У Ллойда с Митико выдался трудный период. Митико улетела в Токио похоронить Тамико. Ллойд, конечно, предлагал лететь вместе, но он ведь не говорил по-японски. Обычно японцы, знавшие английский, из любезности говорили с ним на этом языке, но при таких прискорбных обстоятельствах было не до проявлений учтивости. И вообще ситуация возникла неловкая. Ллойд не был отчимом Тамико, не был мужем Митико. Какие бы разногласия ни существовали в прошлом между Митико и Хироси, в это тяжелое время они должны были быть вместе, чтобы оплакать и похоронить дочь. И как бы сильно ни горевал Ллойд, он вынужден был признаться, что мало чем мог помочь Митико в Японии.
Она улетела на восток, на свою родину, а Ллойд остался в ЦЕРНе. Он изо всех сил старался объяснить обескураженному миру все случившееся с точки зрения физики.
- Доктор Симкоу, - начал Бернард Шоу, - может быть, вы сумеете объяснить нам, что случилось?
- Конечно, - произнес Ллойд, усевшись поудобнее.
Он находился в студии ЦЕРНа, предназначенной для телеконференций, перед телекамерой размером не больше наперстка. Шоу, естественно, находился в центре Си-эн-эн в Атланте. В этот день Ллойду предстояло еще пять подобных интервью, включая одно на французском языке.
- Большинство из нас, - продолжил Ллойд, - конечно, слышали о таких терминах, как "пространство-время" и "пространственно-временной континуум". Они относятся к комбинации трех пространственных измерений: длины, ширины и высоты - и четвертого измерения - времени.
Симкоу кивнул женщине-технику, стоявшей в стороне от камеры, и на мониторе за его спиной появилась фотография темноволосого мужчины.
- Это Герман Минковский, - сказал Ллойд. - Именно он впервые выдвинул концепцию пространственно-временного континуума. - Пауза. - Непосредственно проиллюстрировать понятие четырех измерений не так просто, но задача облегчается, если мы уберем одно из пространственных измерений.
Он снова кивнул, и изображение на мониторе изменилось.
- Это карта Европы. Конечно, Европа трехмерна, но мы все привыкли к двухмерным картам. Герман Минковский родился вот здесь, в Каунасе, на территории нынешней Литвы, в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году.
На месте, указанном Ллойдом, загорелся огонек.
- Вот здесь. Но чтобы легче было понять, давайте представим, что огонек обозначает не город Каунас, а самого Минковского, родившегося в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году.
В правом нижнем углу карты появилась надпись: "1864 г. от Р.Х.".
- Если мы вернемся на несколько лет назад, то увидим, что до этой точки Минковского не существует.
Дата на карте изменилась: 1863, 1862, 1861. Естественно, в эти годы Минковский еще не родился.
- А теперь вернемся в тысяча восемьсот шестьдесят четвертый.
На карте послушно появились соответствующие цифры. Огонек Минковского ярко вспыхнул на долготе и широте Каунаса.
- В тысяча восемьсот семьдесят восьмом, - сказал Ллойд, - Минковский переехал в Берлин, чтобы поступить в университет.
Карта 1864 года отпала, словно листок отрывного календаря. Карта под ней была помечена 1865 годом. Затем, быстро сменяя друг друга, замелькали карты с 1866 по 1877 год. Все это время огонек Минковского горел в том месте, где находился Каунас, но как только на мониторе возникла карта с датой 1878 год, огонек сместился на 400 километров к западу - в Берлин.
- Минковский не остался в Берлине, - продолжил Ллойд, - и в тысяча восемьсот восемьдесят первом году переехал в Кёнигсберг - город, расположенный недалеко от современной границы Польши.
Упали еще три карты, и, как только появилась карта с пометкой "1881", огонек Минковского снова переместился.
- В последующие годы Герман Минковский скакал из университета в университет. В тысяча восемьсот девяносто четвертом он вернулся в Кёнигсберг, потом, в тысяча восемьсот девяносто шестом, перебрался в Швейцарию, в Цюрих. И наконец - в Геттингенгский университет, в Центральной Германии. Там он оказался в тысяча девятьсот втором году.
