* * *
Судя по спектру, феофитин и эумеланин. Есть даже следы какой-то разновидности пигмента Кейпера на основе свинца, поглощающего рентгеновское излучение в пикометровом диапазоне. Шимп выдвинул гипотезу "хроматофора": ветвящихся клеток с маленькими гранулами пигмента внутри, как с частичками угольной пыли. Если сгруппировать эти частички, то клетка фактически будет прозрачной, а если распределить их по цитоплазме, то вся структура потемнеет, станет ослаблять электромагнитное излучение, проходящее сквозь нее сзади. Очевидно, на Земле были животные с такими клетками. Они могли менять окраску, сливаться с окружающим фоном и так далее.
- Значит, вокруг этой звезды есть мембрана… или живая ткань, - говорю я, пытаясь усвоить новую концепцию. - Мясной пузырь. Вокруг целой чертовой звезды.
- Да, - соглашается шимп.
- Но это же… Господи, какая же у него должна быть толщина?
- Не более двух миллиметров. Вероятно, меньше.
- Почему?
- Если бы он был намного толще, то стал бы заметнее в видимом спектре. И "фон Нейманы" обнаружили бы его, когда наткнулись.
- Но при условии, что эти… клетки, я полагаю… подобны нашим.
- Пигменты такие же, остальное тоже может быть похожим.
Но не слишком похожим. Никакой обычный ген в такой среде не продержится и двух секунд. Не говоря уже о каком-то чудесном растворителе, который эта штуковина должна использовать в роли антифриза…
- Ладно, тогда давайте будем консервативны. Допустим, средняя толщина - миллиметр. Плотность примем равной плотности воды. Какова масса пузыря?
- 1,4 йотаграмма, - почти в унисон отвечают Дикс и шимп.
- Это будет… э-э…
- Половина массы Меркурия, - охотно подсказывает шимп.
Я присвистываю.
- И это один организм?
- Пока не знаю.
- У него есть органические пигменты. Он разговаривает, черт побери! Он разумный.
- Большая часть циклических эманаций живых существ есть простые биоритмы, - отмечает шимп. - Это не информативные сигналы.
Я игнорирую его и обращаюсь к Диксу:
- Предположи, что это сигнал.
Он хмурится:
- Шимп говорит…
- Предположи. Пусти в ход воображение.
Достучаться до него не получается. Он какой-то нервный. Я понимаю, что он часто выглядит таким.
- Если кто-то тебе сигналит, - говорю я, - что ты станешь делать?
- Сигналить… - на лице смущение, и где-то в голове замыкаются контакты, - …в ответ?
Мой сын - идиот.
- И если входной сигнал имеет вид систематических изменений яркости света, то как…
- Использовать импульсные лазеры: настроить на попеременную выдачу импульсов с длиной волны 700 и 3000 нанометров. Мощность переменного сигнала можно повысить до экзаватт, не подвергая опасности наши радиаторы; после дифракции получится около тысячи ватт на квадратный метр. А это намного превосходит порог обнаружения для любого устройства, способного детектировать тепловое излучение красного карлика. Содержание сигнала не имеет значения. Если это просто крик. Ответный крик. Проверка на эхо.
Ладно, значит, мой сын - идиот, но с гениальностью в узкой области. Но он все еще выглядит унылым:
- Но ведь шимп сказал, что в сигнале нет реальной информации…
Дикс принимает мое молчание за амнезию.
- Он слишком простой, помнишь? Просто цепочка щелчков, - замечает он.
Я качаю головой. В этом сигнале больше информации, чем шимп способен вообразить. Шимп очень многого не знает. И меньше всего я хочу, чтобы этот ребенок начал прислушиваться к его советам, смотреть на него, как на равного или, боже упаси, как на ментора.
О, шимп достаточно умен, чтобы доставлять нас от одной звезды к другой. Достаточно много знает, чтобы мгновенно вычислять шестидесятизначные простые числа. И даже способен на грубые импровизации, если экипаж слишком отклонится от поставленных задач.
У него не хватило ума распознать увиденный сигнал бедствия.
- Это кривая торможения, - говорю я им. - Сигнал замедляется. Снова и снова. Это и есть послание.
Стоп. Стоп. Стоп. Стоп.
И я думаю, что оно предназначено только нам.
