* * *
Сотрудник особого отдела, что проводил спецпроверку, молоденький младший политрук с опухшей щекой, встретил Григория нормально. В измене Родине с порога не обвинял, рукоприкладством не занимался, подписывать ложные показания не заставлял. Спросил анкетные данные, уточнил, когда и при каких обстоятельствах сбили самолет Дивина, мельком поинтересовался, может ли кто-нибудь подтвердить его слова. А потом стал обстоятельно читать показания сержанта с подробным описанием его пребывания на оккупированной территории, задавая время от времени уточняющие вопросы.
Экспат, правда, все время ожидал какого-то подвоха и потому был настороже, взвешивал каждое свое слово. Можно сказать, что подозрительное отношение к особистам было у него в крови еще с времен общения с имперскими контрразведчиками.
Особист, по-видимому, обратил на это внимание. В какой-то момент он отложил в сторону листки с показаниями Григория и "вечную" ручку, положил на стол ладони и недовольно поинтересовался:
- Скажите, Дивин, у вас есть причины скрывать от меня что-то важное? Может быть, вас завербовали гитлеровцы, заслали к нам с заданием от их разведки? Нет? Тогда какого черта, сержант?! Или ты думаешь, мне заняться больше нечем, кроме как вести тут с тобой психологические поединки? - Младший политрук налег грудью на стол и смотрел на летчика с нескрываемым бешенством. - Работы пруд пруди, а он тут выкобенивается передо мной, в молчанку играет! Смотри, Дивин, довыступаешься, я тебе такую резолюцию оформлю, что враз перед строем приговор зачитают и башку дурную продырявят. Понял?
- Понял, - нехотя ответил экспат. - Извините, товарищ младший политрук, больше не повторится.
- Очень на это надеюсь, - особист вдруг схватился за щеку и тихо застонал. - У, вражина!
- Зубы? - осторожно поинтересовался Григорий.
- Они, проклятые, - пожаловался младший политрук. - Застудил, не иначе, болят - спасу нет!
- Так вам к врачу надо, - сочувственно произнес сержант. Ему вдруг стало неудобно за свое поведение. В чем, собственно, виноват этот парнишка, выполняющий свою работу?
- Без тебя знаю, - мгновенно окрысился особист. - Где время для этого найти, если такие, как ты, постоянно ваньку валяют! - Он нервно достал из кармана наброшенной на плечи шинели пачку "Беломора", взял из нее папиросу и щелкнул самодельной зажигалкой. - Покуришь вот, и вроде чуть полегче становится. А потом опять как накатит, спасу нет.
- Можно мне тоже закурить? - попросил Григорий, жадно глядя на папиросы. - Мои-то кончились давно. А от махры горло дерет ужасно, да и кашель страшный. Меня тут пехотинцы угостили, так я чуть не сдох.
- Кури, - младший политрук подвинул к нему пачку.
Сержант взял ее в руки, поднес к лицу и с шумом втянул носом запах.
- Ленинградские. Фабрика имени Урицкого, - с удовлетворением произнес он. - Позвольте зажигалку вашу?.. Спасибо. Как там город, держится?
- Трудно, - тяжело вздохнул особист. - Но стоит, сражается. Недавно вот школы снова заработали. А в конце месяца, говорят, даже футбольный матч проведут, представляешь? - Младший политрук оживился и, казалось, даже забыл про свои болячки. - Вот люди!.. Не то что ты! - вызверился он вдруг с новой силой. - На сотрудничество с органами не идешь, правдивую информацию предоставлять отказываешься. Ох, чует мое сердце, подозрительный ты тип, сержант Дивин!
- Да я…
- Молчать! - особист побагровел. - Надоел хуже пареной редьки. Иди отсюда, чтоб глаза мои тебя больше не видели!
В полк сержант попал спустя неделю после того, как перешел линию фронта. На родной аэродром, где разместился 586-й ШАП, его подбросила попутная полуторка. И первым из знакомых, кто попался ему на глаза, оказался Рыжков.