Появляющиеся и исчезающие на мониторе карты отражали передвижения Минковского.
- И в Геттингене он прожил до своей смерти, а это случилось двенадцатого января тысяча девятьсот девятого года. - Упало еще несколько карт, но огонек остался на месте. - И естественно, после тысяча девятьсот девятого года Минковского больше не было.
Упали карты с пометками "1910", "1911" и "1912", но ни на одной из них не было огоньков.
- А теперь посмотрим, - сказал Ллойд, - что будет, если мы возьмем все наши карты и сложим в хронологическом порядке, но сделаем их прозрачными.
Графическая программа компьютера выполнила эту задачу.
- Как видите, огонек, обозначающий передвижения Минковского, оставляет след во времени. Эта линия начинается здесь, на юге Литвы, движется по Германии и Швейцарии и в конце концов обрывается в Геттингене.
Карты наложились друг на друга, образовав куб. Жизненный путь Минковского извивался сквозь этот куб и был похож на ход в кротовой норе.
- Такой куб, показывающий чей-либо жизненный путь в пространстве-времени, называется кубом Минковского. Старина Герман первым нарисовал такую штуку. Естественно, эту же схему можно набросать для любого человека. Вот, например, мой куб Минковского.
Карта на экране снова изменилась. На этот раз был изображен весь земной шар.
- Я родился в Новой Шотландии, в Канаде, в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, потом переехал в Торонто, а оттуда - в Гарвард, поступив в университет, несколько лет проработал в Иллинойсе, в Лаборатории имени Ферми, а затем приехал сюда, на границу Франции и Швейцарии. В ЦЕРН.
Карты сложились, образовав куб с извилистой светящейся линией внутри.
- В этот куб можно поместить и линии жизни других людей.
Пять линий разных цветов появились внутри куба. Некоторые из них начинались раньше линии жизни Ллойда и потому выходили из куба, некоторые обрывались, не достигнув верха.
- Верхняя плоскость куба, - продолжал Ллойд, - обозначает сегодняшний день, двадцать пятое апреля две тысячи девятого года. И конечно, мы не станем спорить с тем, что сегодня - это сегодня, то есть мы все помним вчерашний день, но признаем, что он прошел, но ничего не знаем о дне завтрашнем. Мы все вместе смотрим на этот срез через куб.
Верхняя плоскость куба осветилась.
- Вы можете представить себе око коллективного сознания человечества, глядящее на этот срез. - Над кубом возникло изображение человеческого глаза, весьма натуральное, с ресницами. - А во время Флэшфорварда произошло вот что: око сознания посмотрело выше куба, в будущее, и, вместо того чтобы рассматривать срез времени, представляющий две тысячи девятый год, заглянуло в две тысячи тридцатый.
Куб вытянулся, превратился в параллелепипед, и большая часть разноцветных линий жизни тоже устремилась вверх. Парящий в пространстве глаз подпрыгнул, и освещенная плоскость почти вплотную приблизилась к вершине параллелепипеда.
- В течение двух минут мы смотрели на другую точку наших линий жизни.
- Значит, - поерзал на стуле Бернард Шоу, - вы хотите сказать, что пространство-время подобно кинокадрам, наложенным друг на друга, а "сейчас" - это подсвеченный кадр?
- Очень неплохая аналогия, - заметил Ллойд. - На самом деле она поможет мне перейти к следующему пункту объяснений. Допустим, вы смотрите кинофильм "Касабланка". Кстати, это мой любимый фильм. И допустим, в данный момент на экране разыгрывается следующая сцена.
Позади Ллойда на мониторе пошли кадры из "Касабланки". Хамфри Богарт, играющий Рика Блейна, произнес: "Для нее играл, играй и для меня". Дули Уилсон, исполняющий роль Сэма, не глядя в глаза Богарта, пробормотал: "Я ее уже забыл". Богарт, стиснув зубы, бросил: "Она вынесла, и я смогу. Играй!" Уилсон закатил глаза к потолку. Его пальцы забегали по клавишам рояля, и он заиграл "Когда проходит время".
