…За "эрликоном", замершим с низко опущенным стволом, за камнями, по темной воде, среди отблесков обманчивых, длинная тень скользила. Бронекатер. Пушечная башня к берегу развернута, весь темный, плоский, сильный. Донесся стук двигателя – вплотную к берегу прижимается. Зарычал, расцветая краткими оранжевыми цветами, пулемет с кормы. Словно по сигналу начали стрелять на берегу, правее мастерской. Очереди ППШ, граната бухнула. Кто-то непонятное, но с матом прокричал…
* * *
Второй перевязочный пакет у мертвого Виктора нашелся. Помогал старший сержант товарищам до последнего.
– Да ты ж штаны так не полосуй, – стонал Чашкин. – Я ж замерзну к чертовой бабушке.
– Бинт согреет, – бормотала Марина, перетягивая голень.
– Ой, осколок вдавишь! Кость там…
– Цела кость. И ничего не отрежут. А отрежут, будешь у себя на Таганке сиднем сидеть, розы разводить.
– Так говорю же, мещанство…
Со двора вошел Варварин – майор ходил к "эрликону", что осваивали десантники, занявшие берег.
– Что-то сильно веселая к нам кавалерия подоспела, – хмуро сказал командир. – Похоже, им для поднятия боевого духа и профилактики простуды двойную порцию выдали. Ничего, сейчас сюда подойдут, помогут к пристани добраться.
Почему "кавалерия", Марина не поняла. Жгут наложила, бумажку со временем нацарапала, под бинт подсунула – майор карандаш дал, время сказал. Вообще, зацепило таганского радиста легко, но слабел Чашкин быстро – крови много потерял.
– С рацией-то что? Цела? – спросил Варварин.
– Так что ей… Мы рвануть хотели, да не успели. – Радист смутно улыбался. – Товарищ майор, вот скажите: розы – это мещанство, так?
– Не уверен, – несколько озадаченно пробормотал майор. – Вроде герань в символы мещанства и обывательства назначена. Розы – это скорее уж рыцарство, давно отжившее.
– Понял? Лежи и молчи, – сказала Марина радисту.
Майор протянул ей пилотку:
– Не май месяц, сержант Шведова. Кстати, почему мой пистолет на камнях и почему он на боевом взводе?
– Виновата. Я, как обратно ставить, не знаю.
– Еще два наряда к тем самым. И скажешь, чтобы занятия по владению оружием с тобой провели. С ума сойти, как вас учат.
– Война, товарищ майор. Карабин можно взять?
– На катере отдам. Еще утопишь.
Грузились спокойно. У порта еще отбивались не успевшие отойти немцы, в бухте горела полузатопленная БДБ, но все это меркло в слитном грохоте – с рассветом началась артподготовка: Приморская армия переходила в наступление с северного плацдарма. Туда одна за другой шли шестерки штурмовиков, шли истребители, там кипел воздушный бой, туда работала вся артиллерийская группа с таманской косы.
Буксир подвел огромный паром, набранный на двухсотлитровых немецких бочках. Два легких танка, ящики с боеприпасами…
– Товарищ майор, мне, наверное, батальон искать нужно, – неуверенно сказала Марина.
– Сержант, вы откомандированы в распоряжение Управления СМЕРШ армии, – хмуро сказал майор. – На борт шагом марш. И до госпиталя от Чашкина ни на шаг…
К полудню танки 63-й бригады смяли оборону противника у Булганака. Немцы и румыны начали спешный отход к Феодосии…
Сержант Чашкин (Леша, Алексей его звали) успел побывать в госпитале, вернуться в СМЕРШ армии и погибнуть в апреле под Севастополем. Не на задании – машина на мину наскочила. Из всех "эльтигенских" Марина встречала лишь Лукича – мизинца у "папаши" на левой как не бывало, а так орел. Усы отпустил, помолодел. Остальные, кто где… Сергей Вячеславович вот в Касимове. Здесь, наверное, уже в сентябре земля стылая…
А тогда санинструктор Шведова и сама в госпиталь угодила. "Общее истощение", да еще бронхит мерзкий. В день выписки узнала – требование на нее есть. Из штаба армии. Не забыл. Он вообще никогда ничего не забывал. Как же так с самолетом получилось? Он чуткий был, с интуицией…
Опять глаза проклятые…
Черт, ну почему все так сложно вышло? Даже минуты пореветь нет. Эти… чуждые из какой-то будущей параллельности. Кто их звал? Не наша она, их чужая и искаженная будущность…
"Диверсантка" стрельнула выхлопом и покатилась вниз. Впереди лежал водяной простор, по глади крошечный катер буксировал какое-то старинное грузовое корыто. Ничего, сейчас лето. И не 43-й.
