Ничего не вышло. Танк содрогнулся, я ударился лбом о внутреннее кольцо командирской башенки. Рассек надбровье, лицо залила кровь. "Тигр" начал крутиться вокруг своей оси на одной гусенице, завоняло дымом, двигатель издавал скрежещуще-стенающий звук вместо привычного невозмутимого урчания. Посыпались искры.
Все ясно: повреждены моторное отделение и ходовая. Будем медлить - сгорим!
- Экипажу покинуть машину! - взревел я. Щелкнул замочком люка, выдвинул его в сторону, высунулся. Точно, двигатель горит! - Быстрее, быстрее!
Выскочил, спрыгнул с борта на траву, проследил за тем, как остальные покинули машину - слава богу, все живы!
- Ложись! К лесу! Ползком!
Окружающая картина удручала. Первая рота была полностью уничтожена - кругом горящие танки и самоходки, от некоторых остались лишь обломки. Только человек с богатым воображением смог бы понять, что перед ним - остов "Пантеры" или "Хетцера". Полосы дыма, запах гари и раскаленного металла, рев пламени.
- Поздно, герр оберст-лейтенант, - Швайгер, наводчик, потянул меня за рукав. - Русские…
В десяти метрах от нас стояли с десяток пехотинцев, вооруженных автоматами. Выгоревшая буро-зеленая форма, перепачканные глиной шинели, мягкие защитные погоны. За ними другие, подальше. На краю аэродрома - шесть или семь танков ИС-2 и грузовики.
Ну что ж…
Я выпрямился и поднял руки. Швайгер сделал то же самое.
Подошли два офицера, один в звании майора, седой и со шрамом на лице. На погонах знаки различия танкиста. Второй совсем молодой, в круглых очках. Солдаты остались позади, но оружие не опустили.
- Майор Седов, - откозырял русский майор. По-немецки он говорил сносно, акцент напоминал чешский. - Господин подполковник, сдайте оружие.
Я вынул пистолет из кобуры и отдал его очкастому. Лейтенант выглядел и смущенным, и заинтересованным одновременно. Вероятно, недавно на фронте. Он дал мне свой носовой платок - утереть кровь с лица.
- Ваше имя, звание?
Я назвался. Майор был сух, но вежлив. Сообщил, что мы взяты в плен одной из частей третьей гвардейской танковой армии Первого Украинского фронта. Вскоре нас отправят в тыл.
- Кстати, господин подполковник, - сказал вдруг Седов. - Прошлой ночью Адольф Гитлер покончил с собой, об этом объявило берлинское радио…
Тогда я счел, что это ложь и пропаганда.
Нас усадили на травку под соснами, других пленных приводили на этот же охраняемый автоматчиками участок. Из всей роты уцелели тридцать два человека: те, кто успел выбраться из разбитых танков, и немногие пехотинцы. Капитан Готтов сгорел в своем "Тигре" вместе со всем экипажем.
На летном поле по-прежнему стояли два танка-гиганта, вокруг них суетились русские - подъехали несколько "Виллисов" с офицерами. Нас накормили галетами и тушенкой, для офицеров выдали две фляжки с водкой - распорядился майор Седов. Мы пустили ее по кругу, не различая, кто здесь офицер, а кто солдат - для каждого будущее выглядело неопределенным и грозным.
Через пять часов на грузовом "Студебеккере" нас отправили в лагерь для военнопленных в Шенвальде.
Все было кончено. Война для меня завершилась. Завершилась удивительным и неравным боем, в котором мне удалось выжить.
- Вам было интересно? - спросил господин Грейм.
- Конечно. Очень необычная история! Чтобы два танка уничтожили целую роту, в которую входили тяжелые "Тигры" и…
- Догадываетесь, что именно произошло? - перебил старик.
- Ну… Не совсем.
- Вот справочник по бронетехнике. - Грейм открыл книжный шкаф, вытащил тяжелый том в суперобложке, положил на стол и, пролистав, открыл на одной из последних страниц. Постучал пальцем по фотографии. - Видите? Они самые, супертяжелые… Я слышал, будто оба танка сохранились и были вывезены в Россию. Точно сказать не могу.