- Гришка, черт, живой! - вихрем налетел он на несколько ошарашенного такой бурей эмоций экспата. - А мы уже похоронили тебя. Думали, немцы тебя схватили и шлепнули. Это ведь я тогда тебя прикрывал, когда ты на брюхо плюхнулся, видел?
- Отпусти, медведь, задушишь, - отбивался от товарища Дивин. - Хрен им, фрицам этим. Я от них в лесу укрылся. Пробовали погоню за мной организовать, но я отбился и ушел. Даже нескольких эсэсманов из "Мертвой головы" грохнул, - похвастался Григорий.
- Врешь! - не поверил Рыжков. - Это ж зверюги еще те!
- Да я тоже не пальцем деланный, - ухмыльнулся экспат. - Ладно, расскажи лучше, как вы тут?
Прорва сразу погрустнел.
- Трудно. Мы-то еще ничего, так втроем и летаем - комэск, Петрухин и я. Первую эскадрилью здорово пощипали - у них всего четверо "стариков" осталось. На днях, правда, пополнение прибыло, по три летчика в каждую из эскадрилий, но им еще учиться и учиться. Да и с машинами напряг. Механики колдуют, по окрестностям рыскают, со сбитых машин запчасти снимают.
- А ты, значит, у нас теперь весь из себя такой прям ветеран, - с ехидцей подковырнул приятеля Григорий.
- Ну, ветеран не ветеран, а восемь боевых вылетов имеется, - не на шутку обиделся Рыжков. - Еще два, и обещали к награде представить.
- Ладно, не обижайся, - примирительно сказал Дивин. - Ты куда сейчас?
- Известно куда, на ужин.
- Ага, понял. Я к Бате, доложусь, а потом тоже в столовую, - решил сержант. - Наших там предупреди.
- Не учи ученого, - сухо ответил Рыжков, еще, по-видимому, обижаясь на подколку. - Иди, вон как раз Хромов куда-то с Багдасаряном направились.
Григорий повернулся. Командир полка и правда шел вместе с комиссаром, что-то возбужденно объясняя тому. Дивин махнул товарищу и резво припустил вслед за ними.
- Ну вот скажи, сержант, в кого ты такой? - Хромов смотрел на замершего перед ним по стойке смирно экспата с болезненным любопытством. - На кой черт ты на спецпроверке выделывался? Знаешь, что в сопроводительных документах особисты написали?
- Не могу знать, товарищ майор!
- Дурень ты, дурень, - комполка расстроенно покачал головой. - А мы тебя за того сбитого "мессера" к ордену представили, старшего сержанта хотели дать, а ты вон как все повернул. На ровном месте умудрился обгадиться. Придется теперь к комдиву ехать, просить, чтоб он за тебя словечко замолвил. Бои идут страшные, каждый подготовленный летчик буквально на вес золота. В полку каждый день потери. Пополнение присылают едва обученное, им до боевого вылета, как отсюда до Китая раком. Вот объясни мне, зачем было нарываться на скандал с особым отделом? Что молчишь, язык проглотил?!
- Николай Дмириевич, а, может, мы ему задание какое-нибудь потруднее поручим? - вмешался в разговор молчавший до сих пор комиссар. - Предоставим, так сказать, возможность доказать делом, что он настоящий советский летчик. А что, результата командование требует, а обученных пилотов раз-два и обчелся.
- А что, это мысль! - оживился Хромов, зловеще улыбаясь и поглядывая на сержанта с нехорошим блеском в глазах. - У нас на завтра вылет на штурмовку немецкого аэродрома планируется - чуть ли не вся дивизия пойдет, вот и пошлем заодно со всеми и провинившегося. Ты как, Дивин, готов к полетам?
- Готов, товарищ командир!
- Вот и славно, на том и порешим. И попробуй мне только завтра хоть самую капельку напортачить, я тебя собственноручно под трибунал закатаю. Понял? - майор потряс кулаком перед лицом экспата. - Свободен!