- А теперь, - продолжил сидящий перед экраном Ллойд, - постарайтесь уяснить вот что: в настоящий момент вы видите перед собой данный кадр. - При слове "данный" изображение на экране замерло. - Но это вовсе не значит, что остальные части фильма менее реальны.
Неожиданно картинка изменилась. Самолет исчезал в тумане. Щеголеватый Клод Рэн посмотрел на Богарта. "А что, если тебе исчезнуть из Касабланки ненадолго? - спросил он. - За Браззавилем свободный французский гарнизон. Я мог бы организовать пропуск". "Транзитное письмо? Я могу и как турист. Но наше пари остается в силе. За тобой десять тысяч франков", - едва заметно улыбнулся Боги. "Они бы как раз покрыли наши расходы", - поднял брови Рэн. "Наши?" - удивленно переспросил Богарт. "Угу", - кивнул Рэн. Они удалились в темноту ночи. Ллойд проводил их взглядом. "Луи, - послышался голос Богарта, записанный, как знал Ллойд, уже после окончания съемок. - По-моему, это начало нашей прекрасной дружбы".
- Вот видите, - произнес Ллойд, повернувшись к камере, - вы смотрели отрывок из фильма, где Сэм играет "Когда проходит время" для Рика, но конец фильма уже существует, он фиксирован. Когда вы смотрите "Касабланку" в первый раз, то, сидя на краешке стула, гадаете, уедет Ильза с Виктором Ласло или останется с Риком Блейном. Но ответ всегда был и останется одним и тем же: проблемы двух маленьких людей - песчинки в море человеческих страданий.
- Вы хотите сказать, что будущее так же неизменно, как прошлое? - спросил Шоу, явно утративший свойственную ему самоуверенность.
- Именно так.
- Но, доктор Симкоу, со всем уважением, это как-то… бессмысленно. А как же свобода воли?
- Нет никакой свободы воли, - ответил Ллойд, сложив руки на груди.
- Нет, есть, - не сдавался Шоу.
- Я так и знал, - улыбнулся Ллойд, - что вы это скажете. Вернее, любой, кто смотрит на наши кубы Минковского со стороны, знал, что вы так скажете, поскольку эти ваши слова уже высечены на камне.
- Но как такое возможно? За день мы принимаем миллионы решений, и каждое из них определяет наше будущее.
- Вы приняли миллионы решений вчера, но они неизменны - их невозможно изменить, как бы сильно вы ни сожалели о некоторых из них. И завтра вы тоже примете миллионы решений. Разницы нет. Вы думаете, что наделены свободой воли, но в действительности это вовсе не так.
- Итак, позвольте уточнить, правильно ли я вас понял, доктор Симкоу. Вы утверждаете, что видения отражают не какое-то одно возможное будущее. Скорее они отражают определенное будущее - единственно существующее.
- Вы абсолютно правы. Мы действительно живем во Вселенной, представляющей собой куб Минковского, и понятие "сейчас" - на самом деле иллюзия. Будущее, настоящее и прошлое одинаково реальны и одинаково неизменны.
13
- Доктор Симкоу?
Дело было к вечеру. Ллойд наконец завершил последнее интервью и, хотя ему еще нужно было к завтрашнему дню прочесть толстую стопку отчетов, сейчас шел по одной из узких улочек Сен-Жени, направляясь к булочной, а оттуда собирался зайти в магазин сыров, чтобы купить к завтраку немного аппензеллера.
Ему навстречу шел коренастый мужчина лет тридцати пяти. Коротко, стильно подстриженный, в темно-синей футболке и очках, что было довольно необычно, если учесть высокий уровень развития коррекции зрения.
