"Великий дракон!" - мысленно возопил я, подошел к трубе, демонстративно спрятав руки в карманы, и заглянул, как было велено, в узкое отверстие. Для этого пришлось опуститься на одно колено. Труба помещалась на довольно низкой подставке, удобной для наблюдения из кресла, сейчас отставленного в сторону, которое старик и не подумал предложить мне. Широкий раструб был направлен через пролом в крыше на северный склон небосвода, там, где ночью обычно проступает Око Дракона. Но труба показалась мне слишком маломощной, чтобы различить его при свете солнца.
В первый момент я не увидел ничего и решил было, что нахальный старик все же просто издевается, замазав линзы темной краской. Тем более, что ближайшая ко мне стекляшка выглядела какой-то волнистой, тусклой и неровной, словно найденной на свалке или на мертвой земле, где подобного добра навалом. Но уже через пару секунд я понял, что поспешил с выводами. Я увидел кое-что, заставившее меня открыть рот в изумлении. Я видел Стену Мрака и цепочку золотых огоньков, пересекавшую ее.
- Ну, - нетерпеливо спросил старик. - Видишь что-нибудь? Чего ты молчишь? Язык прикусил? Ну говори же! - Он пританцовывал рядом, явно с усилием подавляя желание отпихнуть меня в сторону.
- Этого не может быть, - выдавил я наконец. - Ее невозможно увидеть с земли!
- А-а! - взвыл восторженно старик, подпрыгивая. - Значит, я все-таки не ошибся! Это она! Она! Проклятая напасть! Какое счастье… - И заметив мой изумленный взгляд, угомонился, приняв строгий вид, и махнул рукой: - Ну, иди, иди, парень. Ты мне больше не нужен. Гордись, что стал свидетелем величайшего достижения современной науки…
- Как вам это удалось?
- Годами кропотливого труда, - отозвался он, бесцеремонно отталкивая меня в сторону и ласково оглаживая свою трубу. - Бессонными ночами над книгами, миллионами экспериментов…
- А зачем? - невольно спросил я. - Все и так знают, что Стена существует.
- Но никто не видел ее своими глазами! - вскричал он. - Кроме вас и ваших чудовищ, - добавил старик с отвращением, покосившись на меня.
- Почему? - невольно заинтересовался я. - Ведь действительно странно - драконов чаще всего видят, или хотя бы способны различить их присутствие почти все люди. А Стену…
- Потому что талант или, скажем, любовь или страх - это нечто реально проявляющееся, - неожиданно миролюбиво ответил старик. - Никто не сомневается в существовании таланта. Он либо есть, либо нет. А вот добро и зло - материи тонкие и зыбкие. Их нельзя рассмотреть. Их проявления для простых людей зачастую двусмысленны и непонятны. То, что вчера добро, сегодня - зло. Это категории абстрактные, - он пошевелил скрюченными артритом пальцами, будто обозначая в воздухе нечто заковыристое. - Так вот Стена Мрака - и есть отражение этих абстракций. Она ненастоящая и в то же время реальная. Толика этой тьмы есть везде - в душах людей и в тени драконов, но потрогать руками ее невозможно. Поэтому для большинства людей вы охраняете нечто несуществующее, а следовательно, вы - бездельники и дармоеды… Впрочем, зачастую, так оно и есть.
- Но зло такое же настоящее…
- Только потрогать его нельзя. В нашем мире. Зато там, за вашим Рубежом, оно обретает плоть и облик. Вы его видите и стережете. Во всяком случае вам положено этим заниматься. Хотя и это по большому счету всего лишь иллюзия…
- То есть? - возмутился я.
- То есть тьму вы удерживаете не тогда, когда переваливаете через границы реальности верхом на своих… ээ, партнерах. А тогда, когда сидите в комнатах, в студиях, в лабораториях или где там еще вам удобно и что-то создаете! А патрулирование - это, так сказать, уравновешивание иллюзий чем-то материальным. Отголосок совершенного. Потребность в овеществлении условного акта творчества. Воплощение его в реальное действие… Понятно?
- Нет!!
Я потряс головой, пытаясь уложить только что услышанное. Информация топорщилась гранями и не желала превращаться в нечто удобное для восприятия,
- Не трудись, - пробормотал сварливо старик. - Эдак ты летать разучишься, углубившись в размышления о материальном. Сторожишь свою границу, и сторожи. Благое дело - беречь мир от наступления беспросветного хаоса. Вы, слава Хранящему, хорошо различаете границу. Но другие-то не видят! Только чувствуют его отголоски, но чаще всего не понимают, что именно происходит… Находились невежды, которые не верили в существование этой аномалии. Твердили, что-то о переносном смысле, но я знал, что она должна быть! Ведь есть указания!
- Какие?
- Дитя, - вдруг сказал он почти с нежностью, рассматривая меня. - Невежественное дитя. Вас ведь теперь ничему не учат… Тебе известно, дитя, что предки наши родом не из этого мира? И что пришли они сюда много веков назад, бежав со своей родины, где царили хаос и зло.
- Ну да… Некий волшебник открыл врата…
- Не так! Какой-то ученый или маг сумел сомкнуть два мира - реальный и нереальный. Чтобы люди здесь обрели союзников, с помощью которых навсегда перекрыли путь хаосу, создав условный Рубеж. Вот его-то с тех пор стерегут драконы и всадники. На стыке реального и нереального. И только драконам и всадникам известно, что такой Рубеж существует. Наши праотцы рассудили, что если все население нового мира будет знать о существовании этого прохода, возможно, найдется негодяи, который отыщет способ открыть его снова…
- А такой способ может существовать?
- То, что закрыл один, всегда может открыть другой. Это аксиома. Не будь дураком, - скривился вздорный старик. - В книгах сказано, что вроде бы имеется некий ключ, с помощью которого закрыли проход. Или даже не так… - Он умолк, поразмыслил и поправился: - Имеется некий Ключ.
Я не заметил особой разницы между смыслом последних реплик и не проникая важностью момента. Старик почувствовал это и досадливо отмахнулся, тем не менее, продолжив:
- И вроде бы поначалу его даже не особенно прятали. Но потом люди дичали, забывали кто они и откуда, вокруг Ключа вырос целый город и тот затерялся, забытый всеми. Но возможно, он все еще действует.
- А его искали?
- Не особенно. Те, кому известно о нем, полагают его такой же непостижимой сущностью, как Стена Мрака. Стену видят только драконы и всадники. Но уж точно драконы не позволят своим всадникам нарушать древний договор и разыскивать спрятанное. Это крепкий тандем - дракон и Птенец надежно присматривают друг за другом.
- Так вот зачем вам понадобилось строить эту трубу и доказывать, что Стена существует…
- Ты не так глуп, как кажешься и способен на простейшие логические выводы…
- Но как вам это удалось? Старая труба, кривые линзы… Стену невозможно увидеть даже в мощный телескоп!
- Правильно, ибо она так же ирреальна, как ваши драконы. Однако это не значит, что ваших драконов не существует. Если можно видеть крылатых драконов, меховоидов, троллинов и прочую нечисть, отчего бы не найти способ увидеть Стену? - безапелляционно поставив драконов в один ряд с "нечистью", старик удовлетворенно потер ладони. - Всего лишь годы упорного труда, парочка собственных открытий и находок, врожденная гениальность и прозорливость и… Вот результат!.. Последнюю точку я поставил не далее, как вчера, - с воодушевлением поделился он. - Совершенно закономерная случайность. Чуточку передвинул подставку и вдруг!.. Мне и в голову не приходило, что от месторасположения зрителя тоже кое-что зависит. Миллиметр в сторону - и нет ничего. Просто пустое небо!..
Я посмотрел туда, куда он указывал и убедился, что трехногая подставка стоит точно в центре главного зала Святилища, на возвышении, там, где плитками выложена четырехлучевая звезда, символизирующая летящего дракона. Странно, хоть звезда и размещалась в центре помещения, отчего-то казалось, что вписали ее криво.
- И что теперь? - спросил я. - Что вы собираетесь делать дальше со всем этим?.. - Я неопределенно повел рукой вокруг.
- Да уж найду, чем заняться, - усмехнулся старик. - Не беспокойся… Я слышал тебя интересует Круг? Опасаешься не побегу ли я к ним с докладом? Совершенно незачем. Они и без моего открытия прекрасно осведомлены и о Стене, и о Ключе. Уж кому, как не им интересоваться подобным. Ведь если чужая реальность пробьет к нам дорогу, кто знает, не сгинут ли все драконы до единого? - Он отвернулся, больше не обращая на меня внимания.
Невнятная, едва слышная, но отчетливая какофония звуков Святилища раздражала, как соринка в глазу. Как и полустертая и оттого двусмысленная роспись на стенах. Как и выбитые фрагменты мозаики, и разрушенные части надписей… Разгромленное Святилище стенало, как живое. Я машинально двинулся по периметру зала, пытаясь уловить хоть что-то из задуманного древними строителями. И замер… Почти неуловимая, мягкая, переливчатая россыпь звуков сложились в узор, едва пробивающийся в хаосе посторонних звуков, словно блеснула серебристая канитель в волокнах грязной шерсти. Или померещилось?
Перевалило за полдень, когда я покинул Святилище и ученого, чувствуя себя озадаченным и растерянным. Не то, чтобы меня это все поразило, но…
Все три коня по-прежнему паслись под деревьями, из чего я сделал вывод, что мои спутники все еще здесь. Заглянув в жилище Вевура, я нашел оставленную компанию в полном составе. Они о чем-то горячо спорили, удобно устроившись вокруг выдвинутого в центр комнаты стола, и дружно смолкли при моем появлении.
- Ага, - весело произнес Вевур. - Вот и жертва науки… Присоединяйся к нам, музыкант. Внеси свет искусства в наш сумрачный быт… Где-то у меня была лютня… - Он сделал неуклюжую попытку выбраться из-за стола, перевернул ближайшие чашки, спугнул Колючку и бессильно рухнул обратно.
Он был еще не пьян, но заметно навеселе. Судя по возбужденному блеску глаз и обилию пустых бутылок, Джеанна с Вейто тоже припали к живительному источнику. Надо думать, они знают, что делают.
- Я возвращаюсь в город, - сообщил я им. - Кто-нибудь поедет со мной?
- Нет, мы, пожалуй, задержимся, правда, Джеанна? - Вейто обернулся к девушке.
Она кивнула согласно, даже не взглянув в мою сторону. Вряд ли она вообще толком слышала о чем ее спрашивают. И кто именно. Джеанна не сводила зачарованных глаз с художника.
- Ты не останешься? - Вевур, похоже, на самом деле огорчился. - А я-то надеялся услышать твою игру. Говорят, это нечто волшебное… Колючка музыку любит, - прибавил он веский довод.
- В следующий раз, - пообещал я. - У меня дело в Городе. Да и дежурить с утра…
- Ну и что? - произнес Вейто, сосредоточенно целясь горлышком бутылки в стакан. - Мне тоже с утра…
- Пусть идет, - сказала Джеанна. - Он всегда такой…
- Однако наша первая встреча произошла при обстоятельствах…
- Это было прискорбное исключение в кристально чистом послужном списке гордости нашего…
Остальное я не стал слушать, прикрыв дверь. Над домом художника довольно низко парил дракон Джеанны, описывая идеально точные круги. Дракон лучился раздражением, которое ощущалось даже на расстоянии, но не тревогой, поэтому я оставил собутыльников с чистой совестью. Пусть развлекаются.
Вскакивая в седло коня, я заметил и ученого, спрятанного тенью Святилища. Старик, не отрываясь глядел на дракона и губы его непрерывно шевелились.
Хроники охотника за драконами. Сейчас.
Еще с прошлого своего визита в город Робьяр с большой симпатией отнесся к предоставленному ему городом жилью. Пара комнат на втором этаже старинного особняка, чуть в стороне от центра города и меланхоличная хозяйка-полукровка, из пустошников, в придачу.
