– Служанка. Я ее когда-то купил, чтобы было кому убирать дом. Когда у меня еще не было Зои. Мария безумно любит Жака. Он для нее всегда "наш принц".
– А как появилась Зоя?
– Купил ее на рынке, при распродаже рабов. Странная история. Я заплатил за нее слишком много, а сам не знал, зачем купил, что мне с ней делать. Совсем девчонкой была. А теперь хозяйка в доме, меня иногда поругивает.
– Зря ругает. Или есть за что ругать? Я бы вас никогда не ругала.
Маргарет рассмеялась, немного неестественно. Я сделал вид, что не обратил внимания на ее оговорку. Вообще, это сидение за столом начало казаться мне чем-то сюрреалистичным. Чего мы добиваемся, чего ждем? Кажется, и Маргарет поняла некоторое неудобство создавшегося положения. Она поднялась и просто сказала:
– Наверное, не только Жаку, но и вам пора отдыхать.
Взяла подсвечник со стола и пошла впереди меня. Оказывается, хотела проводить меня до моей комнаты. Но в комнату мы вошли вместе. Маргарет поставила подсвечник на пол и обернулась ко мне:
– Барон, можно называть вас просто Роман?
– Да, конечно. Я буду только рад.
– Роман, ваши слова там, на башне, это только комплименты?
– И да и нет. Когда я увидел вас в первый раз там, на свадьбе, и потом, когда вы вручали мне платок, вы были прекрасны, ваши глаза сияли. И я подумал: "Как повезло Вальтеру". Ведь я не знал тогда всю вашу историю.
– А может быть, мои глаза засияли, когда я увидела вас? Вас, в кольчуге, с мечом. Вас, победителя, о котором я уже слышала рассказы.
– Боже мой, что вы говорите!
Я не выдержал, подошел к Маргарет совсем близко, заглянул в ее голубые глаза. Она закрыла их и потянулась ко мне…
Мы лежали в постели, было не по-майски тепло, свечи по-прежнему горели в подсвечнике, распространяя аромат ладана и еще каких-то благовоний. Маргарет что-то непрерывно говорила мне, но я запомнил только одну фразу:
– Я имею право хоть одну ночь в жизни быть любимой и желанной. Хоть одну ночь.
Утром она выскользнула из постели, поцеловала меня, забрала подсвечник и вышла, тихо закрыв за собой дверь. Она думала, что я сплю. А я лежал с закрытыми глазами и думал. О чем думал? Нет, не о Зое и Максиме. Я не чувствовал какой-то вины перед Зоей. Да, она мать моего сына, и все. Наши отношения очень ровные, никаких взрывов, выяснений отношений. Мы просто живем вместе, воспитываем сына.
Максим. Да, мне приятно разговаривать с ним, приятно, когда он прижимается ко мне, заглядывает в глаза и говорит, говорит что-то свое, во что я обычно не очень вслушиваюсь. Мне действительно приятно быть рядом с ним. Но это бывает так редко. И, когда уезжаю из дома, редко вспоминаю и о Максиме, и о Зое, и о доме вообще. Я думал о несправедливости. Отзывчивая, добрая, может быть, слишком поддающаяся влиянию брата Маргарет. И такая изуродованная судьба. Нет, с точки зрения материальных благ у нее все прекрасно: всегда богатый дом, великолепная одежда, никаких забот о хлебе насущном, об уборке дома. На все всегда имеются слуги. Но никогда не было рядом любящего и любимого мужчины, не было и не будет детей. И теперь ей снова предстоит ехать в неизвестность, привыкать к чужому мужчине, делать вид, что все хорошо, все прекрасно.
Завтракали все вместе. Джон успел приехать до завтрака. Маргарет рассказала ему, что я хочу на неделю забрать Жака в Дамаск. Джон посмотрел на Жака. Тот подтвердил, что действительно хочет снова побывать в Дамаске и вернется сразу же домой. Меня поразило это "домой". Его дом уже здесь. Сколько домов будет еще в его жизни? Джон только пожал плечами и сказал, что он не против. После завтрака мы собрали вещи Жака, попрощались с Маргарет и ее братом и отправились неспешно в Дамаск.
