Последним в этой серии отрывочных эпизодов был момент, когда в дверь каюты кто-то громко постучал, и в ответ ему несколько грубых голосов заорали: "Пошел на…!"; имелось в виду, что стучится некий нахальный любитель выпить на халяву, но это оказался не кто иной, как сам Командор, и в тотчас же наступившей тишине он рявкнул, ни к кому конкретно не обращаясь, – рявкнул совсем не то, что ожидали услышать от него пилоты: "А ну плесните и мне этой пакости!" И когда приказание Командора было с преувеличенным рвением исполнено, он поднял стакан и каким-то странным голосом провозгласил: "За то, чтобы Коля Ангафорин сумел сесть!" Выпил залпом и, не закусывая, пояснил: "Он ослеп, а бортовой комп сдох, и горючее у него – на нуле". Потом повернулся и, ничего не видя вокруг, вышел из каюты – прямой, как туго натянутая струна…
Каюта сразу опустела, потому что все рванули на смотровую, и хотя хмель с Гала сразу слетел, он на ходу проглотил таблетку, приводящую в чувство даже самого запойного забулдыгу.
Многоруким и многоногим вихрем они пролетели по коридорам и переходам, ворвались, сломив вялое сопротивление дежурного наблюдателя, на НП, в просторечии – "смотровую площадку", и уткнулись носами в обзорный экран, где в непосредственной близости от Базы неуверенно полз одинокий светящийся жучок – спейсер майора Ангафорина.
– Связь! – крикнул кто-то дежурному. – Вруби диспетчерскую связь с пилотом!
И потом в мертвой тишине все стали слушать знакомый голос Кольки, который говорил: "Больно, ребята, я не могу больше… Я не вижу, ничего не вижу… Дайте же точную наводку!" – а в ответ диспетчер в панике кричал: "Ноль пятьдесят четвертый, посадку запрещаю!.. Вы слышите – посадку запрещаю!"…
– Что ж он делает, гад, – сказал кто-то за спиной Гала. – У Ангафора сейчас горючка кончится – и все!.. Куда же ему деваться?
– А как он сможет вслепую сесть на ручном приводе, как? – возразил Витька Ческис. – Он же не попадет в посадочную шахту, а если даже его будут наводить, то где гарантия, что Колька в любой момент не "откинется"? Он же ранен! И тогда всей Базе – хана!..
– Помолчи ты, – яростно зашикали на него со всех сторон, – не дай Бог сглазишь!
Ангафорин, с трудом выдавливая слова, продолжал просить: "Подскажите, ребята, куда я лечу", а диспетчер по-прежнему бубнил в отчаянии: "Ноль пятьдесят четвертый, в твоем положении рисковать не положено, понимаешь?" Тут в диспетчерской что-то громыхнуло, и голос диспетчера пропал; вместо него раздался голос Командора: "Коля, как слышишь меня? Это я, Руснаков".
"Отлично слышу, – отвечал Ангафорин, – только мне очень больно, и вокруг темно, и я не знаю даже, сколько у меня осталось горючки…" "Ничего, – сказал Командор, – потерпи, сейчас мы тебя посадим. – Он сказал это таким уверенным тоном, будто ему каждый день приходилось лично руководить посадкой ослепших пилотов в узкую посадочную шахту Базы. – Ты только внимательно слушай меня и делай то, что я тебе буду говорить".
