Однако в первый же день, в парковой зоне на севере от '14509, он изменил свое решение. Найти подходящее место для ночевки оказалось трудней, чем он ожидал; после восхода солнца прошло не мало времени - было уже около восьми утра, как он полагал, - когда они устроились под нависшим утесом, перед которым росли несколько молодых деревцев. Промежутки между ними он заложил ветками. Вскоре они услышали жужжание вертолета, несколько раз пролетавшего взад-вперед над ними. Все то время Чип сидел с наведенным на Маттиолу пистолетом, а она, с недоеденным унипеком в руке, сидела неподвижно, уставившись на своего стража. Около полудня они услышали, как захрустели ветки, зашелестели листья и прозвучал голос не более чем в двадцати метрах от них. Речь была некультурная, слова звучали неразборчиво, без выражения, будто говорили в телефонную трубку, либо в телекомп с голосовым вводом информации.
То ли в ящике стола Маттиолы было обнаружено ее послание, то ли Уни сопоставил факты их исчезновения и пропажи двух велосипедов, но Чип, поразмыслив, решил, поскольку их разыскивают как пропавших без вести, остаться здесь до конца недели и продолжить путешествие в воскресенье. Они сделают рывок километров на шестьдесят или семьдесят, но не прямо на север, а на северо-восток и там укроются на неделю. За четыре или пять воскресных дней они доберутся кружным путем до '18082, причем с каждой неделей Маттиола будет все больше становиться самой собой и все меньше в ней будет оставаться от Анны СГ. Она станет более покладистой или, по крайней мере, будет меньше думать, как бы оказать ему "помощь".
Теперь же, как ни крути, она была Анной СГ. Потому он связал ее с помощью нарезанных из одеяла лент, заткнул рот кляпом и до захода солнца продержал под дулом пистолета. Среди ночи он снова связал ее, заткнул рот и укатил на своем велосипеде. Вернулся он через несколько часов с унипеками и питьем, привез еще два одеяла, полотенца и туалетную бумагу, "наручные часы", у которых кончился завод, и две французские книги. Маттиола лежала там, где он ее оставил. Она не спала, взгляд был тревожный и жалостливый. Став пленницей больного номера, она страдала от его грубого обхождения, но прощала. Ей было жаль его.
Однако днем в ее взгляде появилось негодование. Чип потрогал свою щеку и ощутил двухдневную щетину. Смущенно улыбнувшись, он сказал:
- Я избегаю процедур вот уже почти год.
Она наклонила голову и прикрыла глаза ладонью.
- Ты превратился в животное, - сказала она.
- Да, но мы такими в действительности и являемся, - доказывал он. - Христос, Маркс, Вуд и Вэнь сделали из нас нечто мертвое и противоестественное.
Она отвернулась, когда он начал бриться, но все же потом украдкой глянула раз через плечо, другой, а затем повернулась и открыто стала смотреть на него, не скрывая неприязни.
- Ты кожу себе не ранишь? - спросила она.
- Поначалу случалось, - сказал он, туго натягивая щеку и легко работая бритвой, при свете установленного на камне фонарика. - Бывало, я вынужден был целыми днями прикрывать лицо рукой.
- Ты всегда пользуешься для бритья чаем?
- Нет, - засмеялся он. - Это вместо воды. Вечером схожу поищу пруд или ручей.
- А тебе часто приходится это делать? - спросила она.
- Ежедневно, - сказал он. - Вчера пропустил. Безобразие, конечно, но оно продлится лишь несколько недель. По крайней мере, я на это надеюсь.
- Что ты хочешь этим сказать?
Он промолчал и продолжал бритье.
Маттиола отвернулась.
Чип читал французскую книгу о причинах войны, которая длилась тридцать лет. Маттиола спала. Потом села на одеяле, посмотрела на него, на деревья, на небо.
- Ты не хочешь, чтобы я поучил тебя этому языку? - спросил он.
- А зачем? - спросила она.
- Когда-то тебе хотелось его выучить, - сказал он. - Помнишь, я дал тебе список слов?
