У хижины, которая как хижина и вовсе не выглядит - что-то низкое, твердо очерченное, длинное, со многими прорезями в стенах и не из шкур (Нга-Лог принюхался - из дерева), нет никакого негасимого очага. Полог при входе поднимается и опускается так же. Вспыхивает пламя - наверху, над головой, оно прячется в округлых гнёздах. Много света, много запахов, больше, чем снаружи, они наваливаются со всех сторон и почти оглушают, отчего Нга-Лог жмурится и цепляется за шкуры шамана. Неизвестно откуда взявшийся ветер, сначала жаркий, потом холодный, обдаёт с головы до ног.
- Небольшая дезинфекция. Не трусь. Сейчас в санблок - и лечиться.
Нга-Лог жмурится всю дорогу. Слишком ярко, непривычно, слишком жарко после прохлады ночи. Шаман снова проводит рукой, и свет притухает наполовину. Они вдвоём проходят мимо нескольких пологов: за одним из них что-то пищит и побрякивает, в другом гудит, как рой медоносов, из третьего вкусно пахнет.
- Дома не кормят? Эй…
Шаман смеётся, когда Нга-Лог тянется носом за запахом.
Он заносит Нга-Лога куда-то, где шкуры на стенах белым-белы, и усаживает на узкую лежанку. Показывает жестом - сиди смирно. Нга-Лог кивает и осторожно щупает ногу. Шаман отворачивается и шуршит в очередном углублении в стене. В его руках появляются палочки, длинные полосы, похожие на плетёные из лозы шнуры, такие же белые, как стены, куски шкур, прозрачные, словно вода, мешочки и камешки. Много звякающего, странного, терпко пахнущего, несомненно имеющего отношение к колдовской тайне. Шаман раскладывает всё это на невысоком сером плоском камне и тихо бормочет что-то себе под нос. Нга-Лог мнёт лежанку рукой: мягко. Примолкшая было нога вновь начинает гореть.
Последним в стенном углублении шаман находит светлый, словно бы высушенный лист неизвестного растения и тонкую щепку, которая вдруг громко щёлкает. Такой звук издают воины, отталкиваясь языком от нёба, когда сходятся в схватке с себе подобными, потому что это предупреждение о том, что битва будет насмерть, и Нга-Лог напрягается, но тут же успокаивается и выдыхает. Шаман добродушно глядит на него. Щепка выпускает тонкий прямой коготь.
Когтем шаман чертит на листе знаки.
"Мне нужно будет уколоть тебя, чтобы целебные травы попали внутрь. В кровь. Это неприятно, как жало медоноса, но ты потерпи".
Вручает коготь Нга-Логу, тот вертит его в пальцах, тоже чиркает, пробуя. Выходит коряво, но понятно.
"Да, великий. Все, что угодно".
"Нужно будет уколоть два раза. Первый - чтобы не болело, второй - чтобы зажило. Потом я привяжу к ноге эти палочки, чтобы сломанная кость не двигалась. Потом тебе захочется спать, и ты спи".
"Да".
"Нога заживёт к следующей ночи. Ты снова сможешь бегать и охотиться".
Чуть выше места, где болит, шаман протирает кожу куском мокрой белой шкуры - пахнет резко, от этого слезятся глаза. Достает ещё одну щепку, прозрачную, тоже с когтём, но длиннее и тоньше. Коготь выпивает воду, блестящую в одном из камешков, и остро впивается в ногу. Затем колет другой коготь - вода в нём похожа цветом на глаза Нга-Аи.
"Хорошо. Ты сильный, даже не вздрогнул".
Нга-Лог чувствует одобрение в звуках Громкой речи. Неприятно было, но он перетерпел, а боль начала гаснуть.
"Что мне сделать за спасение и помощь, великий?" - чертит Нга-Лог, пока шаман закрепляет на ноге палочки. Они обхватывают ногу до середины бедра, крепко, как руки в объятии, и держат.
"Лечь и поспать. Поговорим завтра".
Под шкурами лежанки - не лапник. Что же тогда? Нга-Лог нюхает, пытаясь понять, но ему думается сложно, неповоротливо - сон приходит. Наверное, травы призвали, на которых настоялась вода. А когда медонос кусает, нога распухает и чешется…
Ещё одна шкура, плотная, опускается на него сверху. Руки подтыкают края.
