Нас с детства учили: работай много, честно – и будет тебе счастье. Ни хрена! Обман! На самом деле счастливы твоим трудом будут те, кто пользуется его результатом, кто сидит высоко и гребет широко. Под себя гребет, разумеется.
Да, если ты наглый, двужильный или если лояльный, подобострастный и почтительный к начальству или – бывало и такое тоже – талантливый и эффективный сотрудник – хозяин может тебя и приподнять чуток по карьерной лестницы. Но потому лишь, что, находясь выше, ты принесешь ему больше пользы. Вот и весь секрет успеха. Но кто даст тебе вскарабкаться на самую верхушку пирамиды и сесть в хозяйское кресло? Да никто тебе такого не позволит!
И не имеет значения мелкий клерк ты, крутой спец, менеджер среднего звена, топ или важный начальник, заставляющий других пахать на хозяина. Главное, что всегда есть хозяин и есть целая орава слепцов и глупцов, которые вкалывают на него, топчась друг у друга на головах. Радуясь как дети новому креслу, новому кабинету, новой длинноногой секретарше, новому бонусу.
– Все равно, – упрямо мотнул головой Борис, чувствуя горлом холодное железо. – Раньше никто не носил трес-ошейников. Раньше люди просто имели работу и просто были счастливы.
Георгий невесело усмехнулся:
– А может, работа просто имела их? Отсутствие ошейника ничего не значит, если работаешь на зарплату и если на нее же живешь. Когда зарплата копеечная, и нет перспектив, и, не дай Бог, нужно платить по кредитам, это душит посильнее любого ошейника. Когда же зарплата большая, вернее, когда кажется таковой, потому что по-настоящему больших денег не получал никто, кроме хозяев – она тоже становится ошейником. Люди рады были вешать на себя это ярмо, забывая, что деньги – всего лишь деньги, забывая самих себя, превращая свою жизнь в расписанный по минутам рабочий график с перерывами на скорый обед, короткий сон, и – если повезет – быстрый кроличий секс.
Что же касается счастья… Оно ведь относительно и притом весьма. Людям вообще свойственно искать позитив при любых обстоятельствах. Иначе человечество повымирало бы на фиг еще в каменном веке. Я помню своих счастливых родителей. Но я помню также, что они пахали, не разгибаясь, не имея возможности отдохнуть по-человечески хотя бы раз в год. Знаешь, всю свою жизнь они прожили в тесной квартирке-клетушке, похожей на камеру тресов.
Я помню, как родители моих родителей – тоже честные работяги, превратившиеся со временем в отработанный материал – получали пенсию, которой не хватало на еду и коммуналку. Что ж у них тоже бывали счастливые минуты.
Борис покачал головой. Типичная психология люмпена-неудачника!
– Раньше были возможности, – сказал он. – Бизнес, предпринимательство… Равные шансы. И если кто-то не сумел ими воспользоваться…
– А вот это самый большой и самый вредный миф! – зло перебил его Георгий. – Я видел, как люди пытались строить свое дело с нуля. А если начинаешь с нуля, что тебе остается? Пресловутый малый бизнес. Самое неблагодарное занятие. Круглый год без передыху горбатиться на рынке. Стоять за прилавком в жару и холод, отбивая местовые, налоги, бандитскую дань и взятки чиновникам. Ну, или сфера услуг. Обслуг. Прислуг… Хотя там, по большому счету, то же самое.
Нервная улыбка не сходила с губ гладиатора.
– Но дело, собственно, не в этом. И не в том даже, что разорялись многие, а результатов добивались единицы. Да, успешные "народные" предприниматели, пахавшие, как проклятые, не поднимая головы, сами делавшие себя, жили немного лучше. Зато умирали намного раньше. Чем мельче бизнес, и чем меньше стартовый капитал, тем больше требуется вложить в него сил и времени. Такой бизнес выжимает человека еще сильнее, чем работа за зарплату. И такое напряжение не проходит даром.
Я когда-то тоже пытался выбиться в хозяева жизни. Хотя бы в маленькие такие хозяйчики. Хотя бы для того, чтобы стать хозяином самому себе. Такой соблазн! Потом плюнул, успокоился. Надоело без толку разгребать бумажки и кормить паразитов. Да и вообще…
По большому счету, весь хваленый малый бизнес служил в первую очередь для удовлетворения нужд истинных хозяев жизни. Большим боссам требовалось, чтобы кто-нибудь, во-первых, быстро и качественно обслуживал их самих и их семьи и, во-вторых, с минимальными затратами впаривал народу их продукцию по всей тогда еще великой стране. Тресов, работающих за бесплатно, не было. А вездесущая, энергичная, хорошо замотивированная предпринимательская мелочь вполне для этого подходила.
