***
Пришел день, когда она не удержалась: оказавшись в соседнем квадрате, отправилась к Бабушкину оплывку.
Еще не подойдя близко, она обратила внимание, что около него тесно от роботов и людей. Люди были чем-то очень поглощены. Она еще не решалась подвинуться ближе.
- Неужто не видите? - спросила Тихая, которая тоже была, оказывается, здесь.
Молчали - значит, не видели.
- Приборы в самом деле показывают какое-то движение, - сказал Козмиди. - И при…
Он не докончил фразы - Аня оттолкнула его, так что он даже отлетел в сторону. Еще кого-то или что-то толкнула Аня - и вот перед ней Бабушкин оплывок. Конечно, ей далеко было до Тихой, и, может быть, у нее просто в глазах от волнения мельтешило, но ей показалось, что в глубине оплывка что-то шевелится. Ей представилось то, что давно уже тревожило и пугало, - дефилиппус, выросший на останках Матильды Васильевны.
Она вскрикнула и бросилась прочь.
В тот вечер Аня долго плакала в своей каюте. Она вспоминала бабушку Матильду, вспоминала себя, маленькую. Ребенком думала она, что это очень-очень долго - жить до старости и еще долго-предолго - в старости. Но вот жила долго-предолго бабушка Матильда, и чего только в жизни у нее не было: даже де Филипп, а это уже вроде придуманного кино или даже сказки. И много-много дней в ее жизни было. И все-таки пришла минута, когда кончилось то, что было ее жизнью. Как ни велика жизнь, а все же кончается, и тогда длина ее уже ничего не значит. Длина значит только вперед, а назад… Год или девяносто лет - не все ли равно в тот момент, когда им приходит конец? И хоть бы на Земле, где все родное и близкое, а то здесь, в неведомом мире!
"Зачем, - думала Аня, вся в слезах, - люди столько сил тратят на путешествия к иным мирам? Лучше бы подумали о том, как сделать, чтобы люди не умирали так - насовсем, навсегда! Зачем, - думала она, - люди уходят в космос, открывают иное? Ни один из миров не будет таким родным, как Земля! Здесь все чужое, непонятное, враждебное! Любой зверь на Земле - он брат, даже если мы забыли об этом. И может быть, самые развитые из них - скажем, дельфины и слоны - с помощью людей разовьются в мыслящих существ, догонят своего старшего брата - человека, научат его тому, что знают и умеют только они. На Земле еще столько не открытого! Разве мало нам - узнавать все больше и глубже свой собственный дом, Землю? Зачем мы приходим в иные миры, где все непонятно и дико?! Если я вернусь на Землю живая, я уже никогда не покину ее и буду счастлива так, как никогда не была и не буду на Флюидусе!"
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Прошло месяца два по земному исчислению. Больше Аня к Бабушкину оплывку не приближалась. И любые разговоры о нем смолкали при ее появлении.
Но однажды, когда она дежурила на корабле, по всему кораблю запиликали, вспыхнули сигналы внимания:
- Оплывок тридцать три! Оплывок тридцать три! Всем свободным от вахты вылететь в квадрат оплывка тридцать три!
Аня знала, что это и есть Бабушкин оплывок, и тут же бросилась надевать скафандр. Она успела вскочить в шлюзовую камеру, когда двери уже готовы были сомкнуться. Кто-то подал ей руку, и она оказалась в капсуле.
Капсула неслась, превышая дозволенную скорость, ныряла среди стволов. И раз, и два их сильно тряхнуло. Вцепившись в сиденье, Аня молчала, стиснув зубы.
Две капсулы опустились на ствол одновременно. Аня не стала вместе с другими крепить их. В несколько прыжков она оказалась у Бабушкина оплывка. Только это уже не был ровный, безжизненный нарост. Он почернел. Он вспучивался и опадал. Глухой стонущий, вибрирующий звук как бы поднимался из глубины ствола и, ударившись об оплывок, откатывался, уходил вглубь. Стон - удар, стон - удар. Хотелось заткнуть уши.
- Импульсы учащаются, - услышала Аня.
Все остальное доходило до нее смутно, как сквозь сон.
Кто-то прикрепил к ее скафандру контрольный фал.
Команда была настроить автоматы на оказание экстренной помощи, если вдруг случится что-нибудь опасное. Установили дежурство на капсуле, приготовили изолирующий экран. Сергей Сергеевич тронул за плечо Аню, предложил подождать в капсуле. Аня покачала головой.
Ствол пульсировал все сильнее. Стонущий звук возвышался до крика. Впрочем, что значит - стон? Дерево разве стонет под пилой и топором? Гора разве стонет, разверзаясь? И все-таки этот, вернее всего, механический, неодушевленный звук рвал нервы сильнее, чем сигнал тревоги.
- Смотрите! - вскрикнул кто-то.
Чернота, густота оплывка как бы сместилась к краям, в, середине росло светлое пятно. Казалось, оно становится все прозрачнее, но ничего невозможно было разглядеть в его глубине.
- Молоком наливается, - пробормотала Тихая.
- Вы видите что-нибудь? - спросил Михеич.
- Не различу, - призналась Тихая, и это было так необычно, что даже Аня подняла на мгновение глаза.
Новый звук раздался - не стон, а как бы тихий хруст. И вдруг тонкая трещина протянулась через оплывок.
Он снова начал вспухать и опадать, так быстро, что даже не видно было, расширяется трещина или нет. Что-то белое вдруг показалось в щели - потом щель сузилась, как бы втянула это белое обратно. Секунда - и края щели разошлись, так легко, словно это не был крепчайший, сверхметаллической: прочности материал. На дне открывшейся ямы закопошилось что-то белое, круглое.
"Личинка", - подумала, холодея, Аня.
Это белое, комкастое, продолговато-округлое извивалось все сильнее, даже подпрыгивало, и вдруг с тихим, шипящим звуком треснуло, порвалось в свою очередь. Кое-где еще влажные, кое-где уже сухие комкастые куски белого непонятного вещества отпали, и под ними обнаружилось бледное, бесцветное и в то же время выразительно очерченное существо - человекообразное, ростом с двенадцатилетнего ребенка, девушка, подросток, словно алебастровая елочная игрушка, выскользнувшая из-под ваты.
Существо снова стало биться, с шумом и бульканьем втягивая воздух Флюидуса.
- Оно задыхается! - услышала Аня крик Заряны. - Это же… это же человеческая личинка - она не может дышать этим воздухом!
- Не трогайте! - крикнул Сергей Сергеевич предостерегающе. - Мы не знаем, что это!
Но Аня, Михеич и Заряна уже бросились к извивающемуся человекообразному существу. Они одновременно протянули руки, но Аня тут же отдернула их - ее испугала тряпичная мягкость существа, словно у него не было костей.
Михеич приподнял человеколичинку - и руки и ноги ее обвисли, как у тряпичной куклы. Аню всю трясло - она так и не могла решиться дотронуться второй раз до этого существа, извивающегося в руках Михеича. Но еще несколько рук протянулось на помощь Михеичу, и процессия - с Аней бредущей следом, - двинулась к капсуле.
В капсуле существо перестало наконец биться. Слышал только сипящий звук. Не такой уж громкий, но все явственно слышали его, хотя за бортом капсулы, как всегда, шумел разноголосо Флюидус. Не сразу поняли, что это дышит человеколичинка.
Аня все стояла сзади, за спинами. Но вот кто-то отошел, чтобы включить приборы, кто-то отвлекся другим делом, и Аня решилась взглянуть пристальнее. О, как не по-человечески кривило лицо это существо!
Но самое жуткое было не это. Самым жутким было то, что все, абсолютно все: волосы и даже глаза - было у этого существа белым! Белоглазое, смутно, напоминающее кого-то существо!..
***
Существо поместили в специально оборудованный бокс. Несколько автоматов работали только на него. В бокс никого не пускали, но что там делается, мог видеть каждый.
Аня снова и снова возвращалась к экрану, снова и снова всматривалась в странное существо. Оно было не только белесое, но и пухлое - и это при том, что ничего не ело, не брало никаких сосок, никаких смесей.
Ноги-руки у существа по-прежнему казались не то бесостными, не то вывихнутыми. Заряна сказала, что кости-то есть, но они пока мягкие, не отвердевшие.
Прошло несколько суток, и существо начало темнеть: темнели волосы, темнели глаза, темнела кожа, слишком быстро даже темнели. Аня думала, что, если так дальше пойдет, существо станет чернее трубочиста, правда, с каким-то зеленоватым оттенком. Вместе с тем существо было уже не такое пухлое.
- Съедает свой жирок, - говорил Козмиди, а Заряна радостно добавляла, что и кости у существа твердеют - "не по дням, а по часам".
Существо становилось все подвижнее. Впрочем, эта беспокойная подвижность сменялась иногда почти полной неподвижностью в течение нескольких часов.
