сидели за пустым столом.
- Меня Людвиг зовут, - сказал наконец стражник.
Травник кивнул:
- Меня - Жуга.
И в это мгновенье раздался крик.
* * *
Капуста наконец-то закипела. Рудольф поворошил дрова, убавляя огонь под маленьким котлом, помешал варево длинной ложкой и закрыл крышку.
- Капусту считают едой бедняков, - проговорил он, качая головой. Засыпал в котёл щепотку пряностей, посолил, размешал и снова уселся в кресло. - Отчасти это верно - стоит дёшево, хранится хорошо, а созревает, когда все другие овощи давно уже убраны. Однако не брезгуют ею и короли. Лучшей закуски к мясу не найти, да и готовится легко. Хочешь - вари её, хочешь - жарь, а хочешь - потуши в сметане с морковкой, чесноком и базиликом, вот как мы сейчас, и всегда получишь превосходное блюдо. И при том, что самое удобное, можно остановить готовку, когда хочешь - капуста не бывает недожаренной или недоваренной. Только бы не подгорела, - он подобрал рукава своей облезшей меховой накидки и задумчиво уставился на котёл. - По правде сказать, не знаю овоща, который был бы таким же сытным и неприхотливым, разве что репа, да ещё эти новомодные потатас, которыми балуются аристократы…
- Слыхал, Рик, что дядька Руди говорит? - усмехнулся Телли, бесцеремонно пихая дракошку ногой. - Что ж ты, гад, капусту-то не жрёшь? У, бесстыжие глаза, всё тебе рыбу подавай…
Дракончик лениво приоткрыл один бесстыжий глаз, зевнул, продемонстрировав игольные, отменной белизны клыки, повернулся на другой бок и снова задремал. Он всё ещё был сыт позавчерашней трапезой, и особых неудобств, похоже, не испытывал.
Мальчишка уже обсох после мытья и теперь сидел у камина, вороша щипцами угли и шумно грызя капустную кочерыжку. Зубы у него были тоже молодые, белые и острые. Отсветы пламени окрашивали рыжим белизну его волос, плясали искрами в зрачках глубоких чёрных глаз, блестели в чешуе дракона. Левое ухо мальчишки до сих пор немного торчало в сторону.
- Откуда у тебя дракон? - спросил Рудольф.
- Да это… - Телли зашвырнул в огонь огрызок кочерыжки. - Долгая история.
Он вытер нос рукавом и некоторое время молчал, глядя в камин, словно бы трепещущие синим язычки огня будили в нем какие-то воспоминания, затем принялся рассказывать.
- Нашёл я как-то раз яйцо на куче мусора в лесу. Во-от такое, - Телли показал руками. - А жрать хотелось, ну, просто невтерпёж. Дай, думаю, спеку. А как его? В огонь же не сунешь… Ну, я его - в золу. И задремал. Угрелся у костра. А утром просыпаюсь - лежит на куче пепла скорлупа, значит. Толстая такая. Половинки. И этот, значит, мне под бок подлез и дрыхнет, ровно кошка. Маленький такой, зелёный, с крылышками… Ну не убивать же мне его было, верно? Аккурат с тех вот самых пор так вместе вот и ходим. Я, вроде как, ему заместо мамки… Или дядьки, - подумав, добавил он.
- А где нашёл-то ты его?
- В лесу, я ж говорю. В предгорьях, что за Вышеградом, у камней.
- Каких ещё камней?
- Ну этих… тамошних. Кругами там которые…
- Вот как? Интересно, - Рудольф заёрзал в кресле. Подвернул накидку. - Гм… И долго вы так э-ээ… ходите?
- Да уж полгода скоро. Весной я его подобрал. Всё веселей с ним. Народ только вот пялится.
- Чего ж тогда ты в город-то подался?
- Да жрёт уж больно много. Растёт, так его… А тут рыба по осени дешёвая у вас, я на коптильню и устроился. А после, значит, и турнули нас оттудова обоих.
