- Бабку без подушек оставили?… - сурово нахмурился Колобков. - Надо вас за это наказать!.. потом. А пока вот вам немножко мелочи на мороженое.
Близнецы приняли от отца две сторублевки и одинаково ухмыльнулись. Они уже давно выучили, что папа никогда не сердится, если подстроить бабушке Матильде какую-нибудь гадость. Наоборот, может слегка субсидировать наличными.
- Дед! - хлопнул Каспара по плечу Чертанов.
- А?! Что?! Я не сплю, не сплю! Чего надо?!
- Вот тебе экспериментальный полигон. Преврати подушку в человека.
- Да не в какого попало, а в Петровича! - дополнил Колобков.
- Э, э, Иваныч, не надо! - заволновался настоящий механик. - Зачем нам тут два Петровича?
- А мы одного за борт скинем.
- Не надо, Иваныч! А вдруг перепутаете и настоящего скинете?!
- Вы сами знаете, чего хотите? - сухо осведомился Бальтазар.
А с рук Каспара уже срывались миллионы крошечных искорок, несущихся к подушке. Они окутали ее плотным кольцом, постельная принадлежность начала вздуваться, расти… и вдруг резко лопнула. Только перья во все стороны полетели, да сиротливо опала на палубу рваная наволочка.
- Это мог быть я, - тихо констатировал Угрюмченко, невольно пряча клюв под крылом в чисто птичьем жесте. Орлиное тело начинало потихоньку сливаться с человеческими разумом и душой, привнося новые инстинкты и умения.
- Ничего страшного, у нас еще одна есть! - поспешил пододвинуть вторую подушку Колобков. - Давай, дед, попробуй еще раз! Только аккуратнее!
Каспар вновь послушно использовал заклинание. На сей раз подушка не лопнула. Наоборот, она со свистом сморщилась, почернела и в конце концов трансформировалась во что-то, больше всего похожее на сильно помятый уголек.
- Это тоже мог быть я, - встопорщил перья Петрович.
- Кого еще превратить в человека? - радушно предложил Каспар. - По-моему, у меня неплохо получается…
Все невольно сделали шаг назад.
- Не бойтесь, - широко улыбнулся Мельхиор.
Его слова мало кого ободрили.
- Предлагаю пока погодить, - выразил общее мнение Колобков. - Петрович, ты как считаешь?
- Да как… Орлом, конечно, хуже, чем человеком, но зато лучше, чем… чем тем, что может выйти.
- Петрович, а как ты теперь дизель-то чинить думаешь? - возмутился Фабьев.
- Так он пока вроде работает…
- А если, тьфу-тьфу, к черту, вдруг сломается?
- А Серый у нас на что?
Чертанов втянул голову в плечи. Он разбирался исключительно в компьютерной технике. Ну и еще в смежной - всякое видео-аудио, фотоаппараты, ксероксы и прочее добро, которое можно подключить к компьютеру. Но он отлично понимал, что если попытается это объяснить, то вызовет лишь возмущение Колобкова и требование отчитаться за раздутую зарплату, выплачиваемую непонятно за что.
- А теперь научите меня летать, - потребовал Угрюмченко, нетерпеливо подпрыгивая на кривых лапах. - Вот научусь, буду заместо впередсмотрящего. Покумекай, кэп, сколько сразу пользы!
Фабьеву мысль понравилась. Действительно, иметь на судне летающее существо, способное подняться высоко-высоко и посмотреть, что там вдали, было бы очень полезно. Тем более, если у него орлиное зрение.
Тепорий в воздухе окончательно перестал светиться - наступила эйкрийская ночь. Вода, днем удивительно прозрачная и освещенная, обернулась чернильно-черной жидкостью. "Чайка" превратилась в плавучий маяк - зажглись ходовые огни, включились все лампы и, конечно, мощный прожектор.
Колобков все-таки загнал сыновей спать, но зато вместо них проснулась Оля. Ее превращение Петровича несказанно обрадовало - подумать только, живой орел! Хотя вредный папка не разрешил дергать его за хвост и гладить клюв.