* * *
Мы кричим в ответ. Почему бы и нет? А потом засыпаем снова, потому что какой смысл бодрствовать допоздна? Неважно, обладает ли это огромное существо настоящим разумом - наш ответ будет лететь к нему десять миллионов секунд. И пройдет еще не менее семи миллионов, пока мы получим какой-либо отклик, если он сумеет его послать.
На это время вполне можно залечь в склеп. Отключить все желания и дурные предчувствия, сберечь оставшуюся жизнь для реально важных моментов. Отгородиться от этого тактического искусственного интеллекта и от этого щенка с влажными глазами, который смотрит на меня так, как будто я какая-то волшебница и вот-вот исчезну в облачке дыма. Он открывает рот, чтобы заговорить, а я отворачиваюсь и торопливо проваливаюсь в забытье.
Но настраиваю будильник так, чтобы проснуться в одиночестве.
Некоторое время я нежусь в гробу, благодарная за мелкие и древние победы. Мертвый и потемневший глаз шимпа смотрит с потолка; за все эти миллионы лет никто не соскреб с линзы углеродную замазку. Это своего рода трофей, сувенир ранних дней нашей бурной Великой Схватки.
Все еще есть нечто - утешительное, полагаю, - в этом слепом и бесконечном взгляде. Мне не хочется выходить туда, где шимпу не прижгли нервы столь тщательно. Сама знаю, что это по-детски. Проклятая штуковина уже знает, что я проснулась: пусть даже она здесь глухая, слепая и бессильная, но невозможно замаскировать энергию, которую склеп сосет во время оттаивания. И толпа размахивающих дубинками роботов не поджидает меня, чтобы поколотить, как только я выйду. Сейчас у нас эпоха разрядки напряженности, в конце концов. Схватка продолжается, но война стала холодной; теперь мы лишь совершаем привычные действия и бряцаем цепями, наподобие супругов с большим стажем, обреченных ненавидеть друг друга до конца времен.
После всех этих атак и контратак мы поняли истину: мы нужны друг другу.
Поэтому я отмываю волосы от запаха тухлых яиц и выхожу в безмолвные пустые коридоры "Эри". Само собой, враг уже поджидает меня в темноте, включает свет передо мной и выключает позади, но это не нарушает тишины.
Дикс.
Какой-то он странный. Не стоит, конечно, ожидать, что тот, кто родился и вырос на "Эриофоре", будет архетипом ментального здоровья, но Дикс даже не знает, на чьей он стороне. Похоже, он даже не знает, что ему надо выбрать одну из сторон. Впечатление такое, как будто он прочитал исходные документы нашей миссии и воспринял их всерьез, поверил в буквальную истину древних свитков: Млекопитающие и Машины, работающие вместе век за веком и исследующие Вселенную! Объединенные! Сильные! Отодвинем границу неизведанного!
Тьфу!
Кто бы его ни вырастил, они не очень старались. Не могу их за это винить: мало приятного, когда во время очередной стройки под ногами вертится ребенок, к тому же никого из нас не отбирали за родительские таланты. Даже если подгузники меняет робот, а инфозагрузку обеспечивает виртуальная реальность, социализация малыша никому не покажется приятным занятием. Я бы, наверное, просто вышвырнула мелкого ублюдка через шлюз.
Но даже я вырастила бы его иным.
Что-то изменилось, пока меня не было. Может быть, война снова разгорелась, вошла в новую фазу. Этот дергающийся парнишка выпал из круга не просто так. Интересно, по какой причине?
А не все ли равно?
Я прихожу в свою каюту, балую себя дармовым обедом - и к черту диету. Через три часа после возвращения к жизни я уже расслабляюсь в кают-компании правого борта.
- Шимп.
- Ты рано проснулась, - произносит он в конце концов.
Это так. Наш ответный крик еще даже не долетел до места назначения. И нет реальных шансов получить новую информацию еще месяца два как минимум.
- Выведи картинку с носовых камер, - приказываю я.
DHF428 подмигивает мне из центра помещения: стоп, стоп, стоп.
Может быть. Или, возможно, прав шимп, и это всего лишь чистая физиология. И в этом бесконечном цикле информации не больше, чем в сердечном ритме.
Но все же есть там некая структура внутри структуры, какое-то мерцание в этом подмигивании. Из-за него у меня чешутся мозги.
- Замедли скорость, - приказываю я. - В сто раз.
Это действительно мигание. Диск DHF428 не темнеет равномерно, он заслоняется. Как будто по поверхности звезды справа налево проходит огромное веко.
- В тысячу раз.