Рудольф умолк и погрузился в размышления. Молчал и Телли. Котелок в камине мягко пыхал паром, наполняя маленькую комнату сладковатым запахом варёных овощей. За окном уже совсем стемнело. Часы на башне пробили двенадцать. Рудольф помаленьку начал клевать носом.
- Однако, - хмыкнул он, в очередной раз очнувшись от дремоты, - куда это Жуга запропастился? Уж не случилось ли чего?
- Да что с ним станется, - отмахнулся Телли. - Должно быть, у ворот застрял. Я ж говорил…
Что именно он говорил, осталось загадкой. С улицы донесся топот, шум, пыхтение и сдавленная ругань, дверь распахнулась от мощного пинка и в дом ввалился травник, на пару с каким-то усатым седым мужиком волочивший третьего. Этот третий был, похоже, без сознания, из его рваных, подвязанных грязными тряпками ран сочилась кровь. В другой руке Жуга тащил наполовину расплескавшееся ведро.
- Рудольф, прими! - крикнул он с порога, сунул ведро старику и обернулся. - Телли, дождевик тащи - вон ту синюю бутылку… Чего уставился? Скорей!
Оцепеневший было мальчишка встряхнулся и бросился к полке.
Напуганный со сна, Рик заметался очумело, схлопотал от травника пинка под хвост и в панике удрал по лестнице наверх, откуда теперь не без опаски наблюдал за всей творившейся внизу суматохой. Вдобавок ко всему, дракошка, убегая, сшиб с каминной полки деревце в горшке и теперь вдвойне не спешил возвращаться, догадываясь, что за это дело его тоже не погладят.
- На стол, Людвиг! На стол! Тил! Иголку!
- Что?
- Кончай трепаться, у меня руки в крови. Вдевай!
Одним движеньем травник смахнул со стола посуду, освобождая место для раненого, рванул из-за пояса нож, проверил пальцем остроту клинка и принялся срезать набухшие кровью повязки. Телли приволок ему синюю бутылку, корпию, моток свежего бинта и теперь во все глаза смотрел, как ставшие вдруг необычайно ловкими тонкие пальцы травника проворно что-то зажимали, чистили, сшивали, растягивали, отрезали лоскуты висящей содранной кожи и присыпали раны тонкой пылью дождевичных спор, от которой багровая венозная кровь останавливалась, как по волшебству. Особо глубокую рану на правой ноге, струившуюся ярко-красным, пришлось перетянуть жгутом и только после бинтовать. Закончив возиться с ногами, травник принялся за руку и Телли замутило от тошнотворного запаха палёного мяса - левая рука у парня оказалась обожженной снизу от ладони и почти до локтя. Жуга некоторое время молча рассматривал ожог, затем огляделся и прищёлкнул окровавленными пальцами:
- Телли! Извёстку неси. Знаешь, где лежит?
Тот кивнул и умчался. Жуга тем временем стащил с полки широкогорлую вместительную банку белого стекла и наполнил её водой. Зачерпнул ложку негашёной извести из принесенного мальцом кулька, развёл в воде и осторожно, едва касаясь тряпкой обгоревшей кожи, промыл известковым раствором рану. Деревянной лопаткой наложил на повреждённое место вязкую густую мазь и после, не размазывая, перебинтовал. Мазь (Телли это знал, ибо готовил её сам) состояла из воска, сосновой живицы и свиного сала - поровну всего и переваренное вместе.
- Все, Людвиг, можешь отпускать, - кивнул Жуга и вытер пот рукавом. - Рудольф! Подсунь ему чего-нибудь под голову. И дай попить. Ему и мне.
- И мне, - седоусый старик развернул закрутку и снял жгут с ноги паренька. Поднял взгляд на старьёвщика. - Здорово, Рудольф, - сказал он неловко.
- Здоров будь, Людвиг, - помолчав, ответил тот. - Давно не виделись.
- Давненько.
- Что за парень? - Рудольф склонился над столом. - Знаешь его?
