- Ага, и туман, и ветер в камышах, - кивнул Серега и удивленно скосился на меня. - Откуда знаешь?
- Да так, - пожал я плечами, - я этот сон тоже вчера видел.
- Врешь?
- А на фиг мне врать? Видел. Плывем все трое в лодке. Я гребу…
- Я гребу.
- Ты?.. Ну, может быть, и ты. А мы, кстати, на место-то доплыли?
- Не знаю - проснулся я… Соседка пошла своего пса выгуливать… Слушай, а так разве бывает, чтобы один и тот же сон сразу двоим приснился?
- Как видишь.
- Странно, - покачал красиво седеющей головой Серега.
А я махнул беззаботно лживой рукой, мол, ерунда всё это, и выдал:
- Есть многое на свете, друг Горацио, всякого такого, что и не снилось… То есть, выходит, снилось… Ты, главное, не заморачивайся, за дорогой следи, - сполз я на ненужное указание и сменил, от греха, тему: - Слушай, Серега, а нам еще долго?
- Не знаю, бензина две трети бака… А что?
- Да в принципе ничего. Только жопа уже болит.
- Потерпи. Тут как раз дело принципа.
Я понял, про что он. Про то, что настало время доказать американцу Гошке, городу и миру, да и кому угодно, но главное - самим себе, что пусть и были мы всегда покорны своему истоку, но никогда не были рабами. Я понял это. Но решил спросить:
- А тебе не кажется, что впереди нас ждет…
- Кажется, - прервал он на взлете мою мысль. И замолчал.
О чем-то задумался.
Я тоже задумался.
Сначала о вчерашнем сне, но тема показалась пугающе-муторной, и тогда я стал размышлять о принципах. О том, что принципы - это, конечно, хорошо. Что это даже здорово. Их наличие впечатляет. И вообще. Только вот задница почему-то слишком уж болит, когда на них идешь.
Как жаль, думал я, что никак по жизни нельзя обойтись без этих основополагающих штук. А было бы неплохо иметь возможность - хотя бы время от времени, хотя бы на какой-то короткий период - без них обходиться. Как-нибудь так - потихоньку-полегоньку. Заменяя их, к примеру, на убеждения. С убеждениями оно ведь существовать куда как сподручнее. Убеждения можно непринужденно подстраивать под окружающую обстановку и менять под текущие нужды. Чего в том плохого? Ничего, пожалуй. А какое бы сразу послабление вышло для наших тощих задниц. И скольких бы кровавых геморроев можно было по жизни избежать.
А принципы - это такие сваи железобетонные, которые модифицированию не подлежат. Да к тому же это не просто сваи и всё, а такие сваи, существование которых нужно всё время доказывать. И себе, и другим. А если не доказывать, то они махом куда-то исчезают - ага, испаряются - и всё твое здание-мироздание кособочится, расползается и рушится. Складывается внутрь карточным домиком. Фух - и как и не было. Не расслабишься тут, короче, не забалуешь.
Такие дела.
Странно, конечно, тут же помыслил я, что мир зиждется на зыбких выкрутасах нашего растревоженного сознания. Но тут уж ничего не попишешь. И не переиграешь. Не нами эти правила придуманы - не нам их и менять.
Хотя на самом деле - кому же, если не нам?
Придя к таким вот запутанным и безрадостным выводам - а вернее, ни к каким так и не придя, - я поерзал обреченно по сиденью и, нащупав положение поудобней, закемарил.
И еле различимый мир окончательно растворился для меня в своей изначальной темноте…
Проснулся я оттого, что перестал ощущать движение.
А когда открыл глаза, увидел через стекло, заляпанное останками ночных мотылей, что машина наша продирается сквозь облака.
В первое мгновение подумал, что - мама родная! - летим, но потом, проморгавшись, сообразил: стоим на какой-то сопке или горе, а низовая хмарь или клочья утреннего тумана стремительно наползают на нас и, подхваченные ветром, проносятся мимо.
Так всё оно и было.