- Видимо, кормить тебя я тоже буду завтра. Спи, хвостатый.
Шаман снимает лик Большого, только Нга-Лог этого уже не видит.
К. - Центру
…таким образом, я закрепляю дверь и иду в становище сам. Хвостатому дам понять, чтобы сидел тихо и смирно. Он послушается. Судя по камерам, там всё нормально: дикари пошли дрыхнуть, джинсовый в яме. Старый хрыч только что-то бродит - не удивлюсь, если возрастная бессонница - и старшая самка таскает хворост. К дождям, похоже, готовятся, запасаются топливом… Отсутствие младшего их не волнует. Безответственный народ, я бы весь перенервничал.
Центр - К.:
И кто тут говорит о безответственности? Помчался в лес, спасатель чёртов, и наплевать тебе и на устав, и на друзей… А ещё спрашивают, почему у меня седые волосы. С вами поседеешь.
К. - Центру
Кэп, ты был седым уже тогда, когда мы познакомились. Не прибедняйся.
И всё бы ничего, только за мной опять ходил Внушительный. Нет, мне не страшно, мне непонятно. Когда Мак сдавал мне смену, то предупредил, конечно, что из кустов может выползти это создание и бродить за смотрящим, как верный пёс, потому что чует запах шкуры и принимает за своего, но всё равно непонятно: неужели за столько времени никто не придумал, как его отвадить (какая-нибудь отдушка, убирающая запах, или вроде того), а то велик риск однажды случайно залепить ему пулю в третий глаз, приняв шуршание в кустах за волчье.
Ну ладно, не убирающая запах - приглушающая. Шаману как бы полагается пахнуть Внушительным. Но не вонять же!
Так что куртку - только после обработки.
Да, о волках. Подстрелил штук пять или шесть, в темноте не понял. С таких монстряк только оборотней писать, честное слово. Впрочем, видел и похуже.
Центр - К.:
Курт - кошкина любовь.
К. - Центру
Угу. Еще волчья - в качестве потенциальной закуски. И светлячковая. Но светлячки меня любят не из-за мяса, а из-за светодиодов в глазницах маски-черепа. В прямом смысле приманиваются на любовь: светодиоды вспыхивают в той же тональности, как и брюшко у самок, чтобы шаман, окружённый роем, выглядел представительно и грозно. Это мне нравится. В отличие от всяких там по кустам шебуршащих, ага.
Центр - К.:
Бегай быстро, чтобы не догнали и не попытались… кхм, спариться. Просто добрый дружеский совет.
К. - Центру
Иди-ка в дверь.
Нга-Тет знал, что шаман вездесущ. Но он знал ещё, что этому есть причина: шаман спрятал в становище свои тайные глаза. Это произошло давно, в цикл, когда нынешних нга ещё не было, и не было ещё Нга-Лота, а сам Нга-Тет только-только научился ковылять вокруг хижины, не хватаясь за родительскую руку. Все нга тогда разбрелись собирать чернец, а Нга-Тет, оставшийся в хижине со смотрящей за ним старухой Нга-Ое, воспользовался тем, что её сморил сон, и пополз в колючник играть. Он был увлечён поиском вертихвостов и оттого не сразу заметил сквозь зелёные колкие лапы, как шаман, невесть откуда взявшийся, крепит круглые глаза на ветвях и коре. Нга-Тет испугался и сжался, но шаман прошёл мимо - ушёл, не поняв, что за ним наблюдают. Не увидел ни глазами, ни своим колдовством. Шаман - не увидел! Нга-Тет сохранил это в памяти. И, когда подрос немного, изучил воспоминание со всех сторон, обнюхав, словно спелый плод, и с кощунственным удовольствием уверился: шаман, хоть и великий, а кое о чём не знает, потому как не Большой и не Светоч, а тоже нга, только к тем приближенный. За всё прошедшее время духи не сказали шаману, что Нга-Тет проник в тайну. Быть может, тоже не видели?
