* * *
Минула неделя. Обычная фронтовая неделя с почти ежедневными вылетами, неизбежными потерями, мимолетными радостями и дикой, выматывающей до предела усталостью.
Однажды утром, после завтрака, Григория вызвали к командиру полка.
- Вот что, сержант, нужно слетать на разведку, - не стал ходить вокруг да около майор. - Пойдешь один. В бой не ввязываться. Разведаешь расположение войск противника вот в этом районе, - показал Хромов самодельной деревянной указкой на большой карте, прикрепленной на стене, один из участков фронта. - На твой самолет сейчас устанавливают фотоаппаратуру. Постарайся привезти хорошие снимки - эта информация очень важна для командования фронта.
Дивин поежился. Лететь днем одному, без прикрытия, в условиях, когда "мессеры" вьются в воздухе, будто разозленный рой? Как-то не прельщает такая перспектива. Черт, и не откажешься - приказ есть приказ. Хромов, однако, заметил его колебания и недовольно спросил:
- Что менжуешься?
- Боюсь, вдруг не справлюсь. Я в одиночку, без ведущего, не летал ни разу.
- Хватит прибедняться, - отрезал комполка, - я от Малахова наслышан, что у тебя память фотографическая, карту района боевых действий с первого раза наизусть запомнил. Было такое?
Экспат нехотя кивнул. Спрашивается, кто тянул его за язык и заставлял демонстрировать свои способности? Не иначе, тот самый пресловутый черт, которого так любят поминать люди.
- Разрешите выполнять?
- Иди.
Покумекав над картой, сержант решил поступить по-умному. Зачем сразу демонстрировать немецким наблюдателям на переднем крае, куда он планирует направиться? Лучше полететь чуть в сторону, а уже во вражеском тылу развернуться и зайти оттуда, откуда его не ждут. В принципе, не самое сложное задание, если бы не превосходство противника в воздухе. Зайдет пара "худых" в хвост - и поминай как звали. Впору следовать примеру некоторых летчиков, которые втыкают в кабину крашеный макет - "пулемет системы Оглоблина" - сбить фрица не собьешь, зато напугаешь. Если повезет… Господи, может, закрепить тот же "дегтярь", протянуть тросик в кабину и при появлении "мессеров" шарахнуть по ним? Точность никакая, но… что-то в этом есть, надо подумать!
- Миша, как аппаратура, не подведет? - экспат придирчиво осмотрел установленный на "Иле" фотоаппарат. На первый взгляд натуральное ведро. Как там его, АФА-ИМ или АФАИ? Хрен редьки не слаще! Механик покосился на командира и неопределенно хмыкнул. - Понятно. Ну тогда от винта?
Над линией фронта его обстреляли. Дивин нарочно вел машину не на бреющем, а примерно на пятистах метрах, чтобы дать возможность фрицам засечь его курс и передать сведения в свой тыл. Когда в небе расцвели белые облачка, Григорий отработанным до автоматизма приемом мгновенно нырнул в шапки разрывов, зная, что "снаряд дважды в одно место не попадает" - наводчик старается исправить свой промах, переносит прицел, и у летчика есть все шансы избежать попадания.
Углубившись на занятую гитлеровцами территорию, экспат сверился с картой, закрепленной на левом колене специальным ремешком, и плавно потянул ручку влево. Пора менять курс. А заодно и снизиться. Если наземный пост наблюдения немцев вызовет истребители, то лучше не маячить у них перед глазами, а спрятаться на фоне леса. Не каждый сможет заметить выкрашенный в защитный цвет самолет, который "лег на живот".
К нужному району Дивин подкрался, как и планировал, со стороны вражеского тыла. Набрал необходимую высоту и, выдохнув, лег на боевой курс, начав съемку. Поехали! Теперь самое главное - это вести "Ил" ровно-ровно, как по ниточке, тогда кадры получатся что надо и не смажутся. Вот только противник вряд ли будет столь любезен, что просто будет наблюдать за ним, не предпринимая никаких попыток сбить нахального разведчика.