Потом огляделся и обнаружил, что в салоне, кроме меня, никого нет. Тогда я тоже вышел. И сразу обалдел - передние колеса нависали над пропастью. Точнее, выехали они за край высоченного скалистого берега небольшой, но бойкой речушки, которая где-то там, далеко внизу, энергично продиралась по своим делам между огромных валунов.
Серега стоял у машины со своей стороны и, скрестив руки на груди, смотрел на восток, где над рубленой линией поросших хвоей гольцов набухала бледно-розовым полоса рассвета.
- Где мы? - спросил я и зевнул.
- Не знаю, - ответил Серега, - на триста первом свернул, а потом рулил в темноте, куда рулилось. Вдоль этих вот монгольских гор, но с нашей стороны.
- Ясно. А где Гоша?
- Магоша? - переспросил Серега, с неохотой отрываясь от созерцания впечатляющей картины пробуждения диких пространств. - Там где-то… Штормит его.
- Ясно, - понимающе кивнул я. - И что дальше?
Серега не стал объяснять. Подошел к багажнику, на грязной крышке которого всё еще была видна корявая надпись "Помой меня", уперся обеими руками и попросил:
- Помоги. - И я помог.
Впрочем, особо напрягаться не пришлось - законы физики сработали прекрасно. Когда движок перевесил всё остальное, машина клюнула носом и полетела вниз. Перевернулась в воздухе два раза и грохнулась на камни. У меня аж копчик заныл в момент удара. Сильная, надо сказать, штука.
- В кино обычно взрывается, - заметил я, глядя на груду металла, которая несколько секунд назад была трехлетней тачкой со смешным пробегом по России.
- Так бак пустой, - пояснил Серега этакий афронт.
И в этот момент машина взорвалась - мы оба непроизвольно шарахнулись от края.
- А в сервисе сказали, что датчик отрегулировали, - укоризненно покачал Серега головой.
- Ты им, криворуким, больше верь, - усмехнулся я.
Пламя охватило машину и стало выжирать всё самое вкусное.
- Между прочим, сгорает выхлоп с двенадцати вагонов первого сорта, - скалькулировал я навскидку.
Серега скривился:
- Мелочи. Нужно будет - еще заработаем. Или мы не средний класс?
- Средний, - согласился я. - Основа общества. Опора режима. В вышло ему дышло.
- А потом, мы же сейчас на волю, - напомнил мне Серега. - А на хрена нам на воле все эти кандалы?
- Ну если на волю, то да, кандалы на хрен нам там не нужны, - согласился я и с этим.
А после достал свой мобильник и швырнул его вниз, стараясь угодить в пламя. Мол, лети, родной, ко всем чертям вместе со своим разводящим буратинок на бабло тарифным планом.
И сразу почувствовал, как приобрел еще одну степень свободы.
Серега одобрительно хмыкнул и - гулять так гулять! - повторил мой подвиг.
И тут, как раз в тему, нарисовался из кустов с пустым вопросом Гоша:
- Эй, чего вы здесь творите?
И, увидев весь этот остро пахнущий жареной резиной натюрморт в пейзаже, вмиг протрезвел.
- Fuck your mother all to hell! - вырвалось у него. - С ума, что ли, сошли, уроды!
- Не поминай маму всуе, - спокойно посоветовал ему Серега.
- Мне через три часа на само… Где моя борсетка, уроды?
- Там, - показал Серега вниз. - Была…
- Уроды крезанутые! - взвизгнул Гоша. - Там витамины… Drive's license! Паспорт с би… у-у-у!
Он начал носиться по краю обрыва, реально рискуя свалиться вниз.
Я пожал плечами, отошел в сторону, сел на поросший бурым лишайником былинный камень, закурил и стал наблюдать за напряженной беседой своих старинных корешей.
Разыгрывалась сцена, достойная как пера Шекспира, так, пожалуй, и кисти Айвазяна. Гошка был взбешен. Впрочем, это его бешенство было вполне предсказуемым: как сказал однажды Федор наш Михайлович, который Достоевский, ничего и никогда не было для человека невыносимее свободы.
- Успокойся, а! - рявкнул Серега на американского психопата. - Чего дергаешься? Сам в машину сел, никто силой не впихивал.
- Напоили, уроды, я и повелся! - начал, как водится, переводить стрелки Гоша.