Шимп назвал их "хроматофоры". Но они открываются и закрываются не все сразу. Затемнение перемещается по мембране волнами. В голове выскакивает термин: "задержка".
- Шимп, эти пигментные волны… С какой скоростью они перемещаются?
- Примерно пятьдесят девять тысяч километров в секунду. Скорость прохождения сигнала по нервам. Скорость мысли.
И если эта штука думает, то у нее есть логические элементы, синапсы… то она представляет собой какого-то рода сеть. И если она достаточно большая, то в ее центре обретается "эго". Как у меня, как у Дикса. Даже как у шимпа. (Вот почему я занималась самообразованием по этой теме - в ранние бурные дни наших отношений. Знай своего врага, и все такое.)
Хитрость насчет "эго" вот в чем: оно может существовать лишь в пределах одной десятой секунды от всех своих частей. Когда нас размазывают слишком тонко, когда кто-нибудь расщепляет ваш мозг посередине, скажем, перерезает толстую нейронную трубу, и половинкам мозга приходится общаться длинным обходным путем; когда нейронная архитектура расплывается за некую критическую точку, а сигналу на прохождение из точки А в точку Б требуется намного больше времени, - то наша система… как бы это назвать… декогерирует. Две половинки вашего мозга становятся разными людьми с разными вкусами, разными целями, разными самоощущениями.
"Я" разбивается на "мы".
И это правило распространяется не только на людей, или на млекопитающих, или на всех живых существ на Земле. Это правило относится к любой схеме, обрабатывающей информацию, и оно столь же применимо к существам, которых нам только предстоит встретить, как и к тем, кого мы уже оставили позади.
Пятьдесят девять тысяч километров в секунду, как сказал шимп. Насколько далеко может переместиться сигнал по такой мембране за десятую долю секунды? Насколько тонко это "я" размазано по небесам?
Плоть огромна, плоть невообразима. Но дух…
Черт!
- Шимп, исходя из средней плотности нейронов в человеческом мозге, рассчитай количество синапсов в сферической пленке нейронов толщиной один миллиметр и диаметром 5892 километра.
- Два, умноженное на десять в двадцать седьмой степени.
Я запрашиваю базу данных, какова проекция разума, растянутого по площади в тридцать миллионов квадратных километров: два квадрильона человеческих мозгов.
Конечно, та материя, которую эта штуковина использует в качестве нейронов, должна быть упакована гораздо менее плотно, чем у нас в головах. Давайте будем сверхконсервативны и предположим, что она обладает лишь одной тысячной вычислительной способности человеческого мозга. Это будет…
Ладно, пусть у нее будет лишь одна десятитысячная от нашей плотности синапсов, и получается…
Одна стотысячная. Это самый жиденький туман из мыслящего мяса. Если сделать еще меньше, моя гипотеза совсем потеряет право на существование.
Но и при таком допущении все равно получается двадцать миллиардов мозгов.
Двадцать миллиардов.
Даже не знаю, что и подумать. Это не просто инопланетянин.
Но я еще не совсем готова поверить в богов.
* * *
Я сворачиваю за угол и натыкаюсь на Дикса, стоящего, наподобие голема, посреди моей гостиной. Я подскакиваю на метр.
- Какого черта ты здесь делаешь?
Кажется, он удивлен моей реакцией.
- Хотел… поговорить, - отвечает он после паузы.
- Никогда не заходи к кому-либо домой без приглашения!
Он отступает на шаг, бормочет, запинаясь:
- Хотел… хотел…
- Поговорить. И это надо делать в публичном месте. На мостике, или в кают-компании, или… если на то пошло, ты мог со мной просто связаться.
- Но ты сказала, - нерешительно оправдывается он, - что хочешь разговаривать лицом к лицу. Сказала, что это культурная традиция.
Да, говорила. Но только не здесь. Это мой дом, мои личные владения. Отсутствие замков в дверях - это мера безопасности, а не приглашение войти в мой дом, и поджидать меня, и стоять тут, как какая-то мебель…
- И вообще, почему ты не спишь? - рявкаю я. - Нам еще два месяца не было смысла просыпаться.
- Попросил шимпа разбудить меня, когда ты проснешься.
Проклятая машина…
- А ты почему не спишь? - спрашивает он, не собираясь уходить.
Я вздыхаю, мысленно признаю свое поражение и изобретаю подходящее оправдание:
- Просто хотела разобраться с предварительными данными. - Подразумеваемое "одна" должно быть очевидным.