Обучение Угрюмченко полету шло довольно вяло - у него ничего не получалось. Он старательно взмахивал крыльями, но делал это чисто механически, как машут актеры, одевшиеся птицами. И, конечно, результат выглядел довольно жидко. Гена с Валерой несколько раз подбрасывали огромного беркута в небо, но из этого тоже ничего не вышло.
- Когда мама-орлица учит орлят, она выкидывает их из гнезда, - поведала Света. С больным немцем сейчас сидела Зинаида Михайловна. - Дядя Петрович, может…
- Нет уж, дочка, на такое я не согласен, - отказался беркут. - Я уже старый, тебе меня что, не жалко? Хорошо, если полечу, а вдруг да нет? Надо другое чего-то придумать…
- Сейчас…
- …на примере…
- …покажем! - пропыхтели близнецы, тащащие связанного птеродактиля.
- Эй, я кому велел спать ложится?! - возмущенно гаркнул на них Колобков.
- Да ну, нафиг, пап, чего мы там не видели?! Успеем! - хором заявили Вадик с Гешкой, подтаскивая вырывающегося ящера к фальшборту.
- А ничего придумали, - одобрительно посмотрел на них беркут Петрович. - Ну-ка, сынки, столкните его, а я посмотрю, как надо…
- Щас! - хором отрапортовали близнецы, переваливая птеродактиля через фальшборт.
- Лети, лети, дракончик!.. - возбужденно запищала Оля, - …ой…
Птеродактиль никуда не полетел. Он только каркнул что-то бессвязное, плюхнулся в воду, несколько секунд неуклюже барахтался, а потом очень быстро пошел ко дну.
- Развязать забыли, - поджал губы Колобков, глядя на круги на воде. - Ну ладно, вперед умнее будете.
- Ах, это удивительное зрелище полета, это чудо, недоступное людям! - обернулся вокруг своей оси Мельхиор, словно балерина. - Рожденный ползать летать не может!
- Чепуха! - фыркнул Бальтазар. - Гусеница рождается именно ползать, но после превращения в бабочку она еще как летает! Совершенно неверная поговорка!
- В самом деле? - удивился Мельхиор. - Надо проверить…
Он тут же зарылся в Орто Матезис Сцентию. Правда, искал почему-то на букву "гха" .
- Бедный дракончик… - дрожала верхняя губа у Оли.
- Мне кажется, кому-то надо поменять пеленки… - ласково улыбнулся ей Каспар.
- Кому?!! - оскорбилась Оля.
- Мне… - грустно потупился старый волшебник.
Колобков брезгливо потянул носом в его сторону, а потом задумчиво спросил у Чертанова:
- Серега, а ты никогда не мечтал в детстве, что будешь менять памперсы старикам?
- Нет! - возмущенно отверг такие обвинения сисадмин.
- Жалко… Если бы мечтал, сейчас твоя детская мечта как раз бы и исполнилась…
- Ничего, он сам может, - сухо сказал Бальтазар.
- Да, мы все взрослые, самостоятельные люди и вполне способны сами менять себе пеленки, - добавил Мельхиор.
- Если, конечно, кто-нибудь поможет, - промямлил Каспар.
Длинны эйкрийские ночи. Так же длинны, как и дни. Длинны и темны - ни луна, ни звезды не рассеивают этот мрак. Ибо нет их на небе. Да и неба в привычном нам понимании нет - на Эйкре слова "небесная твердь" употребляются не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле.
"Чайка" шла на малых оборотах - Фабьев не собирался рисковать драгоценным судном ночью, да еще в незнакомых водах. Поэтому луч прожектора высветил из темноты горы острова Бунтабу уже под утро, когда в воздухе начали проявляться первые лучики вновь засветившегося тепория.
Люди на борту спали в самое разное время - внутренние часы у всех окончательно сбились. Большинство обитателей Эйкра жили по длинному сорока восьмичасовому циклу, с долгим сном и долгим бодрствованием, но земляне к нему еще не приспособились. Поэтому ходили квелые, толком не понимая, время ли ложиться спать или, наоборот, просыпаться. Положение отчасти исправлял судовой хронометр (Фабьев, например, уже много лет жил исключительно по его показаниям, не обращая внимания на такие переменчивые явления, как день и ночь), но не слишком. Как ни странно, этот прибор единственный на борту даже не заметил различий в физических законах, хотя вроде бы просто обязан был начать глючить.
После бесчисленных подбрасываний в воздух Угрюмченко все-таки научился махать крыльями, как полагается орлу, но так и не решился подняться выше, чем на три метра. Ему было жутковато остаться ночью в небесах над океаном, полагаясь лишь на такое ненадежное средство, как птичьи перья. Он решил еще потренироваться, когда "Чайка" встанет на якорь.
Матильда Афанасьевна, узнав о трансформации судового механика, даже не удивилась. Только приказала внучкам срочно сообщить, чем ей теперь эту птицу кормить. А заодно язвительно прошлась на тему того, что вот, сразу видно настоящего мужчину - орел получился! А из ее горячо любимого зятя вышел бы разве что какой-нибудь драный индюк или гусак. Колобков обиделся и предложил попросить Каспара заколдовать саму Матильду Афанасьевну, а то на камбузе давно яичницы не было, курица пришлась бы как нельзя кстати.
Грюнлау под утро все-таки очнулся, выпил чашку горячего бульона и даже сам дошел до гальюна. Хотя по-прежнему кутался в плед, дрожал, как на морозе, и обливался холодной испариной. Но все-таки ему явно полегчало - медицина двадцать первого века успешно справилась с тропической лихорадкой другой вселенной.
Зато заболели Гешка с Вадиком - чересчур хитрые карапузы единственные на борту умудрились избежать прививок, насильственно сделанных умницей Светой всем остальным. Вот и перехитрили сами себя - заразились от Грюнлау и теперь переживали то же, что ранее он. Даже еще хуже - все-таки организмы молодые, неокрепшие.
- Петя, у них жар! - сквозь слезы сообщила утром Зинаида Михайловна. - Это лихорадка!
- Ну так сделай им по уколу в задницу, и все, - пожал плечами добрый папа. - Вадику в левое полупопие, а Гешке в правое.
- А чего ему в правое?! - сквозь горячечный бред заорал Вадик.
- Патриарх Никон… Антанта… потемкинские деревни… Рюрик, Синеус и Трувор… - пробормотал Гешка. Ему казалось, что он стоит у доски и отвечает урок истории. Разумеется, в бреду, как и в жизни, Гешка ничего не выучил и получил двойку.
Трое волшебников сидели на полубаке и смотрели на приближающийся остров. Мельхиор, как всегда, листал Орто Матезис Сцентию, Бальтазар смешивал коктейль (все ингредиенты для которого отыскал в собственных карманах), Каспар похрапывал.
- Что за таинственный остров там вдали? - спросил Мельхиор. - Какие чудеса нас там ожидают?
- Говори нормально, старый идиот! - прикрикнул на него Бальтазар. - Не делай вид, что ты герой саги!
- Это просто красивый слог. Ну знаешь, чтобы казалось, что я хороший ритор.
- Если хочешь казаться ритором, вставь в глаз… э-э-э… а как называется та штука, которую обычно вставляют в глаз?
- Нож? - предположил Мельхиор.
- Горящий сук! - воскликнул Каспар, просыпаясь.
- Нет, вроде бы какое-то стекло…
- Пенсне?
- Очки?
- Нет, только одно стекло.
- Лупа?
- Лорнет?
- Нет, какое-то другое…
- Тогда не знаю.
- И я тоже.
- Старые дураки!
- Да ты и сам-то не знаешь.
- Я знаю!.. просто забыл…
- А что ты вообще помнишь?
- Я помню… я помню… слушайте, а это разве не наш остров?
- По мне, так они все на одно лицо, - пожал плечами Каспар. - К тому же мне в глаз попала песчинка…
- Его надо вырвать! - радостно предложил Мельхиор. - Найдите мне щипцы и горящий факел! Да пожарче, а то неинтересно будет!