- Да, - сказала она. - Я помню. Я учила их, но потом забыла. Но сейчас я здорова - зачем он мне теперь нужен?
Чип делал гимнастику и ее заставлял делать, с тем чтобы в воскресенье они были готовы к дальней поездке. Она выполняла его указания, не протестуя.
В ту ночь он нашел хотя и не ручей, но ирригационный канал шириной метра два, с бетонными откосами. Он искупался в его медленно текущей воде, затем принес фляги с водой в укрытие, разбудил Маттиолу и развязал ее. Провел через рощицу, потом стоял и смотрел, как она купалась. Ее мокрое тело блестело в слабом свете четвертушки луны.
Он помог ей вылезти по бетонному берегу, дал полотенце и, пока она вытиралась, стоял рядом.
- Ты знаешь, почему я пошел на это? - спросил он.
Она посмотрела на Чипа.
- Потому что я тебя люблю, - сказал он.
- Тогда отпусти меня.
Он покачал головой.
- Тогда с какой стати ты говоришь, что любишь меня?
- Люблю.
Она нагнулась и вытерла ноги.
- Ты хочешь, чтобы я опять стала больной?
- Да, хочу.
- Тогда, значит, ты меня ненавидишь, - сказала она, - ты не любишь меня. - Она выпрямилась.
Он взял ее руку, гладкую, прохладную и влажную.
- Маттиола.
- Анна, - поправила она.
Он попытался поцеловать ее в губы, но она отвернулась, и поцелуй пришелся в щеку.
- Теперь наставь на меня свое оружие и изнасилуй меня, - сказала она.
- Я не буду этого делать, - сказал он, выпуская ее руку.
- Почему же нет? - Она надевала свой балахон и застегивала его медленно, неуверенно. - Пожалуйста, Ли, - продолжала она, - давай поедем назад в город. Я уверена, тебя можно вылечить, потому что, если бы ты был действительно болен, неизлечимо болен, ты изнасиловал бы меня! Ты был бы намного грубей со мной, чем ты есть.
- Ладно, - не вступая в спор, ответил он. - Давай-ка вернемся на наше место.
- Пожалуйста, Ли.
- Чип, - поправил он. - Мое имя Чип. Пошли. - Он тряхнул головой, и они двинулись обратно через рощицу.
К концу недели она взяла его карандаш и книгу, которую он не читал в тот момент, и стала рисовать на внутренней стороне обложки наброски портретов Христа и Вэня, а еще дома, свою левую руку и ряд оттененных крестиков и серпиков. Он взглянул - не пишет ли она записку в надежде кому-нибудь ее подкинуть в воскресенье.
Потом Чип сам нарисовал дом и показал ей.
- Что это? - спросила Маттиола.
- Дом.
- Не похоже.
- Нет, это дом, - сказал он. - Они не обязательно должны быть все уныло-одинаковыми и прямоугольными.
- А это что за овалы?
- Окна.
- Я никогда не видела таких домов, - сказала она. - Даже в пред-У-эпохе. Где есть такие?
- Нигде, - сказал он. - Я его таким придумал.
- О, тогда это не дом, таких не бывает. Как ты можешь рисовать то, чего не бывает?
- Я ведь больной, ты не забыла? - сказал он.
Она отдала книгу, не глядя ему в глаза.
- Не надо таких шуток, - сказала она.
Он надеялся - впрочем, нет, он предполагал, - что могло ведь так случиться, что субботней ночью, в силу привычки или других причин она могла бы проявить желание сблизиться с ним. Однако не проявила. Так же как во все предыдущие вечера, она сидела в сумерках, обхватив руками колени и глядя на багровую полоску неба между нависшей скалой и черными кронами деревьев впереди.
- Сегодня суббота, - сказал Чип.
- Я знаю, - сказала она.
Они помолчали. Затем Маттиола спросила:
- Я не смогу получить лечебную процедуру. Да?
- Не сможешь, - сказал он.