Окна дома выходят на сквер, спрятавший набережную и реку. Близость реки была неприятна, хотя, возможно, для иных постояльцев этих комнат это считалось даже преимуществом, но у Робьяра со здешними водоемами отношения определенно не складывались. С другой стороны, если город расположился вдоль русла реки, то волей-неволей взгляд будет цепляться за ее тускло-серебристый серпантин.
Робьяр задумчиво отхлебнул горячего, пряного варева из странного сочетания трав, зеленоватого чая и древесного молока, к которому хозяйка комнат приучила его еще в прошлый визит. Первое время Робьяр деликатно избавлялся от этого пойла всеми удобными способами, но потом, когда железистый привкус речной воды стал преследовать его даже в бокалах с вином, когда сырость и стылая промозглость принялись проникать под самые теплые одеяла, когда усталость и раздражение отравили каждый осенний день - он вдруг принялся с энтузиазмом поглощать внушавший отвращение напиток, находя, что горячее молоко с травами отменно отбивает любые иные привкусы, согревает, а раздражение незаметно растворяется в нем…
Может, и самовнушение. Только теперь его тянет хлебать травяную смесь уже с первых дней,
Вздохнув, Робьяр вернулся к столу неохотно ворошить унылые бумаги. Прошлогодние и совсем свежие. Отчеты и рапорты. Много. Донесения экспертов (не особенно разнообразные); рассказы очевидцев которым можно доверять (удручающе тощая папка); просто болтовня (папка внушительная, едва закрывается)…
Большую часть этой писанины, зачастую корявой и неразборчивой, он читал еще прошлой осенью. Кое-что из описанного там видел своими глазами…
Первая жертва, начало весны прошлого года. Девушка, почти девочка… Задушена, тело истерзано. Вторая жертва - начало лета, женщина, молодая. Третья - середина лета. Тоже женщина. В начале осени - мужчина.
А потом вызвали его, потому что кто-то видел что-то… Что? Никто не знает. Но страх городского совета (не перед мифическим "чем-то", а перед вполне реальным нарастающим недовольством горожан и перед бешенством одного богатого чиновника, чьей дочери не повезло стать третьей жертвой) оказался так велик, что они написали слезную мольбу в столицу с просьбой выслать им на помощь самого Робьяра.
И надо же, просьба подействовала…
Вот с этой осенней жертвы, с грязи и слякоти, с нудного ледяного дождя, такого неуместного в обычно теплых Златоднях и началось его знакомство с городом.
А потом был еще один мужчина, и еще одна девушка. И ощущение удушающего бессилия, в попытках вычислить хоть что-то общее между ними. Угадать место следующей трагедии. Зацепиться хоть за что-то…
Студентка из университета, молочница, бездельница из богатой семьи без определенного рода занятий, скрипач из городского оркестра, курсант пожарной школы, ассистентка ветеринара… Ничего общего между ними. Ничего общего между тем, как и когда они исчезали… Только одинаковые следы на теле и всегда жертвы находили возле русла реки или в воде.
Робьяр стиснул зубы, вспоминая, как целыми днями ходил больной, в сумеречном бреду чужой беды. Смотрел, смотрел, смотрел… И видел. Ничего определенного, такого, что можно было бы предоставить в качестве реальных достижений. Эта тварь, что развлекалась в здешних угодьях и вряд ли могла считаться человеком, была немыслимо внимательна, расчетлива и не совершала ошибок. Но оставляла за собой "запах" ясный и определенный, будораживший Робьяра, как звериный след - охотничьего пса. Теребящий, тянущий за ноздри и одновременно пугающий чем-то немыслимо отвратительным.
Словно собака охотилась за мертвым зверем, припомнилась давняя ассоциация.
А потом городские энтузиасты - чтоб им вечно под землей жить! - наткнулись на этого безумного бедолагу, который на свое несчастье обитал неподалеку от места обнаружения одной из жертв и имел дурную привычку подбирать все, что плохо лежит… Это в его доме отыскалась оброненная богатой девочкой перчатка. То ли в момент гибели, то ли раньше… Разве кто-то стал выяснять?