– Но ведь мелочь тоже могла стать рыбешкой покрупнее, – заметил Борис. – Если имела к тому способности и предпринимательский талант.
Георгий скривился:
– Брось! При чем тут способности и талант? Дорога в более-менее крупный бизнес была открыта только тем, кто имел солидный стартовый капитал, влиятельных родителей и был накоротке с властью. То есть тем, кто сам изначально уже принадлежал к прослойке хозяев. Других туда попросту не пускали. Зачем плодить конкуренцию? Если и имелись исключения, то они лишь подтверждали правило. Успех зависел не от таланта, а от точки старта. А равные шансы, особенно в нашей стране – это лапша, накрученная на развесистые уши.
Гладиатор отвернулся. Уставился остекленевшими глазами в запертую дверь камеры. Снова задумался о чем-то своем.
– Георгий, кем ты был раньше? – спросил Борис. – До кризисов?
– Свободным… – невесело усмехнулся он. – Свободным рабом. Как и мои родители. Как и родители родителей. Как и все прочие. Почти все. Теперь вот стал рабом несвободным. Но скоро кончится и это.
Глава 34
На следующий день камера опустела. Клетки-прицепы увезли добрую половину узников. В вывезенной партии оказались все сослуживцы Бориса, кроме Щербы.
– Куда это их? – спросил Борис у Георгия. – В другую камеру?
Рыжий гладиатор покачал головой.
– Слышишь шум?
В самом деле… Борис тоже обратил внимание на непонятный гул. Странный звук, похожий на усиливающийся прибой, казалось, шел отовсюду. Звук нарастал, становился все отчетливее, громче.
– Над нами – трибуны, – Георгий указал взглядом на потолок.
– Так значит…
– Их повезли на арену, – кивнул рыжий. – Скоро начнутся бои.
И бои начались. Это стало понятно сразу.
Сначала из невидимых мощных динамиков где-то наверху загромыхала музыка. Впрочем, однообразный накручивающий нервы и бьющий по ушам "бум-бум-бум-бум!" трудно было назвать музыкой. Глухие удары басов и барабанов, разогревали публику, готовили ее к чему-то.
Ага, подготовили…
Наверху словно взорвалась многотонная бомба. Потом взорвалось опять. И – снова.
Рев беснующегося колизея был хорошо слышен в их камере, расположенной на нижнем ярусе. Звуковые волны накатывали одна за другой. Рокот тысяч, десятков тысяч человеческих глоток пробивался сквозь толстые стены и массивную стальную дверь. Непостижимо было, как люди вообще могут так кричать.
Продолжалось все на удивление долго. Потом громовые раскаты начали стихать. Гулкое эхо, носившееся по пустым коридорам под трибунами, утрачивало былую силу.
Некоторое время возбужденный колизей еще гудел, словно растревоженный гигантский улей. Но и этот остаточный гул постепенно рассеивался. Насытившаяся кровавым зрелищем публика расходилась.
Потом стало совсем тихо.
Борис, прильнув к смотровому окошку двери, видел, как электрокар с цепным тресом за рулем потянул в соседний коридор колизейскую клетку. За решеткой прицепа вповалку лежали окровавленные тела. Мертвые. Знакомые и незнакомые.
Клетка поравнялась с камерой. Взгляд Бориса выцепил чью-то голову, прижатую к железным прутьям.
Болтающееся на клочке кожи ухо. Вытекший глаз. Разбитое в кровавую кашу лицо. Борис так и не смог определить чье. В глаза бросился ошейник, буквально впекшийся в обожженную потемневшую шею. Так здесь проверяют, мертв гладиатор или притворяется.
Только теперь Борис в полной мере осознал, что именно пришлось выдержать чернявой.
– Сегодня наши проиграли, – сделал вывод Георгий.
Сказал он об этом отстраненно и буднично, как о незначительном футбольном матче. Он был совершенно спокоен, этот рыжий пофигист. По крайней мере, внешне. Удивительное хладнокровие, если учесть, что в следующий раз в числе проигравших могут оказаться и они сами.
– Их что, всех… того? – угрюмо спросил Борис.
– А по-другому здесь не бывает, – пожал плечами Георгий. – Нельзя выиграть, не перебив всех противников и не добив раненых. Таковы правила.