- Но тогда я могу забеременеть, - сказала она. - А мне не положено иметь детей. Как, кстати, и тебе.
Ему хотелось сказать, что они едут в такое место, где решения Уни не имеют силы, но это было бы преждевременно: она могла бы перепугаться и перестать ему подчиняться.
- Да, наверно, ты права.
Он поцеловал ее в щеку, когда связывал ее и укрывал на ночь. Она молча продолжала лежать в темноте, и он поднялся с колен и пошел к своим одеялам.
Воскресная поездка прошла благополучно. Рано утром их остановила группа молодых номеров, но им просто нужно было помочь починить порвавшуюся цепь, и Маттиола сидела в траве вдали от группы, пока Чип был занят делом. К закату они приехали в парковую зону на севере от '14266. За день они отмахали больше семидесяти пяти километров.
И опять оказалось нелегким делом найти укрытие. Но в конце концов Чипу все же удалось найти подходящее место - развалины пред-У или ранне-У-строения, густо заросшего виноградом и плющом. Здесь было просторней и гораздо удобней, чем на предыдущей стоянке. В ту же ночь, несмотря на усталость после дальнего перехода, он съездил в '14266 и воротился с запасом унипеков и питья на три дня.
Маттиола за эту неделю стала раздражительной.
- Мне надо почистить зубы, - капризничала она. - И я хочу принять душ. До каких пор мы будем так ехать? Всю жизнь, что ли? Тебе, может, и нравится жить, как животному, но мне - нет. Я - человек. И я не могу спать со связанными руками и ногами.
- На прошлой неделе ты не жаловалась, - сказал он.
- А теперь не могу!
- Тогда лежи спокойно и дай спать мне, - сказал он.
Ее взгляд выражал теперь только раздражение, и ни следа былой жалости. Она упрекала его, когда он брился и когда он читал; на вопросы отвечала односложно или не отвечала вовсе. Гимнастику делала кое-как, и он был вынужден грозить ей пистолетом.
Близилось восьмое Маркса, дата назначенной ей процедуры. Этим он объяснял себе ее раздражительность, естественное недовольство положением пленницы и вызванными этим положением неудобствами. Но это были и признаки воскрешения Маттиолы, погребенной в Анне СГ. Это должно было его радовать, и, когда он об этом размышлял, так оно и было. Но сносить это было все трудней и трудней, особенно после прошлой недели, когда в ее тоне слышалось сочувствие, а поведение было спокойным и дружелюбным.
Она жаловалась на обилие насекомых и на скуку. Как-то ночью пошел дождь, и по этому поводу она ворчливо ныла.
Однажды Чипа разбудило ее подозрительное ерзанье. Он направил на нее луч фонарика. Маттиола уже высвободила руки и теперь развязывала веревку на щиколотках. Он снова связал ее да еще стукнул для острастки.
За весь субботний вечер они даже словом не перекинулись.
В воскресенье поехали дальше. Чип не отъезжал от нее - ехал сбоку и внимательно следил, если к ним приближались номеры. Он приказывал ей улыбаться, кивать, отвечать на приветствия, напоминал, что вести себя надо так, будто все в порядке. Она ехала в угрюмом молчании, и он боялся, как бы она, несмотря на угрозу оружия, не позвала в любой момент на помощь или не остановилась и не отказалась наотрез ехать дальше.
- Смотри у меня! - пригрозил Чип. - Не только тебя - всех до одного перебью. Ни одного свидетеля не оставлю, клянусь тебе!
Она продолжала крутить педали, хмуро улыбалась и кивала встречным. У Чипова велосипеда сломалась передача, и за день они проехали всего сорок километров.
К концу третьей недели ее раздражительность уменьшилась. На привале она сидела, хмуря брови, подбирала травинки, рассматривала кончики пальцев, без конца вращала на запястье браслет. В ее взгляде, устремленном на Чипа, сквозило странное любопытство, будто бы она видела его впервые. Его указаниям она следовала машинально и вяло.
Он занялся ремонтом велосипеда, решив не будить ее.
