Когда брату, наконец, удалось сбить каблуком барашек запора у патронной коробки и Смолин продернул ленту в приемник, немецких солдат, возглавляемых унтером, достать из пулемета было уже трудно: они залегли на скате высоты, в мертвом пространстве.
"Теперь начнут донимать гранатами", - подумал Смолин. И не ошибся.
Первым приподнял голову над белой от инея травой унтер. Сейчас Смолин еще лучше, чем прежде, увидел его лицо. Увидел и не поверил своим глазам: в пятнадцати шагах, за серым валуном, одетый в немецкий мундир, лежал партизан второй роты Букреев…
Раздумывать над этим было некогда. Брошенная унтером граната, описав крутую дугу, упала в трех метрах от воронки, где лежали Смолины. Взрывом перевернуло пулемет. Братья снова поставили его на катки, но он уже не работал. Вынув из пулемета замок, Федор Гаврилович стал отползать вслед за братом к оврагу…
Через несколько дней небольшая группа партизан пробралась в свой разгромленный лагерь. Они пришли, чтобы предать земле тела погибших товарищей. И тут Смолин опять услышал фамилию Букреева. Услышал, чтобы уж никогда не забыть ее! То, что раньше было лишь смутным подозрением, теперь не вызывало сомнений: произошло подлое предательство.
На развилке лесных дорог, где находился один из сторожевых постов отряда, обнаружили труп партизана первой роты Сухова. Он был убит сзади ударом ножа в шею. А в трех метрах от убитого в густой траве нашли маленькие ножны с металлическим наконечником.
- А ведь это, ребята, букреевская вещица! - сказал рябоватый снайпер Тюрин.
- Узнал отца в тесте! - недоверчиво усмехнулся кто-то. - Букреев за три дня до налета ушел с Медведевым и Орленко в разведку. Откуда взяться тут его финке, если из разведки никто не вернулся?
Смолин сразу вспомнил бородатого унтера, взял у Тюрина ножны.
- Дойдем к комиссару!..
Федору Гавриловичу очень хотелось выяснить эту темную историю. Но так, к сожалению, и не удалось. Вскоре начались бои, стало не до Букреева. Потом эта история постепенно забылась.
Но вот теперь, когда старик увидел знакомый портсигар, она неожиданно воскресла. Конечно, может статься, что владелец у этой вещи уже другой. Но что, если предатель и убийца жив? Что, если он топчет советскую землю, и, быть может, даже живет в одном городе с теми, кого предал девятнадцать лет назад?..
Когда Маясов рассказал обо всем этом Зубкову, тот с интересом спросил:
- Вы, товарищ майор, кажется, тоже воевали в этих местах?
- Да, - сказал Маясов. - Эта история мне знакома не только со слов Смолина.
И он отошел к раскрытому окну. Пока лейтенант с любопытством разглядывал букреевский портсигар, изучая секрет его замка, Владимир Петрович курил, глядя на синюю кромку леса, видневшуюся над крышами домов. Это там, в Ченских лесах, в партизанском краю, начиналась его боевая жизнь.
Он попал туда прямо со спецкурсов, на которые был направлен по комсомольской путевке как спортсмен-лыжник. В отряде - от рядового бойца до командира взвода - вдоволь хлебнул партизанского лиха. Вместе со Смолиным пришлось ему пережить горечь и унижение разгрома в урочище Кленовый яр осенью сорок второго года. В том же бою тяжело контузило жену Маясова - радистку отряда.
Потом - служба в действующей армии. Особый отдел дивизии, а затем корпуса. Ранение на Одере. После лечения в госпитале Маясов демобилизовался и пошел в химический институт доучиваться. Став инженером, он около шести лет проработал ка Зеленогорском химкомбинате, а оттуда в 1954 году его направили в областное управление КГБ. Время было трудное, напряженное: полным ходом шла перестройка деятельности органов государственной безопасности.