– Разве не публика решает, кому жить, а кому умирать?
Георгий пожал плечами.
– Теоретически, она. Вернее, VIPы из первых рядов, потому что задних никто ни о чем спрашивать не будет. Впрочем, мнение VIPов редко отличается от мнения прочих зрителей. Ну, ты знаешь, как это делается: во всех колизеях сейчас косят под Древний Рим.
Борис кивнул. Это он, конечно, знал. Сжатый кулак. Большой палец вверх – жизнь, большой палец вниз – смерть.
– И как думаешь, часто ли толпа, жаждущая крови и уже разгоряченная ее видом, проявляет милосердие?
Борис еще раз понимающе кивнул. Все ясно. Проигравших и раненых тут не милуют.
– Если кто-то из зрителей и поднимает палец вверх, то разве что так. – Георгий изобразил неприличный жест. – На моей памяти публика еще никому не подарила жизнь.
– Значит, если хочешь выжить… – начал Борис.
– Нельзя проигрывать, – закончил за него Георгий. – Ну и следует всячески избегать тяжелых ранений, конечно. С калеками, не способными быстро подняться на ноги и снова участвовать в боях, возиться никто не станет. Покалеченный гладиатор, пусть даже и из команды победителей уже не принесет денег. Такие бойцы колизею не нужны. Их добивают на арене. В качестве, так сказать, бесплатного бонуса для зрителей.
Борис невесело усмехнулся. Правила выживания здесь как в хэдхантерской группе.
– Короче, если не хочешь попасть в клетку с трупаками – хватай оружие и дерись. Оружие будет разбросано по арене, и чтобы взять его, придется туда войти. А обратно выпускают только победителей. Живых и здоровых.
Ну это понятно. А вот…
– Какое оружие обычно здесь используется? – поинтересовался Борис.
По губам Георгия скользнула снисходительная усмешка.
– Спроси чего-нибудь полегче, парень. Никто из гладиаторов никогда не знает заранее, чем придется драться. Это невозможно угадать. Бывают тесаки и мечи. Бывают кастеты и палки. Бывают ножи и заточки. Бывают цепи и нунчаки. Бывают топоры, копья, алебарды…
– Даже так? – боев на алебардах Борис еще не видел.
– Ага. А бывают просто камни. Бывает и так, что выходишь на арену, а там пусто. Тогда приходится мочить друг друга голыми руками. Ну и ногами тоже. Зубами… Лишь бы кровищи побольше. Чем больше крови – тем больше зрелищности. Чем больше зрелищности, тем больше бабок. Но обычно у нас тут в плане оружия микс: всякого разного набросано понемногу. Кто чего успевает цапнуть – тот тем и отмахивается. Ну что тебе еще сказать…
Георгий ненадолго задумался.
– Перед боем, как правило, каждому выдают кое-какую защиту. Но она, как ты понимаешь, спасает не всех.
Понятное дело. Если бы гладиаторские доспехи спасали всех, в боях не было бы смысла.
– Единственное, чего ты никогда не найдешь на арене – так это стволы, – хмыкнул Георгий. – А жаль…
Это точно. Из огнестрельного оружия можно было бы достать и колизейскую охрану и зрителей.
– В общем, как только тебя впустят на арену – сразу хватай, что лежит поближе и выглядит посолиднее, – резюмировал рыжий. – Запомни: оружие выкладывается с таким расчетом, чтобы досталось не всем. Кто остается с пустыми руками – умирает первым. Каким бы ты не был крутым бойцом, против ножа или топора безоружным не попрешь.
– Странно вообще-то, – задумчиво пробормотал Борис.
– Что?
– Когда я проходил отборочные бои, гладиаторского оружия нам не давали.
– Когда тебя отбирали, смотрели не на твое умение обращаться с дубинкой или мечом. Смотрели на то, что ты есть, на что способен, на твою волю и на твой бойцовский дух. Если ты боец – значит, будешь драться любым оружием. Если нет – для колизея не годишься. И в хэдхантеры тебя бы в этом случае не взяли. А то, чем ты будешь сражаться на арене – вопрос десятый. Публика хочет видеть не мастерство бойцов, а их ярость, их кровь и их смерть. В этом сейчас смысл гладиаторских боев.
– А если я не стану драться? – нахмурился Борис. – Вот просто не захочу и все! Положу на все и…
– Заставят, – махнул рукой Георгий. – Думаешь, для чего на тебя навесили гладиаторский ошейник?
– Проверять, сдох я или нет, – угрюмо ответил Борис.