Ллойду стало слегка не по себе. Наверное, с его стороны было опрометчивым ходить в одиночку по улицам, когда полмира видело его лицо на экранах телевизоров. Он огляделся по сторонам в поисках путей к отступлению… и понял, что бежать некуда.
- Да? - осторожно произнес он.
- Доктор Ллойд Симкоу? - уточнил мужчина.
Он говорил по-английски, но с французским акцентом.
- Да, это я, - с трудом выдавил Ллойд.
Незнакомец вдруг схватил его за руку и принялся ее энергично трясти.
- Доктор Симкоу, хочу вас поблагодарить! Да, да, знаю, вы не хотели, чтобы такое произошло, и понимаю, многим случившееся принесло горе. Но должен вам сказать, что лучше этого видения у меня ничего в жизни не было. Оно перевернуло всю мою жизнь.
- Вот как, - произнес Ллойд, высвободив руку. - Приятно слышать.
- Да, сэр! До этого видения я был другим человеком. Никогда не верил в Бога - никогда, даже в детстве. Но мое видение… Я увидел себя в церкви, где молился вместе со всей общиной.
- Вы молились в церкви в среду вечером?
- А я что говорю, доктор Симкоу? То есть тогда, когда у меня было видение, я этого не понимал, а уже потом понял, когда в новостях сказали, к какому времени относятся эти видения. Молился в среду вечером! Я! Не кто-нибудь, а я! Ну куда тут было деваться?! Я понял, что рано или поздно встану на истинный путь. И пошел в книжный магазин и купил Библию. А я и не знал, что так много разных Библий! Так много разных переводов! Словом, купил ту, в которой истинные слова Иисуса напечатаны красными буквами, и стал читать. Я так решил: рано или поздно я к этому приду, так лучше сразу понять, что тут к чему. Я читал и читал. Знаете, даже все эти длиннющие родословные прочел. А какие замечательные имена - ну просто как музыка: Обадия, Джебедия - что за имена! И ведь ясное дело, доктор Симкоу, не будь у меня видения, когда-нибудь, за двадцать один год, это все равно ко мне пришло бы, но вы меня к этому уже сейчас подтолкнули, в две тысячи девятом. Никогда в жизни у меня не было так спокойно на душе. Бог любит меня. Вы мне так помогли!
- Спасибо, - смущенно выдавил Ллойд, не зная, что еще тут можно сказать.
- Нет, сэр, это вам спасибо!
Незнакомец еще раз пожал руку Ллойда и поспешил своей дорогой.
Ллойд вернулся домой около девяти вечера. Он очень скучал по Митико, и у него даже промелькнула мысль позвонить ей, но в Токио сейчас было только пять часов утра. Он отнес хлеб и сыр на кухню, сел на диван и включил телевизор. Решил немного отвлечься, прежде чем взяться за просмотр последних отчетов.
Он машинально переключал каналы, пока его внимание не привлекла программа швейцарских новостей, в которой шла дискуссия по поводу Флэшфорварда. Женщина-тележурналист через спутниковую систему связи разговаривала с каким-то человеком из США. Ллойд узнал его по косматой гриве рыжевато-каштановых волос. Это был Удивительный Александр, известный иллюзионист и экстрасенс. В последние годы он часто мелькал на телеэкране. Его полное имя было Реймонд Александр, и к тому же он преподавал в Университете Дьюка.
Над интервью явно успели поработать: журналистка говорила по-французски, Александр отвечал ей по-английски, а на его голос был наложен голос переводчика.
- Вы наверняка слышали, - говорила журналистка, - утверждения сотрудника ЦЕРНа о том, что видения продемонстрировали единственно реальное будущее.
Ллойд насторожился.
- Oui, - прозвучал голос переводчика. - Но это полный абсурд. Не составит большого труда продемонстрировать, что будущее можно изменить. - Александр поерзал на стуле. - В моем видении я находился у себя дома. И у меня на столе, как и сейчас, стояло вот это. - Он взял со стоявшего перед ним в телестудии столика пресс-папье. Камера показала пресс-папье крупным планом. Оно было сделано из цельного куска малахита, а сверху красовалась маленькая золотая фигурка трицератопса. - Знаете, это может показаться смешным, - сказал Александр, - но я действительно очень люблю эту безделушку. Я приобрел ее во время поездки к Национальному памятнику "Динозавры". Но гораздо больше я люблю рациональное мышление.