- Выяснила что-нибудь?
Очевидно: нет. Я решаю еще немного потянуть время.
- Похоже, мы разговариваем с… назовем его Островом. Диаметром почти шесть тысяч километров. Во всяком случае, такова его мыслящая часть. Окружающая его мембрана почти пуста. То есть все это живое. Оно способно к фотосинтезу или к чему-то подобному. Думаю, оно питается. Только не знаю чем.
- Молекулярное облако, - предполагает Дикс. - Повсюду органические соединения. Кроме того, оно концентрирует вещество внутри оболочки.
Я пожимаю плечами:
- Вообще-то, у мозга есть предельный размер, но эта штуковина огромная, и такое…
- Маловероятно, - бормочет он почти себе под нос.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Мое настроение резко меняется.
- Что ты имеешь в виду?
- Площадь Острова двадцать восемь миллионов квадратных километров? А площадь всей сферы семь квинтиллионов. И Остров случайно оказался между нами и звездой, тогда вероятность такого - один к пятидесяти миллиардам.
- Продолжай.
- Э-э… такое просто невероятно.
Я закрываю глаза.
- Как ты можешь быть и настолько умным, чтобы мгновенно делать в голове подобные вычисления, и настолько тупым, чтобы не видеть очевидных выводов?
Опять этот панический взгляд животного на бойне:
- Не видеть… Я не…
- Это действительно невероятно. Астрономически невероятно, что мы случайно увидели единственное разумное пятно на сфере диаметром полторы астрономические единицы. А это значит…
Он молчит. Меня смешит недоумение на его лице. Мне хочется его ударить.
Наконец на нем вспыхивает догадка:
- Значит… там не один Остров! Ого! Там много Островов!
И это существо - член нашей команды. Когда-нибудь от него почти наверняка будет зависеть моя жизнь.
Кстати, страшная мысль. И я стараюсь пока о ней забыть.
- Наверное, там целая популяция таких существ, разбросанных по всей мембране, наподобие цист. Шимп не знает, сколько именно, но мы принимаем сигнал только от одного. Значит, они могут быть далеко друг от друга.
Он снова хмурится, но теперь уже как-то иначе:
- Почему шимп?
- Ты о чем?
- Почему ты называешь его шимп?
- Мы называем его шимп. - Потому что первый шаг, чтобы очеловечить что-то, - дать ему имя.
- Я справлялся. Это сокращение от "шимпанзе". Глупое животное.
- А по-моему, шимпанзе считались довольно умными, - вспоминаю я.
- Но не такими, как мы. Они даже не умели говорить. А шимп может говорить. И он намного умнее тех животных. Такое имя - оскорбление.
- А тебе-то какое дело?
Он лишь смотрит в ответ. Я развожу руки.
- Ладно, он не шимп. Мы так зовем его, потому что у него примерно такое же количество синапсов.
- Значит, вы дали ему маленький мозг, а потом все время жалуетесь на его тупость?
Мое терпение вот-вот кончится.
- Тебе есть что сказать или ты лишь бессмысленно выделяешь углекислый газ?..
- Почему его не сделали умнее?
- Потому что нельзя предсказать поведение системы более сложной, чем ты сам. И если ты хочешь, чтобы проект остался на рельсах и после того, как тебя не станет, ты не вручишь бразды правления тому, у кого гарантированно появятся собственные планы. - Боже праведный, неужели никто не удосужился рассказать ему о законе Эшби?
- Значит, его подвергли лоботомии, - сказал Дикс, чуть помолчав.
- Нет. Его не сделали тупым. Его создали тупым.
- Может быть, умнее, чем ты думаешь. Ты настолько умнее, у тебя свои планы, так как вышло, что он все еще контролирует ситуацию?
- Не льсти себе, - бросаю я.
- Что?
Я позволяю себе мрачно улыбнуться:
- Ты лишь выполняешь приказы нескольких других систем, намного более сложных, чем ты. - Надо отдать должное и им: хотя они и мертвы уже миллионы лет, эти проклятые админы проекта все еще дергают за веревочки.
- Ничего не понимаю… Я выполняю?..
- Извини, дорогой. - Я мило улыбаюсь своему идиоту-отпрыску. - Я не с тобой разговариваю. А с тварью, которая заставляет все эти звуки исходить из твоего рта.
Дикс становится белее моего нижнего белья. Я отбрасываю притворство: