Из бреши, пробитой орудиями в верхней части стены, в меня прицелился британец. Но целился он слишком долго, я успел выстрелить первым. Расстояние в несколько саженей, разделавшее нас, было смешным - промахнуться с него было практически невозможно, даже из драгунского пистолета, стреляя с левой руки. Британец покачнулся и упал со стены. Я сунул пистолет обратно в кобуру, пробежал десяток шагов до стены и ткнул первого британца палашом в живот. Он уставился на рану в своём теле и кровь, стекающую по клинку палаша непонимающим взглядом. Я высвободил клинок и толкнул умирающего на толпившихся за его спиной товарищей. Забравшись в брешь, нанёс пару широких рубящих удара, чтобы отогнать врагов, стоящих на галерее, и тут же уступил дорогу бегущим следом гренадерам.
Мы обрушились на британских лёгких пехотинцев, оборонявших галерею. В тесноте почти никто не стрелял, опасаясь попасть в своего, на галерее шла ожесточённая рукопашная схватка. Перестали стрелять и солдаты Ефимова. Значит, скоро нас ждёт пускай и небольшое, но существенное подкрепление.
Я рубил палашом по мушкетам лёгких пехотинцев, тяжёлый клинок часто ломал их, щепил приклады, разбивал замки и практически обрубал штыки. Но всё же палаш был не самым удобным оружием для схватки в такой тесноте, меня несколько раз достали штыками, пропоров левую ногу и повредив правую руку. Я просто не успевал отбить выпад противника палашом. А теперь обращаться с тяжёлым баскетсвордом с раненной рукой стало ещё сложней.
Однако прежде чем меня ранили ещё раз, мы выбили-таки британцев с галереи. Часть их быстро отступила к надвратной башне, откуда их товарищи поливали сапёров, ломающих ворота, кипящей смолой в лучших традициях мрачного Средневековья. Запершись в башне, британцы принялись стрелять по нам из небольшого окошка в двери. Били, замечу, изрядно метко, почти после каждого выстрела на галерее оставался лежать мёртвый или раненный гренадер.
Чтобы прекратить эту стрельбу, мы подбежали к самой двери, солдаты укрылись за зубцами стены, некоторые спустились на пару ступенек вниз по лестнице на галерею.
- Андреев, - обратился я к пожилому гренадеру, чудом пережившему оборону Бычьего следа, - подай гранату. - Он получил драгунским палашом в грудь и врачи говорили, что пожилому солдаты не жить, однако здоровье у гренадера оказалось воистину богатырским. Спустя пару недель старший унтер-офицер Пётр Андреев встал с госпитальной койки, а к концу месяца уже шагал в строю.
Перед штурмом моим гренадерам выдали гранаты, как в восемнадцатом веке, некоторые из старых солдат даже помнили, как ими пользоваться. Я подпалил от Андреевской трутницы фитиль гранаты и, выждав, пока ствол мушкета высунется вновь, закинул британцам свой гостинец. Через несколько секунд внутри раздался взрыв. Закрыть стрелковое окошко британцы, конечно, не успели. Вслед за первой гранатой полетели ещё три. После третьего взрыва дверь распахнулась, едва не зашибив меня, и из башни вывалились перемазанные в смоле и саже британцы. Некоторые пытались обороняться, но получалось это у них плохо. Они едва ворочали мушкетами.
Мои гренадеры дали залп по ним, убив большую часть, остальных перекололи штыками. Жестоко, конечно, однако брать их в плен сейчас было некогда, да и куда девать. Трупы мы просто скинули со стены. Прямо на головы идущим на стены красномундирникам, задачей которых было, скорее всего, выбить нас.
- Ефимов, - приказал я, - заградительный огонь.
- Есть, - ответил поручик.
- Кмит, строй людей. Надо отразить первую атаку до подхода подкреплений.
- Есть.
Началась новая перестрелка. Правда, продлилась она недолго. Пара залпов и британцы пошли на штурм. Я не участвовал в рукопашной, негде было мне развернуться на лестницах, ведущих на стрелковую галерею, со своим баскетсвордом, да и рука раненная всё чаща напоминала о себе "выстрелами" боли. Её наскоро перемотали не очень чистой тряпицей, однако та уже начала пропитываться кровью, багровые капли падали мне под ноги. Я старался не обращать на это внимания, однако получалось плохо, мысли то и дело возвращались к этой ране.
Бой на стене был жарким, однако по трапам к нам карабкались всё новые и новые солдаты. Вскоре на галерее стало тесно. Солдаты открыли огонь по британцам и те были вынуждены отступить. Мы устремились в атаку. И гренадеры мои были на её острие.
- Суворов, - крикнул мне майор Губанов, - веди людей к воротам. Нам приказано отрыть их.
