Когда, наконец, они остались вдвоем, Маясов сказал о причине своего визита.
- Стоило ли из-за этого так спешить? - улыбнулся Андронов, ступая остроносыми ботинками по запыленной траве. - По-моему, у нас с вами нет расхождения в оценке: Савелов фрукт с гнильцой, настроения у него, мягко выражаясь, нездоровые, поведение в жизни - явно аморальное…
- Все это, Сергей Иванович, так и в то же время не так. - Маясов шагал рядом, сцепив пальцы на пояснице. - Вот вы говорите: нездоровые настроения. Но давайте вдумаемся: что это? Злобствование махрового антисоветчика? Нет же! Юношеская обида на всех и вся в связи с собственными неудачами. Дальше. Аморальное поведение… Интрига с замужней женщиной… Не те слова! Можете поверить, дело здесь гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Это не пошлая связь, не флирт, а любовь - глубокая, настоящая. По крайней мере с его стороны.
Маясов немного помедлил и закончил:
- Короче говоря, у вас нет оснований увольнять парня. Особенно если учесть, что в лаборатории, кажется, штатных сокращений не намечается.
- Ну, это, Владимир Петрович, позвольте мне знать! - возразил Андронов. - Если нет штатных сокращений в лаборатории, то они есть на других участках. И я не считаю правильным увольнять хороших работников, честных советских людей, а таких, как Савелов, оставлять на заводе.
- Почему, разрешите уточнить?
- Да потому, что этот стихоплет не внушает доверия. - Андронов вдруг остановился, взял Маясова за пуговицу пиджака. - Логики не вижу в ваших рассуждениях, дорогуша.
- Что вы хотите этим сказать?
- Вспомните, когда мы с вами зимой у меня в кабинете толковали по поводу ликвидации Шепелевской перевалочной базы и о строительстве этой ветки, вы мне рьяно доказывали, как необходима широкая предупредительная, так сказать, профилактическая работа на предприятиях, подобных моему заводу. А прошло каких-нибудь пять-шесть месяцев, и вы берете под защиту человека, скомпрометировавшего себя, считаете, что он может работать на важном оборонном объекте.
- Стреляете мимо цели: бдительность и огульная подозрительность вещи разные. Если говорить без обиняков, вы хотите перестраховаться: а вдруг что случится? С меня, мол, спросят, с директора.
Андронов перестал улыбаться.
- Да, я директор и не хочу рисковать репутацией вверенного мне завода. К тому же я не могу взять в толк вашу амбицию: Савелова не репрессируют, не наказывают, мы его просто увольняем по сокращению штатов. Что же в этом страшного?
- Страшно то, что это произвол! - резко сказал Маясов. - Кстати, стоило бы вам знать, что из-за контрактуры пальцев правой руки парень не может работать по своей специальности слесарем-ремонтником.
- Пусть идет в парикмахеры, - усмехнулся Андронов.
"У нас уже один уходил в парикмахеры", - хотел сказать Маясов, имея в виду Никольчука, но вместо этого спросил:
- Это ваше окончательное решение?
- Приказ об увольнении подписан.
- Что ж… В таком случае можно считать нашу приятную беседу законченной… Но имейте в виду: я буду ставить этот вопрос в партийном порядке.
- Это ваше право, - сказал Андронов.
Говорить им было больше не о чем. И они, сухо попрощавшись, разошлись каждый к своей машине.
3
Маясов не так бы расстраивался, знай он о разговоре, который произошел чуть позже в тот же день между Андроновым и секретарем парткома Семеном Семеновичем Котельниковым.
Они сидели в комнате парткома. Попыхивая трубкой, Котельников долго молчал. Потом вдруг сказал задумчиво:
- Ничто так не сбрасывает человека обратно в яму, как недоверие…
Андронов прошелся по комнате.
- А вы не думаете, Семен Семенович, что народ нас может неправильно понять, и этот Савелов героем еще прослывет: взял, мол, верх над директором! Он уже набил себе руку на антидиректорских пасквилях.
- Это вы насчет карикатуры и стихов о клубе?
- Допустим.