И вот снова Ченск. Город, в котором начиналась его боевая биография. И, быть может, поэтому стал он для него таким дорогим и близким.
3
Поздним июльским вечером по шоссе из Ченска шел последний рейсовый автобус. Лучи фар вырывали из темноты унылую, навевающую дремоту ленту асфальта.
В салоне автобуса всего несколько пассажиров. На диване у кабины водителя поклевывает загорелым до красноты носом старик крестьянин. Рядом с ним усталая женщина с неподвижным, ничего не выражающим взглядом. На руках у нее спит ребенок, завернутый в байковое одеяльце. В другом углу салона тесно прижались друг к другу парень и девушка. Оттуда то и дело доносится приглушенный смех и неразборчивый говор, тонущий в шуме ветра и рокоте мотора. У задней двери одиноко сидит человек в стареньком пыльнике с поднятым воротником. Лица его не разглядеть: он сидит, отвернувшись к окну, надвинув на глаза кепку. У ног его плетенная из прутьев корзина, с которой удобно ходить за грибами: легкая и вместительная…
Мчится автобус, мелькают по бокам его беленькие придорожные столбики.
Но вот, наконец, и короткая остановка. Глухо урча мотором, автобус прижался к обочине.
Распахнулась дверь, пассажир в пыльнике подхватил свою корзину и шагнул в темноту. Подождав, пока автобус исчез за поворотом, он пересек шоссе, поднялся на крутой откос, постоял там с минуту, любуясь россыпью огней близкого селения, и зашагал по проселку в противоположную от деревни сторону.
Пройдя километра два, человек с корзиной свернул с проселка на едва заметную в траве тропу, ведущую в лес. Зыбкий, неверный силуэт его окончательно растворился в непроглядной темени. Теперь слышались лишь слабый шорох раздвигаемых веток да сухое потрескивание валежника под тяжелой ступней.
В одном месте, там, где человеку показалось, что он заблудился, дважды мгновенными вспышками загорался и тотчас гас луч карманного фонаря. И снова треск валежника в темноте.
Человек шел по лесу, пока не достиг крохотной; стиснутой кустами полянки.
Здесь он поставил свою ношу на землю, опустил воротник пыльника и чутко прислушался. Было тихо. Только чуть слышно шелестела листва над головой да откуда-то издалека приглушенный лесным массивом донесся протяжный гудок электровоза. Достав из-под тряпья в корзине саперную лопатку, человек опустился на корточки перед большим, поросшим мягким мхом камнем. Несколько сильных, резких движений лопатой - и тайник под валуном открыт. В яме - небольшой герметически закрытый чемодан. Человек вынул чемодан из тайника, поставил на широкий пень, снял крышку. Потом, нащупав пальцами гнездо, он выдвинул телескопическую антенну, аккуратно расправил "звездочку" на конце ее. Вынув из нагрудного кармана заранее запрограммированную "обойму" для передачи, он вставил ее в приемник, включил питание и нажал на пусковую кнопку.
В ту же секунду из железного нутра радиоавтомата вырвался и унесся в черное, равнодушное ко всему небо прерывистый писк морзянки…
Радиопередача из Ченского леса продолжалась всего одну минуту. Принята она была далеко на западе от этого места - в узком, длинном, ярко освещенном зале с высокими готическими окнами, надежно защищенными металлическими решетками. Вдоль стен - бесконечный ряд сложных, опутанных проводами приборов.
Сюда, под сводчатый потолок этого зала, стекаются из эфира по чутким нервам мощных антенн тысячи тайных сигналов, которым предстоят еще сложные превращения, прежде чем хаотический цифровой набор обретет стройную форму сводок и донесений, отпечатанных на машинке на хорошей бумаге и доложенных по назначению.
4
В Западном Берлине есть две большие шумные площади. Их соединяет не менее шумная улица - широкая, многолюдная. А неподалеку, почти параллельно, протянулась другая улица - узкая и тихая, с потемневшими от времени островерхими домами в тени старых каштанов.