- Чепуха! Не нужно ничего вырывать! Просто дадим ему мой эликсир и сделаем массаж века - оба глаза выпадут сами.
- А может, просто поморгать посильнее? - перетрусил Каспар.
- Не будь ребенком, - сурово посмотрел на него Бальтазар. - Доверься доктору.
- Я не хочу тебе зла, - заверил его Мельхиор. - Просто вырву глаз. Тебе самому будет только легче.
- Почему?
- Не знаю. Но ты еще будешь нас благодарить. Мы твои друзья, доверься нам.
- В самом деле? Тогда приступайте.
Бальтазар с Мельхиором некоторое время возились, пытаясь разыскать среди густых косм Каспара глаза, потом долго переругивались и пихались, споря, какой метод лечения лучше, а в конце концов совершенно забыли, чем они, собственно, занимаются, и из докторов постепенно преобразовались в парикмахеров.
- Брей здесь!
- Бритва не у меня, а у тебя!
- Осторожнее!
- Чубчик оставьте, чубчик оставьте!
- Убери руки, не хватай меня за руки, старый дурак!
- По-моему, слишком коротко.
- Да мы еще даже не начинали.
- Хррр-пс-пс-пс… эй, что это вы делаете, молокососы?!
- Эй, старички! - окликнул их Колобков. - Вы на берег сходить собираетесь?
- А мы что, уже подплываем? - высунулся из-за лысины Бальтазара и кучерявой макушки Мельхиора Каспар.
- Опомнился! Давно приплыли, встали на якорь и спустили трап!
Глава 10
Не все пятна поддаются пятновыводителю.
Михаил Горбачев
Остров Бунтабу, возле которого пришвартовалась "Чайка", среди Черных островов занимает второе место по площади. Чуть поменьше Кипра, формой немного напоминает человеческое ухо. Яхта вошла в большую бухту и причалила к чему-то, что в этих первобытных краях можно было даже назвать пристанью.
Судя по всему, когда-то в этих местах жили люди - остовы хижин все еще сохранились. Но находились они в таком плачевном состоянии, что нетрудно было сделать вывод - жители ушли очень давно. Хотя раньше это место, несомненно, было портовым поселением. Фабьев сразу вычленил в бинокль два самых заметных ориентира - практически целое здание из белого известняка и нечто вроде трехметрового термитника в самом центре деревни.
Благодаря тепорию, освещающему воду до самых низов, на дне бухты можно было разглядеть затонувшее строение - некогда эти останки были домом на сваях. Бревна, на которых он когда-то покоился, обрушились и увлекли хижину в глубину. Впрочем, не такую уж глубину - метров десять, не больше. Подводя "Чайку" к берегу, штурман старательно обошел место "домокрушения" - заполучив дополнительный груз в виде нескольких тонн гвоздей и болтов, яхта увеличила осадку и вполне могла задеть крышу.
Еще под водой виднелся остов большой лодки, сделанной из кожи, натянутой на деревянную раму. Похоже, она затонула не так давно, как дом - очень уж хорошо сохранилась. Фабьев только цокнул языком, рассматривая это техническое достижение неолита - ни грамма металла, только дерево и кожа.
Мостки явно не чинили уже очень давно - они обветшали и угрожающе трещали под ногами. Да и строили их не ахти какие умельцы - всего лишь несколько длинных досок, примотанных прочными лианами к бревенчатым сваям, почти сгнившим за многие годы. Доски производились древним, как мир, способом - каждая вытесана из целого бревна.
Соответствовали мосткам и хижины - построенные из жердей и покрытые сверху ветками. Почти все разрушены до основания - не чьей-то враждебной рукой, а всего лишь временем. Зато отлично сохранились очаги - в каждой хижине имелась примитивная каменная печь, сложенная из неотесанных глыб. А прямо над очагом всегда отверстие для выхода дыма (если, конечно, от самой крыши что-то осталось).
Интересная особенность - полное отсутствие окон. На Эйкре, с его тепорием, окна так и не стали жизненной необходимостью, как на Земле. Эти отверстия в стенах кроме всего прочего служат для вентиляции, осмотра окрестностей и так далее, но самая главная функция - все-таки освещение внутренних помещений. А в этом на Эйкре нужды никогда не возникало - днем светло даже в самых глубоких пещерах, а ночью окна тем более ничем не помогут.
