Сидели, прижавшись спинами. Временами Виктор вставал, чтобы выглянуть в дверь и окно. Сразу становилось холодно – старший сержант был крупный, теплый, и двигался бесшумно, как кот. Марина с трудом сдерживала желание сказать, чтобы сидел смирно. Все было спокойно. Охранение затаилось, дважды сверху выглядывал майор, но не произносил ни слова. Садился на место бесшумный Виктор – можно было прижаться спиной, закрыть глаза. Вроде и не дремала, но виделся дом в Горьковском переулке, Дон летний, теплый и медленный, песок на Заречном, куда купаться в детстве бегали. Глаза слипались, и словно солнце сквозь ресницы било. А там, в городе и на горе, громыхало, почти непрерывно строчили пулеметы и автоматы, рвались бомбы, потом все яростней начала бить артиллерия…
Подтянув резервы, немцы атаковали высоту 108,4 – самую западную и высокую из захваченных десантниками вершин. После ожесточенного боя, к 11.30 измотанные десантники оставили высоту. Вдоль берега новый, Митридатский, плацдарм атаковал 22-й румынский горнострелковый батальон. Но и эту, и последующие атаки румын удалось отразить.
Большие силы противника отвлекали десантники, действовавшие в городских кварталах. Координировать свои действия противнику было трудно.
Сквозь десятибалльную облачность пробивались наши штурмовики, сбрасывали боеприпасы, обстреливали противника. Дальнобойные 100-мм и 130-мм батареи работали через пролив по немцам у Митридата.
И еще жили, еще отбивались последние защитники Эльтигена. Даже во второй половине дня там вспыхивали перестрелки, била по целям у плацдарма артиллерия…
Лишь на севере, на Еникальском плацдарме, было тихо. Изредка оттуда доносились звуки беспокоящего артогня.
– Пей…
Трясли за плечо. Марина с трудом разлепила ресницы. Увидела хмурое лицо майора – сидел на корточках, протягивал кружку.
– Пей, Шведова, – прохрипел Чашкин. – Бодрит. А то приваливаешься ко мне, приваливаешься, намекаешь. А я, между прочим, фашистской пулей подпорченный.
– … ты подпорченный, – пробормотала Марина.
Тихо засмеялся стоящий у двери старший сержант. Майор не улыбнулся, поморщился:
– Пить будешь, юмористка?
– Извините, товарищ майор. Я со сна. – Губы двигались с трудом.
Майор молча втиснул кружку в несгибающиеся пальцы. Марина ахнула – горячее.
– У немцев сухой спирт нашли, – пояснил майор и прошел к двери. Шептался о чем-то с сержантом.
Марина грела ладони, медленно втягивала горячее – полкружки всего, вкуса не разберешь, но вроде пряное, и спирта чуть-чуть.
– С травами, – грустно сказал Чашкин. – Ты, Шведова, в лечебных травах разбираешься?
– Нет, мы не проходили.
– Ладно, тогда скажи: руку мне отрежут?
– Вот дурак. Там ерунда – нервов у тебя больше, чем той царапины. И вообще, пусть в травах я не разбираюсь, зато, знаешь, какие у мамки розы во дворе росли? Хочешь, после войны черенки пришлю?
– Ага, ловлю на слове. У нас на Таганке комната. Третий этаж. Роз там как раз и не хватало. – Чашкин засмеялся, закряхтел. – Эх, сплошное мещанство эти ваши розы.
Марина плотнее подоткнула полу плащ-палатки:
– Ну и глупо. Во дворе-то, клумба небось есть? Или сплошь мостовая?
Чашкин неспешным шепотом рассказывал о Таганке. Оказывается, там две реки сливаются. Откуда в Москве столько рек?
Немцы подтягивали силы. Двигались к новому плацдарму части от Эльтигена, спешил дивизион штурмовых орудий. Стягивалась артиллерия, разворачивались для обстрела десантников зенитные батареи. Для перевозки был привлечен весь наличный автотранспорт, но до темноты немцы не успевали.