Александр наклонился и достал из-под стола кусок мешковины. Он расстелил мешковину на столике и поставил на нее пресс-папье. Затем взял из-под столика молоток и начал разбивать сувенирное пресс-папье на куски. Малахит дал трещины, начал крошиться, а маленький динозавр (вряд ли отлитый из цельного металла) сплющился, превратившись в бесформенный комочек.
Александр победно улыбнулся, глядя в камеру:
- Это пресс-папье я видел в своем видении. Этого пресс-папье больше не существует. Следовательно, то будущее, которое показали видения, никак нельзя считать неизменным.
- Ну конечно, - отозвалась журналистка. - Насчет пресс-папье в вашем видении мы вам верим на слово.
Александра ее слова явно задели. Ему не понравилось, что кто-то усомнился в его честности. Он все же кивнул:
- Вы правы, проявляя скептицизм. Наш мир стал бы намного лучше, если бы все мы были не так доверчивы. Но дело в том, что каждый может сам провести такой эксперимент. Если в своем видении вы видели какой-нибудь стол, стул или диван, которые у вас есть сейчас, сломайте или продайте их. Если в вашем видении вам на глаза попалась собственная рука, сделайте на ней татуировку. Если в своих видениях вас видели другие люди и у вас, как они говорят, выросла борода, сделайте себе электроэпиляцию кожи лица, чтобы борода у вас не выросла никогда.
- Электроэпиляцию кожи лица! - воскликнула журналистка. - Это уж как-то слишком!
- Если ваше видение вас встревожило и вы хотите обрести уверенность в том, что оно никогда не сбудется, для этого есть единственный метод. Безусловно, самым эффективным способом развенчать видения в более крупном масштабе был бы вот какой: выбрать какую-нибудь достопримечательность, которую видели тысячи людей, например статую Свободы, и разрушить ее. Но вряд ли это допустит Служба национальных парков.
Ллойд откинулся на спинку дивана. Чушь собачья! Ничего из того, о чем говорил Александр, не могло служить реальным доказательством субъективности отношения к видениям. Все зависело от того, как люди вспоминали. Ну и конечно, какой превосходный шанс засветиться на ТВ, причем не только для Александра, но и для любого, кто пожелал бы дать интервью! Достаточно было объявить о том, что будущее можно изменить.
Ллойд посмотрел на часы, стоявшие на одной из книжных полок. Было половина десятого, а значит, сейчас на границе штатов Колорадо и Юта, где находился национальный памятник "Динозавры", только половина второго пополудни. Ллойд и сам однажды там побывал.
Немного подумав, он снял трубку телефона. Для начала он позвонил в справочную службу, и наконец его соединили с женщиной, работавшей в том самом магазине сувениров.
- Алло, - сказал Ллойд. - Я ищу определенный сувенир. Малахитовое пресс-папье.
- Малахитовое?
- Да-да. Это такой зеленый минерал. Знаете, поделочный камень.
- Ах да, конечно. Это такие… с маленькими динозавриками сверху. Да, они у нас есть в продаже. Есть с тираннозаврами, со стегозаврами и с трицератопсами.
- Сколько стоит пресс-папье с трицератопсом?
- Четырнадцать долларов девяносто пять центов.
- А заказ на отправку по почте можете принять?
- Конечно.
- Я хотел бы купить такое пресс-папье и послать… - Он не договорил и задумался. Черт побери, а где же находится этот Университет Дьюка? - В Северную Каролину.
- Хорошо. А полный адрес?
- Точно не скажу. Просто напишите: "Профессору Реймонду Александру, Университет Дьюка, Дарем, Северная Каролина". Уверен, посылка дойдет до адресата.