Волшебники на берег сходить отказались. Так и дремали в креслах на полубаке. Грюнлау и близнецы чувствовали себя слишком плохо и, конечно, тоже никуда не пошли. Зинаида Михайловна и Матильда Афанасьевна остались за ними ухаживать. Олю они не отпустили, хотя та очень просилась. В конце концов ей позволили побыть на пляже вместе с Угрюмченко - потренировать его махать крыльями. Фабьев, разумеется, тоже не покинул свое возлюбленное судно. Колобков вручил ему третий браунинг, запасной. Так, на всякий случай.
Ну а пятеро остальных отправились в деревню. Петр Иванович сначала сомневался, брать ли Свету, но та не принимала никаких возражений. А в конце концов задала вопрос в лоб - умеет ли он, папа, пользоваться аптечкой? И слегка сконфузилась, когда выяснилось, что отлично умеет - еще по старому пионерско-комсомольскому прошлому. Богатый туристический опыт - Колобков и в Карелию путешествовал, и в сибирскую тайгу, и в Среднюю Азию, и на Камчатку. Что ему какой-то тропический остров? Но Светлана все равно настояла на своем.
Зато Чертанова пришлось буквально отдирать от ахтерштевня. Худосочный нескладный сисадмин уцепился за него руками и ногами, не желая покидать уютную "Чайку" и отправляться на берег, где наверняка кишат опасные болезни, животные и аборигены. Но Колобков отказался позволить своему подчиненному бездельничать - предстоял контакт с туземцами, и ему позарез требовался переводчик. А на борту имелось одно-единственное существо, способное взять на себя эту важную миссию. Сергей злобно шипел в сторону старых волшебников - если бы не их языковой эликсир, шеф, скорее всего, оставил бы его в покое. А его, между прочим, до сих еще время от времени рвало - проклятая бурда перекрутила ему кишки в тугой узел.
Но в первые минуты осмотра деревни возникло впечатление, что услуги Чертанова и не потребуются. Пустующие развалины - ни единого живого существа. Ничего ценного - если раньше в хижинах и была какая-то утварь, ее давно вывезли.
- Серега, ты поищи в той стороне, а мы со Светкой туда пойдем, - махнул рукой Колобков.
- Петр Иваныч…
- Валера, иди с Серегой, а то он бздит.
- Мум-гу, - невнятно промычал телохранитель, разворачиваясь, как заводной солдатик.
Пока Чертанов с Валерой пялились на непонятную конусообразную кучу, похожую на окаменевший термитник, Колобков поднимался по ступеням единственного уцелевшего здания в деревне. Скорее всего, когда-то эти хоромы принадлежали местному царьку.
- Эге-ге-ге-гей!!! - с удовольствием заорал бизнесмен, войдя внутрь.
Это место выглядело вполне обжитым. Комната всего одна (когда строили этот поселок, народ мбумбу еще не додумался до разделения жилищ внутренними перегородками), но очень просторная. В центре, под дымовым отверстием - каменный очаг. В углу плетеная циновка, накрытая выделанной шкурой какого-то животного, рядом несколько тарелок и чаш, сделанных из кожи или кокосовой скорлупы. Окон, разумеется, нет - и так светло.
А с циновки медленно и с достоинством поднялся местный житель - старик лет семидесяти. Высокий, темнокожий, с короткими курчавыми волосами и правильными чертами лица. Одет в травяную набедренную повязку и кожаный плащ шерстью внутрь. Грудь раскрашена белой и красной глиной, на шее ожерелье из чьих-то зубов, на ногах браслеты из рыбьих кишок.
- О, папуас! - обрадовался Колобков.
- Торомгиба, отцуго-лиде, - преклонил колени туземец. - Хо тати-фа табалуга !
- Глянь, Светк, даже папуасы твоего папу уважают! Аж на колени брякнулся! - ухмыльнулся Колобков.