Нга-Тет был уже стар, но прекрасно помнил: колючник за хижиной, колючник у ямы-тюрьмы, дупло сухого гриб-дерева, ограда делянки, брошенное гнездо свистунов. Наковырял смолу с веток, которые принесла Нга-Эу, сунув мимоходом кусочек в рот и жуя. Осторожно, пригибаясь и заходя сзади, залепил все глаза шамана - дважды ему пришлось забираться вверх по стволам, и больная нога мешала, но уверенность гнала вперед, не давая поскользнуться и упасть. Позже, когда дело будет сделано, он убёрет смолу. Ночь тёмная. Потом Нга-Тет подхромал к яме. Чужак спал и не почувствовал, что Нга-Тет снял крышку и спустил вниз лестницу из лозы.
Нга-Аи думала о родителе. О том, как они пришли сюда, в бор, с меной. Нга-Анг принёс сушеные травы - они благоухали в мешочках, каждая говоря своим запахом, что лечит и от чего помогает: от жара, от гнили клыков, от гноя, которым набухали ранки, когда в них попадала грязь, от цикличной боли в животе у женщин, ломоты в костях у стариков и бессонницы у маленьких. Показал, как правильно настаивать и пить. Вожак был доволен.
- Мы можем дать тебе еду, корзины и наконечники для копья. Из лесиных рогов, я сам делаю. А лучше - оставайся здесь и живи.
Нга-Аи, цепляющуюся за родительские шкуры, Нга-Лот сперва не заметил.
- Ты один? А… Здравствуй, маленькая нга. У меня два сына. Когда вырастешь, кто-нибудь из них сможет взять тебя в жёны. Ну что, меняльщик?
Нга-Анга это убедило.
- Я буду собирать травы и делать настой. И воспитывать маленьких, я умею. Меня зовут Нга-Анг, а её - Нга-Аи. Мы останемся.
Нга-Лот принял его, как равного. Споры начались, когда Нга-Анг отказался чтить шамана.
- Я могу то же, что может он. Лечить, выправлять, исцелять. Я тоже кровь от крови Большого, как и ты, как все нга. Почести просто так. Почему он не в становище, а на Горе? Почему мы носим ему плоды и корни?
Нга-Лот рычал:
- Шаман вездесущ! Услышит - будешь проклят. Не думаешь о себе, подумай хотя бы о маленькой. Ей-то как жить в немилости?
Но Нга-Анг всегда защищал Нга-Аи - и в миру, и в ссору, и никто не смел причинить ей вред: проклясть, накричать, взять против воли за ухо или ударить. А теперь он ушёл к Светочу. Теперь многое изменилось. Нга-Лор прижал Нга-Аи к шкурам, набросанным поверх лапника. Он дышал тяжело и часто. В тюремной яме Нга-Тет занёс над задремавшим человеком камень. Нга-Эу, устроив за спиной последнюю вязанку хвороста, отодвинула ветви колючника, чтобы вернуться на тропу. Навстречу ей шагнул чужой. Зелёный огонь светлей выхватил лицо из мрака. Двуглазый! Только не он, а…
- Подожди-ка, милая, - рыжеволосая женщина взяла её за руку. - Есть разговор.
Как и другие, Нга-Эу не понимала Громкую речь, но что-то в тоне заставило её замереть.
VI
Центр - К.:
Ты там спать собираешься?
К. - Центру
С такими нервами не спать, а жрать. Чем я сейчас и займусь.
Центр - К.:
Приятного аппетита.
К. - Центру
Спасибо. Очередной мой одинокий поздний перекус… И вот так сидишь, сидишь, и никто ни солонку не передаст, ни по спине не похлопает, если поперхнёшься. Хоть посиней весь и задохнись. А если приступ аппендицита? Или острое отравление? Что медики - через протоку, как хлеб и молоко, полезут? Чертовы базы в дремучих дебрях слабой сцепки! Ладно, ладно, знаю, что сам подписался, но вечерами всё-таки немного тоскливо и жутко хочется домой.
Центр - К.:
Не грусти. Бутерброд в помощь. Сытый желудок немного примиряет с работой - знаю, что говорю…
К. - Центру
Сделаю шесть. Тут и расстройство, и ужин пропущенный… Две-е-ери. Что за ерунда там с камерами? Только что всё работало, ну дурацкий день же… Кэп, я отойду в техотсек. Похоже, транслятор глюкнул.