- Подожди, я чего-то не понял, так ты свободный человек или как?
- Свободный, свободный! - проорал Гоша, брызгая на грудь Сереге ядовитой слюной. - Свободный, но…
- Вот давай только без гнилых отмазок.
- Суки вы, суки! Мне в четверг уже нужно быть в конторе. Понимаете?
- Всем в четверг нужно быть в конторе.
- Ни черта вы, уроды, не понимаете. У меня работа…
- У всех работа.
- Не-э-эт, ни черта вы всё-таки не понимаете! Там вам… Не здесь вам там! Если меня с этой работы под жопу… Если я очередной платеж… У-у-у, суки! Мне же кредит за дом отдавать нужно! Понимаете вы?!
- Уже не нужно. Отныне ты свободный человек, Магоша. Без всяких "но". Тебе больше не надо бояться завтрашнего дня. И забудь ты наконец про свою кредитную историю. Я подарил тебе волю как осознанную необязательность. Или, если желаешь, необходимую бессознательность. Прими всё это с радостью. И не надо громких слов - я это для тебя бескорыстно сделал. Как говорится, от души.
- У-у-y, су… - схватился Гоша за голову.
- Сейчас спустимся и двинем туда. - Серега подошел к самому краю и показал, куда мы по его плану двинем. - Подыщем там, в долине, местечко укромное, дом себе срубим… Дом, милый дом. И заживем… На вольных хлебах…
И тут я - кстати, неожиданно даже для самого себя - запел из вагантов, дирижируя вытащенной изо рта сигаретой:
- "А-а-а-а вокруг такая тишина, что-о-о вовек не снилась нам. И-и-и за этой тишиной, как за стеной, хва-а-а-тит места нам с тобой…"
И пропев этот вот кусочек саундтрека к нашей истории, сладко так затянулся.
- Ррр-ы-ы! - раненым зверем зарычал американец и рванул на Серегу.
Серега увернулся, и бывший раб потребительского кредита чуть не рухнул вниз. И он, наверное, разбился бы, но Серега успел схватить его за полу пиджака. И рывком оттащил от пропасти.
И они сцепились.
Гоша наш помощнее на вид, покоренастей Сереги, но я на него ставить, честно говоря, никому не посоветовал бы. Серега на полторы головы выше, и руки у него очень длинные. Это в уличных, без правил, сечах большое, замечу, преимущество. Правда, у Гоши были кое-какие шансы в ближнем бою, но ближний бой еще ведь нужно навязать. Серега же достаточно легко освобождался от его клинчей, отступая всё время на несколько шагов назад.
А потом, Серега был спокойнее, ему злость глаза кровью не заливала - он Гошу ненавидел в рабочем порядке. И не пил он вчера. Ну, почти не пил. Хотя, с другой стороны, всю ночь за рулем провел, наверняка устал как собака. Но - всё равно.
В тот момент, когда я докурил свою первую за день сигарету, Гоша попытался ударить Серегу ногой по яйцам. Но Серега успел отскочить. Я одобрительно кивнул и прикурил вторую.
Почему, спросите, я их, самых близких мне по жизни людей, не стал разнимать? А зачем? Накипело у людей. Пусть, подумал, сбросят напряжение.
Пусть, решил, выплеснут, чего там у них друг к другу накопилось.
И к тому же, знаете ли, во всём этом было нечто такое сермяжное, взаправдашнее, нечто, можно даже сказать, эпическое - двое, понимаете, старинных друзей, которые ныне друг друга люто ненавидят, пытаются убить один другого на фоне широкоформатного рассвета. Ригведа, Калевала, Сказание о Фэт-Фрумосе и Сага о Конане-варваре в одном флаконе. И в натуре вдобавок. Картинка из времен, когда богов не было, когда люди были героями и сами были как боги.
Цепляло реально.
Типа:
Странные слышатся зовы Крови у края земли, -
Снова сплетатель песен С явью своею в разлуке, -
Это две куропатки В схватке кровавой бьются.
Знаю, нагрянет скоро Ссора костров Одина.
И я ведь знал, что они не убьют друг друга.
Не должны были.
