На плоской крыше противоположного от "Трепа-лей" дома, во влажной промозглой тьме корячились диковинные фигуры и раздавались приглушенные голоса. Это в старом, полуразвалившемся пентхаузе Зигрия Матхун устроил военный совет с Гладией Хахмуркой, а три хамелеона стояли на стрёме. Вернее, стояли только двое, паук и какой-то полупес-полуслон (то есть небольшой и волосатый, но с хоботом и столбообразными ногами). Третий охранник, летучий мыш, прощупывая ушами-локаторами улицу, грустно мотался туда-сюда в пяти метрах над крышей, как облезлый летучий змей под порывами ветра.
Матхун, который за день успел основательно нагрузиться и теперь еще добавлял, то и дело прикладываясь к плоской фляге, восседал верхом на колченогом стуле, а Гладия пристроилась на табурете у стены. Она говорила:
– Нет, я точно помню, что слышала этот разговор между твоим покойным папашей и Вес. Старый Матхун говорил, что у Савимур в Недотычках есть дальний родственник, владелец заведения под названием "Трепаля", про которого Сави стесняется рассказывать при дворе, потому что он занят неподобающим делом.
– Ладно, ладно, – согласился Матхун, пытаясь уклониться от падающих с потолка капель и скрипя стулом. – Но почему же тогда мы не можем обнаружить никаких признаков их присутствия, а… э-э… "сладкая смоковница"?
Хахмурка отрезала:
– Зигрия, я терплю твои цитаты, но когда ты называешь меня подобным образом, меня это раздражает! – Она решительно кивнула сама себе и замолчала.
В темноте – п-пак! п-пак! – падали капли и скрипел стул. Снаружи тихо переругивались хамелеоны. "Уммнт! Уммнт!" – забулькала поднесенная к губам фляжка.
– А ведь это был как бы комплимент! – укоризненно заметил Матхун. – Он означал, что ты как бы очень сексуальная…
– Я знаю, что он означал! – строго перебила Гладия. – Я специально смотрела критику к хрестоматии "только для взрослых". Такими словами поэты Междулужья обращались к тем секретаршам "деляг от искусства", которые пропускали их без очереди в кабинет шефа, а иногда одалживали монету на пирожок или талон для проезда в общественном дилижансе. Он означает, что ты уже целый год…
– Хорошо, хорошо! – поспешно согласился Матхун. – Ведь они выскакивают из меня сами собой!
– …уже целый год, – неумолимо продолжала Хахмурка, – занимаешься сексуальными домогательствами. Что ты пытаешься воспользоваться…
Матхун яростно дернул себя за бороду и взревел:
– Ух ты, фу-ты ну-ты, все, все, довольно, Глади!
– И никогда у тебя это не получится! – закончила она.
Гладия Хахмурка могла иногда позволить себе говорить подобные вещи. Оба они знали, что Матхун нуждается в ней как в ответственной помощнице, посвященной во все его планы, но не претендующей из-за отсутствия высокородных предков на владычество в Арре.
– Иногда ты режешь меня без кинжала, – плаксиво пробасил Матхун. – Что такого я сказал? И все же не понимаю, почему ты так уверена?! – повысил он голос.
Хахмурка заговорила менторским тоном:
– Мы проверили все гостиницы, постоялые дворы, трактиры и ночлежки, – в конце концов, их тут не так уж и много. Ни Вессантры, ни Савимур, ни тех троих, которых твои тупые болваны упустили, там нет. Начальница пограничного гарнизона заверила нас, что никто из компании город не покидал, а если бы это произошло, ей бы сообщили. Так как она получила вполне приличную сумму и знает, что получит еще, если их обнаружат, то лгать ей нет смысла. Даже если Вессантра попытается подкупить ее – что вряд ли, – начальница, взяв у нее деньги, все равно даст нам знать, чтобы взять их еще и у нас.
– Ну, значит, они пока там! – заключил Матхун. – Так почему мы не атакуем? Разнести этот… а, чтоб мне пусто было!.. "вертеп разврата, полный оргий шумных" вдрабадан – это ж самое милое дело!