Атака Митридата была назначена на утро 8 декабря.
Наш штаб высадки заканчивал подготовку. Еще утром в успех прорыва десантников с Эльтигена мало кто верил. Но такой вариант учитывался. Сейчас все имеющиеся в строю бронекатера, тендеры и буксиры были стянуты к причалам у Опасной. К посадке была подготовлена 83-я бригада морской пехоты, спешно усиленная комсоставом, пополненная опытными бойцами, второй волной готовился стрелковый полк из состава 16-го корпуса.
О минной обстановке в Керченской бухте флот имел самое исчерпывающее представление . Все было готово.
В 15.20 ударная авиация ВВС ЧФ нанесла удар по базирующимся в Камыш-Буруне немецким БДБ. В 16.10 штурмовики атаковали места сосредоточения румынских и немецких войск. Одновременно в воздух были подняты Ил-2КР 2-го аао . Введенные лишь три дня назад в строй 130-мм батареи БС-743 и БС-723 начали работу. Первоочередной задачей были десантные баржи, потом огонь перенесли на иные цели…
– Работаем, – громко сказал сверху Варварин.
…Они работали. Серии цифр, поправки, новые цифры… Разрывы громыхали то совсем рядом, то где-то далеко. Ревели, проскакивая над мастерской, штурмовики. Серия цифр, серия разрывов бомб, и грохот, грохот снарядных разрывов. Под провалом стоял Виктор, дублировал координаты. Грохотало, сыпалась штукатурка и осколки давно разбитых стекол. Жалобно гудели железные шкафы. Марина изловчилась, подперла раскачивающуюся железяку. Чашкин глянул слепо, на потном лице радиста оседала пыль…
…"Ил"-корректировщик ушел. Темнело. Артиллерия все еще била. С Митридата и мастерской передавали новые координаты – теперь били по вспышкам. Канонада начала затихать…
В 20.00 из тумана появились катера. Четыре бронекатера, десять тендеров. Отряд ориентировался по ведущему створу на косе Чушка. Одновременно на берегу у ремонтного завода зажглись костры, обозначающие границы участка высадки. Тендеры и катера начали подходить к берегу и полуразрушенной пристани верфи…
Противник противодействия не оказывал. Советские катера попросту не заметили. Туман и обстрел мешали береговым наблюдательным постам, дозор из потрепанных десантных барж из Камыш-Буруна еще не подошел…
На плацдарм высадили 520 морских пехотинцев, доставили 11 минометов, боеприпасы. Приняв около 300 раненых, тендеры начали отход. Только в этот момент противник заметил отряд – катера были освещены прожектором, по ним был открыт артиллерийский огонь. Из порта и от Бочарной пристани ударили "эрликоны". Через две минуты по обнаруженным огневым точкам открыли огонь наши батареи из-за пролива.
Под защитой дымовых завес, поставленных бронекатерами, тендеры уходили к Опасной. Грузиться…
– Шевелятся, – прошептал Виктор. На улице слышались звуки: постукивание колес, звяканье, кто-то гавкнул по-немецки…
– Позиции меняют. Вот же твари поганые. Припекло, значит… – прошептал старший сержант, скорчившись у двери.
Марина, привстав на цыпочки, увидела, как мимо пролома в заборе пробежало несколько фигур. Немцы были какие-то мелкие, суетливые. Следом несколько фрицев прокатили тачку или прицепчик. Ствол Марина разглядела с трудом – пулемет, видимо, крупнокалиберный…
– Куда выперлась?! Кино, что ли?! – зашипел Виктор, взмахивая автоматом.
Марина поспешно присела.
– И не шурши, мышь клизменная, – приказал старший сержант…
Из действующих немецких БДБ в порту оставалась лишь одна. Из Камыш-Буруна к Керчи спешно вышла группа из трех быстроходных десантных барж. Их стерегли затаившиеся во тьме с выключенными двигателями советские торпедные катера. Группа из семи катеров (среди них были ТКА, только что прибывшие с Тихоокеанского флота) атаковала баржи торпедным залпом. Как обычно, это не принесло результата. БДБ открыли ответный огонь. В бой включились наши и немецкие батареи. Особых достижений ни одна из сторон не добилась, но к Керчи БДБ не пошли.