Робьяр оттолкнул стопку бумаги подальше. Там были еще папки. Для новых жертв. Уже с весны нынешнего года. И ведь они выжидали, молчали, не желая признавать ошибку. Или по-детски надеялись, что все обойдется?
В дверь деликатно поскреблись.
- Господин Гобьяг! Вам тут снова письмо принесли… - выговор хозяйки, как и у всех пустошников, был слегка картав.
- Благодарю, - произнес Робьяр, принимая большой желтоватый, плотный конверт. - А кто принес?
- Мальчишка какой-то… Рассыльный, наверное, - неодобрительно подергивая носиком, загнутым вверх на кончике, отозвалась хозяйка. Она не жаловала рассыльных и прочих гонцов, что частенько шлепали в грязной обуви по ее натертым полам. - Спгосил здесь ли пгоживает столичный сыщик и пгосил пегедать…
На конверте не имелось обратного адреса. Не было даже адреса Робьяра. Только имя, выписанное аккуратными буквами, мягкой кисточкой. Или переслали от кого-то знакомого… Или кто-то уже неподалеку от его дона передал конверт пробегавшему мальчишке и попросил отнести в указанное место за мелкую монету. Как обычно. Робьяр покосился на стол, где уже валялась пачка подобных посланий, перехваченная обтрепанной ленточкой: "Господин сыщик, смею обратить ваше внимание, что мой зять убийца и злодей…" или "…я провожу небольшое собственное расследование и выяснил, что обстоятельства гибели шорника год назад весьма подозрительны…"
Внутри конверта обнаружилась старая газета. Не местная. Свернутая так, что на первой странице сразу бросалась в глаза небольшая заметка об убийстве: "…шестнадцатилетняя Ахана Рог найдена мертвой неподалеку от своего дома…"
Несколько минут Робьяр вчитывался в сухие строчки, ожидая чего-то. Внутреннего звонка? Потом пожал плечами с сомнением. Да, задушена девушка. Но после смерти не изуродована. Виновник ужасного злодеяния так и остался неустановленным (на момент написания статьи). Ну и что? Другой город, другое время… Да мало ли ужасного происходит в мире с молодыми девушками… Кто-то пытается что-то подсказать? Или сбить со следа?
Ему часто приходилось получать послания от разного рода доброжелателей и недоброжелателей. Надо будет попросить кого-нибудь из управления заняться этой заметкой. Может, что интересного нароют. И тогда присоединить и это письмо к общей подшивке. Для количества.
Робьяр вздохнул.
…Так, а это что? Отдельная папка опроса свидетелей? Как-то скромно, даже стыдливо подсунута в общую стопку, подальше от основного материала… Ага, понятно. Домыслы, слухи, сплетни. "На днях я видала чудило с длинными руками. Мне показалось, что оно вело пропавшую Ганну за собой…", "…появляется в виде призрака, никому вреда не причиняет, только стонет жалобно…", "…с виду он был, как дракон, только странный, будто неживой…", "Люди говорили, что видали там дракона, но я сам-то ничего не видел, ну то есть думал, что ничего, а сейчас думаю, что он там был, как сказывают…", "…черный человек с горбом приходил трижды и называл ее по имени, так что она обратилась к гадалке…"
Кто-то ведь не поленился все это записать, но не решился подшить к общему тому. И выбросить не рискнул … Надо же, какой молодец. Надо бы выяснить, кто распорядился так поступить и посмотреть, стоит ли привлечь к работе.
"…с виду он был, как дракон, только странный, будто неживой…" - перечитал Робьяр. Покачал головой. Бред.
Чужое рыхлое, как мертвая плоть воспоминание встрепенулось в сознании, обдавая отвратительными миазмами. Восторг иного присутствия. Чего-то незримого, сильного, всемогущего… Язык ожег привкус речной воды. Робьяр, мучительно морщась, выхлебал остатки молока из чашки и закурил.