- Чего ж не знать, - хмыкнул тот. - Бликса это. Сковородник. Ходит по дворам, лудит, паяет.
Рудольф зачерпнул из ведра, медленно, с ложки принялся поить раненого. Нахмурился.
- Кто ж его так-то?
- А вот это, веришь ли, и сам не знаю, - поколебавшись, развёл руками страж ворот. - Видел, а не знаю. Может, друг твой рыжий чего скажет… А, Жуга? Слышь? Что за тварюга парня-то погрызла? Знаешь, нет?
Жуга стоял у камина, хмуро и сосредоточенно вычищал ножом из-под ногтей запёкшуюся кровь. Поднял голову, посмотрел на Телли, на Рудольфа и отвернулся.
- Не сезон им, - невпопад пробормотал он, будто оправдывался перед кем-то. Спрятал нож и нелепо повёл руками, словно не зная, куда их девать. - Не сезон…
Он поддел башмаком остатки деревца и толкнул их в огонь.
- Что?
- Ты всё расскажешь мне, Рудольф, - сказал Жуга вместо ответа. - Всё про всё, ты понял?
Жуга не спрашивал, а произнёс это, как нечто, не подлежащее сомнению, и старьёвщик почему-то понял - да, расскажет. И не нашёлся, что ответить.
Травник между тем стащил с полки бутылку, выдернул с коротким "тым!" зубами пробку, помедлил и выплюнул её в камин - деревяшка вспыхнула спиртовым синим пламенем. Плеснул в стакан остатки самогона, покосился на раненого Бликсу. Снова, будто наяву, перед ним возникло видение огромных, горящих желтизной собачьих глаз, слепая темнота проулка, раскалённое жало паяльника, рассыпанные угли…
Часы на башне с натужной усталостью пробили час.
- Не сезон, - повторил Жуга и опустил взгляд. Стакан в его руке дрожал. - А так хотелось хоть немного пожить спокойно…
Он вздохнул и одним глотком опрокинул самогон в пересохшее горло.
* * *
Суета в доме старьёвщика наконец утихла. Страж ворот ушел домой. После ужина (забытая капуста разварилась в нитки), Жуга отправил Телли вместе с безобразником драконом спать наверх. Перебинтованного вдоль и поперек лудильщика ещё раньше уложили в комнате Рудольфа - тот ради такого дела предоставил свою кровать. Старик вообще вёл себя сегодня на редкость странно, был хмур, рассеян, а на вопросы отвечал коротко и невпопад.
- У него хоть родичи-то есть? - спросил он травника.
Тот лишь пожал плечами; он был занят - варил на последней воде для раненого сонное питьё. Дрова в камине громко потрескивали, в трубе порывами завывал ветер. Надвигалось ненастье. Подбросив дров, Жуга убрал котелок с огня и уселся на коврик. Рудольфу стало не по себе от позы травника - точь-в-точь так же днем сидел мальчишка. Травник долго молчал, раскрасневшийся от водки и огня, ерошил пятернёй всклокоченные рыжие вихры. После всей недавней суматохи в доме было необычно тихо и тепло. Бесновался ветер за окном. Наконец Рудольф не выдержал молчания и первым начал разговор.
- О чём ты меня хотел спросить?
- Вот и я думаю - о чём, - хмыкнул Жуга. - Обо всем сразу нельзя, а выбрать что-то одно не получается.
- Раз так, давай уж просто хоть поговорим. Обо всём сразу.
- Ну что ж. Давай.
- Что за зверюга парня покусала?
- Собака, - помолчав, ответил травник. - Здоровенная такая псина. Чёрт знает, откуда взялась… - он с хрустом потёр небритый подбородок. - Проскочила в ворота, только мы её и видели. А парень этот, видно, там паял чего на улице, а как увидел этакую тварь, вскочил, перепугался. Она на него и кинулась. Паяльником тут не отмашешься… Мы, когда подоспели, только одного его там и нашли. У вас кто-нибудь тут таких собак держит? А впрочем, что я спрашиваю - откуда ж тебе знать…
- Вообще-то, знаешь ли, не держат, - отозвался старик. Голос его чуть заметно дрожал. - На кой сдалась собака в городе! Бродячая, быть может. Их тут полно по осени. А сам ты что об этом думаешь?