- Есть, - козырнул я и скомандовал: - Гренадеры, за мной! Ефимов, прикрывать огнём!
Людская река из солдат разделилась на несколько потоков. Наш батальон устремился быстрым шагом к воротам. Я думал, что их будут оборонять, однако около ворот никого не оказалось. Створки сотрясались от ударов топоров сапёров, однако держались, на века строились. В них, равно как и в брусе, лежавшем поперёк створок, появись изрядные трещины, однако ломать их такими темпами сапёрам пришлось бы не один день.
Гренадеры прикладами сбили запорный брус и растащили покорёженные створки в разные стороны. При этом, едва не угодив под топоры вошедших в раж сапёров.
- Halte! - выкрикнул я. - Cesser!
Бородачи остановили уже вскинутые топоры, готовые обрушиться на головы моим гренадерам. Они кинулись обниматься с гренадерами, а после этого короткого приветствия, мы, вместе с французами, устремились внутрь города. Не прошли и пары кварталов, когда в южной стороне города, раздался взрыв. Минёры сделали своё дело.
В городе уже начались пожары, многие солдаты, позабыв о войне, принялись грабить, забираясь в дома. Британцы стремительно отступали к порту, мы просто не поспевали за ними, они оставляли город в нашем полном распоряжении, чем многие и пользовались. А вот в порту, среди узких улочек, они закрепились надолго, давая возможность как можно большему числу своих товарищей отплыть из гавани. Как в восточной легенде, что рассказывал мне мастер Вэй, где воин подставил врагам правую руку, а когда они отсекли её, левой изрубил их всех. Уэлсли без жалости пожертвовал двумя батальонами пехоты, приказав им закрепиться в порту и держаться до последнего.
Нам приходилось драться за каждый шаг, что мы делали в портовых улочках, обильно поливая его кровью. Однако два батальона, пускай и в таких условиях, могли лишь ненадолго задержать нашу армию. Тем более что с нами шли бородачи-сапёры и из гренадерских рот, и из инженерных войск. Своими топорами они легко выламывали двери, и даже стены убогих портовых лачуг и более-менее приличных домов, после чего мы врывались внутрь, убивая всех, кто мог оказать сопротивление. Да и просто всех, кого видели.
И вот мы прорвались к пристани, но лишь для того, что увидеть корму нескольких десятков британских транспортных кораблей. Дальше, на рейде, стояли крейсера и один линкор, развёрнутые к городу бортами. Однако отрывать огонь они не спешили - великовато расстояние. Вот будь тут паровые корабли с паровыми же пушками, нам бы не поздоровилось. Если верить рассказам знакомых артиллерийских офицеров, конечно.
Напоминая об артиллеристах, с одной из башен форта, защищавшего вход в гавань Опорто и уже захваченного французами, прогремел выстрел. Меткое ядро врезалось в верхушку грот-мачты последнего из уходящих британских транспортников. Union Jack, украшавший её, упал в воду и закачался на волнах. Матросы попытались достать его баграми, однако он лежал на воде слишком далеко ото всех судов, и им это не удалось.
- Ну, вот и всё, - сказал подошедший Ахромеев. Он был одет в майорский мундир Павловского гренадерского полка. - Кончилась русско-французская дружба.
- Прямо так и кончилась, - удивился я. - Почему вы так считаете?
- Британцы запросят мира, - ответил Ахромеев, - Бонапартий им его не даст, а вот наш Государь...
- В малодушии обвиняете нашего Государя? - в шутку спросил я.
- Не знай я вас, Суворов, в два счёта отправил бы в Сибирь, - мрачно усмехнулся действительный статский советник тайной канцелярии. - Дело не в малодушии, коим Государь наш наделён быть не может, ибо он наш самодержец. Просто государственные интересы требуют скорейшего разрыва с Францией и мира с Британией.
- Выходит, - заметил я, провожая взглядом корабли под британскими флагами, - в ArmИe Grand не будет русских полков?
- А оно нам надо? - пожал плечами Ахромеев. - Нам с Британией делить нечего. Это будет уж очень похоже на Индийский поход, задуманный императором Павлом. К тому же, Вильгельм Гогенцоллерн тайно обратился к Бонапарту и теперь citoyen Талейран отправился в Берлин, чтобы решить "небольшое недоразумение, возникшее между великими державами при Труа". Как тебе формулировочка? И, заметь, к нашему Государю подобных послов из Пруссии не было.
Да, граф Черкасов сотоварищи щи не лаптем хлебают, как говорит наш весьма меткий на словцо народ. Не успел прусский король сепаратно мира запросить, а об этом чиновники нашей тайной канцелярии даже в Испании знают. Отлично поставлена и отлажена служба.