Мы разговаривали до позднего вечера - бывший подполковник Вермахта и генерал-лейтенант Бундесвера рассказывал, предъявлял пухлые фотоальбомы ("Вот видите, это я. А это рейхсмаршал Геринг"), вспоминал. Похоже, в глубокой старости ему остро не хватало общения, однако писать мемуары он не решался или не хотел. У него появилась возможность выговориться, особенно перед представителем той страны, против которой он воевал и к солдатам которой относился с глубоким уважением.
Я навсегда запомнил его фразу: "Поймите, вместе немцы и русские смогли бы завоевать весь мир. Соединившись вместе, наш порядок и ваша стойкость произвели бы эффект больший, чем все атомные бомбы, вместе взятые… Будь прокляты политики".
Потом я узнал от дяди Курта, что Эвальд Грейм умер через день после подписания Беловежского сговора, 10 декабря 1991 года. Старый танкист пережил СССР на одни сутки, а Третий Рейх - на сорок шесть с половиной лет.
Пятнадцать лет спустя, весной 2005 года, эта история получила весьма неожиданное продолжение.
В мае я оказался в командировке в Москве по издательским делам, быстро решил все деловые вопросы и наконец-то собрался посетить музей бронетехники в Кубинке, где никогда не был прежде.
Сел на электричку с Белорусского вокзала, сожалея, что праздник 9 мая уже прошел, а сегодня 15-е число; со станции таксист добросил за сто рублей меня прямиком до ворот музея, оставил свою визитку ("Набери номер сотового, когда все посмотришь, заеду за тобой").
Я купил билет и отправился в Танковый Рай.
Ясно, что ангар с германской бронетехникой я оставил на сладкое - сначала обошел другие экспозиции. Помня старую историю в Кобленце, я быстрым шагом прошел в дальнюю часть ангара, обогнул мортиру "Карлгерэт" и остановился перед двумя мастодонтами, стоящими рядышком.
Они. Один оливковый, второй с изумрудно-красноватыми полосами.
- …Любопытные модели, да. - Я вздрогнул, услышав голос. Мне казалось, что кроме меня в музее совсем никого нет. - Вы просто один из любопытных или приехали сюда нарочно, посмотреть что-нибудь особенное?
Рядом с "оливковым" стоял невысокий дедуля в очках. Сразу видно, он происходил из почти вымершей породы старичков в беретиках и старых, но тщательно сохраняемых темных костюмах, старичков, которые умеют вкусно рассказывать истории былых времен, при этом не навязываясь и не поучая.
Архаичный синий беретик был в наличии, равно как и седая острая бородка, вполне подошедшая бы академику из фильмов сталинско-хрущевских времен. На пиджаке скромная орденская планка, всего пять наград.
Старик посмотрел на меня выжидающе - ждал, что отвечу.
- Вот эти, - я похлопал по изрытой отметинами лобовой броне "оливкового", - и интересуют. Просто я знал человека, видевшего их в настоящем бою весной сорок пятого года. Сейчас он уже умер.
- Простите, молодой человек, а как… Впрочем, так разговаривать невежливо. Надо представиться. Буркин, Юлий Константинович. Я из Ярославля, приехал сюда на автомобиле - оставил его перед входом в музей. Я всегда приезжаю в Кубинку в мае, каждый год с тех пор, как экспозицию открыли для свободного посещения.
- Андрей. - Я неловко кивнул. Протянул руку. - А я тут вообще впервые, но охотился только за "Мышами".
- Вы меня очень заинтересовали фразой о человеке, который видел эти машины в бою. Тем более, что такой бой случился только однажды. - Буркин провел пальцами по глубокому конусообразному отверстию в броне "оливкового". - Значит, вы должны знать, когда именно это произошло.
- Тридцатого апреля сорок пятого года на аэродроме Куммерсдорфа, - твердо ответил я. - Под Берлином.
- Изумительно! Кто вам рассказал? Как его фамилия? Седов? Голованов? Равикович?