В 23.30 спешно приняв людей и грузы, тендеры и бронекатера вышли из Опасной. В 23.45, с минимальным опозданием, немцы обстреляли район причалов Опасной. На эффект неожиданности при новой высадке рассчитывать уже не приходилось, и вперед ушли БКА-124 и БКА-321 с задачей поставить дымовую завесу. До участка высадки оставалось 8 кабельтовых, когда прожектор с мыса Ак-Бурну нащупал наш катер и немцы открыли огонь. Через несколько минут по огневым точкам противника ударила наша артиллерия. Бронекатера поставили дымзавесу, прикрыв тендеры…
В 00.20 началась высадка. Немцы пытались вести огонь по причалам судоремонтного завода и берегу, но часть огневых точек была уничтожена артогнем, другим орудиям мешал дым. Наши бронекатера били прямой наводкой по Генуэзскому мысу, подавляя "эрликоны". У БКА-321 вышел из строя изношенный двигатель, но орудие и пулеметы катера продолжали вести огонь.
…Голос уже не сдерживали. Снова цифры, координаты, иногда несколько уточняющих слов. Кричали сверху майор и артиллерист-корректировщик, Чашкин передавал. Черное небо грохотало. Среди разрывов тяжелых снарядов Марина улавливала близкий треск и вспышку очереди – вел огонь соседний "эрликон".
– Что делает, гад?! – стонал Виктор. Ему от двери было лучше видно. Позиция автоматической пушки располагалась метрах в пятидесяти от мастерской. Суетились немцы – окопаться не успели, но орудие надежно прикрывали развалины сарая. Тянулись нити-взблески трассеров – туда, к кипящей воде, к фонтанам разрывов, к темным черточкам тендеров, упорно идущих к берегу. Иногда огненные трассы упирались прямо в тело суденышка, взлетали рикошетом в небо или гасли в катерной плоти. Дымовую тучу завесы тянуло левее…
Свесился с пролома Варварин, что-то крикнул.
– Да я понимаю, – в отчаянии обернулся Виктор. – Но нельзя же нам любоваться…
– …не трогать… – злобно повторил майор.
Поздно. Затарахтел от трансформаторной будки "Дегтярев" – очередь в полдиска – падают фигуры у "эрликона". Марина в восторге смотрела – хотелось заорать – так их, так!..Ошеломленно выпрямился, завертел башкой немец-наводчик. Валялись тела, пополз прочь раненый… Короткая точная очередь ППШ – все лежат.
Виктор растерянно обернулся – ствол его автомата дымился…
Сверху прокричали очередные координаты. Чашкин передал…
Немцы сообразили минут через пять. Мелькнула фигура, вторая… Резанул по гостям "Дегтярев"…
Сам бой Марина помнила частями-картинками.
…Пулемет уже молчал, во дворе взрывались гранаты – немцы засели за оградой. Виктор стрелял в дверной проем, откатывался, вскидывался, чтобы дать очередь в окно. Для крупного, с виду неуклюжего человека, он двигался поразительно быстро…
…Чашкин, привалившись к рации, передал последнюю серию цифр. Немцы уже обошли здание сзади, было слышно, как стучат о стену, не попадая в пролом, гранаты. Потом они взрывались внизу, стучали в стену злым горохом осколков. Из прикрывавших корректировщиков бойцов кто-то еще жил – огрызался из автомата. Виктор, пытавшийся проскочить к трансформаторной будке, не дошел – пытался ползти обратно – замер, уткнувшись лбом в приклад автомата…
…Чашкин стряхнул наушники, ногой попробовал задвинуть рацию подальше под железо шкафов. Не вышло, нашарил на поясе гранату:
– Сможешь? Рвани, когда совсем…
Катанул "лимонку" по полу к Марине.