Нга-Логу снится Яма. "В следующий раз, - утешает его чужая двуглазая Нга-Аи, смотря прямо и насквозь. - В следующий раз…". В следующий раз - чего? Нга-Аи говорит на Громкой речи. Нга-Лог понимает это, лишь проснувшись, с быстро колотящимся сердцем, весь взмокший и настороже. Во сне он был Громким. Как это?
За белыми шкурами стен тихо шелестят шаги. Шаман. Где-то дальше он поднимает один из пологов, который скрипит, как сухое дерево, и куда-то заходит. Нга-Лог - в тайной хижине.
Сломанная нога не болит, но в глотке сухо и горько. Нга-Лог тянется в листку и когтю, чтобы начертать знак просьбы: пить. Он поспал мало. От трав кружится голова, но несильно, терпимо. Сможет ли встать на повреждённую ногу и дохромать до своего спасителя, чтобы попросить воды…
Он теперь совсем как Нга-Тет. Тот тоже, наверное, чувствовал это - беспомощность. Сильный охотник, по неудачной случайности ставший стариком преждевременно, озлобившийся, дряхлый, бесполезный. Нга-Лог вздрагивает. Нет, он так не хочет. Но шаман обещал, что нога заживёт. Шаману Нга-Лог верит.
Встает он без боли. Признак уже начавшегося исцеления или всё ещё действие трав? Палки и лоза крепко, но деликатно стягивают ногу, как если бы вдруг на ней вырос панцирь. Только в колене её не согнуть и не разогнуть. Приходится хромать, держась за стены. Они гладкие и холодные, и Нга-Лог думает, что не знает ни одного животного, которое носило бы такие шкуры. Некоторые поверхности блестят, как вода или Светоч, странно выступают вперед, имеют наросты и выпуклости. Серый плоский камень пуст: шаман убрал всё то, чем он лечил Нга-Лога. Наверху, над самой головой, что-то мерно гудит, тлеют огни в прозрачных коконах, тянутся, извиваясь, белые ветви, уходящие в норки в стенах. Нга-Лог ищет взглядом выход.
Вот он - твёрдый полог, почти неотличимый от стен. Сбоку у него выпуклость, куда очень удобно помещаются пальцы. Нга-Лог цепляет её свободной рукой - второй держит коготь и свёрнутый лист со знаками. Что-то снова щёлкает, поддается, полог откидывается, но не сминаясь, а отходя вбок. Такой полог, плотный, намного лучше, чем тонкий и сплетённый из трав: через него не задувает ветер, не проберутся насекомые. В хижине становища он бы пригодился… Снова стены, снова пространство, длинное, светлое, а на стенах - другие пологи, и воздух тоже сухой, как скребущее ощущение в горле. Где искать шамана? Нга-Лог решает идти на звуки.
За первым же пологом, полуоткрытым, что-то шумит и бряцает, но никого нет - только острый, едкий сладковатый запах, несколько крупных, по пояс Нга-Логу, белых камней, и в одном из них, с прозрачным глазом посередине, вертятся и летают, омываемые мутной водой, всполохи разноцветного. Тесная тёмная маленькая хижина внутри хижины большей - Нга-Лог заглядывает, морщит нос на запахи и возвращается. Он явно подсмотрел какой-то ритуал, но ничего в нём не понял. За вторым пологом стоит гул, нудный и громкий. По стенам бегут разноцветные лозы и тянутся к непонятному нагромождению, в котором вспыхивают, как светли или глаза, многие огоньки. Следующие несколько пологов не убираются - сцеплены со стеной, закрыты, и Нга-Лог напрасно ковыряет выпуклости, ожидая, когда щёлкнет. Откуда-то пахнет едой. Пустой живот урчит - голодно, но без разрешения шамана лезть в его припасы не годится. Мягкий свет падает на стены впереди. Он огнистый, словно пламя очага, но не такой густой и не жаркий. Там ещё один полог, он убран, и Нга-Лог, заглянув, видит лежанку, застеленную песочного цвета шкурами, широкую шкуру на полу и множество причудливых вещей - висящих, стоящих и лежащих, плетёных из веток, сделанных из дерева, слепленных из листьев и коры и украшенных неизвестными знаками. Прозрачных, словно бы из застывшей воды, и тех, которым Нга-Лог не может подобрать определений и сходств. Огонь тепло горит в большой чашечке цветка. Сбоку от него ровно держится лист, а с листа на Нга-Лога смотрят лица.