Глава одиннадцатая
22 июня
Утро
37-й гвардейский стрелковый корпус наступает на Олонец. 98-я и 99-я гвардейские стрелковые дивизии при поддержке 100-й гвардейской стрелковой дивизии и танков подвижной группы ведут упорные бои в районе Назарьевской и Пустоши.
Берег Ладожского озера у деревни Юшкова.
(Район сосредоточения и посадки
на транспорты 70-й отдельной морской
стрелковой бригады).
13.30
Попутный прогуливался в накинутой на плечи телогрейке. Вот как человек умудряется держать себя столь многозначительно, что фуфайка в масляных пятнах выглядит маскировкой, скрывающей погоны не иначе чем полковничьи? И фуражка полинявшая этого впечатления совершенно не портит. Спешащие офицеры козыряют, ушлый рядовой состав вообще стороной норовит проскочить. И ведь ничего такого грозного майор не орет, кивает одобрительно, а вот поди ж ты…
Погрузка заканчивалась. Грузились десантники с поставленных у берега барж. Орудия, автомашины, лошадей уже загнали на транспорты – цепочка разноразмерных судов темнела поодаль. Постепенно и катера отходили от импровизированной пристани. Прибрежная роща, порядком вытоптанная, поредевшая и захламленная всякой военной тарой и иным мусором, на глазах пустела. Прорысили опаздывающие связисты, обвешанные катушками с телефонным проводом. Попутный погрозил пальцем – телефонисты поднажали, протопали по сходням.
Марина издала какой-то звук вроде возмущенного фырканья. Женьке и самому было неудобно за начальника – люди работают, суетятся, а он дундуком напыщенным гуляет, пузо по-наполеоновски выпячивает. Нет, понятно, что так надо. С командованием десанта майор живенько мосты-контакты навел. Собственно, опергруппу здесь ждали. Особист бригады аж волновался. Это ж даже не из фронтового управления прибыли, а вообще из Москвы…
Опергруппа со своим скромным скарбом сидела у штабеля пустых снарядных ящиков. "Диверсантку" оставили отдыхать у комендантской землянки. Прикрытую масксетью, все как положено. Сдана под охрану, сберегут. Надо думать, побитость полуторки, так же, как ватник майора, воспринимается – многозначительной мимикрией. У нас же всегда так: транспорт невзрачный, лица банальные, зато новые масккостюмы так глаз и режут.
Между тем было прохладно – с озера "нанесло свежести", как выразился Торчок. Надо бы всем телогрейки заиметь…
Уходили дальше от берега транспорты. Старые, крупные "Стенсо", "Ханси", баржи… Канонерки "Бира", "Конструктор", "Селемджа"…
– Я-то кумекал – на самом пароходе пойдем, – пробормотал ефрейтор, провожая взглядом выглядящее вполне солидным и надежным судно.
– Если что, катером живо на борт перекинут, – хмуро заверил Коваленко.
– Извините, товарищ старший лейтенант, а там качка или как? – смущенно спросил радист. – Я насчет этого не очень.
– Это, Леша, от особенностей конкретного вестибулярного аппарата зависит, – принялся объяснять Коваленко. – Имеется такой чуткий и нужный орган, расположенный в каналах и мешочках внутреннего уха…
– И почему-то напрямую связанный с желудком, – подсказал Женька.