В конце этой улицы за высоким забором из гофрированного железа стоит двухэтажный каменный особняк. На заборе, справа от калитки, - небольшая медная дощечка. Судя по надписи, в доме разместилась контора частной американской фирмы, ведущей торговые дела с СССР.
Здесь действительно занимаются делами, имеющими отношение к Советскому Союзу. Но только не торговыми.
В этом можно убедиться, если, открыв калитку, пройти асфальтированным двориком мимо гаража и зеленых кустов сирени, потом подняться по неширокой мраморной лестнице на второй этаж. Алая ковровая дорожка приведет к двойным дубовым дверям, за ними большой кабинет с дорогой старинной мебелью и высокими стрельчатыми окнами.
В один из жарких июльских дней сюда вошла, почти вбежала, энергичная Элен Файн:
- Вы позволите?..
Полковник Лаут сидел за столом без пиджака, в белой рубашке, с распущенным галстуком. Он недовольно поднял от бумаг седую, гладко причесанную голову. Ему не нравилось, когда его отрывали от работы в неположенное время. Каждый сотрудник должен знать свой час приема и не мозолить глаза начальнику без особой необходимости. Порядок есть порядок. К тому же Файн нарушила ход его мыслей, оторвала от важной работы.
Работа эта была не только важная, но и срочная. На прошлой неделе Лауту позвонили по спецтелефону из Франкфурта-на-Майне, - там в здании бывшего химического концерна "И. Г. Фарбениндустри" находилась теперь европейская штаб-квартира ЦРУ, официально именуемая "Управлением специальных армейских подразделений". Оттуда сообщили: руководители всех филиалов ЦРУ, размещенных на территории Западной Германии и Западного Берлина, приглашаются на совещание по координации плана готовности к "Э-фалль". Совещание состоится в Берлине - Целендорф, Клейаллее, 170.
В тот же день, после обеда, Лаут поехал на Клейаллее. Дом 170 занимал аппарат "Группы региональной поддержки американской армии", или, говоря по-иному, главный филиал ЦРУ в Западном Берлине - самый крупный разведывательный орган США в Европе. Начальник этого филиала Дейв Мерфи ознакомил Лаута с тезисами основного докладчика - директора ЦРУ и уточнил те вопросы, которые должен был осветить в своем двадцатиминутном выступлении сам Лаут.
На другое утро Лаут уже засел за составление своего доклада. Присутствие на совещании главного шефа ко многому обязывало. Правда, вопрос о степени готовности к "Э-фалль" - "серьезному случаю", а говоря точнее - к военным действиям, для Лаута был не нов. Собственно, вся деятельность возглавляемого им филиала за последние годы была подчинена этой задаче. И не только его филиала. Это была "задача задач" всех секретных служб и агентурных организаций Западного Берлина, как определил ее однажды сам директор ЦРУ в своем специальном циркуляре.
Основным в докладе Лаута на предстоящем совещании должен быть вопрос о решающих принципах создания агентурной сети в канун превентивных боевых действий. Вчерне эту работу он уже закончил. И результатами ее был доволен. Ему удалось сухую схему оживить новейшим опытом практики. Разумеется, практики возглавляемого им филиала. И кажется, перед директором ЦРУ ему краснеть не придется… Но работы оставалось еще немало.
Бросив на стол карандаш, Лаут отрывисто спросил:
- В чем дело?
- Могу вас, наконец, обрадовать, шеф: у Никольчука оказался толковый преемник… - Файн положила на стол несколько листков, сцепленных прозрачным пластиковым зажимом. - Судя по этому донесению, Барсук активно включился в работу.
Лаут кивком пригласил помощницу сесть и, постукивая пальцами по столу, начал читать отпечатанные на машинке листки.
Файн внимательно наблюдала за выражением лица полковника, державшего в руке долгожданную шифровку из Ченска. Эта шифровка достоверно подтверждала, что работа по вводу нового агента в Ченское дело, наконец, завершена, а самое дело вступило в решающую фазу.