Однажды вечером - это было на четвертой неделе их путешествия - Маттиола спросила:
- Куда мы едем?
Чип посмотрел на нее - они доедали последний за тот день унипек - и сказал:
- На остров, который называется Майорка. В море Вечного Мира.
- Майорка?! - удивилась она.
- Это остров, где живут неизлечимые, - пояснил он. - В мире есть еще семь таких островов. Больше, чем семь, конечно, потому что некоторые представляют собой группы островов. Я нашел их на карте в Пред-У-музее, в Инде. Они были заклеены, и их нет на карте в МДБ. Я собирался вам всем рассказать об этом как раз в тот день, когда меня "вылечили".
Маттиола выслушала молча, а потом спросила:
- Ты рассказал об этом Королю?
Это было первое упоминание его имени. Надо ли было ей сообщить, что Король обо всем знал, но скрывал, и потому рассказывать ему об островах не было смысла? Зачем это теперь? Он умер. Для чего разрушать его образ в ее памяти?
- Да, рассказал. Он был изумлен этим открытием и очень разволновался. Я не понимаю, почему он сделал с собой то, что сделал. Ты ведь об этом знаешь?
- Да, знаю, - сказала Маттиола, взяла ломтик унипека и стала жевать, не глядя на Чипа. - А как они живут на этом острове? - спросила она.
- Понятия не имею, - сказал он. - Эта жизнь, может быть, очень груба и примитивна, но это - свободная жизнь. А может быть, она на высоком уровне цивилизации. Первые неизлечимые должны были быть в высшей степени независимыми и изобретательными номерами.
- Я не уверена, что хочу туда, - сказала она.
- Не спеши - подумай, - сказал он. - Через несколько дней твое настроение изменится. Ведь это ты высказала предположение о существовании колоний неизлечимых, разве не помнишь? Еще просила меня заняться поисками.
- Да, помню, - кивнула она.
В конце недели она взяла одну из французских книжек, которые он нашел в музее, и попыталась читать. Он сидел рядом и переводил неизвестные ей слова.
В следующее воскресенье с ними увязался попутчик. Он ехал слева от Чипа, не отставая и не обгоняя их.
- Привет, - сказал он дружелюбно.
- Привет, - отозвался Чип.
- Я думал, все старые велосипеды списаны, - сказал он.
- Я тоже так думал, - сказал Чип, - но нам почему-то дали вот эти.
Велосипед номера имел более тонкую раму и рычажок переключателя скоростей на руле, управляемый большим пальцем.
- Возвращаетесь в '935? - поинтересовался номер.
- Нет, едем в '939, - сказал Чип.
- О! - сказал номер, глядя на их багажники с завернутыми в одеяла сумками.
- Нам бы поднажать, Ли, - сказала Маттиола. - Остальных уже не видно. Мы отстали.
- Они подождут нас, - сказал Чип. - Все равно их унипеки и одеяла у нас.
Номер улыбнулся.
- Нет, нет! Давай поедем скорее, - сказала Маттиола. - Это несправедливо заставлять их ждать.
- Хорошо, - сказал Чип и обернулся к непрошенному попутчику. - Благополучия вам на весь день.
- И вам того же, - отозвался номер.
Они поднажали и укатили вперед.
- Молодчина! Выручила, - похвалил Чип Маттиолу. - Он уже собирался пуститься в расспросы, зачем нам столько вещей.
Маттиола промолчала.
В тот день они проехали восемьдесят километров и добрались до парковой зоны на северо-востоке от '12471, в одном дне пути от '082. Они нашли вполне подходящее убежище - треугольную расселину меж двух утесов, над которой нависали деревья. Чип нарезал ветвей и замаскировал ими вход.
- Больше не надо меня привязывать, - сказала Маттиола. - Я не убегу и не стану пытаться привлечь внимание посторонних. Пистолет тоже можешь спрятать в сумку.
- Ты захотела на Майорку?
- Конечно, - сказала она. - Еще как захотела! Это как раз то, о чем я всегда мечтала, когда была живою, конечно.