– Не остри, Земляков, – осудил старший лейтенант. – Личный состав интересуется и правильно делает. Подготовка у нас сухопутная, а задача…
Шведова морщилась. Она почему-то к Коваленко испытывала неприязнь, не меньшую, чем к майору. И не только в политических и э… хроно-развилистых разногласиях дело.
Женька раздумывал об особенностях человеческой психологии вообще и женской в частности. Краем уха слушал лекцию.
– …акватория солидная. С древности нами освоенная. В старину звалось – Нево.
– Вами, значит, освоено? – не удержалась старшина.
– А кем же? Нами, русскими. Или, думаете, что если у меня фамилия украинская, так мои прадеды исключительно на Хортице кулеш варили? – сдержанно поинтересовался Коваленко.
Шведова явно не поняла иронии, открыла рот, дабы уточнить, при чем здесь, собственно, национальность старшего лейтенанта, но вмешался быстро соображающий Торчок:
– Та вы погодьте о старине. Нам с сержантом иной интерес. Насущный. Много на том берегу финнов? Оно как высадимся: совсем в окруженье? Или то строгая военная тайна?
– Финны, конечно, будут, – неуверенно покосился на Женьку, хоть что-то читавшего о Петрозаводской части операции, старший лейтенант. – Но у нас свое задание.
– Нам финнов считать не требуется, – сказал Женька. – Задача сработать на опережение. Чтобы клиенты с аэродрома смыться не успели. Так что у десанта своя задача, а мы галопом к этой Нурмолице. Пока авиаторы не прочухались…
– А если ждут? – пробормотала Шведова. – Не нас, конечно, а десант. По светлому к высадке идем, и темноты сейчас вообще нет. Налетят, бомб накидают. И на берегу сразу прижмут…
– А если на минуточку допустить, что офицеры, планировавшие операцию, не глупее лейтенантов и старшин? – ядовито пробурчал Коваленко, принципиально глядя исключительно на свой "суоми".
Шведова стиснула зубы.
– А нас как высаживать будут? – спросил Лешка. – Я к тому, что рация воды боится.
Коваленко и девушка посмотрели на радиста. Действительно, тихий Леха всегда по делу говорил, и всякие там склоки-споры упорно мимо ушей пропускал, ненужных вопросов не задавал.
– Честно сказать, я не в курсе, – признался Коваленко. – Предполагаю, наша группа будет действовать по обстоятельствам. Конкретно о высадке ничего сказать не могу.
– То майору известно. Не затем он нас брал, шоб утапливать, – сделал вполне логичный вывод Торчок. – Поплывем на самом броненосном, а там высадят надлежаще…
Не угадали. К Попутному подбежал какой-то морячок, отрапортовал. Майор глянул на команду:
– Что сидим, орлы и чайки? На борту нас ждут.
Борт, конечно, был. Даже, наверное, оба были. Но на броненосец крошечное суденышко никак не тянуло. Низенькое, коротенькое, с крошечной рубкой и единственным пулеметиком на носу.
– Ka-Эм . Уникальный тральщик, – с удовольствием сказал Попутный, поглядывая на оторопевших подчиненных. – Между прочим, целиком деревянный. А деревянное, как подсказывает жизненный опыт, тонет еще реже, чем то самое, легендарно-непотопляемое… На борт, бегом!
Сгрудились на корме, вокруг какого-то зачехленного агрегата вроде маленькой лебедки. Вообще-то было тесновато. Даже ноги не вытянешь – в низенькие леера упрешься. Женька посмотрел на близкую воду – если это корытце тонуть начнет, то особо и испугаться не испугаешься. Не успели рассесться – застучал двигатель, матросы запрыгнули с баржи-пристани на борт, и катер шустро двинул от берега. Команда – краснофлотцы в потрепанной форме, лейтенант из рубки, – тайком поглядывали на пятнистую группу, особенно на Шведову. Подошел Попутный:
– Трофимов с рацией – в каюту, а то еще забрызгает вас, нежных-ранимых. Собственно, товарища снайпершу тоже приглашают. Или свежим воздухом подышите, а, Шведова?
– Так точно, свежим, – Марина улыбнулась, как выругалась.
Попутный снисходительно кивнул, нырнул в люк.