- Нет, Юлий Константинович. Его звали Эвальд Грейм, подполковник немецких танковых войск, начальник штаба танкового полка дивизии "Курмарк", пробивавшейся в эти дни из окружения.
- Грейм? Вы с ним разговаривали? Когда?
- Разговаривал, как с вами сейчас. Полтора десятилетия назад, он уже умер.
- Не может быть! Скажите, он не упоминал о своем пленении?
- Упоминал. - Меня осенило. Догадка спорная, но возраст Буркина вполне подходит! - Вы… Да, очки… Вы, часом, не давали ему платок, вытереть кровь?
- Все правильно, - покачал головой Юлий Константинович. - Бывает же, а? Судьба. И снова виновником нежданной встречи является вот эта штуковина! - Он ткнул кулаком в броню танка-великана. - Я материалист, ничуть не верю в эзотерику, но странные вещи всегда рождают странные события и странные встречи!
Предложил неожиданно:
- Хотите забраться внутрь?
- Но как? - озадачился я. - Да и нельзя, музей все-таки!
- Если не боитесь испачкаться - давайте за мной. Открытый эвакуационный люк прямо под носовой частью. И не бойтесь, это мой танк.
- Ваш?
- Да, мой. Поскольку именно майор Седов и ваш покорнейший слуга тогда повоевали на этой "Мышке". Штатный экипаж шесть человек, но мы обошлись пятью. К сегодняшнему дню живым остался только я - в сорок пятом мне было девятнадцать лет.
Подмигнул, спросил хулиганским шепотом:
- Ну что, полезли? Не боитесь? За смелость обещаю подробный рассказ о происшедшем.
- Давайте!
Разгадка секрета "двух монстров Куммерсдорфа" оказалась весьма прозаичной, но от этого ничуть не лишенной грозной красоты большой войны.
Выходя из окружения, Эвальд Грейм не подозревал, что обречен - 30 апреля Красная армия уже вышла к Луккенвальде, направлением главного удара оставался Потсдам, но советскому командованию было известно, что дивизия "Курмарк" прорвалась на запад, отбросив третий стрелковый корпус 28-й армии и создав коридор на Шперенберг. Возникла угроза соединения вышедших из окружения частей с группой генерала Венка.
Командование немедленно бросило в бой четыре свежих танковых и моторизованных бригады, передовые части достигли спешно эвакуированного Куммерсдорфа ранним утром 30 апреля. Полигон был захвачен без боя, однако к девяти утра советские танковые роты были переведены южнее, к "точке встречи" частей дивизии "Курмарк".
Именно поэтому капитан Готтов и подполковник Грейм увидели брошенную деревню - через нее прошли советские танки, встретив лишь очень слабое сопротивление.
Две роты оставили держать оборону южнее Куммерсдорфа, с ними и встретились танки Грейма на поле между поселком и полигоном.
- Потери были кошмарные, - размеренно повествовал Юлий Константинович. - Сами понимаете, ближний танковый бой с тяжелыми немецкими "Тиграми" не сулит ничего хорошего. А каково было мне - корреспонденту фронтовой газеты?
- То есть?
- То и есть, молодой человек! Из-за латентного туберкулеза я пробился на фронт с колоссальными усилиями! Причем я не строевик, дозволили работать только по политическо-пропагандистской части! Вы не представляете, как это обидно - все сверстники воюют, а ты?.. В апреле я был приписан к газете фронта "Советский воин", рисковал как мог. Вот и оказался в Куммерсдорфе с передовыми частями. Причем именно со своими танкистами…
- Что значит "своими"?
- Если вы полный месяц воюете с одними и теми же людьми, хотя могли бы отсиживаться в тылу и строчить выдуманные статейки, разве можно назвать их "чужими"?
- Извините.
- Ничего, ничего. Просто сейчас мало кто понимает наш настрой и наше желание победить. Были, конечно, завзятые "тыловики", но бог им судья. В девятнадцать лет и на великой войне нормальный человек рвется в бой.
…Итак, полигон заняли без потерь и без боя. Рота майора Седова первой вышла к ангарам около куммерсдорфского завода, рядом с которыми стояли два громадных невиданных танка. Наученный прежним горьким опытом, Седов сначала приказал обследовать машины саперам - точно, обе были заминированы. Заряды быстро обезвредили, немцы не проявили своего обычного хитроумия: машины минировались наспех.