- Хорошо, - сказал он, убрал пистолет в сумку и в ту ночь не стал ее привязывать.
Подчеркнутое равнодушие здорово его разочаровало. Она могла бы проявить и больше энтузиазма. Да, и поблагодарить его не мешало бы - он ожидал этого от нее: благодарности, выражения любви. Он лежал, прислушиваясь к ее ровному медленному дыханию. Спала она или притворялась? Не собиралась ли она выкинуть очередной фокус? Он включил фонарик и осветил ее лицо. Глаза были закрыты, губы слегка раздвинуты, руки под одеялом сложены вместе, как будто все еще связаны.
Нынче только двенадцатое Маркса, думал он. Через недельку или две ее эмоции будут проявляться более явно. Он закрыл глаза.
Когда Чип проснулся, он увидел, что Маттиола собирает камушки и прутики.
- Доброе утро, - сказала она приветливо.
Они нашли поблизости ручеек и дерево с зелеными плодами, которое он определил как оливковое. Плоды были горьковатые, со странным привкусом. Они оба предпочли им унипеки.
Маттиола спросила его, как он умудрился избежать процедур. Он ей рассказал о листке и мокром камне, о придуманных им бандажиках, которые накладывал на руку. Это произвело на нее впечатление. Остроумно, признала она.
Как-то раз вечером они сходили в '12471 за унипеками и напитками, полотенцами, туалетной бумагой, балахонами, новыми сандалиями; заодно они смогли проштудировать этот район по географической карте в местном МДБ, насколько это было возможно при свете фонарика.
- Что мы будем делать, когда приедем в '082? - спросила она на следующее утро.
- Спрячемся где-нибудь на побережье, - ответил он, - и будем каждый вечер выслеживать торговцев.
- Думаешь, они туда приходят? - спросила она. - Ведь это рискованно.
- Конечно, - согласился он, - я полагаю, они занимаются этим вдали от города.
- Для них более естественно плавать в Евр. Как-никак ближе.
- Нам останется надежда на то, что в Афр они тоже заходят, - сказал он. - И я хочу кое-что добыть в городе, чтобы торговать, - какие-то вещи, которые имеют для них ценность. Надо будет все это обдумать.
- А сможем мы раздобыть лодку? - спросила она.
- Думаю, что нет. Там нет морских путей, поэтому, скорей всего, нет и катеров или моторных лодок. Конечно, в Садах Развлечений имеются весельные лодки, но я не представляю, чтобы мы могли пройти на веслах двести восемьдесят километров. Ты сможешь?
- Ничего невозможного в этом нет, - сказала она.
- Нет, - сказал он. - Это крайний вариант. Я все-таки рассчитываю на торговцев или, быть может, даже на какую-нибудь организованную операцию по вывозу эмигрантов. На Майорке должны быть средства обороны, потому что Уни про нее известно; он знает обо всех островах. Поэтому тамошние жители должны способствовать росту населения, притоку новых сил.
- Да, пожалуй, - сказала она.
Это опять была дождливая ночь, и они забились в угол расселины, укрывшись одним одеялом. Он целовал ее в шею, пытался раскрыть балахон, но она отодвигала его руки.
- Я понимаю, что это выглядит глупо, - сказала она, - но во мне все еще живет это "только-вечером-в-субботу". Давай потерпим до субботы?
- Но какой в этом смысл? - Чип не мог скрыть раздражение.
- Никакого, - согласилась она. - Но пожалуйста, давай потерпим.
Помолчав, он вынужден был смириться.
- Разумеется, если ты этого хочешь.
- Да, Чип, я так хочу.
Они читали, размышляли, чем лучше запастись в '082 для торговых целей. Он приводил в порядок велосипеды, она занималась гимнастикой дольше и целенаправленней, чем он.
Вечером в субботу он вернулся с ручья, и она встретила его - с наведенным на него пистолетом! Глаза ее сузились от ненависти.
- Он мне звонил, перед тем как сделать это, - сказала она.
- Ты что?