* * *
Три дня прошли без происшествий. Мутафаги почти не разговаривали, больше мычали, лишь иногда с трудом выталкивали из себя отдельные слова. Когда вечером приходил Карл с мисками, поведение рабов менялось. Если лекарь опаздывал, они нервничали, рычали друг на друга и на Джая, но стоило монстрам нажраться зеленоватой дряни, как они впадали в блаженную эйфорию. Пленник знал, что смесь используют как стимулятор, чтобы повысить агрессивность гладиаторов на аренах Корабля. Если человека или мутафага приучить к наркотику, лишенный дозы боец впадает в буйство и не чувствует боли, этим и пользуются организаторы боев.
Лекарь кормил Турана и лечил его - менял бинты, мазал раны заживляющим воском, заставлял пить горькую микстуру, от которой шумело в голове. Пленный больше не пытался заговаривать с Карлом.
Макота не появлялся, зато Чеченя заходил каждый день в сопровождении двух бандитов. Злобно поглядывая на Джая, он отстегивал пленника и выводил в квадратный внутренний дворик Дворца. Дыры в сапогах порученец неумело залатал кусками высушенной кожи ползуна.
Однажды Карл слишком слабо подтолкнул миску к мутафагу, сидящему по левую руку от Турана, и, не заметив этого, ушел. Лишенный дозы раб взволнованно урчал. Шерсть у него на голове была с легкой рыжиной. Мутафаг тянулся к миске, дергал цепь, пытался даже выломать стойку… все тщетно. Его товарищ по неволе, сожрав свою пайку, улегся на бок и затих. С каждой минутой рыжий нервничал все сильнее. Он хлопал себя ладонью по темени, дергал за уши, скалился. Вскоре началась ломка, мутафаг стонал, глаза налились кровью.
В конце концов Туран улегся на спину, ногами в сторону рыжего, и пятками подтолкнул к нему миску. Часть кашицы при этом выплеснулась, но мутафаг обрадовался и тому, что осталось - схватил миску и, хрипя от наслаждения, опустошил в два глотка. Наркотик подействовал быстро. Раб успокоился, благодушно моргая, принялся рассматривать соседа. Во взгляде маленьких глазок Турану почудилось подобие благодарности.
Длина цепи позволяла отойти от стойки совсем недалеко, но достаточно, чтобы подобраться к широкому окну, и Джай часто наблюдал за происходящим на заднем дворе твердыни Макоты. Внизу ходили люди, на мотоциклетках приезжали и уезжали бандиты. Под стеной стояли крытые фургоны и телеги с бронированными бортами. На четвертый день, извергая дым из трубы, во двор вкатил "Панч". Лобовое стекло разбито, кабина спереди смята. Грузовик остановился у крайней телеги, наружу выбрались Чеченя и незнакомый бандит, навстречу им вышел Макота. Троица долго бродила вокруг "Панча", стуча по бортам, осматривая колеса, рессоры и крепления бронелистов. Дважды атаман забирался в кабину. Чеченя горячился, размахивал руками и что-то втолковывал ему. Когда Макота ушел, появились трое в грязных комбинезонах, по виду, механики с одной из ферм, и приступили к ремонту. Они работали быстро и вскоре занялись покраской грузовика. Закусив губу, Туран смотрел, как меняется цвет "Панча". На утро механики приволокли массивную клеть, сваренную из ржавой арматуры, и водрузили ее на телегу. К вечеру на соседние повозки поставили еще пару клетей.
На следующий день явились атаман с порученцем в сопровождении двоих бойцов, которые вели на поводу ездового ящера-маиса. Кривоногий, покрытый бледно-зеленой чешуей, он вертел головой на длинной шее и хлестал себя толстым хвостом. Плоская башка напоминала голову змеи, из пасти то и дело появлялся раздвоенный гибкий язык.
Пленник с любопытством разглядывал ящера. Скорее всего, Макота купил или отбил его у одного из небольших кочевых кланов. Появление рептилии наводило на мысль, что атаман собирается в похода на юг, к Донной пустыне - говорят, ездовые ящеры отлично бегают по илу высохшего моря.