Утром обстановка оставалась вполне спокойной, части фронта отсекали прорывавшихся с востока немцев и наносили контрудар группе Венка. По сообщениям разведки остатки дивизии "Курмарк" собирались южнее, у Шперенберга. Седов допустил один недосмотр: полигон Куммерсдорф слишком большой, а контролировать всю территорию малыми силами было невозможно - подкрепления не успевают.
Незадолго до полудня пришло сообщение о танковой группе противника, наступавшей с востока. Бой на открытом пространстве повлек огромные потери, уцелевшие танки отступили. Прорыв следовало остановить любым способом. Любым.
Тогда-то командиру части и пришла в голову идея использовать захваченные сверхтяжелые танки - многие советские танкисты были знакомы с вражеской бронетехникой, в Красной армии использовались и самоходки, и "Тигры" с "Пантерами". Главное преимущество трофеев - в простоте использования и управления.
Оба танка оказались рабочими - отлаженные двигатели, полный боезапас. Майор Седов стал командиром "оливкового", своего начштаба посадил на "камуфляжный". Немцев перехватили на аэродроме и полностью уничтожили при поддержке Т-34.
ИС-ы седьмого полка и пехота подошли, когда загорелся последний "Тигр".
- …Орудия "Маусов" и толстая броня позволили нам противостоять очень сильному врагу. - Когда мы, перепачканные в ржавчине и пыли, вылезли из гигантского танка наружу, Юлий Константинович указал на пушку 128 миллиметров. - Я тогда поработал за механика-водителя, ничего сложного. Но все равно было очень страшно. "Тигр" - жуткий противник… А вот пистолет подполковника Грейма я в трофейную комиссию не сдал. Оставил себе как первый собственный трофей. Храню до сих пор - дома. Только об этом никто не знает. Тс-с! Никому не говорите, иначе меня засудят за "незаконное хранение"!
- Грандиозно, - выдохнул я. - Теперь я понимаю, это и впрямь "ваш танк".
- Вечереет, давайте возвращаться. Я могу подбросить вас на машине до Москвы, а потом поеду домой, в Ярославль. Вы очень меня порадовали, Андрей. Никак не думал, что эта старая история вернется так неожиданно, через совершенно незнакомого мне человека!
Расстались мы около МКАД - Юлий Константинович на своей старой "семерке" отбыл в родной город, я добрался на маршрутке до метро, забрал вещи из гостиницы и спустя два часа поездом уехал в Петербург.
Буркин до сих пор жив, ему восемьдесят шесть лет, старик по-прежнему работает художником в академическом театре драмы Ярославля. Встречаемся мы каждый год, в мае, в Кубинке.
В Германии я был минувшим летом. Дядя отвел меня на кладбище, где похоронен подполковник Грейм. На его могиле - плита серого гранита, имя, годы жизни и контурное изображение ордена Pour le Mérite.
Оба танка Panzerkampfwagen VIII "Maus", "оливковый" и "камуфляжный", как и прежде, находятся в музее бронетехники. Два памятника истории Второй мировой войны.
Истории, далеко не всегда описанной в серьезных научных трудах.
Олег Дивов
БОГИ ВОЙНЫ
Младшему лейтенанту Сане Малешкину приказали спрятаться где-нибудь и не отсвечивать. Он так и сделал - спрятался где-нибудь и не отсвечивал. А потом решил на всякий случай еще и не возникать.
Когда Саня вдруг понадобился, комбат долго не мог до него докричаться.
- Ольха, Ольха, я Сосна! Да куда же ты запропастился, посмертный герой, мать твою за ногу…
Малешкин не отзывался. Ему все это надоело.
Но только вчера, когда взбесились танкисты, Саня понял, кому надоело по-настоящему. А нынче, словно в ответ на их дикую выходку, настало затишье. Врага не видно, куда двигаться - непонятно. Впервые за войну.
Оставалось сидеть и ждать, чего дальше будет.