- То, Сергей Иванович, если говорить начистоту, тоже была критика. Хотя по форме, быть может, и уродливая…
Андронов тяжело опустился в кресло у стола, подпер ладонью тугую, гладко выбритую щеку. Он никак не ожидал, что вся эта история с лаборантом получит столь шумный резонанс. Очень нескладно вышло.
Котельников - человек в высшей степени решительный, и "принципиальничать" с ним не так-то просто, да и небезопасно для директорского авторитета. Разумнее всего закончить эту заваруху мирно, без шума, без обнаженных шпаг.
И, как бы подытоживая свои раздумья, перед уходом из парткома на совещание с начальниками цехов Андронов сказал:
- Что ж, придется это дело переиграть.
- Что именно "переиграть"?
- Приказ директорский, вот что…
Когда за Андроновым закрылась дверь, Котельников, насупив седоватые брови, подошел к окну. Ему не понравилось словцо, вырвавшееся у директора: "переиграть". Будто речь идет о пустяке каком-то. Нет, уж если ты решил, то до конца отстаивай свою правоту, доказывай, а если потребуется - в драку лезь. А то "переиграть"…
Вернувшись к столу, он снял телефонную трубку:
- Лабораторию! Анохина.
Через несколько минут в трубке послышался запальчивый юношеский голос:
- Анохин на проводе.
- Костя, я к тебе опять о Савелове… Что с ним делать-то будем?
- Так вы же, Семен Семенович, правильно предложили, поскольку он не комсомолец, обсудить его на молодежном собрании, - затараторил Костя. - Будет сделано! Пропесочим по седьмому разряду…
- Погоди, "пропесочим"! И откуда только у тебя слова такие. Ведь ты теперь комсорг цеха… Давай-ка вот что: приходи ко мне, посоветуемся, как лучше провести это собрание.
ГЛАВА V
Серебряный портсигар
1
Андрейку Чубатова застал на улице дождь, настоящий ливень. Мальчишка спрятался под карниз дома. Там он стоял долго. А дождь все лил, хлестал сверху упругими струями.
От нечего делать Андрейка оглядывал по-утреннему малолюдную площадь. К соседнему дому, где находилась лучшая в областном центре гостиница "Восток", подъехал большой желтолобый автобус. Едва он остановился, из дверей дома с веселым шумом начали выскакивать люди и под дождем бежать наперегонки, стараясь поскорее попасть в сухое, теплое нутро машины.
Во время этой толчеи из кармана у одного из бегущих вдруг вывалилось что-то блестящее и, мягко звякнув, упало на мокрую мостовую, рядом с колесом автобуса. Андрейка крикнул: "Эй, дядя!" Но дверцы уже захлопнулись, и автобус тронулся.
Прикрыв голову от дождя продуктовой сумкой, Андрейка быстро подбежал к блестящему предмету, схватил его и тут же вернулся под карниз дома. Предмет оказался обыкновенным портсигаром. Андрейка попробовал открыть его, но ничего не получилось. Наверное, замок сломался.
Дождь перестал сразу, как будто кто-то обрезал его ножницами. Андрейка сбегал в магазин, купил колбасы и сыру, как велела мать, и вернулся домой.
Мать была на кухне, а отец и его родственник - усатый дед Федор, говоривший на "о" сидели в большой комнате и разговаривали. Вспоминали о своей совместной работе на механическом заводе. Они почти всегда об этом говорили, когда дед Федор приезжал к ним из Ченска. Иногда, при настроении, старик рассказывал, как воевал с фашистами на фронте, про партизан в Ченских лесах. А однажды даже показал Андрейке орден Славы и четыре медали, которыми был награжден на войне.
За завтраком, когда стали пить чай, Андрейка рассказал о своей находке. Отец взял у него портсигар, повертел в руках, пытаясь открыть, но безуспешно. Портсигар перешел к гостю.
- Добрая вещица, - сказал он, взвесив его на ладони. - И, по-моему, серебряный.
Надев очки, он стал внимательно рассматривать выпуклое изображение орла на крышке. Потом вдруг надавил большим пальцем на орлиный глаз, и, к удивлению Андрейки, портсигар открылся.
- Эге! - сказал отец. - Штучка-то с секретом.
Он хотел взять портсигар, чтобы разглядеть занятный замочек, но старик рассеянно отвел его руку, не отрывая взгляда от серебряной крышки.