Руснаков на несколько секунд замолчал, а потом стал монотонно диктовать: "Возьми левее, примерно на двадцать… Так. Отлично, Коля, молодцом. Теперь сбрось скорость. Еще. Еще. ЕЩЕ, КОЛЯ! Так. Доверни вправо. Бери чуть повыше, примерно на два щелчка…" Он говорил и говорил, и собравшиеся на НП увидели, как жучок постепенно выровнялся и уже увереннее пошел к Базе, и по требованию ребят, в нарушение всех инструкций и наставлений, дежурный врубил радиотелескоп, и они увидели, как спейсер Ангафорина, то и дело рыская носом по курсу, приближается к посадочной шахте, и когда до нее оставалось не больше километра, всем пилотам стало ясно: Коля промахивается и уже не успеет скорректировать курс, и кто-то всхлипнул, а кто-то отвернулся, закрыв лицо руками. И тут же в динамике раздался вопль Командора: "Коля, газу и ручку на себя до упора!", и что-то явственно хрустнуло – скорее всего микрофон в рефлекторно сжавшемся кулаке Руснакова, и Ангафорин успел-таки свечой уйти от столкновения с громадой Базы, пройдя над антеннами дальней связи так близко, что было неясно, чиркнули они по брюху его интерсептора или нет. Командор молчал ровно десять секунд, а потом снова стал наводить Ангафорина на шахту, и он все-таки посадил его, – правда, правый демпфер шахты снесло, точно бритвой, от удара бортом, но в данный момент это не имело значения…
Они примчались в ангар как раз в тот момент, когда Коля Ангафорин выкарабкался из люка своего изуродованного интерсептора и сделал неверный шаг к стене. Они ожидали увидеть кровь на его лице, но крови не было, лицо оставалось таким же, как всегда, только сильно побледнело, и глаза не моргали, а смотрели куда-то в пустоту. Витька Ческис и Спарт Карновски подбежали к Коле, чтобы поддержать его, и тот повернулся всем телом на звук шагов, и это движение было страшным…
Тут подоспели киберы-санитары с носилками во главе с начальником лазарета Севой Ладыгиным, которого на Базе все звали не иначе как Аспирином. И Командор приказал всем разойтись, но впервые никто не подчинился его приказу.
Пока его несли в лазарет, Колька, скрипя зубами от боли в глазах, успел поведать, что увлекся погоней за "калошей" и не заметил, как оторвался от своей группы, а потом откуда ни возьмись появились еще четыре Чужака, и двоих он сбил, но черный луч одного из двух оставшихся проделал аккуратную дыру в пульте перед самым носом Ангафорина и только чудом не задел его самого; а когда замкнуло высоковольтные панели, в кабине сверкнула такая яркая вспышка, что даже защитный слой на забрале СК не спас зрение. Коля мгновенно превратился в крота, ослепшего от солнца, и если бы он знал хоть одну молитву, то помолился бы перед неминуемой смертью, но смерти все не было, и тогда он понял, что Чужие почему-то решили оставить его в покое… А потом был долгий обратный путь домой, когда он вел спейсер по тоненькой ниточке радиобуя; когда же оказался в пределах связи с Базой, то понял: ему не удастся сесть, потому что бортовой компьютер не реагировал на команды голосом…
Тут Ангафорин замолчал, потому что потерял сознание.
Они проводили носилки до лазарета, помогли содрать с Коли спейс-комбез и уложить его на ложе "Диагноста", хотя киберы и сами отлично справились бы с этим. Через полчаса Аспирин вышел к ним, опустив голову, и сказал, что Коля свое отлетал, потому что сетчатка и глазной нерв выжжены полностью…
* * *
Гал проснулся внезапно – как от сигнала боевой тревоги. Но в каюте было темно, и тихонько посапывал во сне Глико, и не рассыпался в коридоре горохом топот бегущих в ангары пилотов…
Тем не менее что-то случилось – Гал чувствовал это. Несколько секунд спустя, словно в подтверждение его опасений, у изголовья запищал сигнал вызова, и послышался голос дежурного: "Светов, проснись". – "Да я и так не сплю, – стараясь говорить потише, пробурчал в ответ Гал, покосившись на безмятежно посапывающего Глико. – Что случилось?" – "Тебя вызывает к себе Эмов". – "Среди ночи?" – "Ну, ты и шутник, парень!.. Это на Земле бывает ночь, а здесь – постоянная боевая готовность". – "Ладно, понял".
Неужели закончился период бездействия и его решили наконец-то включить в боевой расчет? Нет, что-то здесь не так. Если речь идет о допуске к боевым дежурствам, то почему он должен узнать об этом от Особиста, а не от командира базы? С каких это пор офицеры спецслужбы дают разрешение на вылет? Впрочем, а почему бы и нет?.. Во всяком случае, спейс-комбинезон надеть не помешает. Черт, оружия так и не выдали… Ладно, главное оружие – верный С-тринадцатый. С полным боекомплектом, разумеется…
Лихорадочно натягивая на себя одежду, а поверх нее – спейс-комбинезон, Светов одновременно пытался вспомнить, что ему приснилось в коротком тревожном сне. Сон вспомнился не сразу, а когда наконец вспомнился, Светов пожалел об этом.