– Там вообще-то каюта помещается? – засомневался Женька.
– Умещается. Для пигмеев, – проворчал Коваленко. – Марина, шли бы вы вниз, тут свежо будет.
– А что вы меня в пигмеи записываете? – не замедлила огрызнуться старшина. – Ростом не вышла, да?
Коваленко отвернулся.
Катер уверенно шел вперед. Судно действительно пигмейское, даже примитивная турель для "максима" смахивала на хлипкую стойку пляжного зонтика.
– А я один раз на торпедном катере плавал, – известил Женька, пытаясь развеять наступившее мерзопакостное враждебное молчание.
– Вообще-то "ходил", а не "плавал", – пробормотал Коваленко. – Ну и как катерный опыт?
– Да не успел распробовать. Качнуло пару раз, а там: – Вперед! В атаку! И полезли мы в горку.
– Что, прямо на берег высадили? – недоверчиво спросила Шведова.
– Не совсем. Малость промок, но это значения не имело. Когда вверх карябались, пот аж в сапогах захлюпал. Да еще гансы прикурить дали.
– Это вы под Севастополем работали, – сказала Марина в сторону. На Коваленко она не смотрела, но старлей определенно начал страдать. Чем-то они здорово похожи были: оба готовы собеседнику прямо в лоб гадкую правду бухнуть, своей упертостью покрасоваться. Года рождения разные, а толку…
– Что вы как дети, в самом-то деле, – с досадой сказал Женька. – Как ни крути, общее дело делаем. И товарищ Варварин нам не посторонним человеком был. Работаем или нет?
– Действительно, нелепо себя ведем. Пойду я к командиру, проясню обстановку. – Коваленко поднялся.
Опергруппа посмотрела, как он ловко, несмотря на габариты, проскользнул в люк.
– Странные вы, – с совершенно необъяснимым ожесточением прошипела Шведова. – Живые, здоровые, с оружием в руках, а страну просрали.
– Ох, Мариша, отож ума у тебя аж Дон разливанный, – вздохнул Торчок. – Опять завелася…
– А кому мы просрали? – хмуро уточнил Женька. – С кем воевать-то с тем оружием в руках? У нас гаутляйтеров и прочих оккупантов нет. Наоборот, нас оккупантами обзывают. Да, террористы и шпионы разные порядком стране гадят. Так их гоняем. А так, чтоб с гранатами да в штыковую – не на кого. Ну не в кого нам особо стрелять. Разве что с тоски и безделья самим себе мозги вышибить. Так для этого водка, наркотики и иная шоу-программа имеется.
– Вы ж хуже фашистов. Сами все испортили, собственными руками…
– Я что ли?! – не выдержал Женька. – Я в ясли ходил, когда СССР не стало. Мне что, нужно было с горшком наперевес на Кремль броситься? И, между прочим, уйма советского народа тогда считала, что нужно Союз изменить. Чтоб за штанами и кофтами в очередь не записываться. Чтобы колбаса каждый день была. Их, колбасных любителей, что, поголовно расстреливать надлежало?
– Ну и как? Раздали вам портки и колбасы? – зловеще процедила старшина.
– В магазинах. И колбаса копчено-телячья, и сосиски-сардельки с иными шпикачками. Штаны, брюки и прочие джинсы там же. Выбор широкий. Платья из Парижа, помада из Нью-Йорка и ложки из Хохломы. За деньги. Заработал – купи. Не можешь заработать – дадут. Хреновое и мало, но с голоду не сдохнешь. Карточек нет, хлеб дешевый и сколько хочешь. Гордость страдает, это да. Кстати, Марина, я тебя честно предупреждаю – мне курс молодого бойца уже преподали. Толково и в полном гендерном равновесии. Вот товарища ефрейтора спроси – он знает, кто меня наставлял. Поэтому, если ты лично меня в предательстве еще разок обвинишь или еще что пакостное вякнешь, я тебе в лоб дам. Без церемоний, как зарвавшемуся боевому товарищу. Ясно?
Шведова хмыкнула.
