Конечно, могло быть и так, что артефакт строил систему, призванную помочь ей в ее беде, однако Кайндел как-то не слишком верила в это. Вернее, нет – она просто не задумывалась о том, что происходит, рванулась совершенно рефлекторно. И, не выбравшись сразу, забилась, будто все та же муха.
Потом взяла себя в руки. Сконцентрировалась. Созданию магического гения прежних времен, окружившего ее собой, следовало так или иначе навязать хоть какой-то более или менее "материальный" облик. Естественно, что в пространстве мысли не могло быть ничего материального, все обретало тот вид, которое хотело придать им собственное или постороннее сознание. Она как-то даже и не задумалась о том, что хозяйкой артефакта не является, приказывать ему не может, и тот, скорее всего, просто не подчинится ее попыткам придать себе форму. По сути-то, "придать форму" означало фактически "одолеть в поединке", потому что тот, кто диктует условия, априори сильнее.
Кокон не поддавался. Кайндел вдруг поняла, что тот пытается сделать – он стремился растворить ее сознание в себе, "усвоить" ее, будто пищу, попавшую в желудок. Одновременно она поняла, что дело здесь вовсе не в потайной хитрости, ловушке, подстроенной создателем печати, дабы обезопасить свое творение от чужого любопытства. Просто в этом действии был какой-то смысл, связанный то ли с функцией изоляции магии от мира, то ли с функцией преобразования магии.
Но Кайндел как-то не хотела быть преобразованной или изолированной.
Тогда, когда она присутствовала при извлечении печати из земли, та произвела на нее совсем иное впечатление, чем теперь. Тогда она казалась спящей, слабой, полуугасшей. Теперь же дело обстояло совсем иначе. Структура, окружающая ее, была активной и даже живой. Конечно, жизнь эту скорее следовало назвать "псевдожизнью", однако она была, и это делало задачу девушки еще сложнее.
Она попыталась перехватить поток энергии, которым управляла печать, и, как ни странно, ей это удалось. Медово-желтое сияние вокруг нее поблекло, выцвело, будто край облака, под которым спрятался солнечный диск, и Кайндел увидела под собой все Ладожское озеро, неопрятное пятно города на островах невского устья и по берегам, карельские пространства, испятнанные поселками, рассеченные на части дорогами и просеками. Девушка воспринимала себя так, будто и в самом деле парила над землей на высоте, где уже становится трудновато дышать.
Ощущения были своеобразные, но отнюдь не пугающие – в ее жизни было уже столько медитаций, что она сбилась со счета. Обращая мало внимания на расстилающиеся внизу просторы мира, она боролась с силой, пытающейся завоевать ее личное пространство, выпить и присоединить ее силу к собственной. В самом деле, надо же было артефакту откуда-то брать энергию на жизнь. Уж наверное, не из одних только собственных запасов.
Кокон приобрел вид кольца, поддерживающего ее в воздухе, потом – узкой полосы, ненадолго спеленавшей ее, но уже не ради нападения, а во имя помощи, поддержки. Казалось, артефакт понимает, что нужно взявшему его в руку существу, и хоть не сразу, но все-таки указал ей путь. Мир вокруг расцветился оттенками магии, и Кайндел увидела наглядную картину областей магической напряженности, чередующихся с областями слабой насыщенности. Первых действительно было совсем немного – можно перечесть по пальцам двух рук.
"И ведь скоро у каждого из них появится хозяин", – подумала Кайндел. Позволяя энергии течь сквозь тело и пропитывать каждую клетку, она рассеянно наблюдала за меняющейся картиной мира. Потом ее внимание привлекла одна из сильных в магическом плане точек. Мысль крутилась вокруг общения с артефактом, и поэтому странность энергетического функционирования в той области, которая обратила на себя часть ее внимания, отложилась в глубинах сознания. Позже девушка могла к ней вернуться в удобное для себя время.