…Он снова лежал на астероиде, среди обломков скал, куда его выбросило после неудачной аварийной посадки, и ему было больно и холодно, но он не мог пошевелиться, а мог только смотреть на скалы, на которые падали слабые отсветы Юпитера. Временами он проваливался в темноту забытья, а когда выплывал из нее, то косился на кислородный индикатор. Кислорода оставалось все меньше и меньше, и, наверное, ему следовало впасть в отчаяние, но даже на это у него не оставалось сил. Гал не знал, сколько времени он так пролежал, но, очередной раз очнувшись, он вдруг увидел на вулканическом плато астероида спейсер Чужаков, из которого выходили темные человекоподобные фигуры. Пришельцы явно направлялись к нему, и были они сложены как люди, только с ног до головы затянутые в темное – не то ткань, не то кожу. И передвигались они совсем как люди – осторожно ступали двумя нижними конечностями по базальту. Галу стало страшно, но отбиваться от врагов было нечем. Они наконец приблизились к нему и плотно окружили со всех сторон, и когда Гал уже готов был завопить от страха, Пришельцы дружно, словно по команде, откинули темную ткань, закрывавшую их лица, и Светов увидел всех своих погибших знакомых и друзей: и весельчака Берколайно, и невозмутимого толстяка Маркова, и веснушчатого Сашу Кэрберга, и вечного нарушителя всех уставных положений Аксена Полилова, и многих других – их была целая толпа. Они протягивали руки к Галу, наперебой уговаривая его пойти с ними, но из их аргументов он запомнил только один: "Тебя ждет "Шар", Гал"… Однако Гал наотрез отказался, и тогда они сразу замолчали, прикрыли свои лица темной тканью, отвернулись и ушли. А немного погодя Гал увидел, как чужой спейсер беззвучно отрывается от астероида на огненном столбе стартовых двигателей…
Сон, конечно же, это был сон. На самом деле Гал провалялся на астероиде без сознания до тех пор, пока его не спасли, и в те мгновения, когда он приходил в себя, сознание жгла лишь одна мысль: "Кислорода осталось совсем мало…" Он закончил одеваться, осторожно отворил дверь каюты и выглянул в коридор. Там было пусто, – очевидно, до смены боевых расчетов оставалось еще много времени. Горело тускло дежурное освещение.
Гал вышел и притворил за собой дверь. Стараясь никому не попадаться на глаза (сам не зная почему), он поднялся на третий ярус, где располагался кабинет-каюта Эмова. Что-то вертелось в голове, как обрывок надоедливого шлягера, и, уже подходя к кабинету Особиста, Светов все-таки уловил, что это за фраза.
"Шар" ждет тебя, Гал".
То, что он слышал во сне про астероид, теперь повторялось в его мозгу, произносимое чьим-то незнакомым голосом. Голос был нудный, неприятный, назойливый…
Гал остановился и прислонился лбом к прохладной металлической переборке. Лоб его был горячий, и казалось, в голове что-то пульсирует. Вслед за первой фразой пришли и другие: "Ты должен проникнуть в "Шар". Отныне это твоя обязанность. И ты сделаешь это, ты обязательно сделаешь это, Гал…" Где же он мог слышать эти слова? От кого? Сколько Гал ни силился, так и не вспомнил.
Он постучал в бронированную дверь. Из-за двери сказали: "Войдите".
Гал вошел и с любопытством огляделся. Это было одно из немногих помещений Базы, где он еще ни разу не был.
Кабинет Особиста оказался достаточно просторным и был заставлен всевозможными приборами. Кроме того, в кабинете имелись компьютерный пульт, несколько кресел, мягкий диван у стены, полки с книгами. В торце помещения виднелась дверь, – видимо, кабинет сообщался с еще одним отсеком.