Выйдя из просторной землянки комполка, Григорий перевел дух. Надо же, штурмовка аэродрома! Старожилы рассказывали, что из всех возможных заданий это, пожалуй, самое трудное. Да там у фрицев прикрытие такое, что мама не горюй! И зенитки в несколько эшелонов, и "мессеры" постоянно висят - хрен прорвешься.
Интересно, что за гадость про него особист написал, что Батя так взъелся? А, не все ли равно - неизвестно, удастся ли завтра в живых остаться.
- Вот он, я же говорил! - вывел его из тяжелых раздумий чей-то радостный крик. - Смотрите, какой угрюмый, не иначе фитиль Батя вставил!
Григорий обернулся. К нему подходили комэск Малахов, лейтенант Петрухин и техник Свичкарь. А чуть впереди несся возбужденный Рыжков. Экспат вдруг с удивлением отметил, что очень рад им. Неужели эти люди стали ему настолько близки? А ведь и правда, ответил он сам себе на этот вопрос. Может быть, дело еще не дошло до той степени доверия, что присутствовала в его отношениях с друзьями, оставшимися где-то там, в далекой Империи, но, несомненно, нынешние боевые товарищи для него совсем не безразличны. Парадоксально, но факт!
Дивин вдруг почувствовал, как в душе шевельнулось какое-то теплое чувство, словно там все еще находился тот подобранный на нейтралке котенок. И экспат с радостной улыбкой пошел навстречу летчикам, решительно выкинув из головы все тяжелые мысли, пожалев лишь вскользь, что оставил забавного зверька пехотинцам.
* * *
На следующий день Григорий поднялся первым. Вышел из избы на улицу, по-быстрому добежал до деревянного домика с сердечком на двери. Потом энергично размялся, выполнив комплекс простейших упражнений, а затем, отфыркиваясь, словно большой тюлень, долго плескался у рукомойника, скинув нательную рубаху.
Малахов вышел на шум, зябко поеживаясь. На щеке у него отпечатался след от наволочки.
- И чего тебе не спится-то? - комэск неодобрительно поглядел на сержанта, вытянул из кармана бриджей пачку папирос, закурил и сладко зажмурился. - Первая - она завсегда самая сладкая! Кстати, Гришка, не забыл, сегодня парами полетим, а не тройками? Ты у Петрухина ведомым, я - с Прорвой. Желторотиков не берем.
- Да, я помню. - Экспат растерся насухо полотенцем и пошел к дому, не надев рубаху. - Товарищ капитан, я вчера на аэродроме "Ил" из соседней дивизии видел, они на нем место для стрелка сварганили. А у нас так не планируют начать делать? Реально ведь жопа, когда "месс" сзади заходит!
Комэск сплюнул.
- Видел я их самоделку. Барахло. Только машину уродовать. Не боись, говорят, скоро нормальные двухместные штурмовики начнут выпускать.
- Дожить бы до них, - с грустью сказал Григорий.
- Ты мне эти разговорчики упаднические брось! - вскинулся Малахов. - И доживем, и Берлин еще под крылом увидим. Иди остальных буди, собираться нужно.
- Как погодка, война будет? - высунулся из дома заспанный Прорва.
- Хорошая погода, - скривился капитан. - Подъем, лежебоки.
До аэродрома добрались на специальном автобусе. Старенькую машину нещадно трясло на ухабах, в салоне нестерпимо воняло бензином, и у Григория жутко разболелась голова. В столовой он заметил санитарку, что-то весело обсуждающую с двумя официантками, и подошел к ней. При его приближении девушки примолкли и выжидательно уставились на него.
- Сестричка, у тебя от головной боли ничего нету?
Санитарка скорчила недовольную гримасу.
- Что я, по-твоему, с собой лекарства таскать должна? Зайди после завтрака в медпункт, выдам что-нибудь, - неожиданно грубо ответила она опешившему экспату.
- Перестань, Лидка, - вступилась за Дивина одна из официанток, миловидная чернобровая толстушка с ямочками на щеках, - парню в бой сейчас идти. Вы садитесь кушать, товарищ сержант, я сейчас вам аспирин принесу, у меня есть.
- Спасибо, - поблагодарил Григорий, повернулся и пошел к столу, где расположились летчики его эскадрильи.
- Господи, ну и страшилище! - услышал он вдруг за спиной. - И зачем только его в полку оставили - каждый раз, когда рожу его вижу, так в дрожь бросает!
Сержант вздрогнул. За последнее время он уже как-то свыкся со своим обезображенным лицом, но все равно каждый раз, когда замечал, как реагируют на его уродство окружающие, накатывала бессильная злость на невозможность что-либо изменить. И вот что прикажете сейчас делать - повернуться и устроить скандал? Дивин замедлил шаг, но исполнить свое намерение не успел. Потому что та самая чернявая официантка вдруг сказала каким-то неживым голосом:
- Вот что, подруженька, вякнешь еще раз что-нибудь подобное, я тебе сама глаза выцарапаю! Этот летчик воюет, пока ты перед командирами задницей крутишь! И на лице его отметины немец огнем оставил, а не как ухажеры тебе засосы после блядок! У, стерва!
- Тая, ты чего? Чего взъелась-то? - испуганно пискнула вторая официантка.
- А ничего! - отрезала та. - Эти ребята каждый день на смерть уходят, скольких уже нет, и не дело насмехаться над ними.
Экспат почувствовал, как распрямляется в душе заведенная до отказа пружина гнева. Надо же, какая хорошая девушка. Как там ее подруга называла - Тая вроде?
- Гришка! - вернул его в реальный мир насмешливый голос Петрухина. - Да очнись ты, смотри, сейчас лавку свернешь, черт здоровенный!
Дивин смущенно улыбнулся хохочущим товарищам и уселся за стол рядом с ними.
Взлетели восьмеркой. По плану должна была идти девятка, - все опытные летчики плюс командир полка, - но у одного из штурмовиков первой эскадрильи обрезал мотор, и он остался на земле.
До цели шли под кромкой не очень густых облаков на высоте в двести метров. Километра за три до линии фронта дымка рассеялась, "Илы" перешли на бреющий, и к ним присоединилась шестерка "Яков". Хотелось бы, конечно, чтобы истребительное прикрытие было побольше, но на постановке задачи Хромов объявил, что два других полка их дивизии срочно перенацелили по заявке наземных войск и штурмовать аэродром придется самим. Соответственно, урезали и прикрытие.
- Напрасно старушка ждет сына домой, в реглане с двумя "кубарями", - тихо пропел строчку из переделанной на авиационный лад известной песенки Прорва, услыхав нерадостное известие. - Сожрут нас, братцы.
- Ты мне покаркай еще! - вызверился комэск. - Илья-пророк выискался. Может, нам, наоборот, это только на руку будет - тихой сапой подкрадемся, отработаем и уйдем.
Линию фронта проскочили все так же на бреющем. "Яки" шли гораздо выше, прикрывая от возможной атаки вражеских истребителей сверху. Но пока все было тихо. Под крылом совсем близко проносились верхушки деревьев, похожие на огромное полчище копейщиков, задравших к небу свое оружие.
- Внимание, - услыхал вдруг Григорий напряженный голос Хромова в наушниках, - слева три транспортных "юнкерса". Все пристраиваемся к ним. Никому не стрелять! "Маленькие", слышите меня, ни в коем случае не атаковать фрицев!
Дивин пригляделся. Картинка послушно приблизилась, детали укрупнились, словно он смотрел в бинокль. Долго так делать пока что не получалось, но Григорий тренировался. Чуть вдалеке от них и в самом деле плыли над лесом так же низко, как и они сами, три камуфлированные туши "Ю-52". Экспат знал, что именно эти самолеты доставляют припасы и снаряжение окруженным немцам. Собственно, их целью на аэродроме тоже являлись как раз эти транспортники. Обычно они летали ночью, и к утру их скапливалось там порядочное количество.