- Отдыхает? Спит? - приставала Аня ко всем.
Но каждый знал не больше Ани.
- Знаете, - робко сказала она Козмиди и Заряне, - оно беспокоится, если на него не падает свет. Я наблюдала, я заметила. Честно!
Так оно и оказалось. Это существо, проведшее начало жизни (так во всяком случае предполагали) в оплывке, не могло долго находиться вне света. Стали пробовать разный свет - существу явно больше всего нравился свет меняющийся, пульсирующий.
Однажды утром Аня взглянула на экран бокса и ахнула: существо уже не было ни белесым, ни землисто-зеленоватым - оно обрело человеческую окраску. И тогда Аня вспомнила!..
Она все перерыла, переворошила в каюте и наконец в старенькой сумке бабушки среди фотографий де Филиппа, маленькой Ани и каких-то незнакомых ей родственников нашла фотографию самой Матильды Васильевны, только такой еще юной, что она там больше походила на Аню, чем на саму себя.
Прижимая к груди фотографию, Аня бросилась искать Михеича. Все, кто встречался ей - а все, конечно же, уже видели утром обновившееся существо, - пристально смотрели на Аню, и она знала почему.
Запыхавшаяся, молча положила Аня перед Михеичем фотографию юной бабушки Матильды.
Михеич посмотрел на фотографию с интересом, Но без удивления.
- Ты очень похожа на свою бабушку, - только и сказал он. - Если бы это не была такая старинная фотография, я бы подумал, что это ты.
- Вы же прекрасно знаете - я совсем не о том! Скажите, эта, в боксе, - бабушка Матильда, да? Посмотрите на фотографию - совершенно то же лицо! Вы видите?! - Она показала на экран.
То странное, голое, но уже не белесое существо как раз обернулось к телекамере, и хотя на этом лице не было никакого человеческого выражения, как еще недавно не было никакой окраски, но даже без всякого выражения, даже нелепо гримасничающее, оно было лицом юной Бабоныки.
- Я вижу, - спокойно сказал Михеич.
- Тогда что же это?! Это бабушка? Или кто-то, подделавшийся под нее, надевший на себя ее лицо?
Ей уже чудились шпионы Флюидуса, проникшие в корабль под личиной юной бабушки!
- Наверное, это все-таки Матильда Васильевна, - задумчиво сказал Михеич. - Иначе она бы дышала воздухом Флюидуса и не могла дышать воздухом нашим, воздухом корабля.
- Но как? Но что это? Скажите же! Они омолодили ее, да? Значит, она и не умирала? Но она же была мертва! Или это был летаргический сон? Но если это она, почему она, как младенец? Почему она ничего не понимает, не разговаривает? Почему она меньше ростом, чем была? Я ничего, ничего пойму! А вы, вы что-нибудь понимаете?
- Матильда Васильевна была мертва - это точно.
- Значит, это не она?
- Нет, все же, видимо, она.
- Они оживили ее?
- Ты все время так говоришь, старушка, словно то, что случилось с ней, кем-то сделано преднамеренно. Я же в этом отнюдь не уверен. Послушай меня внимательно. Многое ты видишь, знаешь уже сама. Чего-то еще не знаешь, не понимаешь. Многого не знаем, не понимаем и мы. И все-таки примерно можно догадаться, что случилось с Матильдой Васильевной.
***
- Отрывок, который я тебе прочту, - начал свое объяснение Михеич, - принадлежит перу энтомологов Кэрби и Спенса. Ты слушаешь?
- Да, да.
- "Предположим, что какой-нибудь натуралист вдруг объявил бы об открытии животного, которое в течение первых пяти лет своей жизни существует в виде змеи, потом углубляется в землю и, соткав себе саван из тончайших шелковых нитей, сжимается, в этом покрове в тело, лишенное рта и членов, похожее как нельзя более на египетскую мумию, и затем, пробыв в таком состоянии без пищи и движения в течение трех долгих лет, разрывает в конце этого периода свои шелковые пелены и из земли является на свет божий в виде крылатой птицы. Предположим это и спросим - каковы были: бы ощущения в народе, возбужденные таким необыкновенным известием?"
- Это о насекомых, - сказала нетерпеливо Аня.
- Народ несведущий, пожалуй, и не поверил бы, правда? - продолжал, словно не замечая ее нетерпеливости, Михеич. - Но мы с тобой, сами немного специалисты по насекомым, то есть энтомологи, знаем, что именно это и случается на протяжении жизни с большинством насекомых. Это называется…
- Метаморфоз.