Маиса впрягли в повозку, на нее залез низкорослый крепыш в соломенной шляпе, ударил рептилию длинным гибким шестом и дернул вожжи. Ящер качнул головой и пошел вперед, неторопливо переставляя кривые мускулистые ноги. Бандит выкрикнул что-то, треснул ящера по выпирающему хребту - рептилия плавно повернула вправо. Атаман с Чеченей наблюдали. Телега описала круг по двору, столпившиеся у мотоциклеток бандиты вовсю глазели на маиса и обменивались шуточками. Макота, одобрительно махнув рукой, вернулся во Дворец, Чеченя поспешил за ним. Телега встала, но ящера не распрягли. Коротышка-возничий куда-то ушел. Вскоре вместе с Карлом он принес деревянную бадью, поставили перед ящером. Тот сунул в бадью плоскую башку и принялся жрать, дергая хвостом.
Скрипнула дверь. Дремавшие рабы подняли головы, замычали, решив, что это Карл принес их миски, но в зал вошли Макота с Чеченей. Когда дверь еще только открывалась, Туран уже сидел под стойкой, вытянув ноги и склонив голову на грудь.
Бандиты встали над ним, и пленник увидел, что Чеченя наконец сменил сапоги. Помимо атамана, он был единственным в клане, кто следил за своей внешностью. Но Макота просто одевался приличнее остальных, а порученец еще и тщательно причесывался, носил щегольскую куртку с меховым воротником, кожаные штаны и красную рубаху. Такую одежду можно было купить разве что в Киеве да на заправках московских кланов.
- Это откеда у тебя?
Пленник поднял глаза. Макота держал в руках плоскую серебряную фляжку, и Туран не сразу вспомнил, что это такое… Ну да, подарок Карабана Чиоры. Теперь Джаю казалось, что встреча с летунами произошла очень давно, в другой жизни, хотя со времени поездки к Железной горе, разгрома фермы и сумасшедшей атаки на Дворец миновало семь дней.
- Не слышишь, что ль? Отвечай.
- Атаман тебе вопрос задал! - Чеченя ударил пленника носком сапога в правый бок, стараясь попасть по ране.
- Да погодь ты! - Макота отпихнул порученца. - Ну, че молчишь?
- Мне ее летуны дали, - сказал Туран.
Руки задрожали - он едва сдержался, чтобы не вскочить и не вцепиться атаману в горло. На ремне Макоты висели тесак и пистолет, Чеченя держал револьвер… Нет, еще не время. Он должен смирить ненависть, чтоб она питала его, наполняла силой. Нельзя позволить ей управлять своими поступками, ему нужны холодная голова и трезвый расчет.
Чеченя оскалился.
- Летуны подарили? За что? За то, что Шакала пристрелил, сучонок?
- Нет, - сказал Туран, не глядя на бандита. - Его застрелила Аюта, а не я.
- Че еще за Аюта?
- Летунов было двое, мужчина и девочка. Она назвалась Аютой. А он дал мне флягу, за то, что помог им.
Атаман отвинтил пробку, понюхал и хлебнул. Чеченя переминался с ноги на ногу. По лицу его было видно, что если бы не хозяин, он бы набросился на пленника.
- Крепкое! - объявил Макота, крякнув. - Че за такое оно? Навроде самогона, тока крепче. Вкуснота. Ладно, а чиво еще они те дали?
- Ничего. - Туран успокоился, руки больше не дрожали. Говорил он глухо, сквозь зубы, и смотрел в пол.
- Мож, еще чего подарили? - настаивал Макота. - Летуны-то, а? Они ж богатые, скажи, Чеченя?
- А то! - согласился порученец.
- Мож, оружие какое? Аккумуляторы, э? Куда ты их запрятал?
Туран покачал головой. Макота разглядывал его, что-то обдумывая.
- Так чего, хозяин? - нетерпеливо спросил Чеченя. - Может, я его… На шматки, прям сейчас? Медленно так, чтоб порадоваться…
- Дурень ты, - атаман повернулся к нему, достал тесак и несильно ткнул порученца острием в грудь. - Вот кто я, по-твоему, такой? Кто таков Макота теперь есть, скажи?
Чеченя замялся, не понимая, что хочет услышать хозяин.
- Ну, ты… - протянул он. Макота внимательно глядел на него. - Ты, значит, эта… Ты главарь в клане. Хозяин ты, наш хозяин! Атаман!
- Атаман! Еще раз такое скажешь, убью. Я теперь - бизнесмен. Понял?
- Понял! Конечно, понял! А что оно такое, этот бизмеснем…
- Тьху, неуч! Значит, купец, барыга, дела всякие веду, вопросы решаю, заработок имею. А откеда я его имею?
- Откеда?
- А с торговли.
- Торговля! - оживился Чеченя. - Это я понимаю. Торговля… - он кивнул на рабов-мутафагов. - Вот с этих, э?