И точно, прошло всего ничего, а фашисты определились с принадлежностью одинокого самолета и открыли по нему бешеную стрельбу. О, нет, как не вовремя!
Сержант закусил губу. Зверь, сидящий внутри, рвался наружу, чтобы перехватить управление и покарать никчемных людишек, посмевших поднять на него руку. Экспат прилагал неимоверные усилия для того, чтобы удержать взбешенного мантиса. Неужели вторая натура всегда будет проявлять себя в самый неподходящий момент? С чего вдруг вообще такая реакция - после окончательной инициации вроде бы удавалось держать все под контролем, летал не раз на задания - все было в порядке. Вопрос…
Удивительно, но пока Григорий боролся сам с собой, часы на приборной доске бесстрастно отсчитали положенное количество оборотов. А, значит, можно выключать фотоаппарат и уносить ноги пока цел. Ага, пять раз!
Дивин нажал нужную кнопку, свалил машину в пике и с наслаждением откинул предохранительные колпачки с гашеток. Плевать на запреты - душа настоятельно требовала немедленно отомстить за пережитые мгновения бессильного страха. Сержант приник к "наморднику" прицела, поймал в него плюющиеся огнем зенитные орудия и с наслаждением полоснул по ним длинной очередью.
- Что, не нравится?! Получайте, гады!
Уф, прям полегчало как-то сразу. Экспат довольно засмеялся, перевел штурмовик в горизонтальный полет и заложил лихой разворот. Пора и честь знать. Бросил привычный взгляд по сторонам. Чисто. Стоп, а это что за ерунда? Плоскости крыльев обильно украшали свежие "розочки" пробитого дюраля. Да, ничего не скажешь, фрицевские зенитчики жуют свой хлебушек недаром. Но машина тянет нормально, так что этот раунд в итоге остался не за ними.
Вот и линия фронта. Сверху изломанные линии траншей, черные кляксы воронок и маленькие жуки танков смотрелись довольно безобидно, но Григорий совсем недавно поползал на пузе по земле-матушке в подобных "декорациях", вдоволь насмотрелся на ад наземных сражений, и воспоминания о пережитом крепко-накрепко засели в его памяти.
Наверное, поэтому он встрепенулся и, не задумываясь, повернул "Ил", когда увидел девятку "Ю-87", медленно ползущих на позиции советских войск. В голове очень кстати всплыла прочитанная недавно статья из фронтовой многотиражки о хитром приеме, который использовал один из коллег-штурмовиков.
Сержант выпустил шасси и прибавил газу, догоняя фашистские пикировщики. Только бы сразу не начали палить, подпустили бы поближе, с надеждой подумал Григорий. По силуэту "Ил-2" немного походил на "лаптежник", а выпущенные шасси еще больше усиливали это сходство.
"Юнкерсы" шли спокойно. Расстояние до них стремительно таяло, а фашисты пока никак не реагировали на неожиданно появившегося "собрата". Хотя, Дивин уже видел это наверняка, вражеские воздушные стрелки замыкающей тройки заметили его. Вот один из них шевельнулся, характерным жестом поднял к горлу руку - сжал ларингофоны, докладывает командиру. С тебя и начнем, дружок.
Экспат шевельнул ручку, поймал в прицел противника и расчетливо дал короткую очередь. Ярко блестящий на солнце фонарь разлетелся брызгами, "лаптежник" резко клюнул носом и пошел книзу. Есть почин, пошла плясать губерния! Сержант торопливо развернул нос "Ильюшина" и от души саданул по другому немцу. Но тот ловко уклонился, и огненные трассы прошли мимо. Опытный, гаденыш!
- Молодец, "горбатый"! - пробился в наушники с земли восторженный крик. Видать, какой-то авианаводчик. - Дай прикурить гадам, помоги пехоте, браток!
Григорий чертыхнулся с досадой - не до тебя, друг! - и устремился в погоню, стремясь вновь загнать размалеванный фюзеляж фашистского аса в перекрестие прицела, забыв обо всем в азарте. И его сразу же наказали за столь опрометчивый поступок. Стрелки дружно открыли по нему огонь, прикрывая своего товарища. Дивину пришлось бросать тяжелую машину из стороны в сторону, но несколько чувствительных ударов он все-таки пропустил. Штурмовик затрясло, кабина наполнилась гарью и дымом. Подбили.
Твою мать! Экспат взвыл от досады. Вот так всегда, на самом интересном месте! А он ведь только-только почувствовал истинное упоение схваткой. Неужели придется прыгать? Хорошо еще, что внизу свои, не придется опять блукать по немецким тылам.
Погодите-ка, сержант шевельнул ручкой и с удивлением понял, что "Ил" по-прежнему слушается его. За эти несколько секунд он оказался в стороне от "юнкерсов", и те перестали обстреливать его, решив, по-видимому, что он уже не представляет никакой угрозы. "Лаптежники" начали выстраиваться в круг. Дивин знал, что сейчас последует: их ведущий спикирует, устремится к земле, завывая сиреной, с плоскостей сорвутся капли бомб, и на головы нашим пехотинцам обрушится смерть. А следом за ним этот трюк повторят и другие крылатые шакалы. Хрен вам, выругался вслух экспат и кинул штурмовик вдогонку за немцами.
Он зашел еще дважды. С остервенением давил на гашетки, а в голове билось: не дать им отбомбиться, не дать! Григорий уже не надеялся попасть и сбить еще один бомбардировщик, но стремился хотя бы сбить гитлеровцам прицел, поколебать их уверенность в себе.
А потом… потом на поле боя появилась шестерка "Яков", срезала с ходу двух "юнкерсов", и те, побросав бомбы куда попало, легли на обратный курс. Советские истребители попытались было добить их, но на помощь пикировщикам подоспели несколько "мессеров", и завязалась ожесточенная схватка.
Дивин уже не видел всего этого. Он упрямо тянул плохо слушающийся управления "Ил" домой, намертво зажав двумя руками ставшую вдруг непослушной ручку управления. Хорошо еще, что удалось сбить пламя резким пикированием. Вывел, правда, над самой землей, но это уже совсем другой вопрос.
Долетел.
Плюхнулся.
Зарулил на стоянку. "Ильюшин", жалобно чихнув напоследок мотором, замер. Сержант снял с головы шлемофон и вытер лицо промокшим насквозь подшлемником. Откинул фонарь и вылез на крыло.
- Ты слезай, слезай, - обманчиво ласково попросил его Хромов, неслышно подошедший к капониру. За спиной у него топтался начштаба и, чуть поодаль, техники. - О задании поговорим, о приказе не ввязываться в бой… Иди сюда, паскудник! - Лицо командира исказила злая гримаса.
И Григорий с тоской понял, что цветы и оркестр явно отменяются.
* * *
В конце мая немцы окончательно отбили наступление советских войск, полностью сняли блокаду со своих частей и пусть и с трудом, но удержали за собой Демянский выступ. Красная Армия хоть и не достигла своих целей, но получила бесценный опыт и готовилась к новым сражениям. Противники собирались с силами.
Полк майора Хромова понес очень большие потери. Из двадцати машин, положенных по штатному расписанию, в строю осталось всего шесть. Да и те требовали серьезного ремонта. И командование решило вывести часть для пополнения и переподготовки. Остатки боевой техники передали в другие части.
- Говорят, в Куйбышев нас отправляют, - вполголоса сообщил всезнающий Рыжков. Поредевший личный состав полка замер в строю перед своими командирами, за спинами которых стоял накрытый красной скатертью стол с коробочками орденов и белеющими прямоугольниками грамот. Майор Хромов как раз произносил торжественную речь, когда Прорва вдруг решил поделиться с товарищами добытой информацией. - Дадут немного отдохнуть, пополнят техникой и людьми, и снова на фронт. Так что радуйтесь, славяне, пока есть такая возможность.
- Замолкни! - Малахов показал исподтишка сержанту кулак. - Нашел время!
Дивин не особо внимательно вслушивался в речь комполка. В принципе, она мало чем отличалась от тех, что звучали в свое время в Империи. Разве что немного иначе расставлены акценты, а так весьма и весьма близко и по смыслу и по духу. Вот с выступлением комиссара дело обстояло иначе. Багдасарян говорил негромко, но очень душевно. И слова сумел подобрать вроде бы обыденные, но очень к месту.
А потом началось награждение отличившихся в боях летчиков и техников. Вручал их у развернутого полкового знамени какой-то незнакомый генерал из штаба фронта. Григорий и к этому отнесся достаточно равнодушно. Нет, он, разумеется, был искренне рад за своих товарищей, но реагировал вяло. Устал, наверное. Перегорел. В этом смысле предстоящая передышка была как нельзя кстати.
Хромов получил орден Ленина. Такой же награды был удостоен и капитан Малахов. Петрухину вручили Красное Знамя. Рыжкову досталась Красная Звезда и еще один треугольник в петлицы. Не обошли орденами и медалями и многих других бойцов и командиров. А вот Дивину…
- Ты только не заводись, Гриша, - комэск смущенно отвел глаза. Летчики сидели в своей избе, выложив на стол немудреную фронтовую закусь - у кого что нашлось в вещмешках - и купленную в поселке в складчину бутыль мутного самогона, - но комиссар сказал, что после всех твоих художеств - и на спецпроверке, и в том разведывательном вылете - комполка лично твои наградные документы и представление на очередное звание порвал. Да еще и ему шею намылил, когда он заступиться попробовал. Но ты не переживай, Багдасарян говорит, что просто надо немного подождать. Батя перебесится, успокоится, и все придет в норму. Ну не будет же майор вечно тебе ордена зажимать. У тебя сколько боевых вылетов?
- Девятнадцать, если ничего не путаю, - равнодушно ответил экспат. - А что?
- Как что? - Малахов всплеснул руками. - Считай, "боевик" ты уже заслужил. Железно! А еще за сбитых фрицев. Представляешь, сразу пару орденов дадут, зуб даю!
- Да ладно, - махнул рукой сержант. - Главное - выжить, а остальное приложится.
- Не скажи, - не согласился с ним капитан. - Разве не здорово явиться домой не просто так, а с заслуженными наградами? Тут тебе и почет, и уважение!
- Домой? - саркастически усмехнулся Григорий. - А вы знаете, где мой дом?
Малахов сконфузился.
- Ох, извини, я позабыл, что ты… в смысле, что у тебя…
- Забыли! - поспешил прийти на помощь командиру Дивин. - Скажите лучше, когда вылетаем?
- Послезавтра, - облегченно улыбнулся комэск. - Сдадим технику, подпишем все необходимые бумажки, и фьюить - на транспортник и в тыл.
- Отлично, - обрадовался экспат, - значит, я завтра с утра успею на рыбалку сгонять. У хозяйки нашей снасти видел, пойду спрошу разрешения их позаимствовать.
- А ты что, разве рыбак? - спросил с удивлением Малахов. - Я за тобой раньше подобного интереса не замечал.
- Да не то чтобы ярый, - смутился Григорий, кляня себя за длинный язык, и принялся лихорадочно выкручиваться, - но пробивается иногда в памяти что-то. Вот всплывало несколько раз, будто сижу с удочками на речке или озере, не скажу точно. Поэтому решил сходить, вдруг окончательно воспоминания вернутся?
- А, тогда ясно, - понятливо кивнул капитан. - Что ж, сходи, развейся. Выпьем? - Он поднял со стола жестяную кружку.
- За Победу! - заорал порядком захмелевший Рыжков, заметивший жест комэска. - А где моя кружка?
- Иди лучше подыши свежим воздухом, - беззлобно засмеялся над ним лейтенант Петрухин. - Проветрись!
- В самом деле, Прорва, ты или закусывай лучше, или завязывай так набираться, - Малахов недовольно дернул щекой. - Мне даром не нужно, чтобы тебя завтра в непотребном виде командование обнаружило. Знай меру!
Рыжков поворчал немного, но подчинился. Встал из-за стола и вышел на улицу, покачиваясь и задевая стены. Экспат залпом жахнул противную теплую жидкость, отдающую сивухой, забросил торопливо в рот кусок вареной картофелины и отправился на хозяйскую половину договариваться насчет удочек.
Но здесь его ждала неудача. Женщина легла спать, и сержант, потоптавшись немного перед плотно закрытой дверью, негромко ругнулся и вышел на улицу перекурить. Постоял чуть-чуть на крыльце, вглядываясь в огромное звездное небо и вдыхая полной грудью свежий воздух, напоенный ароматами молодой травы и листьев, а потом присел на ступеньку рядом c Рыжковым, который благополучно привалился головой к перилам и мирно похрапывал.
Сержант достал папиросу, прикурил и расслабленно замер. Хорошо. Где-то далеко-далеко глухо гремит канонада, со стороны аэродрома доносится едва слышный гул моторов - это летают истребители-ночники. Да, а на "Илах" ночные полеты противопоказаны - выхлопы из движка так ослепляют пилота, что он не может нормально управлять самолетом.
- Гришка, ты? - хрипло вопросил Прорва, неожиданно проснувшись. - Который час?
- Да хрен его знает, - Дивину было откровенно лениво переться в дом за оставленными на кровати наручными часами. - Иди ложись нормально, чего здесь-то дрыхнешь.
- Все путем! - Рыжков попытался подняться, но ноги его совсем не держали, и он плюхнулся обратно. - Дай закурить… и огоньку! - он навалился на плечо экспата и дыхнул перегаром в лицо.
Григорий брезгливо поморщился, отвернулся и попытался отодвинуться.
- Вот ты нажрался, как свинья, - сказал он с досадой, - так будь человеком!
- Что?! - вскинулся вдруг оскорбленно Прорва. - Ты мне поговори еще! Забыл, что я теперь старший сержант, а ты просто сержант? А ну встал, как положено! Ишь, разговорился, мигом о субординации напомню.
- Да успокойся ты, товарищ страшный сержант, - засмеялся Дивин, наблюдая за крохотным алым огоньком на кончике папиросы. - Если хочешь, я тебе даже честь отдам, причем в полном соответствии со всеми требованиями устава. Но только завтра, на трезвую голову. Идет?
Рыжков посопел немного, потом вдруг размахнулся и ударил экспата. Тот смотрел в этот момент в другую сторону и не успел среагировать должным образом. Тяжелый кулак больно врезался ему в ухо с неожиданной силой так, что в голове зашумело, а перед глазами поплыли разноцветные пятна.
- Ты что творишь?! - сержант вскочил на ноги и схватил обидчика за шиворот. - Чего руки распускаешь?
- Пусти, гад! - придушенно захрипел Прорва, пытаясь вырваться. - Пусти!.. Вот тварь горелая!
Последние слова словно ударили Григория током. Темная ярость поднялась изнутри, затопила целиком. Несильно хрустнули кости, изменяя свою форму, темнота привычно уступила место серой дымке, и Дивин, оскалившись, сильно встряхнул человека, точно мешок картошки. Растягивая удовольствие, поднял на вытянутой руке перед собой, сжав его горло клешней так, чтобы не перерубить раньше времени, а потом без особых усилий приблизил к себе вплотную и клацнул страшными жвалами-челюстями у самого носа Прорвы.
Глаза у Рыжкова полезли из орбит. Лицо исказилось, а из горла раздался тоненький, как у поросенка, которого режут, визг.
- И-ииииииииииииииииии!!!
Экспат вздрогнул, приходя в себя. Клешня бессильно разжалась, и человек упал вниз. Покатился по ступенькам, продолжая визжать, вскочил на четвереньки и так понесся к забору прямо через грядки, не разбирая дороги, словно диковинный зверь. Обостренный слух донес до Григория встревоженные возгласы в доме, грохот покатившейся по столу кружки, а потом топот людей, спешащих на улицу.
Сержант сделал несколько шагов в сторону, прячась за густой сиренью, растущей прямо под окнами избы, и торопливо запустил процесс обратной трансформации, ругая себя за несдержанность. Черт, надо что-то придумать побыстрее, а то все пойдет вразнос! Как теперь убедить Рыжкова, что ему все это просто почудилось?