– Начальница помогает нам, но это не значит, что она сможет закрыть глаза на шум, который поднимется здесь, если мы сейчас, в разгар их рабочей ночи, нападем. Эти трип… – Хахмурка запнулась, ибо название борделя порождало у нее какие-то двусмысленные ассоциации. – Я хочу сказать, эти "Трепаля" – из дорогих заведений, судя по фасаду и каретам, значит, туда ходят солидные клиентки, члены муниципалитета, может быть, приближенные девочки Оторвы Малины… Половина городских прокторов кормится с этого квартала. Нет, нам надо выжидать.
– Но сколько можно выжидать, Глади? Сидишь тут под дождем, пока они там… Мне надоело ждать!
– Ждать, – твердо повторила Хахмурка. – Как минимум до трех-четырех утра, пока не уйдет или не заснет последняя клиентка… А потом напасть… – Особенности названия заведения и вообще всего квартала, где они находились, все еще воздействовали на нее. – Очень… э-э… тихо, медленно и печально… аккуратно!
Ночь продолжалась. Дождик прекратился, да и ветер стих, но уютнее на улице не стало. Горели розовые фонари. Во тьме вокруг борделя залегли хамелеоны. В пентхаузе Зигрия Матхун скрипел стулом и периодически прикладывался к фляге. Иногда доносился треск пожарной лестницы – это кто-то из отряда взбирался на крышу, чтобы сообщить о том, что все спокойно и "птички", кажется, пока в "клетке".
Опять прошли двое прокторов, пьяных компаний стало меньше. На первом этаже "Трепалей", где помимо юношей насчитывалось уже полтора десятка посетительниц, полным ходом шла разухабистая пьяная гулянка. Парни кокетливо повизгивали и смеялись неестественно высокими голосами, женщины кричали и оглашали зал с паркетом и пирамидальной люстрой хриплым хохотом. Хозяин Ан-Марк сидел у входной двери с газетой в руках. Большая часть комнат второго этажа была уже занята.
Наступила полночь, и наследная Вессантра легла спать на кровать с балдахином. Савимур, пригасив фонарик, уселась в кресло с твердым намерением не засыпать ни в коем случае, но очень быстро заснула. Гунь Ситцен, одуревший от мыльной эссенции, залез в комнату к Деби с Белом и улегся под кроватью. Крыс перебрался с плеча де Фея на мраморный столик и поблескивал оттуда красными глазами.
Сидя в изголовье кровати, Белаван привалился спиной к подушке и прикрыл глаза. Он судорожно припоминал свои познания по части ухаживания за женщинами, почерпнутые в основном из книг о Гремучем Жорже, и нервничал, гадая, стоит или не стоит попытаться хотя бы поцеловать Дебору, – де Фей не совсем ясно представлял себе, что она скажет ему на это. Чуткие мужчины, то и дело обдумывающие реакцию женщины на любой их поступок, обычно как раз ничего и не добиваются, в то время как тупоголовые малочувствительные бараны, без лишних разговоров хватающие представительниц прекрасного пола в охапку, брякающие мимоходом что-то вроде: "Я торчу от тебя, крошка!" – и локтем, не глядя, нажимающие на выключатель, чаще всего получают, что хотят.
Со своей стороны, не обладавшая вообще никаким опытом Дебора мучилась бессильным смущением.
Они делали вид, что дремлют на противоположных концах большой кровати, и воздух между ними потрескивал от резонирующих волн взаимной робости. Гунь Ситцен, отличавшийся такой же чувствительностью к чужим переживаниям, какой, наверное, отличается бойлерная подстанция, иногда начинал елозить под кроватью, и тогда доносились громкие чмокающие звуки – это хамелеон посасывал свой хвост, потворствуя курительно-дурманному рефлексу.
Прошел еще час, и Белаван с Деборой заснули. Дождь монотонно стучал по карнизу. Шум с нижнего этажа постепенно стихал. На улице привратницы затушили фонари, по опыту зная, что в такое время новые клиентки уже не появляются. Гунь Ситцен, бедный организм которого вовсю праздновал Ночь Зависимости, наконец успокоился под кроватью, впав в тяжелый полусон дурманщика со стажем.