А еще я знал про них то, чего никто про них не знал
Например, то, что Серега безбашенно любит Монтану, то бишь Светку Мальцеву. Светку-конфетку. Ту самую стервозную Светку, которую Гоша у него умыкнул. Сволочь. Увез втихаря в Штаты. И что обиднее всего - удержать ее там не смог, потерял. Сбежала она от него, б… конопатая, с каким-то отутюженным дантистом. И как в воду канула. Матка бешеная. Во-о-от. А ведь Серега ее любил! И неизвестно, как бы у них всё здесь сложилось, если бы не удалец Гоша. Может быть, хорошо бы всё сложилось. Может быть, научил бы ее Серега жить по-людски. Кто знает…
А вообще-то Светка меня тогда любила. Без гона. Сама однажды призналась. И цеплялась ко мне всё время. Особенно когда датой была. А я… Что я? Я не мог с ней. Ведь Серега… Он друг мой. Понимаете? И я… Короче, отшил я ее. И тогда она в отместку умотала с Гошкой. Такая вот фигня.
Ну да…
А еще я был в курсе, как Гоша, уезжая, подставил Серегу на бабки. Нас двоих подставил. Но в первую очередь Серегу, конечно.
Взяли мы тогда в черной кассе одного типа добровольно-спортивного общества немереный по тем временам кредит на партию телевизоров. Замутили такое вот дело. Схема была путаной и местами бартерной, но должно было всё нормально срастись. Кредит этот короткий оформили на Серегу. Он у нас всегда за главного. Он Лев, Серега наш.
Вот.
А Гоша, значит, с этими деньгами, которые поручили ему у знакомой в обменнике по завтрашнему курсу конвертировать, взял и укатил в избыточно калорийное царство победившей демократии. Дважды сволочь…
Мы и не знали, что он уже к тому времени все бумаги на отъезд оформил. Ни сном ни духом.
Короче, он свалил, а у нас тут то еще веселье началось. Пока он за океаном лавэ эти чужие через левые трастовые конторы просирал успешно, мы здесь от реальных таких пацанов - царство им всем небесное, вечный покой! - отбивались. Сереге, чтобы счетчик обнулить, пришлось тещины квартиру и дачу продавать. А мне - машину. Еле наскребли. Ведь тогда еще и инфляция была под две тысячи процентов в год. Еще не забыли?
Сейчас, конечно, смешно вспоминать. Сейчас мы сами пацаны реальные при бабле и со стволами, да со связями правильными, а тогда, блин… Очко, жим-жим, конкретно играло. Не железное, поди.
Впрочем, Серега Гоше эти деньги давным-давно простил.
А вот Светку, похоже, нет…
Вы, наверное, скажете, что, мол, Гоша-то этот ваш - скотина большая. Мол, так уж из рассказанного выходит. А вот и не надо так говорить. Я бы вам этого делать не рекомендовал. Он ведь как-никак друг наш. Он нам свой. Со школы еще, и вообще… Он с нами пил молоко из бутылок с крышками из цветной фольги. Он нам как брат почти. Пусть и непутевый.
И он знаете какой на самом деле? Он всякий.
Вон когда Серегина мамка с той своей онкологической болячкой слегла, так Гоша…
Гоша тогда всё правильно сделал - всю свою медицинскую родню на уши поставил. Там такие лекарства доставались, что по тем временам и мечтать о них нельзя было. Вытащил Гоша своей энергией Серегину мамку, можно сказать, с того света. Такой вот он чувак…
А когда я ногу на трассе у Лысой горы сломал в январе восемьдесят девятого, кто меня полночи до базы волок девять километров и по пояс в снегу? Разве не Гоша? Гоша. Окочурился я бы при наших морозах, если бы он меня тогда искать не кинулся.
И много еще чего за ним в плюсах имеется.
Вот почему любого, кто скажет при нас, что Гоша - скотина, мы с Серегой отметелим на раз, не задумываясь.
Это мы можем говорить, что Гоша - м…к. Он и есть м…к. Но это только у нас право есть - его так называть. А остальные пусть поостерегутся.
Фу! Как же всё в этой жизни запутано. Не просечешь ничего без поллитры.