Ответить Марина не успела – в дверной проем заглянул немец. Спрятался…
– Ложись!
Чашкин, то ли ругаясь, то ли крича от боли, сунулся под защиту лежащего шкафа. Марина машинально упала на колени, закрывая руками голову, скорчилась за станиной станка. Успела увидеть кувыркающуюся гранату с длинной рукоятью. Стукнула, покатилась… Казалось, не взорвется. Бахнула…
Чугун сверлильного станка, приняв на себя осколки, отозвался тяжким звоном…
Радист пытался вскинуть одной рукой тяжелый автомат – Марина видела Чашкина, видела светлый сияющий след-царапину от осколка на чугуне станка. Гранату рубчатую, "лимонку" под ногами видела. Встать страшно, дверь увидеть страшно. Ворвутся, в плен никак нельзя. Если уж на Эльтигене не попала…
Ужас рвался из-под гимнастерки, лез на голову взбесившимся мокрым котом…
Марина сглотнула, загоняя гада-кота обратно. Сжатая в ладони граната показалась теплой: может, уже рвануть готовилась? Чека разогнулась легко, а на курсах, когда единственный раз "лимонку" метала, чуть палец не оторвался, когда дергала. Тогда все девчонки тряслись…
Рычаг взвода плотней держать…
…Радист оскалился, автомат в его руке затрясся – очередь длинная, часть пуль точно в дверной проем ушла.
Дверь Марина так до последнего и не видела. Просто встала и изо всей силы швырнула "эфку". В косяк не попала, что удивительно. Присесть едва успела.
Рвануло, станок вновь загудел…
Сержант Шведова посмотрела на левую руку – неловко стряхнула совсем уж ненужное кольцо с чекой. Зачем-то вытерла руки о подол гимнастерки…
Во дворе кричали. Вот же странный язык – больно гаду, а все равно ни слова не разберешь…
…Чашкин лежал у двери, давал экономную очередь, кряхтя, прятался за стену. В ответ стреляли. На глупую игру похоже. Марина долго выковыривала из кармана ватных штанов пистолет. Вот зачем он? Маленький, если в окно выстрелить, пуля, наверное, и до забора не долетит. На курсах стреляла из "нагана" – три патрона. Не попала в мишень, правда. Но там все понятно, взводи курок да стреляй. А здесь…
Курок Марина все же нашла. Маленький неудобный. Не взводился, пока рычажок сбоку не сдвинула…
Сверху строчил автомат. Живы корректировщики…
– …Под стену давай!
Расслышала с трудом – пауза была, а до этого на голову камни сыпались. Очередь "эрликона" влетела в окно: казалось, вся мастерская рухнет. По спине стукнуло больно – Марина думала, что все. Нет, просто больно, камнем, наверное. Ползла вперед, хотя за станком-защитником жуть как хотелось остаться.
Чашкин лежал под стеной, кричал, стонал, ругался – его снова зацепило – теперь в ногу.
– Диск поменяй! Живей, живей!
Марина вытащила диск из чехла на ремне радиста, сунула себе на колени горячий автомат. Сначала пустой диск отсоединить не могла, потом полный не вставлялся…
– Да для чего тебе руки?!
– Для бинтов…
Затвор послушно взвелся – это не забыла.
– Можешь ведь. – Радист выдернул из рук неумехи ППШ. – Эх, приноровиться бы мне…
Взвыло, загрохотало – "эрликон" лупил с полусотни метров, практически в упор – очередь вошла в дверной проем, разлетелось крушащим веером…
Наверху щелкнул винтовочный выстрел, сразу второй… – это по прислуге у пушки проклятой.
"Мой карабин, – с глупой гордостью подумала Марина. – Воевать нужно. Всеми силами и этими… средствами".
Двор темный, лишь отблески со всех сторон. Яростная стрельба со стороны города, там же и снаряды рвались. В небе что-то звенело… А двор тихий: лежал в двух шагах от двери Виктор, рядом немец ничком – ноги аккуратно сдвинул, подковки поблескивают. Винтовка валяется…
– Куда суешься?! Снимут.