- Вот именно - изменение формы. Не мифический метаморфоз, когда в сказках и мифах повествуется о превращении людей в животных или превращениях одних животных в других. А самый обыкновенный метаморфоз…
- …жуков, бабочек…
- Вот именно тот метаморфоз, когда начинает свою жизнь насекомое, скажем, червячком, личинкой, и часто очень свирепой - не зря Кэрби и Спенс уподобили личинку змее, - затем переходит в стадию куколки…
- Я знаю.
- …а затем переходит во взрослое состояние, становится мухой, бабочкой и тому подобное…
- Но я все это знаю! - воскликнула Аня. - Какое это имеет отношение к моей бабушке?
Она все не могла преодолеть нетерпения.
- Слушай внимательно, старушка! А если не умеешь, то хотя бы не задавай вопросов. Так вот, на стадии куколки природа, сотворившая червячка-личинку, как бы сминает сделанное ею, разминает тесто, чтобы слепить существо заново, по-новому. Разрушаются органы, разрушаются ткани. У таких насекомых, как мухи, в первые дни существования куколки внутри только жидкая кашица. Она - как мешочек с джемом. И только потом из этой кашицы начинают образовываться новые органы…
- Вы словно лекцию мне читаете! Ой, простите, я слушаю!
- …совершенно новые органы! Идет сборка практически нового организма из старого сырья. Ну, как если бы переплавили токарный станок, а потом из этого металла сделали автомобиль. А почему? Как это происходит? Скажем, переплавкой руководят люди. И новую машину они делают по чертежам. А вот чертежи любого животного, и человека тоже, находятся в его клетках… Не перебивай, Аня, я все это к делу говорю. Команда к построению дается гормонами - химически активными веществами.
- Гормоны, феромоны, телергоны - я знаю, это приказы.
- С самого начала в теле личинки есть так называемые имагинальные диски, а попросту говоря - скопления клеток, из которых потом разовьется взрослая бабочка или жук, или муха. Эти клетки хранят чертежи взрослого насекомого, но пока не отдан приказ гормонами, детские ткани не разрушаются, взрослые органы не строятся.
- Вы… вы хотите сказать, что бабушка была разрушена и создана заново? Да? Это вы хотите сказать?
- Да, старушка.
- Но… Но ведь у этих личинок заранее есть, как вы сами только что сказали, имагинальные диски! А что же было у мертвой бабушки?
- В мертвом теле есть еще масса жизнеспособных клеток. А ведь каждая из триллионов клеток нашего тела содержит же план тела, что и первая клетка, из которой развился взрослый человек. Пойми, в принципе из любой твоей клетки можно получить снова тебя. Потому что в ней, в этой клетке, полный набор чертежей твоей особи, те же сорок шесть хромосом, которые дали тебе жизнь. На Земле еще до нашего отлета эмбриологи разделяли клетки зародыша лягушки, и каждая клетка вырастала в самостоятельный организм, причем все они были совершенно одинаковы. Итак, в принципе из любой твоей клетки можно получить новую Аню. Из любой-клетки моей - нового Михеича. Из любой еще не отмершей клетки Матильды Васильевны могла возникнуть новая Матильда Васильевна.
- Из младенца вырастает ребенок, а из ребенка - взрослый человек по приказу гормонов. Но у старых людей таких гормонов нет, как нет их и у старых насекомых!
- На Земле, старушка, на Земле! Но мы ведь не знаем, что происходит с животными на Флюидусе. Помнишь, ты сама мне напоминала, что на батискафе, из которого исчезло тело Бабоныки, нашли следы дефилиппуса. Возможно, дефилиппус вбрызнул в еще жизнеспособные клетки тела гормон, одновременно разрушающий ткани и создающий их заново… Кстати оказать, и такие опыты, пока еще с малым успехом, делаются на Земле. Сказка о мертвой и живой воде - ведь это, в сущности, сказка о гормонах.
- Знаете, я как будто сплю!
- Ты сказала: имагинальные диски. Если бы Матильда Васильевна обладала имагинальными дисками насекомого дефилиппуса, из нее бы дефилиппус и получился. Но у нее были только клетки, в которых закодирована она сама, Матильда Васильевна…
- Почему же тогда ствол родил ее не младенцем, а подростком, почти девушкой? Почему она родилась совершенно бесцветная? И с мягкими костями?