Подполковник Эмов по прозвищу Особист находился в кабинете один. Он сидел перед освещенным экраном монитора. На нем был легкий шерстяной спортивный костюм, никак не сочетающийся с "официальностью" кабинета, напичканного таинственной аппаратурой.
Эмов поднял голову, кивнул Галу и, не приглашая его сесть, торопливо выключил транспьютер – словно опасаясь, что пилот сумеет даже издали прочитать текст на экране.
– Как настроение, лейтенант? – осведомился Особист.
– Нормально, – без всякого выражения ответил Гал.
– Воевать не разучились?
– Это может подтвердить только практика, – усмехнулся Гал. – А что, господин подполковник, вы хотите послать меня на боевое задание?
Эмов повел себя как-то странно. Вместо ответа он вдруг вскочил, приблизился к Галу и обошел его, словно обнюхивая со всех сторон.
– Скажите честно, Светов, – проговорил он неуверенно, – что с вами произошло в последнее время? Не показалось ли вам, что с вами… э-э… происходит что-то странное?
Гал добросовестно задумался. Вспомнился военный комендант космодрома Плесецк, намекавший на причастность его, Гала, к неким влиятельным сферам, вспомнились и типы в серых костюмах, следившие за ним в космопорту. Однако сообщать об этом Особисту он, конечно же, не собирался.
– Показалось, – проговорил он наконец. – А как же? Народ на Земле больше пить стал, например…
Эмов уставился в пол.
– Нет-нет, – пробормотал он, – вы меня не так поняли, Светов. Я не имею в виду ваш отпуск. Что с вами было до и после отпуска – вот что меня сейчас интересует…
Полагалось спросить: "Что именно вас интересует, господин подполковник?" – и Гал спросил, но Эмов конкретизировать свой вопрос не захотел или не смог, и тогда ситуация обязывала, изобразив недоумение, осведомиться: "А что случилось?" – и Гал, конечно же, осведомился – только несколько в иных выражениях.
– Ни черта не понимаю! Что за тайны мадридского двора? – взмолился он.
Подполковник вдруг оказался совсем рядом, и по его расширенным зрачкам Гал понял, что Особист взбешен.
– Тайны? – задыхаясь, прошипел Эмов. – Это вам лучше знать, что за тайны!.. Речь идет об интересах безопасности, а раз так, то неужели вы полагаете, что об этом следует трубить на всех перекрестках!
– Нет, не полагаю, – смутился Гал. – Однако, господин подполковник, мне кажется, что вы могли бы посвятить меня в то, что случилось…
– А вам кажется, что-то случилось? – поинтересовался Эмов.
Светов начинал злиться.
– Может, я пойду? – спросил он, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучало ничего, кроме казенной вежливости.
В кабинете воцарилось тягостное молчание. Потом Эмов вернулся на свое место за транспьютером и скучным голосом проговорил: – Я вас еще не отпускал, лейтенант Светов. Садитесь и расскажите-ка мне, как вы провели предыдущий вечер.
– Как обычно, – сказал Гал, опускаясь на стул, стоявший посреди кабинета. – Вечер я провел в обстановке, близкой к домашней. Тесный круг друзей, неформальное общение за столом, уставленным деликатесами… Ну и прочие детали, которые вас не могут интересовать…
– Тесный круг друзей? И кто же входит в этот круг?
Гал перечислил.
– И все? – немного помедлив, спросил Особист. Гал кивнул.
– Ладно, хорошо, – кивнул подполковник. – Тогда назовите человека, который вчера вечером заходил к вам в каюту и который не относится к перечисленным вами лицам.
Он выжидающе уставился на Гала. Тот почесал в затылке. Кого же он имеет в виду? И вдруг его осенило.
– Да, – проговорил он, – чуть не забыл. Действительно заходил еще один человек… правда, это было уже в самом конце наших посиделок… Полковник Руснаков навестил нас, чтобы объявить о том, что спейс-майор Ангафорин садится вслепую…
В лице Эмова что-то изменилось, и, как ни странно, Гал уловил в его глазах злорадный огонек.
– Скажите, лейтенант, – проговорил Эмов, – известен ли вам человек по фамилии Галанин?