Мерным стуком каблуков в последний раз обошедших квартал прокторов завершился еще один час, и шум на первом этаже стих окончательно. Цокая колесами по камням, уехало несколько карет. Два экипажа и легкая двуколка остались. Гостьи, занятые и не занятые на ночь юноши разбрелись по комнатам.
Тишина заползла во все незакрытые форточки, просочилась под дверями и сквозь щели в окнах. Она наполнила дом тысячами беззвучно покачивающихся в застывшем воздухе невидимых пуховых перышек и, звеня себе под нос одинокой цикадой, занялась любимым делом – молчанием.
В одной из комнат второго этажа у крупного серого крыса дернулось правое ухо. Из-за прикрытого окна и плотных занавесей до него донесся какой-то очень-очень тихий звук, а следом – далекое восклицание.
Это в пентхаузе на крыше противоположного дома задремавший было Зигрия Матхун кувырнулся со стула, влип затылком в деревянный пол, выругался и решительно заявил:
– Ну все, Глади, это уже полный… то есть "писак бездарных торжество и слава"! Пусть у них там хоть… поотваливаются с испугу, а мы начинаем – немедленно!
Глава 6
Поскольку роли были распределены заранее любящей порядок Хахмуркой, то каждому хамелеону казалось, что он точно знает, как ему действовать. К примеру, трое входящих в отряд летунов заняли позицию на крыше.
Их звали Чань, Хвань и Фань Кэ Ань, и в человеческом обличье они имели узкие глаза, так как вели свой род из Восточного Островного Архипелужка. Там в свое время под руководством неимоверно умудренного седобородого учителя они постигали тайны Мироздания, углубляясь в Книгу Пустоты Дзен.
Путь к изощреннейшим загадкам Вселенной вел – и на Востоке это считается вполне логичным – через постижение искусства того, как наиболее эффектно накостылять руками и ногами по морде ближнему своему. Хамелеоны считали, что они уже на подходе к тайным сокровищницам бытия, ибо умеют изящно задирать ногу в прыжке и как-то по-особому махать руками (теперь – крыльями). Двое летунов, Чань и Хвань, выглядели подобно летучим мышам. Фань Кэ Ань, старший в звене, напоминал птеродактиля, о чем, впрочем, не догадывался, так как этих самых птеродактилей никто в Кабуке никогда не видывал.
Хамелеоны-летуны, бесшумно опустившись на крышу "Трепалей", рассредоточились между водосточной трубой, слуховым окном и люком чердачной лестницы. Сверхточные часы, сверенные и розданные перед началом операции щепетильной Хахмуркой, исправно отсчитывали секунды, и Фань Кэ Ань четко знал, когда должно наступить время атаки.
Затаившись у водосточной трубы, Чань наблюдал, как гротескные фигуры постепенно стягиваются к дому, прячась за бордюрами, столбами, урнами и каретами. Следуя приказу Хахмурки, они двигались бесшумно, перемещались от тени к тени, избегая тусклого света фонарей. Когда хамелеоны замерли у стен борделя, через улицу протопал Каплун Лхасса и остановился под дверью. Он был единственным, кто умел обращаться с отмычками, к тому же человеческие пальцы лучше годились для подобного рода занятий.
Гладия Хахмурка и Зигрия Матхун, наблюдавшие за атакой с крыши, переглянулись и уставились на коренастую фигуру, которая притормозила точно под фонарем и, что-то недовольно бормоча, принялась звякать. Тонкий звон металла о металл далеко разносился над молчащей улицей. Хамелеоны, каждый в своем укрытии, испуганно затаились, окончательно слившись с тенями.
Гладия скрипнула зубами – внизу Каплун выронил отмычки на мостовую, в простоте своей подкрутил фитиль, чтобы фонарь светил поярче, и, кряхтя и скрипя суставами, стал искать связку. Хахмурка поднесла к глазам свои командирские часы, отличающиеся массивностью и благородством округлых очертаний. Судя по песку, быстро перетекающему из верхней колбы в нижнюю, до начала атаки оставалось секунд десять.