Зоя и Мария не ожидали приезда Жака. Это оказалось приятным сюрпризом. Они затискали Жака, не обращая внимания на его слабые попытки отбиться от слишком тесных объятий. А потом спохватились и отправились на кухню, готовить праздничный ужин. Но больше всех был рад Максим. Сразу же, как только женщины отпустили Жака, он схватил его за руку и потащил в свою комнату. О чем они разговаривали, я не знаю, так как в этот момент отправлял нарочного к Абу Мухаммаду с сообщением, что привез на неделю Жака в Дамаск.
На следующий день Дауд с Абу Мухаммадом приехали к нам, и мы вместе отправились на прогулку, как будто и не прошли эти полгода. Всю неделю я по утрам снова занимался с ними в фехтовальном зале. На этот раз мы все время посвятили поединкам с мечами. Для тринадцатилетнего Жака настоящий меч был тяжеловат, но я настоял драться именно тяжелыми мечами – потом не придется переучиваться. И когда я в следующий раз смогу заниматься с ним? Он уедет с Маргарет, и, возможно, нам уже не удастся встретиться.
К сожалению, неделя быстро пробежала. Хорошо хоть, что эмир не давал мне никаких поручений. А может быть, не хотел прерывать наши занятия. И вот у женщин снова глаза на мокром месте, Максим цепляется за Жака и говорит, что они обязательно еще встретятся и будут играть вместе. А Жак уже мысленно на побережье, с Маргарет и Джоном. Я отправил с Жаком двух надежных солдат, и они доложили мне через четыре дня, что доставили его к Маргарет в целости и сохранности. Следующий раз я увидел его и Маргарет только в Италии, через несколько лет.
Сразу же после отъезда Жака эмир вызвал меня и поручил поехать в Северную Сирию и Джазиру с целью подготовки его приезда. Он намерен добиться от брата ал-Ашрафа выделения войск и участия в совместном походе в Египет на помощь ал-Камилу. Я попросил разрешения взять с собой эмира Шаддада. Он воевал с покойным султаном в Северной Сирии и Джазире, знаком со многими эмирами войск ал-Ашрафа и вассальных правителей. Он окажет мне большую помощь. В Лидде его может полностью заменить Ахмад, который уже командует почти всеми войсками этого района. Эмир не очень любит принимать кадровые решения по предложениям своих подчиненных. Но в этот раз был вынужден согласиться. Я снова съездил в Лидду, привез письмо эмира. Шаддад уже прилепился сердцем к своему городу, не хотел никуда ехать, но приказ эмира для старого служаки – это действительно приказ. К тому же мне удалось убедить его в полезности съездить на север и возобновить знакомства.
Был уже конец июля, когда мы неспешно выехали с Шаддадом из Дамаска, сопровождаемые конвоем в полсотни всадников. Весь август и сентябрь провели в разъездах и посетили не менее десятка крупных городов, беседуя с правителями областей и эмирами войск. К этому времени монголы полностью разгромили державу хорезмшахов. Только в Афганистане продолжал сопротивляться сын Мухаммада – Джалал ал-дин Мангбурны. В центральной и западной части Ирана сохранил часть империи другой сын Мухаммада – Гийас ал-дин Пир-шах. А в Джазире и Северной Сирии местные владетели: Мосула, Ирбиля, Амида, Синджара – то продолжали попытки освободиться от власти Айюбидов, то старались отхватить друг у друга какой-нибудь город. В этой сумятице изгнанный когда-то из Каира бин Мастуб чувствовал себя как рыба в воде. Непрерывно терпя поражения от ал-Ашрафа или его союзников, он каждый раз заключал все новые союзы. Но к моменту нашего приезда в Северную Сирию он уже попал в плен, был передан ал-Ашрафу и заключен в тюрьму в Харране, где и скончался через пару лет.
Наша цель была подготовить хотя бы видимость согласия двух братьев – ал-Ашрафа и ал-Муаззама, чтобы они смогли вместе двинуть свои войска на помощь старшему брату. Только к концу года удалось достичь предварительных договоренностей, и ал-Муаззам прибыл со своей армией в Химс, где устроил основной лагерь. Потом начались длительные переговоры братьев. Ал-Ашраф сидел почти всю зиму в Синджаре, куда мы приезжали к нему три раза. Его мало интересовали события в Египте. Понадобилось сильное давление эмиров войска, чтобы он дал согласие на совместную операцию. И в феврале, когда ал-Муаззам прибыл наконец к нему в Синджар, они договорились отправиться вместе на юг. Началась подготовка к походу.