– Еще бы! Мы с ним в училище целый год за одним столом сидели…
– Когда вы последний раз видели его? – перебил Особист, пристально глядя на Светова.
– Еще до отпуска, – ответил лейтенант. – Когда же еще я мог бы его видеть? Я находился на Земле, он – здесь, а когда я вернулся, его уже… уже не было.
Может, вчера мне вовсе не приснился визит Юва, подумал Гал. Неужели он действительно остался жив и теперь скрывается на Базе? Возможно, именно это и хочет услышать от меня Особист?.. Ну уж нет, я еще не чокнулся, чтобы рассказывать ему свои сны. И даже если это не сон – неужели я выдам ему Юва?..
Эмов откинулся на спинку кресла и укоризненно покачал головой.
– Ай-яй-яй, – проговорил он. – Нехорошо врать, молодой человек. Тем более – старшим по званию. Тем более – когда речь идет об интересах безопасности… Взгляните-ка сюда.
Он ловко крутнул монитор, разворачивая его экраном к Светову, и щелкнул кнопкой. На экране появилось изображение двухместной каюты, и на одной из коек лежал человек. Заснято это было в инфракрасном спектре, но Гал сразу узнал свою каюту, а в человеке на койке – самого себя… Вон и картошка в углу варится на самодельной плитке. Цифры в правом нижнем углу экрана обозначали дату – вчерашний вечер. Вот в каюту вошел человек в спейс-комбинезоне и уселся на койку напротив Гала. Камера крупным планом дала его лицо. Это действительно был Юв Галанин. Заметив, что Гал приоткрыл глаза, Ювен осведомился: "Картошка?" – "Ara, – сказал Гал. – В мундире. Помнится, ты любишь такую…" Эмов щелкнул кнопкой, и изображение на экране застыло.
– Значит, говорите, последний раз вы видели этого человека еще до вашего отпуска? – спросил он, ухмыляясь. – Неувязочка получается, Светов… Что ж вы так, а? Допустить такой прокол – с вашими-то возможностями! Неужели вы не подозревали, что за вами могут вести наблюдение?
Только теперь до Гала дошел смысл всех намеков Особиста. Кровь бросилась ему в лицо, он вскочил со стула. В следующее мгновение в руке Эмова появился массивный черный пистолет, дуло которого, казалось, гнусно усмехалось, глядя прямо в грудь лейтенанта. Усмехнулся и владелец пистолета.
– Ведите себя прилично, Светов, – сказал Эмов. – Проигрывать надо тоже по правилам. Иначе – стреляю без предупреждения.
– Какого черта? – Гал побледнел. – Кто вам позволил подглядывать за мной?
Вопрос звучал наивно, и Светов сам это тотчас же понял.
– А мне не требуется разрешение, – ответил Особист. – Такова моя профессия, молодой человек: стоять на страже безопасности. При этом я могу делать все, что сочту нужным. Особые полномочия, понятно?
Он самодовольно ухмылялся. В этот момент Гал видел его насквозь: удачливый серый кардинал местного масштаба; непомерно честолюбивый, болезненно честолюбивый… И вот такого выдающегося борца с агентами противника отправили прозябать на Базу. А тут – отличная возможность проявить себя. Чудом оставшийся в живых Галанин вынужден скрываться на Базе. Зачем? Почему? С какой целью?.. Вот вам – агент врага, то бишь Пришельцев! Да что там Галанин! На Базе номер семнадцать, являющейся форпостом противостояния "Шару", оказывается, существует целая агентурная сеть во главе с резидентом, каковым является лейтенант Светов! Выявление – и, соответственно, обезвреживание – этой сети тянет по меньшей мере на Хрустальный Диск первой степени…
– Вот что, Светов, садитесь, – сказал Эмов. – У нас с вами еще найдется время для подробных разговоров. А пока меня интересует только одно: о чем вы сговаривались вчера вечером с Галаниным?
– Во-первых, мы с ним не сговаривались, – ответил Гал. – Во-вторых, я считал, что наш разговор мне снится, – ведь я был уверен, что Ювен действительно погиб!..