- Есть одна мыслишка, - нехотя сказал Жуга. - Но чувствую - не то. Не там ищу. А объяснить тебе как надо не сумею, даже не проси: всю ночь пришлось бы говорить, а всё равно не поймёшь.
- Ну, если ты так считаешь…
- Рудольф.
- Что?
- Как умерли твоя жена и дочь?
Старьёвщик дёрнулся, как будто его ударили. Синие, слегка посоловевшие глаза Жуги смотрели на старьёвщика в упор, не мигая, и тогда Рудольф сам отвёл взгляд.
- Дознался всё-таки, - пробормотал он. - Откуда? Впрочем, ясно. Людвиг разболтал? Лю-юдвиг… - покивал Рудольф и закусил губу. - Что ж, верно. К стенке ты меня припёр, рыжий. Отпираться я не стану. Загрызли их. Вот так же, как сейчас вот этого. Никто не видел и не знает, кто и как.
Травник не ответил.
Холодный ветер налетал упругими порывами, дождём стучал в оконное стекло, царапал черепицу. Огонь в камине дёргался, плясал, дым из трубы короткими клубами вышибало в комнату. Жуга ругнулся про себя. Задвижки, как у деревенских печек, над камином не было. Открытый огонь очень быстро согревал помещение, но чтобы долго, на всю ночь сохранять тепло - такого за камином не водилось.
- Надо ставни закрыть, - сказал он, вставая. - Как бы стёкла не повышибало…
Его слова прервал донёсшийся снаружи громкий треск, и в следующий миг дом старьёвщика сотряс чудовищный удар, как будто некий великан с размаху саданул дубиной в крышу, словно в барабан. Что-то с шумом рухнуло на мостовую, окошко, выбитое толстой веткой, заблестело зубьями осколков, с подоконника закапала вода. Рудольф и Жуга переглянулись и опрометью бросились к двери.
Выл ветер. Мокрой пеленой хлестал косой осенний дождь. Старое дерево, ещё недавно росшее у дома, рухнуло, разворотив корнями мостовую и едва не порушив при этом сам дом.
- Это был самый старый тополь в Лиссе, - сказал Рудольф.
Жуга, помедлил, отступил от дома и привстал на цыпочки, пытаясь бросить взгляд на крышу. Памятуя, какой силы был удар, травник рассчитывал обнаружить там по меньшей мере дыру, но к его удивленью таковой не оказалось. И вообще вся черепица выглядела целой и лежала, где ей полагается лежать, блестела под дождём, как новая. Стены тоже, вроде бы, не пострадали. Единственным произведённым в доме разрушением оказалось разбитое окно.
- Умели же строить раньше… - покачав головой, пробормотал он и, слегка пошатываясь, направился обратно в дом. Рудольф, вооружившись топором, уже отсёк злосчастную ветку и теперь закрывал ставни. - Завтра стекольщику скажу.
- На хрена деньги тратить? - возразил Рудольф. - Досками забьём.
- Всё лучше, чем лишние свечи жечь.
Телли был внизу.
- Что стряслось? - буркнул он. - Я чуть со страху не загнулся. Что это было?
- Дерево упало.
- Крышу не пробило?
- Нет. Иди спать.
Жуга посмотрел мальчишке вслед, опустил глаза. Взгляд его упал на черепки цветочного горшка и травник помрачнел лицом.
- Везёт нам на поломанные деревья, - как будто прочтя его мысли, сказал подошедший Рудольф. - Вот, может, потому я вас в дом к себе пускать и не хотел, боялся - вдруг опять всё повторится. Не зря, выходит, боялся.
Травник медленно кивнул:
- Выходит, что не зря.