Именно в это время случилась настоящая размолвка с эмиром. Раньше бывало, что я с чем-то не соглашался, и эмир гневался на меня. Но гнев проходил быстро. На этот раз так не получилось. Мы по-разному оценили последствия договора с владетелем Мардина Артукидом Насир ал-дином Артук Арсланом. Договор "пробивал" визирь Кутуз. Он убедил эмира в полезности иметь союзника на дальней границе ал-Ашрафа. Я утверждал:
– Артук Арслан при любом изменении ситуации откажется от договора в пользу союза с султаном сельджуков Рума, хорезмшахом, монголами, с кем угодно, имеющим силу и деньги. А ал-Ашраф воспримет это как оскорбление.
Эмир возражал:
– Артук Арслан не посмеет оскорбить меня. А на мнение моего младшего брата мне наплевать. У него нет денег на войну со мной.
Я знал, что эмир совершенно не уважает ал-Камила за его слабость, откровенную трусость. Да и связан он борьбой с крестоносцами. Но относиться так же к ал-Ашрафу нельзя. В отличие от армии ал-Муаззама, не имевшей опыта серьезной войны, армия ал-Ашрафа уже в течение долгого времени вела поочередно тяжелые бои со всеми соседями. Ал-Ашраф проявил себя мужественным и дальновидным руководителем, и у него неисчерпаемые возможности нанимать туркменов и курдов. Да, у ал-Муаззама больше денег (в Караке), но сила правителя определяется не только деньгами. Деньги ал-Ашраф найдет у вассалов. Я пытался довести эти резоны до эмира, но только довел его до белого каления. Он заявил:
– Ты у меня посол в Египте. Не вмешивайся в мои дела. Немедленно отправляйся в Египет. Можешь доложить братцу, что мы с ал-Ашрафом прибудем с войсками летом. Пусть продержится это время.
В Египет я добирался не спеша, в течение трех недель. Неделя до Дамаска, неделя в Дамаске, где обговорил снова с визирем Кутузом все вопросы по Египту. Собственно, он практически повторил все то, о чем мы говорили раньше, но уменьшил количество солдат сопровождения (и денег на их содержание) ровно в два раза. Потом я неделю через Карак добирался до ставки ал-Камила в Мансурии. К моему удивлению, Мансурия уже обросла домами. Но мне пришлось пока жить в шатре. В шатрах разместились и сопровождающие меня солдаты. Был уже конец марта, еще не жарко, но уже тепло даже по ночам. Шатер меня полностью устраивал. Тем более что я уже не верил, что в своем качестве посла при ал-Камиле продержусь долгое время. Скоро должен был приехать с войском мой эмир. Я думал, что он быстро найдет мне замену и отправит куда-нибудь подальше от себя.
Почти сразу же после приезда я удостоился аудиенции у султана. Процедура чисто формальная, но он задержал меня и долго расспрашивал о последних событиях в Джазире. Потом поинтересовался моим мнением о ходе боев в дельте Нила. Я признался, что практически не в курсе последних событий здесь, но мне кажется, что крестоносцы упустили шанс добиться перелома боевых действий в свою пользу. Они потеряли впустую уже более полугода. А это для наступающей армии почти катастрофа. Если они простоят на месте до лета, продолжая ожидать подкрепления, их положение еще более усугубится. У них должны возникнуть проблемы с продовольствием и особенно с фуражом. Скоро подойдут войска младших братьев, и тогда объединенная армия сможет не только обороняться, но и предпринять решительное наступление.
Султан внимательно выслушал, одобрительно покачал головой. Но мне показалось, что он не поверил моим словам. Страх перед сокрушительной мощью рыцарской конницы крестоносцев слишком глубоко засел в нем. Он спросил, что я думаю о возможности заключения мира с крестоносцами.
Для меня этот вопрос был совершенно неожиданным. Я не верил, что крестоносцы, одерживающие до сих пор победы, разгромившие два раза армию ал-Камила, согласятся на мир. Даже на очень тяжелых для султана условиях. Слишком крепко засела у них в голове вера в религиозную миссию, возложенную на них. Ясно, что кроме Иерусалима и всех земель бывшего Иерусалимского королевства они потребуют всю дельту Нила, включая Александрию, и многие земли в Палестине, Ливане и Сирии. Даже если султан согласится на это, ал-Муаззам и ал-Ашраф никогда не отдадут свои земли без войны. Осторожно я попытался донести эту точку зрения до султана, но он не слушал меня. Три года войны, непрерывных поражений и лишений; колоссальное напряжение финансовых ресурсов империи; гигантские людские потери – все это отразилось на его психике, на его готовности сопротивляться и побеждать.