Все последнее время Файн, в сущности, жила этим делом, думала о нем постоянно - разрабатывала по указанию шефа наиболее эффективные пути замены Никольчука Барсуком. Вначале Лаут считал этот вариант запасным. Но потом, когда Барсук, бывший агент гитлеровского абвера, был достаточно изучен, а затем перевербован (это сделала лично Файн), стало ясно, что именно он и будет преемником Никольчука. Барсук был введен в Ченское дело. После этого потянулись изнуряющие недели ожидания: что же принесла эта работа? Сама Файн уже никак не могла повлиять на ход событий, которым они вместе с Лаутом дали движение. Оставалось только надеяться, что это движение (пока невидимое и неконтролируемое) происходит в заданном направлении.
И вот, наконец, этой неизвестности больше нет. Все прояснилось, встало на свои места. Замысел Лаута - через Барсука спутать чекистам карты - по-видимому, удался.
Кончив читать донесение, полковник поднял голову от бумаг.
- Что ж, пока неплохо.
Он встал из-за стола, маленький, быстрый. Подошел к круглому инкрустированному столику в углу кабинета, нацедил из сифона стакан содовой.
- Учтите, Элен: информация по экспериментальному заводу не должна залеживаться у Барсука ни одного лишнего часа.
- Агент снабжен быстродействующим передатчиком, - сказала Файн.
Лаут недовольно поморщился.
- Только не радио… Даже автомат с часовой системой не гарантирует от пеленгования. Передайте Барсуку: отныне для него выход в эфир только в крайнем случае. - Полковник помолчал немного. - Необходимо найти более эффективный и безопасный способ связи… И вообще было бы целесообразнее направлять работу агента непосредственно из России.
- Может быть, передать Барсука на связь посольской резидентуре?
- Я уже подумал об этом. Что вы скажете относительно капитана Ванджея?
- Гарри Ванджей?.. Я не совсем понимаю вас, шеф.
- Все довольно просто. Ванджей давно просился на дипломатическую работу…
- Теперь ясно… - Файн улыбнулась, хотя эта новость ее не обрадовала. Вот, оказывается, о какой "небольшой командировочке" трепался толстый Гарри месяца четыре назад. Что ж, скатертью дорога, как говорят русские.
Ванджей, конечно, смелый и опытный разведчик. Но она терпеть его не могла. Хотя бы за то, что он сын богатейшего заводчика, а ее родители всего лишь простые клерки. Гарри никогда не испытывал нужды в деньгах и поэтому ни в чем себе не отказывал. Карьеру ему делали связи его семейства, а она, Элен Файн, подымалась по служебной лестнице только своими силами… Вот и теперь: чистая, безопасная работа под дипломатической крышей, интересная, новая жизнь в чужой стране, деньги, комфорт - что еще может желать профессиональный разведчик! Везет жирному борову…
- И последнее, - прервал ее мысли Лаут. - Учитывая сложность задания, передайте Барсуку, чтобы в средствах он не стеснялся.
5
В воскресенье Маясов с семилетним сыном Вовкой собирались поехать на целый день в лес, на озеро. Для этого у них уже все было приготовлено: и этюдник, и мяч, и желтый сачок. Однако заманчивый план пришлось поломать: утром из пионерского лагеря пришло письмо от Гали, дочери Владимира Петровича. Она просила отца купить и поскорее привезти ей (к дню отрядных соревнований) кеды и спортивные шаровары.
Мужчины посовещались за завтраком и великодушно решили исполнить эту просьбу. А на озеро поехать в другой раз.
Напившись чаю, они быстро собрались и вышли из дому. Походили по магазинам на своей улице - ничего подходящего не нашли. Решили ехать в центр. Сели на троллейбус, доехали до "Детского мира".