– Да я сейчас…
Марина рванулась в темноту. До автомата шага два… за ремень подхватить…
Схватила…
…Пули визжат, когда именно в тебя целят, совсем иначе. Будто сто стволов било. Колотился свинцовый дождь в стену мастерской, в косяк… Марина, и сама визжа и себе не слыша, согнувшись, метнулась куда-то вперед и левее. Наступила на спину Виктору, споткнулась, упала, подскочила. За штаны свирепо дернуло, сержант Шведова шлепнулась на локти, поползла…
…За спиной стена, рядом камни. Кажется, та будка трансформаторная. Во дворе рвались гранаты – видно, разозлились фрицы. Над головой стучали осколки, но куча камней неплохо прикрывала. Теперь Марина видела мастерскую – и как в ней сидели? Здание крошечное, да и изуродовано так, что едва стоит. В окне второго этажа чуть сверкнуло, донесся треск выстрела. Карабин… Воюет майор. А сержант Шведова сидит, штаны просиживает. Вот у колена клок ваты торчит – тут пулей и дернуло. Хорошо, широкие шаровары…
…Вдоль стены, пригибаясь. Странно, в одной гимнастерке, но не холодно. И пилотка… Пилотку обязательно найти нужно. Волосы от этой грязи и копоти быстро выпадают…
…Под коленями звякали гильзы. Автомат Марина прижимала к груди. Угол трансформаторной… Надо бы осторожнее…
Ахнуть Марина не ахнула, только потому, что дыхание перехватило. Немцы рядом были. Всего шагов пять до них: сидели, прижавшись спинами к остаткам забора. Один винтовку заряжал…
Сержант Шведова сидела, смаргивала. Да сколько ж этих слез в человеке? Автомат нельзя так стискивать. Держать мягко, но надежно и уверенно. В плечо упереть. Ничего, тут не промахнешься…
Вздохнула санинструктор, приструнивая кота-ужаса. Ничего, вместе воевать так вместе. Хотя разве это воевать? Просто встать, из-за угла высунуться, спуск нажать…
…Сделала. Высунулась, нажала. Автомат не выронила. Очередь в упор ударила… Только один фриц обернуться успел. Вроде правильно строчка легла, да только выдал пуль шесть ППШ и умолк. Марина с ужасом жала на спуск – немец глаза вылупил, пятился-отползал на четвереньках…
…Сержант Шведова, обдирая руки, ползла вдоль такой важной трансформаторной будки, за которую люди свои жизни поотдавали. Нужно было быстрей ползти – швырнет немец гранату…
…Точно, бахнуло, землей и каменной крошкой осыпало. Но Марина уже за углом была. Затвор дернула, – патрон, наверное, перекосило. Нет, затвор легко щелкнул. Диск?.. Пустой. Ой, дура ростовская…
Стояла мастерская. Свои там еще были. Скупую очередь Чашкин дал. Не перевязала радиста. Кровью теперь изойдет. Но туда не проскочить. Шуршали за стеной крысы-немцы. Выйдут прямо сюда, и деться некуда…
Пистолет из кармана вместе с комком ваты выдрался. Марина протерла черное тельце – красивый, буквы иностранные на "щечке". Трофейный, немецкий или итальянский, наверное. Девчонки такие у разведчиков выпрашивали, чтобы в плен не попадать. Может, пора уже? Сколько в нем патронов?
Марина поправила волосы – пальцы опять тряслись и глаза мокрые. Так и помрешь в соплях…
Шуршали совсем рядом – за стеной, на камнях полурассыпавшегося забора гады оступаются. Сейчас…
Как не ждала, но когда голова в каске высунулась, выстрелить не успела. Немец разглядеть девушку тоже не успел – сразу дернул головой – под глазом еще один глаз открылся, лишь потом выстрел карабина донесся. Фриц медленно сполз за забор – черная крупная слеза на подбородок неспешно катилась…
Там выругались непонятно, зашуршали тяжело. Отползают и мертвяка волокут…