Торчок ухмылялся:
– Отож узнаю…
Появился Коваленко с плащ-палаткой. Посмотрел на порозовевшую старшину и объявил:
– Первое: приказано укрыться и не мерзнуть. Можно использовать брезент трала. Второе: ставлю боевую задачу. Потом будут уточнения и прочие вводные…
Десантный отряд двигался двухкильватерной колонной. Пока все шло по плану. Охранение: шесть "малых охотников", два торпедных катера и трофейная БДБ под новым гордым советским именем "ДБ-51" прикрывали транспорты. Двигался ударный отряд артиллерийской поддержки из пяти канонерских лодок и двух бронекатеров. Надрывали изношенные машины три старых транспорта, шли шхуны, тральщики, спасательное судно – трюмы и палубы предельно набиты людьми и боеприпасами, машинами и повозками, пушками и минометами. Прыгал по волнам – кто на буксире, кто своим хилым ходом, москитный флот. Двадцать семь катеров типа "КМ" и "ЗИС", спаренные и одинарные тендеры, мотоботы – все самое важное для десанта – высадочные средства. Занимал свое строго отведенное место в строю и крошечный тральщик № 085.
Барражировали над конвоем прикрывающие переход истребители. Противник пока не появлялся…
Опергруппа, отодвинув до лучших времен яростные дискуссии о колбасе и крушении великой страны, осмысливала план операции. Общая задача была ясна: высадиться вместе с первой волной десантников и проскользнуть в тыл противника до того, как тот подтянет резервы и блокирует плацдарм. До аэродрома Нурмолицы около 30 километров, учитывая выбранный, непрямой маршрут в обход хуторов. Расстояние требуется преодолеть как можно скорее: осознав, что происходит, финны начнут эвакуацию техслужб и летного состава. Скорее всего, "ряженых" ЛаГГов в Нурмолицах уже нет – переброшены на иной аэродром, перекрашены и вновь получили финские опознавательные знаки. Вполне возможно, и пилоты сменились.
– На "ряженых" могли летать немцы, – сказал Коваленко. – Вдаваться в подробности не будем, но, судя по почерку, вся операция разрабатывалась непосредственно немцами. Если это, конечно, операция, а не случайное совпадение.
– Конечно, такое совсем обычное совпадение, – кивнула Марина.
– И такого варианта нельзя исключать. – Лицо у старшего лейтенанта вновь сделалось железобетонным. – Но есть все основания предполагать продуманную, многоходовую комбинацию противника. Работали тонко, дерзко, возможно, и следы, оставленные в Тарасовке…
– Та чо еще за Тарасовка? – насторожился Торчок.
– Деревня, возле которой располагался наш аэродром подскока. Но наши соколы ушли на запад, а обжитое место использовали "ряженые". Часовые чисто говорили по-русски. У взлетной стояло несколько истребителей – свидетели из местных жителей точно не могут описать, какие именно. Прилетал транспортный самолет – вероятно, забирал техников и этих самых "часовых". Находились неизвестные авиадиверсанты на этом аэродроме не менее трех-четырех суток. Подозрений не вызвали. Собственно, кто мог ожидать? Кроме местных жителей, там сейчас никого нет. Да, аэродром, да, пара самолетов, оставшихся по причине технической неисправности или иным военным надобностям. Но именно немцы в Тарасовке сидели. Окурки, иные следы…
– Ага, до ветру фрицы по-гитлеровски сидают, – догадался проницательный Торчок.
– Не суть важно. Тарасовку проверяли профессионалы, коллеги нашего майора. Не доверять их выводам у нас нет оснований, – Коваленко замолчал, потому что на палубу выбрался сам главный профессионал. Оглядел небо, корабли, одобрил и повернулся к личному составу:
– Начальству, значит, косточки перемываем?
– Никак нет, – сказал старший лейтенант. – Ввожу в курс дела.
– Что тут вводить-выводить? – удивился Попутный. – Вы это баловство бросьте. Ждем, когда наша доблестная армада доплюхает до места, срываемся и короткими, но энергичными прыжками следуем к аэродрому. Скручиваем нужного типчика. Допрашиваем. Что тут сложного и недоступно-двусмысленного?