Сержант мгновенно понял замысел майора. Командир решил подойти к аэродрому, сев на хвост "юнкерсам", и использовать их как живой щит, чтобы избежать огня зениток. Что ж, грамотно, вполне может сработать.
Пилоты "Ю-52" заметили крадущиеся за ними советские штурмовики и постарались прибавить газу. Их ведущий начал понемногу набирать высоту, пытаясь, по-видимому, показать преследователей своим зенитчикам.
- А, чтоб тебя! - недовольно ругнулся Батя. - "Горбатые", прижимаемся к фрицам и атакуем. Я бью правого. Малахов - лупи левого. Остальные идут следом. Смотрите по сторонам и не зевайте!
"Ил" комполка рванулся в погоню за немцами. Вести бой на бреющем очень сложно, но майор умело зашел в хвост "юнкерсу" и, не обращая внимания на ожесточенный огонь его стрелков, врезал по фрицу из пушек. Но тот продолжал лететь как ни в чем не бывало, хотя из его крыла и посыпались вниз куски обшивки.
Тем временем Малахов насел на другого фашиста. Вместе с Прорвой он поочередно обстреливал транспортник, стараясь первым делом убить стрелка, а уже потом спокойно разобраться с пилотом.
Но оба атакованных фрица продолжали лететь как заколдованные. Экспат немного забеспокоился - судя по карте, вот-вот должен был появиться немецкий аэродром. И в этот момент "юнкерс", по которому лупил Хромов, вдруг вспыхнул, как свеча, резко пошел вниз и врезался в лес, прокладывая своей тушей нехилую просеку. А следом завалился на правое крыло и рухнул и левый ведомый "Ю-52".
Штурмовики догнали последнего немца и пристроились к нему с боков, зажимая в клещи. Сержант хорошо видел, как мечется в своей открытой турели стрелок, поливая советские самолеты. Но Хромов огрызнулся короткой прицельной очередью, и человек пропал, а ствол пулемета нелепо задрался кверху.
- Работаем! - звенящим голосом скомандовал Батя.
"Ильюшины" синхронно выполнили энергичную горку и зашли в атаку на аэродром. Зенитная артиллерия немцев молчала, опасаясь попасть по своему, и штурмовики сполна воспользовались их заминкой. Они дружно вывалили на ангары и самолетные стоянки бомбы и эрэсы. Внизу разом полыхнули как минимум четыре транспортника, а на месте одного из строений вдруг вспух огненный клубок и во все стороны полетели какие-то обломки.
Григорий держался справа от ведущего. Освободившись от бомб и реактивных снарядов, они развернулись для второго захода, следуя за другими "Илами", и дружно ударили из пушек и пулеметов по гитлеровцам, усиливая хаос и разрушения на аэродроме.
Экспат с удивлением заметил, что последний из "юнкерсов", который они преследовали, заходит на посадку. То ли у пилота окончательно съехала крыша, то ли он видел что-то, чего не видел Дивин, но "Ю-52" быстро снижался. Не желая упускать столь удобный момент, сержант слегка довернул нос своего самолета и нажал на гашетки.
Немец резко клюнул носом и воткнулся во взлетную полосу, покатился по ней, разламываясь на куски. И тут же по штурмовикам открыли огонь зенитки. Воздух мгновенно наполнился огненными трассами от "эрликонов". Но "Илы" уже проскочили их и стремительно удалялись прочь.
Григорий перевел дух. Надо же, прошло всего несколько минут, а уже столько всего случилось. И гимнастерка на спине мокрая, хоть выжимай.
- Молодцы, "горбатые", хорошо поработали! - раздался в наушниках незнакомый голос. Должно быть, говорил командир истребителей. - Подтверждаю уничтожение минимум десяти самолетов.
- Добро! - лаконично отозвался Хромов. И после небольшой паузы устало добавил: - Домой, ребятки.