Каплун наконец подобрал нужную отмычку, вставил ее в скважину и, что-то сосредоточенно насвистывая, яростно задергал в замке. Отражаясь от стен домов, над улицей заметался сводящий скулы скрежет.
На крыше перед глазами Хахмурки в часах последние песчинки ссыпались вниз.
Внизу Каплун справился с замком, распахнул дверь так, что железная ручка ахнула по стене, и торжествующе крякнул на весь темный зал нижнего этажа.
На крыше "Трепалей" песок в верхней колбе часов Фань Кэ Аня также закончился, и он, открыв люк, приказал напарникам:
– Чаня, Хваня, слусай команда: насинаем быстло-быстло!
А в комнате второго этажа Бел де Фей проснулся. Но не потому, что интуитивно почувствовал опасность, из-за чего чуткое подсознание наполнило его сны кошмарами, а потому, что серый крыс не очень сильно, но достаточно чувствительно укусил его за нос. Белаван тихо, чтоб не разбудить Деби, снял крыса со своего подбородка, посадил его на кровать, вытянул ноги, выпрямился и тихо наступил на торчащий снизу хвост.
– А-а, чтоб тебя! – завопил змей из-под кровати. – Ты чё творишь, дылда?! Токмо мне наснилась симпотная очковая змейка с о-от такими… окулярами…
– Тихо! – шикнул Бел, и тут проснулась Деби. – Слышите?
Они вчетвером – вместе с крысом – прислушались.
– Лично я, – наконец сварливо сообщил Ситцен, – слышу токмо, как хрустят мои хвостовые хрящи, по которым ты двинул своим копытом.
– Нет, – прошептала Деби. – Там, снаружи, кажется, действительно что-то…
Снаружи, кажется, действительно что-то происходило. Поскольку их окно было крайним, водосточная труба тянулась рядом с ним, а по этой трубе как раз сейчас, тихо, словно ниндзя в ночи, съезжал, обхватив ее крыльями, Чань.
Внезапно тишина треснула, расколовшись осколками многочисленных звуков. Одновременно…
…Из зала снизу раздались громкие шаги – это Каплун Лхасса оповестил всех о том, что он уже вошел…
…Из коридора донесся шелест – это Фань Кэ Ань преодолел чердачную лестницу и теперь планировал на распростертых крыльях…
…С улицы послышался топот – это Хахмурка и Матхун, уразумев, что внезапная бесшумная атака накрылась медным тазом, выскочили из дома с пентхаузом и помчались к "Трепалям".
Секундой позже за окном комнаты послышалось царапанье – Чань, притормозив, пытался длинным когтем на конце крыла открыть фрамугу.
В коридоре за дверью что-то раскололось с феерическим треском – Фань Кэ Ань зацепил крылом стоявшую на перилах большую декоративную вазу, и та рухнула на пол. Сверху донесся звон – это Хвань ударом локтевого сустава высадил слуховое окошко.
Крыс вспрыгнул де Фею на плечо.
– Я посмотрю. – Бел подошел к двери и распахнул ее.
– Я тоже посмотрю, – тут же сказала Деби и, босиком прошлепав к окну, отдернула занавес.
Все это сопровождалось голосами, доносившимися разом из всех комнат второго этажа.
Дебора пискнула, увидев, что снаружи к окну приникла жутких размеров летучая мышь, с ушами-локаторами, широкой черной лентой на лбу и распластавшимися крыльями. Скребя кривыми когтями по стеклу, мышь медленно сползала, мучительно выпучив от напряжения глаза.
– Разверни да подбрось! – ахнул Ситцен, просунувший голову под мышкой девушки. – Это ж Хва… не, кажись – Чань! Во мурло!
Оглянувшийся на них Бел почувствовал какое-то движение и развернулся обратно. Из темноты коридора на него налетал принявший неестественную позу крылатый крокодил. Изогнув одно крыло и прижав к груди другое, он поджал под себя левую лапу, а правую вытянул вперед, метя суставом, заменявшим ему пятку, в голову де Фея.