- При этом, - продолжал Ахромеев, - наша Западная армия, она же Экспедиционный корпус Барклая де Толли, которая должна была оборонять наши границы с Варшавским княжеством, обескровлена сражениями в Европе, чёрт знает за что. Вместо вас уже формируется новая армия из полков внутренних губерний, командование ею примет Барклай. А ваши полки отправятся на переформирование в места постоянной дислокации. Отдыхать вам, думаю, придётся не долго.
- Новая война, - вздохнул я. - Знаете, Ахромеев, я уже начинаю завидовать средневековым рыцарям. Тем, если судить по романам, просто дома не сиделось, с одной войны рвались на другую. Нет войны в Европе, так в Святую землю. Там мир - так к нам, ну, или в Чехию, Польшу или к туркам. В общем, сами находили себе войну. А я вот уже устал от войны. И пары лет не провоевал.
- Тут всё зависит от того, - усмехнулся Ахромеев, - кто стоит у власти. Вот Бонапарт, как видишь, ещё не навоевался. Он, как раз, из тех, кто живёт войной.
(выдержка из статьи в "The Times", повествующей об очередном заседании Парламента, относительно мирного договора с Российской империей)
Сэр Генри Сен-Джон, виконт Боллингброк, объявил сразу после открытия сессии Парламента:
- Я, как представитель оппозиции, заявляю, долой! Мы требуем отставки нынешнего кабинета, кабинета войны!
Ему возразил глава дипломатического министерства многоуважаемый лорд Каннингем:
- Распустив существующий кабинет министров, мы не решим проблему войны. Вы считаете, что если не я, к примеру, вы, уважаемый лорд Боллингброк, обратитесь к узурпатору Бонапарту, с мирным предложением он примет его? В таком случае, я был слишком хорошего мнения о вас. Бонапарт желает войны! Кровавый узурпатор жаждет британской крови!
- Быть может, с Бонапартом и не удастся договориться о мире, - возразил ему лорд Боллингброк, - однако прочие его союзники значительно разумней Корсиканца.
- О ком вы? - рассмеялся ему в лицо лорд Уолсфорд. - О немцах с цесарцами? Они неверны, что докали битвой при Труа, развернув войска против союзников. Или, быть может, о русских варварах? Ха, говорю я вам, чего можно ждать от этих московитов?
- Замечу вам, уважаемый лорд Уолсфорд, - ехидно сказал ему лорд Боллингброк, - что столица России уже полвека как перенесена в Санкт-Петербург, так что называть русских московитами несколько поздно. Во-вторых же, быть может, вы, уважаемый лорд, ещё не знаете, что именно с помощью русских, как вы выразились, варваров, сэр Артур Уэлсли, первый виконт Веллингтон, был изгнан из Испании.
- Быть может, сам сэр Артур, выскажется по этому поводу, - предложил лорд Каннингем.
- Господа, - обратился к Парламенту первый виконт Веллингтон, - быть может, то, что я скажу вам сейчас, многим не понравиться. Я даже уверен в этом. Я скажу вам, господа, с русскими надо мириться. Если бы не их полки, моей армии удалось бы разбить французов и испанцев Жозефа Бонапарта. И окажись русские полки в армии Бонапарта, которую он готовит для десанта на наш родной Альбион, все окажемся не в меньшей опасности, чем в 1588 году, когда нам грозила вся мощь испанской армии и флота. Я могу сказать вам, господа, что русские сейчас ничем не уступают, если не превосходят испанскую пехоту XVI века.
Эти слова молодого, но уже прославившего своё имя в Ост-Индии и Испании оказались решающими. Парламент проголосовал за мир, нынешним утром глава кабинета министров подал петицию соответствующего содержания его величеству.
Несмотря на войну, бушевавшую в этих краях, Уэльва сохранилась практически в первозданном виде. Конечно, кое-где виднелись чёрные проплешины сгоревших домом, а часть зданий была покинута, город выглядел куда лучше, нежели иные, через которые мы проходили. Я отправился сюда, взяв кратковременный отпуск перед нашим возвращением домой. Полки были собраны в Мадриде, где ожидали дирижабли, что должны были увезти нас в Россию. Воспользовавшись этим, я написал рапорт об отпуске и уехал в Уэльву. Я отдавал себе отчёт, что, скорее всего, навсегда покидаю Испанию, а потому просто обязан был отправиться в Уэльву, отдать последнюю честь своему полку.
Не проехал я десятка саженей по городу, как прямо под копыта моего коня выскочил знакомый человек в портняжном фартуке и с жуткими ножницами в руках.
- SeЯor coronel, - закричал он и тут же перешёл на французский, видимо, вспомнив, что испанского я не разумею. - Вы ли это?! Всё же вернулись к нам?! Немного, совсем немного не успели!