Несмотря на то что султан не услышал от меня ничего, что подтверждало бы его тайные мысли, распрощался он со мной очень любезно. Наговорил мне много приятного, вспомнив мои маленькие победы на второстепенном, по моему мнению, фронте. До приезда моего эмира он призывал меня для беседы еще два раза. Первая такая беседа мало отличалась от предыдущей. Но ко времени второй беседы, в начале июля тысяча двести двадцать первого года, султан был воодушевлен крупной победой своего флота над флотом крестоносцев. При этом было захвачено немало кораблей крестоносцев и серьезно нарушено снабжение крестоносцев по Нилу. Во время беседы султан опять поднял вопрос о мире. Но мое мнение практически не изменилось. Нельзя начинать переговоры о мире до крупной победы на суше. Тем более что армии братьев уже находились в Дамаске и готовились к маршу в Египет.
В первых числах августа войска ал-Ашрафа и ал-Муаззама соединились с армией султана, и в войне наступил перелом. Несмотря на то что крестоносцы не потерпели при этом ни одного поражения, положение их стало катастрофическим. Не было продовольствия, фуража. Трудности с больными и ранеными, которых даже не могли отправить в Дамиетту, так как все пути к крепости оказались отрезанными.
Ал-Камил решил, что наступило время начать с крестоносцами переговоры о мире. Это уже были вторые переговоры. Предыдущие, которые велись ровно два года назад, ни к чему не привели. За вывод войск из Египта ал-Камил предлагал крестоносцам всю территорию прежнего Иерусалимского королевства. Практически он отдавал половину территории, принадлежащей ал-Муаззаму. Но крестоносцев это не устраивало. Им не нужен был разоренный Иерусалим и опустевшие города с разрушенными стенами. Им нужен был богатый и многолюдный Египет. Ал-Камил надеялся, что теперь крестоносцы будут более сговорчивы и удовлетворятся прежним предложением: Иерусалим и коридор к морю, состоящий исключительно из земель и городов, принадлежащих ал-Муаззаму. Но теперь он уже не предлагал платить дань за Карак и замок Монреаль и заплатить триста тысяч динаров на восстановление стен Иерусалима.
Ал-Камил включил меня в переговорную группу вместе со своим визирем и представителем ал-Ашрафа. Мой эмир предпочел бы ввести вместо меня своего визиря, но тот был в Дамаске. Со стороны крестоносцев в переговорах участвовали: кардинал Пеласгий – папский легат, Герман фон Зальц – представитель Тевтонского ордена, магистр тамплиеров и представители королевы Иерусалимской Иоланты и герцога Баварского. Узкий состав участников переговоров позволял ал-Камилу надеяться на приемлемое для всех решение. В этом составе мы четыре раза собирались для обсуждения деталей возможного мирного договора.
Мой эмир был в бешенстве. Старший брат пытается достичь своих целей за его счет. Передо мной была поставлена задача любыми способами сорвать переговоры. Естественным союзником в этом мог быть только кардинал Пеласгий. Поэтому в приватном разговоре я "оговорился":
– Несмотря на то что корабли императора Фридриха уже на подходе к Египту, положение ваших войск безвыходное.
У руководителей крестоносцев в это время уже не было связи с Дамиеттой. Они не могли проверить мои слова. Но сообщение кардинала о моей "оговорке" их воодушевило. На следующем заседании они категорически потребовали передачи им заиорданских земель Иерусалимского королевства с крепостью Карак и замком Монреаль, а также выплаты трехсот тысяч динаров на восстановление стен Иерусалима. Естественно, на это султан и эмиры не могли согласиться. Переговоры были сорваны.
Но через неделю переговоры были продолжены. К этому времени крестоносцы поняли безвыходность своего положения. Голод, болезни, отсутствие какой бы то ни было помощи. Однако султан и принцы ужесточили свои требования. За сдачу Дамиетты крестоносцам была только обещана помощь в эвакуации и никаких других компенсаций.