- Обожди, Антон, обожди…
Андрейка подумал, что, наверно, дед Федор обнаружил в портсигаре какие-то необыкновенные папиросы или сигареты, и, пренебрегая приличиями, шмыгнул к гостю за спину, засопел у него над ухом.
Однако ничего особенного он не увидел. Туго прижатые ажурной серебряной сеткой в портсигаре лежали четыре простых сигареты. Одна из них была порвана на конце, и табак из нее выкрошился. Впрочем, старик смотрел не на сигареты. Они его, кажется, совсем не интересовали. Проследив за его взглядом, Андрейка определил, что гость разглядывает гравировку в левом углу внутренней стороны крышки - две заглавные прописные буквы "АБ".
Наконец дед Федор захлопнул портсигар.
- Интересная находка, - сказал отец.
- Еще какая, Антоша… - пробурчал старик. - Пойдем-ка лучше покурим.
- Сперва чаю напьемся.
- Ты пей, а я пойду покурю…
Андрейка увидел: когда дед Федор отодвигал стакан с чаем, его пальцы слегка дрожали. Отец тоже не стал пить чай и вышел вслед за стариком в смежную комнату.
После завтрака Андрейка начал собираться на занятия авиамодельного кружка в Дом пионеров. И тут отец позвал его.
- Припомни, сынок, как выглядел человек, который уронил портсигар?
Андрейка пожал плечами:
- Лица я не заметил.
- Ну, а как он был одет?
- Ну, как… В плаще… И на плечах эти, как их…
- Погончики?
- Да. Только не военные.
- Понимаю… А цвет плаща?
- Серый… Немножко зеленоватый…
Отец нахмурился и сказал:
- Ты вот что… Собирайся, с нами пойдешь.
- Куда?
- Покажешь, где нашел.
- Мне же некогда.
- "Некогда, некогда"… - в сердцах передразнил отец. - Ты знаешь, чей портсигар нашел? - Он хотел что-то добавить, но передумал, шлепнул сына легонько по плечу. - Одним словом, проводи нас!
Дед Федор посмотрел на Андрейку ласково.
- Мне, малец, тоже недосуг, я ведь приехал к вам сюда, в областную столицу, на денек, могилку старухи своей оправить. А вот видишь, приходится отложить пока.
- Да я ничего, - сдался Андрейка. - Пошли…
У подъезда гостиницы "Восток", на том месте, где Андрейка поднял портсигар, они постояли немного. Отец прикидывал что-то, оглядывая площадь, потом сказал:
- А ну-ка, зайдем.
В просторном гостиничном вестибюле пол был выложен кафельными плитками. Антон Чубатов крупно прошагал по ним к столику дежурного администратора.
- Будьте добры, в каком номере остановился Букреев?
Полная блондинка лениво заглянула в список.
- Такой не значится.
- Как не значится?! - с досадой переспросил Антон. - Ну, а проживал он в гостинице, скажем, вчера или на прошлой неделе?
Дежурная покопалась в бумагах.
- Нет, не значится.
- Спасибо, - разочарованно пробасил Чубатов и подошел к деду Федору. - С этой дремотной каши не сваришь! Пойду я, пожалуй, к самому директору…
Минут через десять он вернулся. И сразу же все трое вышли на улицу. Только там Чубатов заговорил:
- В общем Букреев в гостинице не проживал. - Размяв в пальцах папиросу, он закурил. - Хотя почему этот прохвост должен писаться Букреевым? Почему он не может скрываться под чужой фамилией?
- Полный резон, - согласился дед Федор.
- Но это еще не все, - продолжал Чубатов. - Сегодня утром действительно к гостинице подъезжал автобус. И даже не один, а два. С интервалом в пятнадцать минут.
- И кто же на них поехал? И куда?
- В обоих были участники художественной самодеятельности. Приезжали сюда на областной смотр.. Один автобус пошел до станции Узловая, а другой - к вам, в Ченск.
- Дело осложняется, - проворчал старик. - Похоже, одним нам тут не разобраться…
2
Бег времени всесилен и неудержим. Каждый день, сменяя день минувший, приносит новые заботы и волнения.
Во вторник утром Маясов вызвал лейтенанта Зубкова и сказал:
- Для вас есть новое задание…
И объяснил, что вчера в отдел приходил слесарь экспериментального химзавода Смолин - принес найденный на улице областного центра уникальный портсигар, который когда-то принадлежал изменнику Родины, гитлеровскому карателю Букрееву. Надо выяснить все обстоятельства и начать розыск Букреева.
Лейтенант внимательно выслушал начальника и ничего не сказал.
- Вам понятно, что от нас требуется?
- Так точно, товарищ майор.
Маясов уловил, что это привычное "так точно" было произнесено без всякого энтузиазма.
Ответ не понравился Маясову. Он подумал, что лейтенант, видимо чувствуя вину за недавнюю оплошность по делу Савелова, воспринял новое задание как некую воспитательную меру со стороны начальника. Работа по розыску бывших карателей и вообще преступников военного времени считалась среди сотрудников не особенно желательной: возни много, а результаты, даже при удачном исходе розыска, не доставляли профессионального удовлетворения. Для настоящего контрразведчика (которым в душе не мог не считать себя лейтенант) куда интереснее было заниматься действующими шпионами, чем ворошить архивы, искать очевидцев и свидетелей преступлений, совершенных много лет назад.
Маясов приучал своих сотрудников к тому, что нет дел мелких или неинтересных, что в чекистской работе все важно и все серьезно. Поэтому он решил несколько расшевелить воображение лейтенанта и рассказать ему со слов Смолина предысторию подозрительной находки.
Предыстория эта была такова.
Впервые букреевский портсигар Федор Гаврилович Смолин увидел в партизанском лагере. Этот лагерь отряд готовил на зиму в районе урочища Кленовый яр.
В тот погожий октябрьский день они копали траншею. Пошабашили на перекур. Смолин с цигаркой в зубах лежал под кустом, следил за полетом переливчатых паутинок в прозрачном воздухе. Внезапно знакомый голос вывел его из ленивого оцепенения:
- Федор, поди-ко!
Смолин поднялся, застегнул телогрейку и, прошуршав сапогами по белесой траве, подошел к своему младшему брату. Он сидел на покрытом свежим дерном бруствере. Рядом курил партизан из второй роты Букреев. Смолин немного знал его: на прошлой неделе вместе рубили в лесу слеги для землянок.
- Гляди-ко… - Братишка подал Федору мягко блеснувший на солнце тяжелый серебряный портсигар. - С секретом, и воды никакой не боится! - И тут же с досадой посетовал: - Торгую вот у него, а он упирается.
Букреев почесал в округло подстриженной бороде.
- Сказано тебе, эта вещь фамильная, не для продажи…
На том разговор и кончился.
Еще раз судьба свела Федора Гавриловича с хозяином редкостного портсигара при обстоятельствах исключительных: во время боя с карателями, напавшими на отрядный лагерь.
Это случилось на рассвете. Смолин проснулся от взрыва мины. Рвануло где-то поблизости у землянки. С потолка посыпалась сухая глина. Висевшие на стене ходики упали.
Федор Гаврилович выбежал наверх. Партизаны, кое-как одетые, а кто и просто в одном исподнем и босиком, как могли отбивались от немцев. Выстрелы раздавались редко: в ход были пущены штыки, приклады и кулаки.
Бой был неравный. Партизаны начали отступать. Смолин с братом прикрывали отход отряда, перебегая со своим "максимом" от одной позиции к другой, расстреливая наседавших гитлеровцев короткими очередями.
После одной из перебежек, упав в неглубокую воронку от мины, Федор Гаврилович установил пулемет, привычно протянул руку за лентой. Но брат замешкался: патронная коробка не открывалась.
Смолин хотел закричать на брата, но не закричал - страх сдавил сердце и лишил голоса: справа, из кустов, вдруг выметнулась группа немцев и устремилась к замолкшему пулемету.
Не спуская с них напряженного взгляда, Федор Гаврилович онемело лежал с протянутой к брату рукой. Брат, плача и матерясь, обдирая пальцы и обламывая до крови ногти, пытался открыть патронную коробку. Уже различимы стали лица солдат, одетых в темно-зеленые шинели с оловянными пряжками ремней. Впереди, потрясая пистолетом, бежал сухопарый длинный унтер. Его лицо, небольшая борода, характерный наклон головы показались Смолину страшно знакомыми…