- И с этих тоже. И вон с него, - Макота постучал тесаком по голове Турана. Тот сидел неподвижно, опустив глаза, и внимательно слушая. - Торговать его буду.
- Куда торговать?
- Уй, болван! Хотел тебя старш и м здеся поставить вскоре, а теперь думаю - какой из тебя старшой? Не справишьси…
- Справлюсь я, справлюсь! Только ты разобъясни…
- Разобъясняю. Шакаленок, хоть бою и необученный, и не здоровяк с виду, а шустрый. Ловкий. Так?
- Ну… так.
- Не нукай, дурень. Он пусть и на "Панче" своем, пусть и неожиданно въехал, и весь оружием обвешанный, а все одно неважно это. Главное - что? Главное - он с десяток моих людей положил. Значит, обучить ежели его, боец знатный получится. А мы куда этих двоих… - Макота показал на рабов. - Куда их везем? Для чего я их откармливаю?
- Так на Корабль же, на гладиаторский, ты чиво, забыл? Сам же хотел туда съездить наконец…
- Ну от, правильно. Не забыл я. Втемяхал теперь?
- Ага, - сказал Чеченя. - Теперь втемяхал. Вот чего ты третью клетку приказал на телегу…
- Ну, то-то же. Значит, давайте, расковывайте его и вниз. Вечером в дорогу, а ехать далеко.
Глава 8
На бегу ящер качал хвостом, облизывал морду длинным языком и громко шипел. Управлял им низкорослый жилистый бандит, которого все звали Крючком. Особо примечательными у Крючка были уши - оттопыренные, большие и розовые. Бандит, сжимая вожжи, сидел на передке телеги, которая двигалась в середине каравана, состоящего из повозок, мотоциклеток, трех мотофургонов и "Панча". В грузовик поставили новое стекло, кабину отрихтовали, покрасили в бледно-зеленый, с желтоватыми разводами цвет. Один мотофургон, которые в Пустоши называли самоходами, тащил на прицепе цистерну с горючим, второй - с водой, третий двигался налегке. На телегах везли клетки с рабами-мутафагами и Тураном.
Бок уже почти не болел, силы постепенно возвращались к нему. Его кормили дважды в сутки, после чего не надолго выпускали из клетки, при этом скованного пленника охраняли Крючок с незнакомым бандитом.
Чеченя остался командовать во Дворце; в путешествие к Кораблю, стоящему на вечном приколе в центре огромной пустыни, отправился сам атаман Макота. Он подошел к телеге лишь однажды, когда под вечер первого дня пути Туран, перегревшийся на солнце, в полубреду лежал у края клетки. Сухой Сезон приближался к концу, дневная жара досаждала уже меньше, но в полдень под прямыми солнечными лучами было все еще опасно. Караван остановился на привал, бандиты разминали затекшие мышцы. Кому-то выпало охранять машины, кто-то, нарубив веток с колючих кустов, разжег костер и занялся ужином, прочие без дела сидели на камнях. Со всех сторон доносились ленивые голоса, переругивания и смех.
Крючок, спрыгнув на землю, встал рядом с Макотой. Лопоухий монотонно двигал челюстями, катая во рту жвачку - слабый наркотик из болотной травы, растущей где-то под Минском. Пластинками высушенных и спрессованных стеблей был забит весь кошель, висевший на поясе Крючка.
Бандиты молча глядели на пленника, Туран же едва различал силуэты у повозки. В голове его до сих пор гудело злое полуденное солнце, обожженная кожа на лице стянулась, будто ее вымазали клеем, и тот засох.
- Ну ты, слышь… - обратился Макота к Крючку. - Ты скажи, почему вокруг меня одно дурачье?
Крючок, меланхолично жуя, пожал плечами.
- Вот ты тоже дурак, как и остальные.
- Ага… - равнодушно протянул лопоухий бандит.
- Я че те сказал? Я сказал: чтоб с шакаленком порядок был. До конца пути ты за это отвечаешь. Сказал?
- Ну, сказал.
- Не "ну, сказал"! - повысил голос атаман. - Я приказ те отдал! Так чего он полудохлый, тварь ты тупая?!
- Так эта… Солнце же. Спекотно днем.
- Спекотно! Тупой! Так тряпку возьми и накрой клетку! И воды ему дай! Карл во Дворце остался, здесь его лечить некому. Короче, ты запомни, Крючок: ежели он сдохнет - посажу тебя самого в клетку и продам Верховнику или еще кому. Обучат тебя, Крючок, красиво помирать и отправят на игрища. Понял, стручок ты кукурузный?