- Не успел к чему, мастер? - удивлённо спросил я, спешиваясь.
- К открытию вашего памятника, конечно же, - развёл руками портной, что шил мне когда-то мундир на деньги полковника Жехорса. - Вы же герой нашего города, господин полковник, и как только британцы ушли, наш алькальд решил поставить памятник вам и всему нашему полку, геройски погибшему при обороне города. Между прочим, господин полковник, вы стоите в моём мундире. В том, что я сшил для вас.
- И где же этот памятник?
- Как где? - удивился портной. - На главной площади, конечно.
А когда я забирался в седло, портной снова окликнул меня.
- Господин полковник, в город два дня тому прибыл капитан Жильбер. Он обычно в гарнизонном офицерском собрании сидит.
- Спасибо, - кивнул я ему и запрыгнул в седло.
Памятник, надо сказать, впечатлял. Сложенный из гранита пьедестал с барельефом, изображающим солдат, идущих в атаку, а на нём фигура офицера со сложенными на груди руками и длинноствольным пистолетом, лежащим на сгибе локтя. Метко подмечено. Я усмехнулся и направился к зданию офицерского собрания.
Жильбер сидел за столиком один. Ни у кого из гарнизонных офицеров не возникло желания разделить его компанию. Он был изрядно удивлён моему появлению.
- Va-t'en au diable! - не слишком ласково приветствовал он меня.
- Тебе видно у него очень понравилось, - усмехнулся я, - что ты меня к нему посылаешь.
- Суворов?! - подняв глаза, удивился он. - Какими судьбами здесь?
- На памятник посмотреть пришёл, - ответил я. - А ты?
- Пришёл полк наш помянуть, - сказал капитан. - Нет больше Ecorcheurs, знаешь об этом?
- Нет, - покачал головой я. - Как так получилось?
- После Сьюдад-Родриго нас расформировали, - сообщил Жильбер. - Мы схлестнулись с гвардейскими драгунами Понсонби. Они были разъярены расстрелом их товарищей в вашей усадьбе и жаждали крови. Рвались к батареям. Мы встали на их пути. Хотел бы сказать, что разбили, но лгать не люблю. Красномундирные драгуны разбили нас под орех. Но главное мы сделали, задержали драгун, дали линейным полкам из резерва выстроиться на их пути. В том бою был убит наш полковник, пал Жехорс в неравном бою. А какие мы Ecorcheurs без главного Обдиралы? Да и потери были в полку просто фатальные. В строю не больше двух десятков человек осталось. В общем, воспользовались благовидным предлогом и расформировали наш самый odieux гусарский полк во всей французской армии. Думаю, ненадолго.
- Отчего же?
- Думаешь, в Испании всё будет спокойно, - мрачно рассмеялся капитан. - Ерунда. Мы вышвырнули с полуострова британцев, но герильясов тут полно в каждом городе. Банды дезертиров и партизан шляются по стране. Тех же паладинов вспомни. Они не слишком-то любят нас, просто мирятся с присутствием, но если что не по ним, могут и нам в горло вцепиться. Новые восстания не за горами, поверь мне. И тогда без нас не обойтись. Будут нужны некие устрашители, чтобы на их фоне даже испанская жандармерия выглядела несколько лучше, чем она есть на самом деле. Тогда-то о нас вспомнят. Поверь мне.
- А может Жозеф Бонапарт выпишет себе из России пару сотен казаков, - усмехнулся я. - Страшных, русских, бородатых варваров, на их фоне даже вы будете выглядеть не столь страшными.
- Может и так, - кивнул Жильбер. - Тогда мы точно станем не нужны.
- Прости, Жильбер, - хлопнул я его по плечу, - скверная шутка. Я не хотел задеть тебя.
- Да брось, - отмахнулся капитан. - Давай выпьем. В память о наших полках.
Пили мы долго, половину дня, вечер и большую часть ночи. А когда на востоке забрезжил рассвет, я сел на коня и отправился в Мадрид. Моего кратковременного отпуска, хватило в основном на дорогу туда и обратно.
Когда я выезжал из ворот города, надо сказать, в самом мрачном настроении по случаю глубокого похмелья, то увидел картину, от которой у меня внутри у меня всё похолодело. По равнине, в сторону памятного форта направлялась процессия паладинов. Не меньше двух десятков всадников окружали здоровенные чёрные дроги, на которых лежало тело, укрытое знаменем с крестом Сантьяго-де-Компостела. Мне даже не надо было доставать из чехла зрительную трубу, чтобы понять, кого это везут в форт, где покоиться меч героя германского эпоса, легендарного короля нибелунгов Зигфрида.
Глава 26,