Возле остановки, рядом с баней, был ларек. Тут продавали мыло, мочалки, веники. У окошечка стояло несколько человек. И среди них лейтенант Зубков. Он только что купил березовый веник - плоский, слежавшийся, и потряхивал им, чтобы расправить.
- Виктор! - позвал Маясов.
Зубков обернулся и вдруг смутился, увидев своего начальника.
Маясов засмеялся:
- Попариться захотел?
- Да вот, после дороги…
- Дело стоящее, - сказал Маясов. - Вы когда приехали?
- Сегодня утром.
- Ну и как?
Лейтенант огляделся по сторонам, отвел Маясова на несколько шагов от ларька и, пока Вовка управлялся с мороженым и глазел на мочалки и веники, вкратце доложил о своей пятидневной командировке.
- В общем подозрения по Узловой начисто отпадают, - сказал он под конец.
- Значит, поездка ничего не дала?
- Не сказал бы, - лейтенант улыбнулся. - Был еще второй автобус, ченский.
- Ну, ну, выкладывайте.
- Человек в плаще с погончиками, которого мы ищем, есть, по всей видимости, Ласточкин.
- Ласточкин?
- Да, помощник художественного руководителя Ченского дома культуры… Мне удалось выяснить, что он ездил с самодеятельностью на областной смотр и потерял серебряный портсигар.
- Интересно, - задумчиво сказал Маясов. - Что ж, завтра об этом поговорим.
И они распрощались. Зубков пошел к бане, а Маясов с Вовкой отправились в свой магазин. Но теперь у Владимира Петровича уже не было того душевного подъема, с которым он утром вышел из дому. Сообщение лейтенанта его озадачило.
Маясов стал припоминать, что ему известно о Ласточкине. Это друг Игоря Савелова. Вместе строили честолюбивые планы, мечтали о славе на поприще искусства… Но каким образом мог оказаться у Ласточкина этот букреевский портсигар. "Да и букреевский ли он? - тут же спросил себя Маясов. - И вообще, не ошибся ли старик Смолин? Разве не может быть двух абсолютно похожих вещей? Правда, этот портсигар, по всему видать, делался на заказ. Вещь действительно уникальная. Оригинальная инкрустация, замок с секретом, вензель внутри на крышке: "АБ", что надо, вероятно, понимать как "Александр Букреев"… Нет, едва ли этот портсигар Ласточкина. Что-то здесь не то…"
Вовка тянул отца за руку, Маясов как бы опомнился, и они влились в шумный людской поток, который подхватил их и понес под высокие своды самого большого и красивого магазина в Ченске.
6
На другой день после разговора у бани Маясов и Зубков вместе разработали новый план розыска по делу Букреева.
Прошло еще четыре дня, и лейтенант снова пришел к начальнику отдела:
- Я хотел бы доложить о ходе розыска…
Маясов взглянул на часы. Предстояли дела более срочные и важные, чем розыск бывшего карателя.
- Чтобы не комкать вашего доклада, давайте встретимся завтра с утра, ровно в девять, - предложил Владимир Петрович. - Идет?
- Нет, товарищ майор! - упрямо сказал Зубков.
Маясов удивленно посмотрел на лейтенанта.
- Что-нибудь стряслось?
- Пока ничего не стряслось. Но… - Зубков помедлил. - Дело в том, что, хотя портсигар потерял действительно Ласточкин, хозяин у этой вещи совсем другой.
- Кто же?
- Портсигар принадлежит Савелову.
- Что?!
- Да, товарищ майор. Как выяснилось, к Ласточкину он попал случайно. Перед своим отъездом в область тот взял его у своего приятеля Игоря Савелова. Ну, просто, чтобы пофорсить.
- А каким образом букреевский портсигар очутился у Савелова?
Зубков ничего не ответил, и они с полминуты молча глядели друг на друга. Потом, обстоятельно расспросив лейтенанта, как ему удалось получить эти сведения, Маясов встал из-за стола и, мрачный, принялся шагать по кабинету.