– А вот и Фань! – в восторге заорал змей.
Бел присел.
Крокодил, поворачивая голову и не спуская удивленного взгляда с человека, пронесся через комнату, высадил окно, с испуганным воплем "кия-а!" въехал пяткой в живот изумленной летучей мыши и вместе с ней скрылся за карнизом.
Через пару секунд с улицы донесся грохот, затем испуганно заржала лошадь. Возникла продолжительная пауза, по прошествии которой Гунь Ситцен энергично выразил общее мнение:
– Шухер, братва!
Ад кромешный разверзся в "Трепалях".
Юноши, высыпавшие из комнат, визжали и царапали морды хамелеонам. Пол коридора дрожал, по нему метались растерянные клиентки в пижамах. Внизу Зигрия Матхун, вспомнив веселое отрочество и вовсю размахивая кулаками, вступил в противоборство со всем вспомогательным персоналом "Трепалей" – экономом, поварихой, девчонками-поваренками и старухой-привратницей. Он брызгал медовой слюной и ревел, как осаждаемый лайками медведь. За его спиной Гладия Хахмурка, возложив стопу на спину поверженного в самом начале драки карлика-хозяина, стояла с кинжалом наголо и одобрительно наблюдала за происходящим. В принципе Гладия Хахмурка одобряла физическую расправу над более слабым противником (кровожадное наследие предыдущей профессии), но сама в подобном предпочитала не участвовать. Под потолком вокруг люстры описывал круги последний оставшийся в строю летун и возбужденно орал:
– Со мне делать, командил?!
На пороге одной из комнат второго этажа Савимур билась коротким мечом с Каплуном Лхассой и вторым человекообразным членом отряда. А в соседнем помещении Белаван де Фей перебрасывал ногу через подоконник, ухватившись при этом за водосточную трубу.
– Это легко, – уверял он по ходу дела Дебору Анчи, спешно натягивавшую ботинки. – Ты просто соскользнешь вниз, а я уже буду там, чтобы подхватить тебя…
– Ну, скоро вы? – раздалось с улицы шипение Гуня. Хамелеон минутой раньше ловко соскользнул по трубе, обвившись вокруг нее, как архимедов винт.
– Здесь такое творится…
– Надо помочь Вессантре! – крикнула Дебора и побежала к двери.
Чертыхнувшись, Бел залез обратно, схватил с подоконника шпагу и ринулся следом. Они выскочили на темную, заполненную телами площадку. В дверном проеме возникла коренастая фигура. Пройдя мимо них в комнату и пробормотав на ходу: "Не, робята, енто не по мне", она со всей решительностью залезла под кровать. Снизу раздался треск деревянных ступеней и выворачиваемых перил, сообщающий, что Зигрия Матхун отбился от вспомогательного состава "Трепалей" и теперь собирается нанести визит вежливости второму этажу.
В комнате, где Савимур сражалась со вторым противником, Белаван, вежливо отстранив Дебору, опустил конец шпаги на его голову. После того как тот рухнул на пол, Бел сказал Сави и успевшей одеться Вессантре:
– Вы лучше идите за нами. Там можно спуститься по трубе.
Они вчетвером выскочили на площадку, и тут над верхними ступенями показались всклокоченная борода и дико вращающиеся глаза Матхуна.
– Сестренка! – взревел он, углядев в темноте знакомое лицо. – Приди ко мне!..
Бел, вновь перекинув ноги через подоконник, сказал остановившейся перед ним Деби:
– Сначала – ты, потом – Вес, потом – Сави, – и скользнул вниз.
Камни мостовой ударили его по пяткам. Белаван чуть присел и, отпрыгнув, глянул вверх. Над карнизом второго этажа виднелось озаренное розовым светом лицо Деби.
– Давай! – позвал он.
Дебора перелезла через подоконник и, сжав печную трубу коленями, оглянулась. В дверях стояли Ее Высочество и Савимур, на них из темноты, широко расставив руки, надвигался Матхун.