Он пугается. Это духи, и они расскажут шаману, что тот, кому он дал кров и помог с раненой ногой, забрёл, куда не следовало, опорочил доверие. Складывает ладони, кланяется - не надо! Лица неподвижны. Глядят, но не видят. Похожи на отражения в ручье, если смотреться туда всем становищем сразу, или в Светоче. Нга-Лог решается подойти поближе. Босые ступни его тонут в мягкой шерсти большой шкуры. На листе он узнает шамана. Здесь он без лика Большого, скалится добродушно, показывая сточённые клыки, и отчего-то его кожа совсем светлая, без полосок, а глаза не пышут, как ночью - просто зелёные, какими он видел их у Горы. Рядом стоит мужчина: его волосы белы, словно кость, взгляд строг, а лицо пересекают шрамы, как у храброго воина, и выглядит он несомненным старшим и вожаком. Двух женщин Нга-Лог рассматривает отдельно, внимательнее. Светловолосая такая же красивая, как Нга-Аи, и такая же улыбчивая. Голову второй будто окутывает огонь. Она кажется очень сильной и очень жестокой. Все - двуглазые, одного роду-племени, какого-то дальнего, неизвестного, наверняка шаманского. Нга-Лог не удивился бы, узнав, что ворожить и дружить с духами они умеют одинаково. Но он не заметил ничего такого в пришлом чужаке. Тот, даже если их родич, всё равно вырожденец. Толку-то его спасать?
Лица похожи на тотемы старых. Ещё родитель показывал найденный им у самой Ямы кусок тёмной коры: женщина и её маленький в длинных поблекших шкурах. Позже он сжёг тотем, чтобы чужие души нашли успокоение. Нга-Лот полагал, что старые племена делали такие тотемы с целью обитать в них после своей смерти, не зная, что отдать душу Светочу правильнее. Старые, глупые, дикие - что с них взять…
Может быть, шаманское племя хранит свои жизни так же. Но их дар важен - гадать и предсказывать. Значит, и жизни важны, чтобы не пропало за многими циклами тайное умение, значит, понятно, отчего шаман живёт на Горе так долго. Нга-Лот говорил, что его собственный родитель был ещё маленьким, когда шаман пришёл. Кто знает.
Громкая речь слышна впереди и сбоку, чуть приглушённая стенами. Шаман разговаривает с кем-то. С духами? Тон у него недовольный. Нга-Лог поджимает уши. Шаман узнал, что он шарился там, где не было разрешено - скорее всего, в тёмной норе, где внутри белого камня вершилось-кружилось таинство. Накричит, накажет. Велел ведь спать… Нга-Лог хромает на звук голоса, не забыв притворить за собой полог. Лучше сам сейчас пойдёт и повинится. Он же разумный, ему любопытно, а тут столько нового и незнакомого…
Шаман возится в окружении разновеликих лоз и камней и разговаривает сам с собой, ворча под нос. Камни трещат и стрекочут. Слышит шаги, оборачивается. Он без привычных свободных шкур, и вид у него напряженный, собранный, выдающий то, что шаман занят сейчас каким-то сложным делом.
- А, кот. Что такое? Не спится? У меня тут с сигналом беда - не вижу изображение… Стой!
Нга-Лог спотыкается о толстую лозу, ползущую по полу, словно гад, и неловко выставляет руки, чтобы не упасть. Опирается о широкий камень с наростами и огоньками. Одна ладонь нажимает на круглый, крупный, цвета крови - нарост вдавливается внутрь, и за стенами, снаружи хижины, что-то ревёт и трубит, как десяток лесей, вместе взятых.
Центр - К.:
Курт. Курт! Это бутерброды у тебя так сопротивляются, что на пульте - тревога?
Человек, вырванный рёвом из сна, открыл глаза и среагировал инстинктивно - поймал запястье руки, уже проделавшей половину дороги к его голове. Нга-Тет зашипел от разочарования.
- Развлекается он, - тоже услышала звук рыжеволосая. - Гоняет волков. Или - беда? Милая, ты-то чего…
Нга-Эу, бросив корзинку, распласталась на земле. Светли просочились сквозь щель сдвинутой крышки и рассеялись по колючнику.