Постепенно ощущение слабости и неуюта отступило, и курсантка, решив, что ей достаточно, усилием воли вернула себя обратно на берег Ладожского озера, в свое тело, и, помедлив, открыла глаза, глубоко вздохнула. Воздух показался ей сладостным, хотя и приправленным следами каменной взвеси, которую наносило с карьеров. Ветер с озера пах влагой, водорослями и зеленью, к этому "коктейлю" примешивался и аромат хвои.
Богатство оттенков, которые теперь воспринимало ее обоняние, поразило Кайндел. Несколько мгновений она, прикрыв глаза, просто наслаждалась им. Потом потянулась за мобильником и, включив его, позвонила Пеплу.
– Я жива. Я, кажется, даже в порядке.
– Что ты чувствуешь? – с жадным любопытством спросил он. – Расскажи. Подробно.
Девушка помолчала, осознавая то новое, что посетило ее.
– Зрение, – произнесла она. – Это поразительно. Я никогда в жизни не видела так далеко и так четко.
– У тебя были проблемы со зрением?
– Нет. Нормальное зрение. Но то, что сейчас… Это просто поразительно.
– А уши острые? – рассмеялся мужчина.
Кайндел рефлекторно схватилась свободной рукой за ухо.
– Нет, – резковато ответила она. – Кажется, оно даже стало поменьше. И волосы гуще… Хватит надо мной потешаться!
– Я не потешаюсь, Аэда! Я рад за тебя. То, что произошло с тобой, мне еще только предстоит.
– Ты чувствуешь в себе пробуждение альвийской природы?
– Сознание давно уже пробудилось. Дело за физиологическим соответствием.
– Когда это случится с тобой, ты почувствуешь, как это восхитительно, – вздохнула она, поднимаясь с земли. И обнаружила, что стала словно бы ниже ростом, тоньше костью. Кисти и ступни стали меньше и изящнее, походка – легче. Ноги ее больше не мерзли, и вообще… Появилось странное ощущение сродства с миром.
– Рассчитываю испытать. Очень рассчитываю.
И уж как-нибудь не позже чем через год. – Он помолчал. – Так, а теперь соображай, где припрятать артефакт. И как. И еще раз советую – не прячь в местах сильной магической напряженности, там найдут.
– Я уже поняла. – Кайндел покусала нижнюю губу. – Я постараюсь придумать что-нибудь.
И, отключив мобильный телефон, задумчиво посмотрела на руку. Она до сих пор носила на безымянном пальце серебряное обручальное кольцо, которое несколько лет назад муж надел ей. Их разрыв получился очень болезненным для нее, однако кольцо она не сняла. Почему носила? И сама не знала. Может, тешила давние воспоминания. Между ними все годы их совместной жизни клокотала страсть, вначале – любовная, потом – энергия предельной ненависти. Но не зря же говорят, что от ненависти до любви лишь шаг. Обратная дорога тоже коротка.
Сев за руль, девушка повернула ключ и буквально полетела по шоссе, ловко уворачиваясь от ям и ухабов – реакция волшебным образом улучшилась тоже. Машину она остановила только у Березово, выглянула из окна и жестом подозвала ближайшего местного жителя. Ощущение абсолютной гармонии тела и души было настолько приятно, что она беспричинно улыбалась, поэтому крестьянин не только решился подойти на зов, но и заулыбался в ответ.
– Не подскажете, тут есть кузнец? – спросила девушка.
– Как не быть. Только не у нас, в Березове, а в Хиитоле. Мы завсегда к нему туда ездим. Надо до первого городского перекрестка доехать, отсчитать от него еще два, там повернуть налево, проехать один перекресток – и снова налево. Или там спросите. Хороший кузнец, так мне рубило оттянул – любо-дорого!
– Спасибо. – Кайндел закрыла окно и тронула автомобиль с места. До Хиитолы было всего ничего. "Надо же, зовут поселок сельского типа городом. Там жителей-то от силы человек девятьсот. Ну тысяча…"
И теперь, когда перед колесами заемного автомобиля развернулась темно-серая полоса относительно приличного асфальта, было время подумать обо всем, что она увидела во время медитации. В частности, и о той области магической напряженности, которая показалась ей отличающейся от других. Теперь она поняла, чем именно та отличалась от остальных. Область носила на себе явные признаки вмешательства. Кто-то, по-видимому, пытался создать для себя источник магической энергии, подпитываемый естественным образом.
Это же было интересно.
Она остановилась у въезда в Хиитолу и вытащила карту. По ее расчетам получалось, что заинтересовавшая ее область располагается где-то неподалеку от поселка Кааламо, а может, чуть южнее, практически на незаселенных землях.
То есть сравнительно недалеко от учебной базы ОСН.
"Ну вот и пусть сами разбираются", – подумала Кайндел и поинтересовалась у первого попавшегося на пути местного жителя о кузнеце. Обыватель оказался толков и очень понятно объяснил ей, куда и как ехать. Он также сообщил, что кузнец очень загружен работой, берет дорого, но настоящий мастер своего дела, и вообще у него много помощников. Поколебавшись, девушка показала собеседнику пистолет и полюбопытствовала – не согласится ли кузнец принять АПС в оплату работы. Крестьянин, опасливо попятившись, согласился, что по идее принять должен.
Кузнец оказался неразговорчив и всем недоволен.
– Я занят.
– У меня срочное дело.
Мастер нахмурил кустистые брови и сурово посмотрел на настырную девицу.
– Что за дело?
– Надо отковать серебряную фольгу. Неважно, насколько качественную, лишь бы удалось завернуть в нее один предмет.
– Такого не делаю.
– Мне очень надо.
Мужчина недовольно, но с нарождающимся интересом осмотрел ее. Потом покосился на двери кузни. Мастерская была оборудована в старом большом амбаре, представляющем собой затейливую комбинацию каменной кладки и бревенчатой конструкции. Внутри работали сразу шестеро полураздетых молодых парней, гудел насос, нагнетавший воздух в горн, грохотал молот. У дверей скучали еще двое, видимо, заказчики, так что резкость кузнеца была вполне понятна. Курсантка не собиралась на него обижаться.
– Что можешь предложить?
– "Глок" сойдет? – Оружие, вытащив из кобуры, сразу показала.
– С боеприпасом? – заинтересовался мастер.
– Две обоймы. Одна вставлена.
– Хм… – Кузнец задумался, краем глаза глядя на ожидающих клиентов. – Ладно. Серебро твое.
– Идет. – Кайндел без сожаления потянула с пальца обручальное кольцо.
Он действительно знал толк в ковке. Со знанием дела взвесил украшение на ладони, попросил взглянуть на артефакт, и уже через полчаса, аккуратно держа щипцами, показывал ей тонкую, словно лист бумаги, пластинку серебра. Она казалась прозрачной полосой лунного света, так была тонка, и хотя кузнец несколько раз окунул изделие в лохань с водой, еще обжигала пальцы. Кайндел опять вынула печать, примерила к пластине и, отдав с просьбой аккуратно завернуть, пошла за второй обоймой к Глоку-18. В глубине души она тешила себя надеждой, что Шреддер не вспомнит о своем запасном пистолете. В любом случае мастеру за его работу больше нечего было предложить.
Кузнец отдал ей аккуратно упакованный в серебро артефакт, принял пистолет и придирчиво осмотрел его, только что не обнюхал. Ожидающие очереди клиенты попытались было выразить недовольство, да и курсантка была не в восторге от промедления, но спорить оказалось бессмысленно. "Свой глазок – смотрок", – приговаривал мастер, разбирая оружие по винтикам.
"Спокойно!" – приказала себе девушка. И действительно успокоилась. И через полчаса села в машину в прекрасном расположении духа, даже несмотря на то что день неудержимо скатывался в объятия вечера, солнце все гуще бронзовело и мир затихал в преддверии темноты.
Как оказалось, если ее не сбивал с толку электрический свет, она отлично видела в полутьме и даже в темноте. Артефакт, плотно упакованный в серебряную фольгу, она закопала в землю у поворота на учебную базу ОСН, под крошечной елочкой, вблизи до странного перекореженной березы, хорошенько приметив место. Покоя, осенившего ее по возвращении из медитации, не могло поколебать ничто. Кайндел преспокойно подкатила к гаражу, позволила дозорному осветить себя, бросила в ответ на удивленный вопрос первое, что пришло в голову: "Пригоняла машину с шоссе по просьбе куратора", и, припарковав автомобиль как попало, совершенно спокойно отправилась к домику, где обитала вместе с другими курсантами, небрежно швырнув изумленному такой наглостью парню ключи.
– Отгонишь в гараж, да?
"Если меня возьмут в оборот за эту отлучку, мне все равно терять нечего, – подумала она, забираясь в постель, под шерстяное одеяло (Лети, конечно, проснулась, когда подруга вошла в комнату, но спрашивать ни о чем не стала, просто слегка подвинула к себе рысенка, который спал вместе с ней, повернулась на другой бок и снова задремала). – А если сойдет с рук, то и на все остальное тоже не обратят внимания. А могут не заметить моей выходки? – спросила она себя со всей пристрастностью, желая добиться честного, обоснованного ответа, а не успокоительных увещеваний, и сама же себе ответила: – Могут. В стране чудес возможно все…"
У Рейра были длинные – для мужчины, конечно – черные волосы, узкие ладони и ступни и ясно-серые глаза. Ни единой желтой прожилки, которые радужку сероглазых расцвечивают почти всегда. На того, кто вглядывался в глаза молодого человека, казалось, смотрело само небо Петербурга – когда светло-свинцовое, когда туманно-серое, когда неприютно-белое, будто больничные простыни.
Рейр родился в городе на Неве и словно бы увез память о родном небе с собой в Москву. Оно настойчиво следило за ним из зеркала, будто звало к себе. Как следствие, молодой человек невзлюбил шумную, суетную, роскошную и тесную Москву – он хотел вернуться обратно в Петербург. Вот только не мог, потому что родители категорически возражали, а до определенного момента он во многом зависел от них. Им стоило большого труда перебраться в столицу и устроиться, обосноваться там, найти хорошую работу.
Родители Рейра удачно взяли опеку над наивной одинокой старушкой (дальней родственницей приятелей, которые жили за границей и потому не горели желанием в обмен на московское жилье ухаживать за нею) с большой двухкомнатной квартирой. Старушка оказалась сговорчива, покладиста и необременительна. Ее вполне устраивали наваристые борщи, которые готовила мать Рейра, плазменная панель, которую смотрели все вместе по вечерам, лекарства, что не переводились в домашней аптечке, и возможность почаевничать с соседками над пирогами, испеченными не ею.
Словом, жизнь в Москве обещала многое, и даже начало "магической неразберихи" супруги как-то пропустили мимо сознания. Они не заметили даже того, что их сын превратился в практикующего мага. Но может быть, это произошло потому, что молодой человек предпочитал проводить свободное время в институте, у друзей или в клубе, на занятиях историческим фехтованием, нежели в сумасшедшем доме взятой в ренту квартиры.
А потом во время поединка двух групп чародеев, не поделивших магазин и склад продуктов при нем, рухнули два жилых дома по соседству. Супругам повезло – они как раз отправились искать, где можно прикупить картофель, и так чтоб сразу пару мешков. Старушка же вместе со множеством других жильцов в грохоте упокоилась вместе со своей квартирой и плазменной панелью.
И мать Рейра внезапно осознала, что вокруг происходит. Ее (да и мужа тоже) обуял настоящий ужас, природный, животный ужас гонимого зверя, бьющегося в поисках выхода из ловушки. Она заметалась, но – удивительное дело – понимание того, к чему же именно следует сейчас стремиться, пришло довольно быстро. Женщине вдруг показалось, что уж где-где, а в Питере жизнь должна быть намного спокойнее. И вообще их там ждет спасение и покой в виде трехкомнатной квартиры, до сей поры сдаваемой внаем. Едва дождались возвращения сына, погрузились на машину, к счастью, не пострадавшую при падении дома, и прямо на ночь глядя отправились в Петербург. Слава богу, хоть деньги на бензин в кармане имелись – те самые, выделенные на мешки картошки.
Рейр предпочитал никогда не спорить с родителями, просто поступал по-своему. И тогда, подремывая под сбивчиво-торопливые, до трогательности настойчивые рассуждения матери о том, как именно они устроятся в Петербурге (таков был один из способов успокаивать растревоженные нервы), молодой человек уже знал, что жить станет отдельно от родителей. Тем более что в городе на Неве, где, как оказалось, уже пустовала часть квартир, это оказалось не так и сложно.
Молодой человек долго и тщательно брился, стоя перед зеркалом в ванной, потом сосредоточенно пил кофе. Он не любил торопиться. И даже сегодня, после обидного и нелепого поражения, обрушившегося на Алый Круг накануне, вел себя так, будто ничто в жизни никогда не нарушало его покой.
А что отображается снаружи, то постепенно поселится и внутри.
Проигрыш действительно выглядел до крайности уныло – и глупо. Координатор Алого Круга Шенна О’Фейд, она же Ночь, последние несколько дней ярилась так, словно в глотке у нее застряла рыбная кость, вынуть которую невозможно. Ее легко было понять, пропажа артефакта подобного уровня – это не фунт изюма. "Видимо, снова затеи шпионов ОСН! – крикнула она, обвиняющее глядя на Эйгла, Ярла своего Круга. Тот лишь руками развел: мол, любая теория имеет право на существование. – Я их в порошок сотру!"
"Так и стирала бы, – подумал Рейр. – Чего кричать-то?" Он относился к Ночи прохладно и снисходительно, как почти к любой женщине, попадавшейся ему на пути. Недооценивать прекрасный пол – так он считал – конечно, не стоит. А вот уважать… Но за что?
Боевики Организации Спецназначения атаковали рано утром. Даже птицы еще не успели продрать глаза, когда под напором мощных заклинаний повылетали железные двери сразу в нескольких квартирах, облюбованных адептами Круга, в разных концах города. Защитные и следящие заклинания, видимо, спали вместе с хозяевами и птицами.
Те, кто проснулся, принялись оказывать сопротивление, при этом мало кто догадался, что в помещении серьезные масштабные заклинания могут быть опасны. Об этом, как ни странно, помнили только нападающие, и, может, именно благодаря этому кое-кто из людей Ночи – самые сообразительные или самые осторожные – все-таки успели сделать ноги из подвергшихся нападению квартир. Кто – через окна, кто… ну, впрочем, опять же через окна, но рассудительнее, осторожнее, не наобум, а аккуратно по карнизу и дальше по водосточной трубе или к соседям в квартиру.
Тех же, кто не успел или не обеспокоился сбежать, в большинстве своем захватили в плен. Конечно, кого-то при нападении убили – определить точное соотношение убитых и захваченных в плен Ночь не имела ни малейшей возможности, поскольку тела убитых боевики Организации унесли вместе со всеми компьютерами и кое-какими бумагами, хранившимися в квартирах. Конечно, ничего особо ценного в бумагах не было, а компьютеры защищали пароли и еще кое-какие хитрости. Однако только самые наивные адепты Круга верили в то, что хороший хакер (которые в ОСН имелись в избытке) не сможет расковырять любую хитрость, было бы желание.
Поэтому Ночь находилась в состоянии бессильной и потому почти бесшумной ярости. Не на кого было орать, выплескивая свои эмоции, разве что на себя. Поэтому, шевеля губами, будто матерящаяся на рыболова рыбина, женщина чувствовала себя униженной до предела.
Ей оставалось лишь радоваться, что центральный офис не тронули – наверное, не знали, куда его перенесли с Загородного проспекта после прошлого нападения. "Это все Кайндел, – ярилась Ночь, в который раз кусая губы, что тогда имела неосторожность выпустить жертву из рук. – Все, что знает Кайндел, знают и они". И, произнеся эти слова вслух, посмотрела на Фаэро, а тот – на Рейра.
Рейр тогда все понял без слов. "Видимо, погонят искать эту Кайндел, – прикинул он. – Ну-ну…"