Вдруг все без толку, и кошмар начнется по новой?
Или случится какой-нибудь окончательный, последний кошмар…
Вчера, двадцать второго июня две тысячи десятого года, усиленная танковая рота полковника Дея пошла в наступление. "Тридцатьчетверки" взревели и лихо рванули вперед. Первый взвод, назначенный в разведку боем, наткнулся на встречную разведку немцев, проскочил сквозь нее без единого выстрела, ловко увернулся от артиллерийского залпа в борт, выскочил на вражескую базу и принялся по ней кататься, закладывая крутые виражи, паля во все стороны и даже иногда в кого-то попадая. Второй и третий взводы поначалу действовали согласно намеченному плану на асимметричный охват противника, но вдруг заскучали. Через пару минут выяснилось, что воевать некому: все разбежались по кустам ловить немецкую артиллерию, нимало не заботясь общей задачей атаки. И только приданная роте батарея СУ-100 лейтенанта Беззубцева повела себя более-менее разумно. Оценив обстановку, комбат счел за лучшее рассредоточиться и затаиться вокруг своей базы, а то мало ли. Вдруг кто приедет.
Рассредоточиться у самоходов вышло, затаиться - нет. Машина Теленкова просто не двинулась с места, делая вид, что ее все это не касается. Зимин уполз за ближайший куст и там пропал. Чегничка то и дело ерзал, говоря, что здесь он плохо замаскирован, а вон там будет гораздо лучше, а вон там еще лучше. Когда он проехал мимо комбата в пятый раз, тот крикнул, что у него сейчас голова закружится. Малешкин, у которого действительно начала кружиться голова, нашел удобный тупичок, загнал в него "зверобоя" задом, сказал наводчику поставить пушку на прямой, и если враг за каким-то чертом сунется - убивать, а сам сполз на пол, приткнулся в углу и закрыл глаза.
Посреди карты стоял одинокий КВ полковника Дея. Мимо него туда-сюда носились ошалевшие немцы.
Управление боем было безнадежно потеряно.
А сегодня вдруг не случилось боя.
Пока что.
- Ольха, Ольха, я Сосна!
- Ну чего он мне сделает? - спросил Малешкин у серой темноты бронекорпуса. - Ну вот чего он мне сделает?..
- Да ничего, - отозвалась темнота голосом заряжающего Бянкина. - Но вообще… Нехорошо так, лейтенант. Люди беспокоятся.
- Люди… Здесь людей нет, - сказал наводчик Домешек. - Я, например, не встречал.
- А мы?! - удивился Бянкин.
- Так то мы. Тебя хотя бы потрогать можно. А вот, например, комбат - это какая-то ерунда, данная нам в ощущениях. Бесплотный дух, бубнящий на радиоволне.
- Мы же его видели!
- Мало ли, чего мы тут видели…
- Дурак ты, Мишка, - сказал Бянкин.
- Не отрицаю, - легко согласился Домешек. - Был бы умный, пил бы сейчас холодное пиво на Дерибасовской, а не загибался тут с вами.
- Будто от тебя зависело что.
- Тоже верно, - опять согласился Домешек. - С тех пор, как началась война, ничего уже от меня не зависело.
Подумал и добавил:
- А вот с тех пор, как меня убило… Хм… Кое-что зависит. Удивительный парадокс. Я вам сейчас по этому поводу расскажу один старый еврейский анекдот!..
- Ольха!!! Я Сосна!!! - надрывался комбат.
Еще немного, и у меня уши завянут, решил Малешкин и нажал клавишу приема.
- Сосна, я Ольха.
Несколько мгновений комбат просто тяжело дышал у него в наушниках, а затем подчеркнуто ласково осведомился:
- Что с вами, Сан Саныч? Опять воевать надоело?
- Жить надоело, - честно ответил Малешкин. - Не могу больше. Устал. Прием.
- Ты мне это брось, посмертный герой, - сказал Беззубцев. - Ух, напугал. Я уже хотел подъехать и тебя подтолкнуть немного, чтобы очнулся. Видишь кого-нибудь?.. Прием.
- Никого. Только наших. Прием.