Крючок пожал плечами.
- А че ж не понять.
Когда Макота ушел, бандит сплюнул жвачку, достал из кошеля новую пластину, сунул в рот и полез на телегу. Первым делом он протолкнул между прутьев тыквенную флягу с водой, потом вытащил из поклажи большой кусок брезента и накрыл клеть.
Распухшими пальцами пленник выдернул из фляги затычку, напился, протер лицо и шею, побрызгал на затылок. Стало легче, гул в голове смолк. Джай откинулся на спину и закрыл глаза. Теперь он точно знал - Макота не собирается его убивать. Пленника везут в Донную пустыню, чтобы сделать гладиатором, бойцом на арене или "бегающим мясом". Про игрища на Корабле постоянно рассказывал Шаар Скиталец. Он часто упоминал одно из представлений, когда на центральную, самую большую арену выгоняли толпу безоружных рабов, а затем спускали на них оголодавших мутафагов и зверье. Для людей это была верная смерть, никто не выживал, хотя иногда доведенные до отчаяния рабы умудрялись завалить пару-тройку тварей.
Вскоре Крючок принес миску тыквенной каши и кукурузную лепешку. Миска между прутьев не пролезала, бандит поставил ее на солому, устилавшую дно телеги, почесал волосатую грудь и ушел к костру, к товарищам, которые передавали по кругу бутылку.
Туран прижал лицо к прутьям, просунул между ними руки и принялся есть, макая лепешку в кашу. Лепешка оказалась полусырой, тесто липло к зубам, зато ее щедро сдобрили перцем.
Поздней ночью, когда стало прохладней, караван отправился в путь и ехал без остановок почти до полудня. Ящеру раскаленный воздух не доставлял неудобства, зато людям в душных кабинах приходилось несладко.
В полдень бандиты останавливались на несколько часов, прятались под "Панчем" и фургонами-самоходами, расстелив на горячих камнях куски толстого брезента. Лечь, накрыть лицо соломенной шляпой и дремать в ожидании вечерней прохлады, - единственный способ переждать жару.
Плотная ткань защищала Турана от прямых солнечных лучей, но дышать горячим воздухом было тяжко. Он ложился ничком, закрывал глаза и валялся так до тех пор, пока караван не трогался с места.
Они ехали мимо развалин заброшенных поселков, занесенных песком фундаментов, карьеров и пустырей. Пленник целыми днями переползал по дну клетки с места на место и разглядывал окрестные пейзажи. Никогда раньше Джай не уезжал так далеко от родной фермы. Машины проезжали по холмам и долинам, иногда вдалеке проходили стада сайгаков, изредка появлялись люди, охотники или бродяги, но никто не пытался приблизиться к каравану.
Шел десятый день пути, когда он достиг хорошо утрамбованной земляной дороги между редколесьем и руслом высохшей реки. Расслышав сквозь гул моторов крики, Джай поднял голову. Из-за деревьев выскочили люди в лохмотьях, вооруженные ружьями, самострелами и копьями. Раздались выстрелы, с головы Крючка слетела шляпа, он навзничь упал возле телеги, бросив вожжи. Караван встал, с дружным лязгом на правом борту "Панча" откинулись лючки над узкими окошками. Хором рявкнули десятки стволов, и трое нападавших упали.
Крючок, лежа у колеса телеги, перезаряжал обрез. Туран искоса оглядел бандита, на ремне которого висел нож в сшитых из тонкого войлока ножнах. Осторожно выпрямившись, лопоухий привалился к клетке спиной. Соблазн был велик. Протянув руку, Туран осторожно взялся за рукоять. Выстрелы не смолкали. Бродяги отступали в редколесье, люди Макоты весело стреляли им вслед.
Джай успел вытащить нож до половины, когда Крючок резко повернулся, локтем отбросил его руку. Выплюнув травяную жвачку, бандит стукнул пленника стволом по лбу, но тот отпрянул, удар вышел слабый.
Бродяги убежали, оставив на краю рощи несколько тел. Макота приказал, чтоб трупы осмотрели, оружие и все мало-мальски ценное забрали, добили раненых.
Позже, во время привала, Крючок вместе с атаманом подошли к телеге. Макота оглядел Турана и сказал:
- Нож, а? Ожил, шакаленок, резвый опять… Тебе, знать, упражняться надо, хватит отлынивать. Завтра бой устроим. Готовься, Крючок.
- А и ладно, - пожал плечами лопоухий бандит.