Да?
Я докурил. Третью прикуривать не стал - с утра в желудке подсасывало.
А тут и Гоша как раз хорошо зацепил Серегу в челюсть снизу. А Серега встречным расквасил Гоше нос. На том они и расползлись.
"И они любили друг друга за возможность бескорыстно друг друга ненавидеть", - придумал я в этот момент фразу для будущего романа. Подумал, вот надоест притчи сочинять, возьмусь за роман.
Bcё к тому и шло. Серега сел где стоял. Потом лег. А Гоша задрал бошку и пытался зажать нос платком. Но всё равно кровь успела рясно закапать и рубашку, и светло-бежевый его пиджак.
- Суки, - гундосил Гоша, - беспредельщики. Креста на вас нет… Летишь сюда каждый раз, думаешь, к своим пацанам летишь, а вы… Блин, вчера из Домодедово летел, сон такой обалденный видел, блин… Будто плывем втроем в лодке… Утро, кувшинки, блин… эти… как их там… жужелицы… Всё так… Душа пела… А вы, блин… Уроды.
Серега резко сел и внимательно посмотрел на Гошу, а потом вопросительно - на меня.
Я пожал плечами. Откуда мне было знать, что это всё означает. И лишь спросил наудачу:
- Скажи, а кто веслом во сне этом твоем работал?
- Ну не вы же, - скривился Гоша.
- А доплыли?
- Не знаю… Проснулся. На посадку пошли.
А потом он замолчал. Надолго. И, как показалось, навсегда. И стало тихо.
Только где-то очень-очень высоко кричала о чем-то тревожном невидимая за облаками птица.
Через пять минут мы расстались.
Гоша, не попрощавшись, пошел в ту сторону, где по всем раскладам должна была проходить трасса. Потопал не оглядываясь. А мы с Серегой, не сговариваясь, отвесили ему по поклону с отмашкой - мол, скатертью тебе, братан, дорожка. Катись, раз так, колбаской по Малой Спасской.
Недаром говорят мудрые китайцы, что можно привести коня к реке, но нельзя заставить его пить. Нет никакой такой возможности.
И пусть его, подумали. Пусть.
Ушел он.
Ну а мы нашли место, где можно было, не рискуя головой, спуститься вниз. Освежились ледяной прохладой горной воды, пофехтовали двумя подобранными на песке корягами и, заколов друг друга насмерть, с гиканьем перебрались по влажным черным валунам на другой берег.
Ну и направились налегке - на абсолютном таком легке - в долину. Над которой, кстати, уже завис умытый степными росами оранжевый шар.
Мы с Серегой в тот миг пока еще не наигрались вволю в волю.
2
Окруженная лесистыми кряжами долина в суровой красоте своей выглядела великолепно. Заливающий ее седой ковыль был в то утро отчего-то взволнован. И на его трехбалльных волнах причудливо играли быстрые тени всклоченных облаков. Тени были как дельфины. Резво ныряли они из фалд да в складки мятого полотна.
А ближний план радовал пестротой своего цветущего разнотравья.
И запахи, конечно!
Они разносились по всему раздолью тем вольным ветром странствий, которым только единственно и можно в этой земной жизни надышаться. И - ё-мое! - нельзя надышаться.
Нет, нельзя надышаться - одной жизни, пожалуй, не хватит - и этим вольным ветром, и этими пьянящими благовониями азиатской степи - крутым замесом ни на одну понюшку, где и сон-трава, и горюн, и баюн, и трын, и фиг ее знает какая еще… И - богородская. Есть такая.
Впрочем, подминая остальные, нагло протискивался в наши разомлевшие ноздри горьковатый аромат уже раскумаренной солнцем обыкновенной полыни. Полыни обыкновенной. Ага, просто полыни, или - как-то че-то там по-умному - вульгариуса…
Шли мы от реки еле приметной тропой, которая петляла по непонятным нам, но не зверью, ее протоптавшему, древним заветам. И был, видимо, в этих круголях и турусах какой-то первородный смысл, к которому дикие братья наши чутки, а мы, считая уперто, что кратчайшее - это по прямой, - увы.