– Это, конечно, тоже, – оскалился Георгий. – Но еще и для того, чтобы контролировать тебя. У охраны есть дистанционный пульт. Нажимаешь нужную кнопочку – и ошейник превращается в раскаленное кольцо. Уверяю тебя, это очень, очень больно. Я видел, как это больно. Это подхлестывает самых пассивных бойцов так, что потом их не остановишь. Один раз шею сожгут, больше упрямиться не захочешь – сам в драку полезешь. Да и потом… Ты учти: если будешь тормозить – тебя же первого и завалят, когда начнется общее месилово.
– А вдруг не начнется? Вдруг не я один такой буду?
Рыжий тихонько захихикал:
– Начнется-начнется, не сомневайся. Гладиаторские группы подбираются грамотно, с учетом личностных качеств каждого бойца. Прежде чем сформировать команду и выпустить на арену, изучается досье всех ее участников.
Борис вспомнил: а ведь, в самом деле, Стольник вместе с живым товаром передал колизейским толстую папку "сопутствующей документации".
– Знаешь, какая орава психологов здесь работает? К тому же, в боях часто используются затравочные пары.
– Затравочные? – не понял Борис. – Это как?
– Меня вот, к примеру, свели с человеком, который меня же выставлял на продажу в счет погашения ипотечного долга, – пояснил Георгий. – Наверное, парень тоже где-то дал маху, остался без работы и угодил в гладиатором. Мы с ним встретились на арене. В разных командах.
О том, кто победил, Борис спрашивать не стал. И так ясно, если Георгий жив.
– Арена такое место… – гладиатор вздохнул. – Там по-настоящему понимаешь, насколько тесен бывает мир. Возможно, против тебя тоже выставят кого-нибудь, кого ты непременно захочешь убить. Или кто захочет убить тебя. Есть такие?
Борис молча кивнул. Если бы на арене оказался Стольник. Или Ухо. Вот уж кому бы он не отказался пустить кровь. Путь даже на потеху публики. Но такое, конечно, вряд ли случится. А вот что касается тех, кто готов пристукнуть его самого… Ну чернявая хотя бы. Впрочем, не только она. Другие тресы-гладиаторы, к поимке которых Борис приложил руку тоже не откажутся замочить охотника. Желающие поквитаться на арене с бывшим хэдхантером всегда найдутся.
– Если есть, – продолжал Георгий, – организаторы боев об этом знают. А стоит одному начать махач – остальные подхватят. Ну а когда прольется первая кровь, никого уже не расцепишь.
– Почему?
– Странные вопросы ты задаешь, – невесело улыбнулся Георгий Хотя, тебе простительно. Ты еще не был на арене. Ты не знаешь… не понимаешь.
– Чего не знаю? Не понимаю чего?
– Ну, представь: на огороженную площадку вваливается орава обозленных и перепуганных людей. Каждый спешит схватить оружие и каждый знает, что если не он не будет убивать, значит убьют его. Так что все происходит само собой.
– Как-то неразумно все это! – пробормотал Борис. – Добывать тресов становится все труднее. Они стоят все дороже. А в колизеях их вырезают десятками.
– Сотнями, – поправил Георгий. – И это еще как разумно! Гладиаторские бои приносят прибыль, которая тебе и не снилась. И тем большую прибыль они приносят, чем сильнее ощущается дефицит тресов. Платежеспособных свободных граждан давно и умело подсадили на это зрелище. Они без него уже не могут. Они готовы платить любые деньги, лишь бы шоу продолжалось. Да и мы, как тресы, видимо, ни на что другое не годимся. Если нас отправили сюда, значит, нас выгоднее использовать в качестве гладиаторов, а не в качестве обычных рабов.
Ну что ж, спасибо за разъяснения.
– И когда нас поведут на арену? – хмуро спросил Борис.
Рыжий гладиатор развел руками.
– Это может случиться когда угодно. Как продадут билеты на новое представление – так и поведут. Не волнуйся. Долго здесь не засидишься.
Борис вздохнул. Вот уж о чем он переживал меньше всего.
В двери громыхнула выдвижная кормушка.
– Обед! – гаркнули снаружи. – После обеда – помывка. Жрите быстрее.
В кормушке появилась первая порция безвкусной, но сытной колизейской еды в пластиковой посуде. К двери подошел Георгий. Вторую порцию взял себе Борис. И плевать, что он здесь новичок!
Никто не возразил. Никто не сказал ни слова. Камера была образцом толерантности. Гладиаторы берегли себя и свою агрессию для арены.